RED 2.0

Се Лянь ловко клонит голову под углом — Наньгун Фэй, промазав, попадает кулаком по подбородку подручного. Обклеенная плиткой подсобка со множеством кранов, ремней и ржавым смывом в полу — вид «комнаты дознания» мог бы пугать, но Се Лянь, очнувшись, выдал лишь удивленное «о». Турист увидел очередную достопримечательность. — Сука! — Наньгун Фэй, шипя, прошивает Се Ляня ненавидящим взглядом — тот сидел, привязанный к стулу и до сих пор умудрился не получить ни удара. — Сиди смирно! Се Лянь не хочет: во-первых, маска «Шунь Сюаня» может порваться; во-вторых, он обещал Хун-эру, что не получит лишних травм. — Молодые господа, — все разом оборачиваются к двери — в «комнату дознания» степенно входит чуть усталый Е Цзинхуа. Приземляет грузное тело на стул напротив Се Ляня, глядит изучающе. — Оставьте нас пожалуйста, мне надо поговорить с господином Шунь. — Итак, — начинает, когда Наньгун Фэй неохотно покидает комнату, — если господин Шунь не из Тянь Чуан, то с какой целью был учинен тот переполох? Се Лянь мысленно выдохнул — блефовать так блефовать. — Господина Е не взволновало то, что этот Шунь так легко расправился с охраной Люхэй и почти наложил руки на ее самый ценный актив? — Признаюсь, это тревожно. — Этот тоже так считает, господин Е. Этот размышлял, как похитителю удавалось красть товар и пришел к выводу, что необходимо проверить навыки моих подопечных в условиях реальной угрозы, — Се Лянь изображает печальную усмешку. — Господин Е видел результат. — И господин Шунь хотел предложить решение проблемы? — Именно, — Се Лянь кивает. — Этот Шунь просит господина Е выделить по два-три часа со смены на повышение квалификации охранного состава Люхэй. Я обучу подопечных господина Ци всему, что знаю сам, улучшение их боевых навыков позволит предотвратить кражи. — Звучит разумно, но дело в том, что господин Мужунь сам выстроил подобную систему. Так вышло, что чем лучше бойцы, тем выше их место в иерархии. Что же до слабого меньшинства, то его используют в случаях, которые не предполагают выживания исполнителя. На место мертвых приходят живые и обучать их каждый раз затратно по времени. Кроме того, наличие слабых презираемых юнитов стимулирует остальных работать усерднее. — Господина Мужунь нет в Люхэй и из Люхэй пропадает товар. Господин Е, этот уважает стратегические навыки главы Мужунь, но также смеет предположить, что его система — чушь собачья. Е Цзинхуа поднимает бровь. Се Лянь вежливо улыбается. Он является «презираемым юнитом» в Сяньлэ, но судя по сваленному на него объему работы, его негативный пример не простимулировал никого. — Что ж, — приняв решение, Е Цзинхуа поднимается со стула, — этот одобряет прошение господина Шунь. — Этот благодарит, — Се Лянь кивает и напрягает мышцы — ремни вокруг запястий рвутся, покореженный стул обломками валится на землю под удаляющиеся шаги. На этот раз Е Цзинхуа поднимает обе брови. — Однако этот также вынужден сообщить, — добавляет прежде, чем Се Лянь успевает выйти за дверь, — что ваша «проверка» обошлась Люхэй в шестьдесят тысяч юаней. Креативный подход господина Шунь достоин уважения, но этот вынужден просить вас заплатить за ремонт вентиляции в течении ближайшего месяца. Ощущение всемогущества испаряется — Се Лянь чувствует себя маленьким, слабым и очень несчастным. …Тарантулы тихонько шумят за дверью раздевалки. Прямо напротив находится небольшой закуток, где проводится перекличка и оглашаются маршруты патруля. Се Лянь давно должен был выйти, чтобы представиться, как боевой наставник, но вместо этого он стоит под дверью, не решаясь потянуть руку к ручке. В горле трепещет волнение: что он должен сказать? Как правильно сказать? Раньше, в бытие наследным принцем, Се Ляню легко давались речи — представиться, рассказать о своих принципах, донести идеал благонравия, к которому должен стремиться каждый адепт Сяньлэ. Пример для последнего искать не приходилось — он просто описывал свои жизнь и достижения. Но какой пример ему представить теперь? Нынешний Се Лянь — жалкий веропредатель, который два года питался бич-пакетами и перепробовал все виды эскапизма. У него нет благородных достижений, положительного примера, способного зажечь в новых адептах искру — «Гэгэ» — вспыхнуло в голове. А. Точно. Он спас Хун-эра. Се Лянь приваливается лбом к двери. Если он не считает спасение Хун-эра благородным достижением, то пора ему перечитать собственные доктрины. Хорошо. Ладно. Се Лянь — один из худших примеров благонравного мужа, но он все еще им является. Однако, воодушевит ли кого такой пример? Прежний, во всех отношениях непогрешимый Се Лянь вызывал куда больше доверия. При нем система работала. …И при нем же обрушилась. Мысль пробивается тяжело, как струя воды через каменный завал. Почему, в конечном счете, все пошло не так? Почему адепты Сяньлэ разочаровались в Се Ляне? Мысль затекает в тупик. Потому, что Се Лянь оказался не тем, кем представлялся. Все еще не худший из людей, но неидеальный, подвластный тщеславию и мести. Се Лянь был неправдив. Се Лянь трогает край маски. Что ж. Видимо, придется выложить о себе всю правду. Тарантулы примолкают, когда Се Лянь проходит на свое место, оглядывает небольшую толпу. Мгновение тишины затягивается. — Этот Шунь — последователь конфуцианства. Человечность, долг, вежливость, знания, верность слову — я верю, что эти добродетели возносят человека над животным, — Тарантулы глядят с недоумением, кто-то чешет в затылке. — Изначально этот Шунь — член школы Сяньлэ. Как мои боевые братья, я блюл пять добродетелей. По рядам Тарантулов проносится ропот. Ныне Сяньлэ была мертва для Цзянху, но «тот самый инцидент с Царством Небес» все еще вызывал интерес. — Ты ушел до свары или после? Как докатился до Долины? — Тарантулы любопытствуют. — Это была не свара, а грязнейшая собачья грызня. Я участвовал в ней, запачкался и предал пять добродетелей. Царство Небес проявляла бесчеловечную жестокость, Сяньлэ была не лучше. Я лгал своим подопечным, что использую их им во благо, но на деле больше всего был озабочен защитой своего места. В итоге я отупел в борьбе и сам попал в ловушку, которую расставил для соперника. Так и оказался не у дел. — Зам… Наставник Шунь? Короче, ты неудачник. Ты знаешь, что ты неудачник? Ты неудачник, — Тарантул помельче — походит на вертлявого взъерошенного школьника — подает голос. В гнетущем, недоуменном молчании это кажется лучиком света. — Спасибо, я в курсе, — Се Лянь тихонько смеется. — Не скажу, будто вы понятия не имеете, что мне пришлось пережить, но я два года лежал на дне. Напивался, брал кредиты, жил в квартирке размером с собачью будку. У меня оставались навыки и я мог хорошо подзаработать скажем, — Се Лянь задумался, — вылавливая прохожих и продавая на органы. Но даже провалившись, как личность, я не отрекся от пяти добродетелей. Потому не стал животным, потому сейчас могу подниматься обратно. Я веду к тому, что если вы оступитесь, это не будет означать, что вы — пропавший человек, на котором можно поставить крест. Упав, не опускайтесь на дно и поднимайтесь вновь. Этому я буду учить вас в первую очередь. — Наставник Шунь, это было, типа, красиво, но какой нам смысл печься о вежливости, долге… что там еще было? Мы торгашей травой охраняем и просто хотим зарплату побольше. — Ценное замечание, — Се Лянь кивает и обращается в ответ, — однако я слышал, что как минимум половина из вас имела шанс вступить в Долину и не сделала этого. Какова причина? Никто не отвечает сразу. Тарантулы чешут в затылке, шепчутся, рассматривают Се Ляня, пытаясь угадать ход мысли. — Я себе коплю. На юридический. Из Люхэй можно уволиться, из Долины — хрен, — решается один Тарантул. — Но если вы хотите лучшей жизни, зачем вам официальная работа? Можно неплохо подзаработать в Долине, — молчание затягивается. — Вот видите, — легонько улыбается. — Вы могли хорошо заработать, но предпочли остаться невинными с точки зрения этики. Потому, что хотите чувствовать себя полноценными. Без крови на руках, которую пришлось бы скрывать от общества и близких. И защита ценных вещей, и убийство ради удовольствия производятся одним действием — взмахом меча. Чтобы отличать одно от другого, нужен свод правил, способный быстро расставить точки над и. Если ваше желание махнуть мечом нарушает пять добродетелей, лучше откажитесь от него, иначе рискуете потерять шанс попасть на работу вне Долины. Речь произвела эффект — откровенный скепсис на лицах Тарантулов сменился сомнением. Первый, самый важный шажок сделан. — Ах да, — на доброй ноте Се Лянь припомнил, — наша с вами первая тренировка обошлась Люхэй некоторыми повреждениями — в общей сложности мы должны заплатить шестьдесят тысяч юаней до конца месяца. Обсуждения смолкли — двадцать пар абсолютно пустых глаз разом устремились на Се Ляня. — И еще кое-что, — подцепив край, Се Лянь аккуратно отклеил маску с лица. Поморщившись, почесал щеку — вареный клей пристал к коже. Оглядел экспозицию. Если раньше ошарашенные Тарантулы хотя бы дышали, то теперь в комнате стояла гробовая тишина. Один Ци Жун, разинув рот в безмолвном крике возмущения, водил указующим перстом с маски на лицо Се Ляня и обратно. В какой-то момент вертлявый Тарантул устремился к двери. — Профессор Е! — Кричит в коридор, сложив ладони рупором. — Наставник Шунь требует с нас шестьдесят тысяч юаней, а еще его на самом деле зовут Се… — Что ж, — печально вздохнув, Се Лянь собрал маску и дипломат, прошествовав к окну, ступил на подоконник, распахнул створки — до земли невысоко, всего три этажа. — Если молодые господа не примут моих наставлений, этому Се остается только удалиться. Жаль, что я не смогу поделиться с вами бесценными техниками Сяньлэ. Всего хорошего. Скиснув лицом, вертлявый отступает от двери. — …Что это, — Ци Жун рассматривает протянутую брошюрку, вопрошает невыразительно. — Конфуций, «Великое учение», — Се Лянь поясняет, раздавая брошюрки оторопевшим Тарантулам, — хороший трактат для новичков, позже изучим «Суждения и беседы» и «Искусство войны». Площадкой для сеансов «повышения квалификации» был выбран спортзал — воодушевленные обещанием «тайных знаний» Тарантулы сами заколотили дыру в полу. На первый урок Се Лянь пришел с пластиковым пакетом, полным брошюрок. Странно, но ладно, наверное, это трактаты секретных техник Сяньлэ — такова была мысль Тарантулов, пока те не прочли название на обложке. — Нифига не понятно, — вертлявый Тарантул — Сяо Цю — бегает потерянным взглядом по строкам, походит на ученика-раздолбая на контрольной. — Прости, Мэй-Мэй, я это не переведу. Молчаливый громила Мэй-Мэй — под три метра ростом, лицевые мускулы не отображают эмоций — издает тоскливый вздох. — Эй, наставник, — Ци Жун шипит зловеще, — поясни-ка, на кой хрен нам сдалась эта фигня? — Не фигня, а сборник духовных постулатов искусства Сяньлэ. Совершенствование тела невозможно без совершенствования духа. Беспринципный невежа с мечом — мясник, но не воин. Помимо философии и боевых искусств адепты Сяньлэ также обязаны практиковать каллиграфию, но к этому мы приступим позже. Услышав слово «каллиграфия», Тарантулы осознали глубину бездны, куда их затянула судьба. Половина из них не окончила старшую школу. И теперь, чтобы научиться крутым приемам, им придется заниматься каллиграфией. Во взглядах, уставленных на Се Ляня, читался напряженный выбор между только народившимся ученическим почтением и привычным «выбить ответы мозгами о стенку». — Слышь ты, великий наставник, — Ци Жун выглядит так, словно хочет вгрызться Се Ляню в лицо, дышит гневом в того, спокойно стоящего напротив, — ты со своими духовными постулатами науправлялся до того, что ползаешь по наркокартелям с лицом мертвяка и вербуешь чужих неучей, лишь бы в твою школу вступил хоть кто-то. — Но ведь вы согласились в нее вступить, — Се Лянь пожал плечами. — Значит, я — ваш наставник, а вы — мои адепты и моя ответственность. Я учел предыдущие ошибки и планирую воспитать в вас достойных мужей. — В задницу себе засунь свою ответственность! — Взорвавшись, Ци Жун рявкнул на весь зал, с размаху припечатал брошюрку о пол, придавил ногой. — Надеялся, что будешь вешать нам на уши эзотерическую чушь, а мы будем делать все, что ты скажешь, а?! Гони приемы, или сдам тебя Е Цзинхуа! Се Лянь без выражения смотрит на придавленную брошюрку. — Я купил их на свои деньги. — Ха?! — Ци Жун не понимает, к чему это было. А потом, получив удар, издает сдавленное «гхы!», припечатанный лицом о пол, болезненно мычит. — Знаете, если вы не хотите идти на контакт, я мог бы не идти тоже. Мог бы управлять вами более эффективно. Например, как Наньгун Фэй. Или господин Мужунь. Даже не с этого момента, а с самого начала, — под взглядами отшатнувшихся Тарантулов Се Лянь спокойно излагает, ногой давит голову Ци Жуна в пол. — Но тогда вы бы не приняли меня как наставника, — убрав ногу, садится на корточки, прихватывает таращащего глаза Ци Жуна за подбородок, смотрит в упор. — Потому, что вас купило мое отношение. Я уважал вас. И если вы хотите, чтобы так продолжалось дальше, извольте проявить взаимность и прочитать одну чертову книгу. Это не много. В итоге сеанс «повышения квалификации» все же начинается, а присмиревший Ци Жун получает брошюрку с отпечатком тракторной подошвы. Жизнь завертелась. Тарантулы, очевидно, понастроили теорий о пропажах в Люхэй и таинственном воре, чьего лица не могли вспомнить жертвы — «амнезия» ребром ладони не давала осечек. Но до тех пор, пока Се Лянь исправно учил тех махать мечом, с вопросами никто не лез. Конфуцианство изучалось через силу — костноязычные Тарантулы кое-как могли пересказать главу. Так, обреченно вздохнув, Се Лянь взялся за придумку умозрительных задачек: — Почему, если нарисовать на стене половые органы, она потеряет цивильный вид? Сяо Цю, — окликнул замявшегося Тарантула. — Э-э… — Тот с сомнением чешет в затылке. — Потому, что хрен выглядит некрасиво? — Сборники порнографических картин могут быть очень эстетичными, — Се Лянь возражает. — В чем разница между стеной и порнографической картиной? Почему видеть непристойность на картине — нормально, а на стене — неприятно? — Вопрос вызывает затянутое молчание. Тарантулы морщат брови. — Типа… На стене не должно быть ничего нарисовано? Она… как это… была задумана как просто обычная крашенная стена? — Именно, — Се Лянь кивает, мысленно утирая пот — он не безнадежен, как учитель. — Когда природа объекта не совпадает с его названием, происходит диссонанс. В этом состоит суть концепции «истинного имени» — объект должен быть назван тем, чем является. Человеческое сознание склонно к адаптации, в том числе вредоносной — если назвать порнографические каракули стеной, подсознательно человек начнет думать, что для стен естественно быть разрисованными. Так моральный барьер сточится и не остановит человека от того, чтобы тоже нарисовать на чистой стене что-нибудь. — То есть, — Ци Жун скалится, как от головной боли, трет переносицу, — если назвать разрисованную стену не стеной, а «бунтом чма из пятого класса», то другие чмошники перехотят рисовать на стенах? — С пятидесятипроцентным шансом это должно сработать. Неприятно осознавать себя, как «бунтующее чмо из пятого класса». Се Лянь понемногу знакомился с каждым Тарантулом. Громкий на высказывания задавака-Ци Жун в компании оказался неофициальным лидером. Со стороны могло показаться, что его не воспринимают иначе, чем клоуна, но когда находила опасность, тот первый становился на лед, чтобы проверить толщину. Вспыльчивый, жалкий в своей показной самоуверенности, в такие моменты он трусил, но не бежал, становился осторожен и скор на мысль. Сяо Цю разыгрывал беззаботного малолетку, но таил за озорной улыбочкой множество острых ножей. Как-то Тарантул из группы Наньгун Фэя «случайно» опрокинул Мэй-Мэя с лестницы — Сяо Цю суетился, поднимая того с пола, спрашивал «сколько пальцев он видит». Тарантул Наньгун Фэя в тот день сжевал десяток иголок, как-то оказавшихся в его ужине. Неожиданное открытие оказалось связано с Мэй-Мэем, которого по-настоящему звали Рюгаминэ Мэй. Се Лянь заметил, что тот почти не говорит, а Сяо Цю вечно таскает с собой японский словарь. После краткого расспроса оказалось, что Мэй-Мэй работал в молодой банде якудза, оябун ввязался в сомнительную сделку, как результат — вся банда оказалась в розыске. Чтобы скрыться от преследования, Мэй-Мэй сбежал в Китай. То, что молчаливостью он на деле никогда не страдал, стало ясно, стоило Се Ляню робко окликнуть: «竜ヶ峰くん、話してくれませんか?» — Китайцы странные. Очень странные. Почему вы выглядите прилично, но плюете на тротуары? Почему вы считаете желтый грязным? Это цвет императора. Это из-за коммунизма? — Эти и другие «почему» ошалевший от возможности наконец-то разговориться Мэй-Мэй монотонно строчил с отсутствующим лицом. — Э-э, — Се Лянь протянул с натянутой улыбкой, — дело в том, что до Цин типографии использовали желтый для печати порнографических книг, пигмент пах очень специфично и так образовалась ассоциация… Большим утешением стало то, что Хун-эр наконец-то немного оттаял. Больше не скрывался, сидел с Се Лянем за столом, когда тот ел, но почти не разговаривал, сканировал в упор пристальным взглядом. Се Лянь рассказывал мелочи о Тарантулах, о своем наставничестве — о чем угодно, лишь бы не царапнуть Хун-эра чувством, будто тот не важен. Потому, что у них стало еще меньше времени вместе — по выходным Се Лянь затемно шел сперва на подработку, потом с Тарантулами в Биньхай — отрабатывать приемы. — Хэй, — недовольный Ци Жун подпер косяк двери книжного локтем. — Долго будешь копаться? Даже малолетний придурок уже вернулся со своей шашлычной. — Почти закрыл смену, — Се Лянь расставлял стопки журналов по полкам. Чтобы уплатить ремонт вентиляции, каждый Тарантул устроился на подработку. Ци Жун блеснул, став «безлицей» моделью — глаза на каждом фото прикрывало ажурное черное кружево. Из всех Тарантулов его вклад выходил самым внушительным, потому в обращении он не сдерживал гонора. — У-у… Ненавижу чертово масло… В кошмарах его вижу… — Пропахший шашлыками Сяо Цю ныл, волоча рюкзак по раздолбанному щебню. Мэй-Мэй, попавший на разгруз барж, тоскливо вздохнул в тон. Утомленные пеклом Тарантулы брели по Биньхаю, как караван по пустыне, безуспешно пытались спастись от солнца панамками. С течением дней отчетливее проступало гнетущее понимание, что за месяц нужную сумму они не соберут. — Может, офицеру Ци продать свою задницу где-то в квартале Цзинь? Слышал, туда часто ходят всякие богатые шишки, — кто-то из шатающейся группки тянет без особой надежды. — Пошел ты, — Ци Жун послал без огонька. Для тренировки использовали недостроенную спортивную площадку — прорезиненный пол кое-как помогал смягчить падения. Се Лянь прощупывал плечи, руки, выискивал слабые места в сочленениях. — У Ли Сяоцяня мало массы, но очень гибкие мышцы. Возьми бокен тяжелее среднего и добавь в удар закрутку для свободного ускорения. — Мэй-Мэй… — Гора горит взглядом, полным щенячьего интереса. Се Лянь пожевал губу. — Тебе хорошо подходит стиль Сяньлэ за счет мощи, но с ориентацией в пространстве плохо. Так что… — замялся, придумывая упражнение, — попытайся поймать Сяо Цю. — Тот, услышав свое имя, озадаченно мыкнул, отвлекшись от бенто. А потом в глазах сверкнули чертенячьи огоньки. Се Ляню было почти жаль Мэй-Мэя — Сяо Цю скакал, как резиновый мяч, лазил по нему зверьком-шимпанзе, пока тот бестолково кидался по полю шаровым тараном. — Ну? — Ци Жун смотрел мрачно. — В чем моя проблема? — Гхм, — Се Лянь неопределенно промычал. Говорить о таком всегда было тяжело. — Ци Жун. Тебе не подходит стиль Сяньлэ. Ци Жун надолго замер на месте, сверлил Се Ляня с бесцветным выражением. — Я выбил ублюдка Наньгун из сортира вместе с дверью. — Мы выбили, — поправил Се Лянь. — Пойми правильно, ты не безнадежен, но у тебя недостаточно физической базы. Наращивать ее сейчас уже поздно, так что лучше выучи только те приемы, которые сработают с твоим телосложением и… — То есть, у меня не получится махать мечом на уровне всех этих чудил? — Указывает пальцем на барахтающихся в незнакомом стиле Тарантулов. — Ци Жун, это не значит, что ты хуже или… — Брехня, — Ци Жун отвернулся, уставил бокен на пробегавшего мимо Тарантула. — Ты. Тренируйся с этим предком. Се Лянь безнадежно вздохнул. Маленькое, забитое эго Ци Жуна грозило стать проблемой. Он не был озлоблен и не жаждал кровавой мести за клан — парадоксально мягок сердцем для такого. Однако опасность отстать от группы вводила Ци Жуна в судорожное смятение. Это проявлялось то в истеричных выпадах, то в долгих мрачных раздумьях над чертежами. С другой стороны, в нежелании Ци Жуна отстать виделось положительное начало — он не хотел самоутверждаться, давя Тарантулов без проку, он хотел говорить с ними на равных. Ближе к вечеру, когда с темнотой жара убывала, а по венам бежал адреналин, тренировка разгонялась. Се Лянь становился один против двадцати — упражнение на совместную координацию. По первости Тарантулы бросались бестолково и, отброшенные ударом, сбивали друг друга в воздухе, но чем дальше, тем цепче функционировала мысль, тем неожиданней буйствовала идея. Час, два — хлоп-хлоп! — на одном предчувствии Се Лянь успевает пригнуться от маха ногой. Пятерка оставшихся в строю Тарантулов металась водоворотом, хаотичные хлопки рукой о руку мешали расслышать атаку, мелкие атаки Бакомом точили выносливость, открывая возможность для мощной атаки в стиле Сяньлэ. Время и пространство размывались, Се Лянь дышал отрывисто, понимал — выдохся. Казалось — ничего особенного, он намеренно дал Тарантулам преимущество для тренировки, но почему-то проигрывать очень не хотелось. Быть застанным врасплох. Потерять контроль — Бах — пролетев десяток метров, Сяо Цю врезается головой в сетку. Почуявший дуновение у затылка Се Лянь не думал — просто с животной яростью отбил нападающего так, чтобы тот не поднялся. — Наставник Се просто зверь, — по дороге к развилке в Миньхане Сяо Цю с перемотанной головой сидел на спине Мэй-Мэя, взирал на Се Ляня с возросшим интересом. — Ты нарочно так отбил, чтобы остальные не лезли или… погоди-ка. Спрыгнув с Мэй-Мэя Сяо Цю резво заскочил Се Ляню за спину — и прежде, чем тот успел что-то предпринять, замахнувшись по косой пнул в колено. Автоматический вылетевшая в ответ на атаку нога едва не впечатала его в кирпичную стену, однако взгляд был полон настораживающего восхищения. — Понял! — провозгласил Сяо Цю. — У тебя во время атаки вся зона, кроме ударной, слепая! Ты так сильно концентрируешься, что не видишь ничего, кроме нее! А бьешь редко и очень сильно, чтобы противники испугались и у тебя было время придумать атаки, которыми ты их положишь! Се Лянь чувствовал, как по спине ползут нежданные холодные мурашки, тем временем Тарантулы рассуждали: — Это потому он не заметил, как я приложил его дверью? О-о, меня однокурсник протащил на турнир Цзянху — его тогда также уделали! Хэй, погоди, в обычное время он ударом мозгов не вышибает! Может, струхнул и приложил Цю-эр? — Да не. Тут другое, — Сяо Цю растянул губы в игриво-зловещем оскале. — Хэй, господин наставник, ты будешь сильно злиться, если я тебя уложу при всех? Кое-как удержав на лице спокойствие, Се Лянь готовился уклониться от молниеносного прыжка — но случилось непредвиденное. Черный, шуршащий крылышками вихрь впечатал Сяо Цю в стену прямо в прыжке. Тарантулы глядели, не зная, как реагировать, отлипший от стены Сяо Цю пытался проморгаться. — …Это, типа, какой-то прием? — Не, это, кажется, были жуки. — Наставник, ты дулитл? Колдовать умеешь? Се Лянь истекал холодным потом и не знал, о чем волноваться сильнее — о том, что Хун-эр ночью гуляет по Шанхаю без защиты взрослого, о том, что он почти раскрыл себя Тарантулам, или о том, что Тарантулы, узнав слабость Се Ляня, могут воспользоваться ею. Наскоро попрощавшись он устремился домой. Тьма в квартирке обволакивает. Опершись о подоконник, сложив руки на груди Хун-эр изучает Се Ляня пристальным взглядом исподлобья. Мерный свет красного глаза очерчивает контуры предметов, неотвратимо довлеет над окружающим пространством. — Хун-эр, зачем ты ударил Сяо Цю там на улице? И зачем… — Привет, гэгэ, — Хун-эр прерывает поток вопросов. — Привет, Хун-эр, — пересилив себя, Се Лянь вспоминает понятия уважительного обращения. Тянется было ко включателю, но вовремя отдергивает себя. — Извини, но это действительно очень важно. Тарантулы близки к Люхэй, я пока не знаю, могу ли показать им тебя… — Гэгэ показал им свое лицо. И они обижали гэгэ. Я просто защищал. Се Лянь хочет сказать, что смог бы защититься от них, а Хун-эр мал и еще новичок в использовании своей силы — но снова отдергивает себя. Он так и не придумал, как пояснить Хун-эру свое беспокойство о нем, не говоря прямо — сколь бы тот ни был силен, для Се Ляня он будет маленькой бабочкой, которую надо защищать от придурков с сачками. Хун-эр супился даже от намеков, что он «маленький» и «не сможет защититься». — Они не обижали меня, — Се Лянь промакивает запотевший лоб краем рубашки. — Просто отрабатывали прием. — Гэгэ выглядел, будто очень зол, боится и хочет убить их всех. У Се Ляня сразу несколько вопросов: во-первых, откуда Хун-эр наблюдал за ним, раз так четко распознал эмоции; во-вторых, как так вышло, что шести (четырнадцати?) летний Хун-эр так спокойно говорит об убийстве; в-третьих — он что, действительно так выглядел? — Гэгэ, я хочу, чтобы ты учил и меня, — Хун-эр глядит с вызовом. Се Лянь склоняет голову с долей рассеянности. — Хун-эр, я обучал тебя. — Не так, — Хун-эр шагает ближе. Шаг, шаг, еще шаг — как у такого маленького человека получается смотреть Се Ляню в глаза, словно они стоят на одном уровне? — Когда гэгэ дерется, то не может глядеть по сторонам да? У меня есть бабочки. Я могу почуять, когда гэгэ хотят ударить, сделать для гэгэ волны. Хочу, чтобы гэгэ больше не был испуганным и злым, когда дерется. Се Лянь оглядывается по комнате, натыкается взглядом на стакан — быстро пьет воду из-под крана. Это Хун-эр, он просто хочет, как лучше, успокойся. На самом деле Се Лянь знал о своей проблеме. Сяо Цю расписал его уловки очень точно — заранее спланировать атаку, ударить с такой силой, чтобы даже не задетые оппоненты притормозили от шока и тем получить время для новой атаки. Если маневр не работал, у Се Ляня начинались трудности. У него медленная реакция. В более-менее мирные года Сяньлэ это не было проблемой. Но потом Се Лянь пересекся с Царством Небес, понял, что такое, когда все твои планы летят в Диюй, товарищи гибнут на глазах, а противник непредсказуем, страшен, ненавистен и ты хочешь просто убить, убить, убить любой ценой — Спустя два года редких стычек Се Лянь понял, что получил «режим берсерка». Дойдя до этой мысли он, напившийся, хохотал до слез. Потом, утром, блевал от ужаса. Боевое помутнение проявлялось по-разному — когда все неплохо — дикий азарт, когда противник злит — желание увечить, когда противник пугает и злит — убить немедленно. Се Лянь не хотел становиться кровожадным животным. Но скорее всего, он бы стал им, будь его техника еще чуть хуже. Или он уже был им? Се Ляню стыдно, дискомфортно, страшно. Потому, даже зная о проблеме, он не признает ни ее наличия, ни нужды в подручном. — …Наставник выглядит, будто под дверью спал. — Не, будто его девка отшила. — Да не, таким смазливым всегда дают. Если только в койке он не стал читать ей Конфуция… Тарантулы хихикали в соседнем углу, пока Се Лянь тер круги под глазами и искал в шкафу раздевалки припрятанную банку кофе. В Сяньлэ он не стесняясь дрых за рабочим столом и все равно не выспался, потому что неспособный справиться с простым звонком Тао Оуянь приложил его дипломатом по голове. Протянутую по завершении разговора трубку он почему-то не взял — нервно потряхиваемый, приказал сделать это такой же дрожащей Лю Сяньи. На периферии витало мрачное предчувствие, но Се Ляню было все равно. Он не выспался и опять поссорился с Хун-эром. Звук раскрываемого шкафа и падения чего-то тяжелого в мусорном мешке. Тарантул, открывший дверцу, отшатывается, смотрит настороженно. — Это не мое. Мешок замотан плотно, но целлофан не крепкий — из разрывов вытекает красное, свежее, еще теплое. Тарантулы грудятся, боязливо взирают на находку — в короткий момент растерянности напоминают обычных испуганных людей. Сяо Цю приходит в себя первым — достав из отделения на поясе бойцовский нож, быстро режет изоленту. — Твою мать, — севший возглас вырывается сам собой. Женщина в пакете совсем молодая, белый халат с зеленым бейджем в крови, глаз вырезан с половиной черепной коробки. — Кто ее…? — в оцепенении сложно даже достроить мысль. Се Ляню в голову приходит очень, очень плохая догадка. Сглотнув, он дорывает пакет, подрагивающей рукой приподнимает ладонь девушки. Палец срезан до костяшки. Вот черт. — …Если из запретной секции что-то сопрут, нам довесят такой штраф, что не расплатимся никогда! — Разделившись на группы, Тарантулы по разным этажам бегут в закрытую часть Люхэй. Двери кабинетов распахнуты настежь, на столах не остыл кофе — спешно эвакуированные сотрудники побросали вещи на местах. Пока Се Лянь с группой Ци Жуна получал особый пропуск, группа Наньгун Фэя пошла на разведку. До сих пор по наушнику приходили короткие сообщения о том, что «все чисто» и одно оборвавшееся «что за…». Се Лянь с Тарантулами вошел с тридцать второго этажа. Звенящая тишина заставила сгрудиться ближе, проверить бокен и автомат. Узкие серые коридоры, потрескивающие неоновые лампы. Следы тракторной подошвы с приставшей хвоей. — Тьфу, — Ци Жун сплевывает, напряжение чуть подтаивает. — Опоздали? Хэй, великий наставник, может, отменишь нафиг своего Конфуция и прочитаешь штабной инструкта… Поворот — под ногой Ци Жуна раздается влажный «хлюп». Тарантул из группы Наньгун Фэя полулежит у стены. Распознать его можно лишь по перекошенному гримасой лицу — остальное тело размазано в месиво. Длинный кровавый след по стенам и полу выглядит так, будто Тарантула сбили на высокой скорости. Тарантулы подбираются, враз побледневший Ци Жун отступает. — След свежий, — кровь на стене еще не пристыла, поблескивает под светом неоновых ламп. — Карман, — собравшийся с силами Сяо Цю указывает пальцем на беспорядок в форме, — кто-то перерыл его карманы. Стекла в закрытой части Люхэй бронированные, такие не выбить танком. С известия о вторжении все двери были заблокированы, даже с этажа на этаж пройти можно лишь по полученному Тарантулами спец-пропуску. Простая догадка сформировалась сразу у всех. Тот, кто размазал Тарантула по стене, еще здесь. Тень — грузная, очень, очень высокая — мелькает за поворотом в смазанный миг. Напряжение ускоряет небывало — брызнувшие по углам Тарантулы поливают нечто сплошным автоматным огнем. Выстрелы, выстрелы, выстрелы, оглушающий грохот, пот течет градом, внутренности сжимаются — Все прекращается в один миг, когда огромный, черный — человек? Гора? — на скорости истребителя врезается в эпицентр обстрела. Стены трещат, Тарантулов раскидывает, как кегли в боулинге. Се Лянь не успевает сориентироваться, не успевает оправить отклеившуюся маску, когда черное нечто — маска и широкий черный плащ, на теле обвес из знакомых стальных коробок — все же человек — хватает его за горло. — Наследный принц? — Густой бас звучит удивленно. Се Лянь холодеет изнутри. Если этот кто-то знает это прозвище, значит, он из Цзянху. Ужас ускоряет — подхватив бокен, Се Лянь сальтует, создает мощнейшую ударную волну. Черную гору откидывает к стене. Восстановив равновесие, тот смотрит сквозь непроницаемый визор. А потом хохочет так, что эхо гулом прокатывается по этажу. Тарантулы косятся, стоят кругом в оборонительной позиции — а Гора заливается, будто, развалившись на диване, смотрит смешную комедию. — Жизнь побила! — Хрюкает сквозь хохот. — И как наследному принцу среди простых смертных? Кончились деньги изображать всеблагого праведника и устроился в картель, чтобы не пришлось устроиться в красный квартал? — Наконец, успокоившись, оглядывает Тарантулов. Останавливается на Ци Жуне. — Ты офицер отряда? — Спрашивает, заметив нашивку на форме. — Эти из Люхэй даже на пропусках экономят. У того мяса, — мах на размазанного Тарантула, — не нашел. Короче, не лезьте и останетесь целыми. Ци Жун бы не успел бы ни воздеть бокен, ни прицелиться мечом-луком — но Се Лянь тормозит противника. Импульс столкновения будит Тарантулов. Натренированные, они выстраиваются в окружение. Гора двигается странно– каким-то образом умудряется при своем телосложении ускоряться за секунды и резко менять траекторию прямо в движении, почти не пользуется руками — окруженный, сжимается, как черепаха, прорываясь, таранит противников плечами. При ударе Се Лянь слышит звук — глухой звон металлического доспеха. — Коробки! — Выкрикивает, когда Гора сбивает о стену вцепившегося в него удушающим Сяо Цю. — Не дайте ему забрать коробки! Ситуация кажется безнадежной — неутомимого Гору словно защищает панцирь, причинить ему урон получается лишь у Се Ляня. Тарантулы тренировались меньше месяца и противник был слишком быстр. И, судя по телосложению, он не должен был. Настолько грузное тело физически не могло обладать достаточной гибкостью, чтобы так резво менять скорость на поворотах. Когда Гора внезапно сгибается и кричит, никто ничего не понимает. Роняя коробки, падает, сжимает собственную ногу так, словно хочет оторвать. Первый испуг быстро сходит на нет, Тарантулы бросаются на Гору скопом. Скалясь, тот пытается вырваться и, не достигнув успеха, ревет, совершает замах ногой. Се Лянь с Ци Жуном одновременно замечают странную подошву — металлическая платформа с газовыми приводами. Грохот — удар рушит пол, Гора проваливается на нижний этаж, подволакивая ногу, скрывается с места. Пока Тарантулы пытаются прийти в себя, Ци Жун потерянно смотрит вслед. — Ударный привод. Это я его сделал, — выдыхает сипло. — Ха? — Се Лянь не успевает ничего сообразить, как вмиг разгоревшийся пламенем Ци Жун хватает бокен и, щеря зубы, ревет на весь этаж: — Этот ублюдок спер мой гребанный привод! — И, сиганув в дыру, молнией летит за Горой. Се Лянь быстро соображает. Гора — кто-то из Цзянху. Пришел не один. Цель похищения — механические нервы. Его собственный сбоит — устарел? — Нет, устаревание нервов должно ощущаться, как онемение. Тогда сломан? Непонятно. Гора знает о делах Люхэй и имеет экзоскелет — значит, он из просвещенных. Тогда почему пошел красть у своих? В кругу Е Цзинхуа и Мо Лаоху есть внутренний разлад? Приводы, которыми пользуется Гора, создал Ци Жун. «Какие-то ублюдки ворвались в штаб, гребли все, что попадалось» — вспомнились слова. Приводы были украдены тогда, в день уничтожения клана Ци? Гора из группы, занимавшейся уничтожением? Или только кооперируется с ней? — Что за хрень? — Тарантул, вскрывший стальной короб, разглядывает механический нерв в формалине. — Не вскрывай, — Се Лянь быстро отдергивает. Если они не остановят воров, их просто замуруют вместе. Все объяснения — потом, — Этот человек — из Цзянху, я его не знаю. Цель — эти штуки. Хранилище на нижних уровнях, этажи с четверного по первый, — оглядывается на высотки за окном. — Похоже, он бежал наверх, чтобы проверить, можно ли выйти через крышу. Мы забрали у их главаря коробки и перекрыли выход. Караульте внизу, используйте пропуска, как приманку, — Сяо Цю кивнул, Се Лянь нырнул вниз за Ци Жуном. Он успевает остановить Гору за миг до того, как от Ци Жуна остался бы след на стене. Бокен того валяется в стороне, угольные черты искажены отчаянием и бессильной яростью. Маленькая победа — один привод с ноги Горы сбит. Драться сложно — развилки узких коридоров мешают быстро целиться, Гора маневрирует, как фигурист на льду, бьет неожиданными силовыми атаками. Схватив дезориентированного Се Ляня за горло, впечатывает в стену, держит навесу. — Дурень, — сдвинув визор, сплевывает на пол. — Знаешь, а я тебя уважал — надо зверски задолбаться, чтобы отработать удар Сяньлэ. Но какого хрена? Тебя кинули, ты вклинился в лабу, где готовят гребанные протезы суперсилы и не воспользовался этим. Честная прокачка и все такое, это, типа, хорошо, но какая разница, если на тебя смотрят, как на дерьмо? Или так боишься, что когда начнешь поступать, как человек, а не конченный святоша, от тебя последние фанатки разбегутся? Ты ведь меня загрыз бы, — кривая ухмылка сквозь визор, — но даже обматерить стесняешься. Се Лянь успевает вывернуться из рук Горы, прежде чем того сметает удар. Мощнейший, отдающий импульсом по всему этажу, глушащий звуки в ушах. Проморгавшись, Се Лянь оглядывается на источник удара. В противоположном конце коридора тяжело дышит Ци Жун. В руках — бокен с подсоединенным приводом. В качестве стабилизатора — плечо меча-лука, в качестве разгонного двигателя — по дуге взрезающий воздух «гарпун». Се Лянь хлопнул глазами. Именно так — пораженно и глупо. Ци Жун компенсировал слабость тела, изобретя автоматический меч. Изменил саму концепцию стиля Сяньлэ. Ци Жун смотрит смятенно, пару секунд стоит, пригвожденный к месту собственным успехом — а потом бросается на не успевшего опомниться Гору. Они с Се Лянем дают друг другу знак — «вместе» — лавиной обрушают совместный удар с двух сторон. Гора зажат — гибкий Ци Жун отсекает пути побега, ударами круша пол, Се Лянь теснит серией мощных атак. Нога Горы дрожит в судороге. Рев. И грохот — используя привод и мощь экзоскелета, Гора проламывает пол. А потом еще раз. И еще. И еще. Поняв задумку, Ци Жун с Се Лянем ныряют следом, вцепляются в беглеца, этаж за этажом отбиваются от ударов и наносят новые. Гравитация несет их вниз, сквозь месиво бетонного крошева, обломков и арматуры. Они приземлились на тело Горы — привод сломался между третьим и вторым этажом. Подхватив Ци Жуна, Се Лянь успел откатиться с траектории падения мусора — тот засыпал захрипевшего Гору. Ци Жун шипит — сломал руку — не успевает заметить, как удар взметает мусор — — Не зевай, наставник! — Выстрел из автомата глушит — Сяо Цю стреляет Горе куда-то в лицо. Тот булькает, перекатывается на бок — и затихает. Из-за угла выбегает пара Гор — внешне копии своего главы. Завидев того в луже крови, бросаются вперед. Ци Жун воздевает авто-бокен — но дрожит, замахивается слишком испуганно и неловко. — Дай сюда! — выхватив авто-бокен, Сяо Цю ловко перехватывает его на схожий манер, прыгает на плечи Мэй-Мэя. Тот бросается навстречу Горам — закручивается с бокеном в глушащую спираль. Сяо Цю пользуется заминкой и крутанувшись по плечам напарника, совершает удар — визоры лопаются, атака авто-бокеном всмятку плющит Горы о стену. — Эти тяжелые мудаки разбежались по коридорам, — Сяо Цю рассказывает, пока Се Лянь, взвалив Ци Жуна на спину, несется в поисках безопасного места. — Хватают коробки и прячутся. Наши караулят в спортзале, чтобы не сбежали через подполье, но если они сбегутся вместе, нас сметут. Заметил у них слабые места? — У того, с тридцать второго этажа, проблема с центральной нервной системой. У них всех также, потом объясню. Чтобы вызвать сбой нужно сильно ударить или… — Се Лянь задумался. Гора сдавал не сразу, а только периодически, тяжелые травмы он получал и до… тяжелые, гружащие… нагрузка! — Впустите их. — Ха? — Пусть возьмут столько коробок, чтобы из рук валились и пустите в подполье. Когда потолок над ними обрушается, Се Лянь успевает кинуть Ци Жуна Мэй-Мэю. Черные человеческие горы ныряют через дыру вниз, окружают в кольцо. Атака специально, чтобы выбить лучшего бойца команды. — Выполняйте! — Се Лянь успевает крикнуть приказ, прежде чем его отделяют от своих глыбы крошенного бетона. Узкое пространство и куча вертких противников, слишком тяжелых, чтобы сгрести разом. Худший расклад. Се Ляня судорожно мотает из угла в угол, у него нет времени, чтобы придумать тактику, его опять бьют по слабому месту, его решили загнать, как крысу в капкан. Они правда думают, что поступили умно? Что смогут уйти живыми? Когда Се Лянь воздел бокен, чтобы снести голову кому-то из Гор, сзади слышится гулкий «бум». Шелест. На секунду Горы замирают в тишине. — Гэгэ никогда не смотрит за своим затылком, — звук знакомого голоса прошибает потом. Хун-эр спокойно прыгает из вентиляции. Белые бабочки, снесшие Гору, собиравшегося напасть на Се Ляня сзади, вьются в спираль. И начинается ураган. — Хун-эр! — В неразберихе Се Лянь перекрикивает воздух. — Зачем ты сюда пришел?! — Потому, что нужен гэгэ, — внутри вскипает подпитанный боем гнев: — Ты глупый непослушный ребенок! — Гэгэ любит меня не за то, что я послушный, — Хун-эр отбивает легко, скользит в спирали бабочек. Аргх! — рукоятка бокена в руке Се Ляня скрипит. Споря, они не кооперировались, сражались, словно по разные стороны баррикад. Хун-эр привык драться на свободных пространствах. И это сказывается. Когда выстоявший Гора хватает Хун-эра в полете, Се Лянь не успевает прийти на помощь сразу. Хватка дубовой клешни сжимается вокруг детского горла, нужно приложить совсем немного усилий, чтобы размозжить хрупкие позвонки — Отброшенный на пол Хун-эр надрывно кашляет. Се Лянь держит Гору за горло так же, как он — Хун-эра секунду назад. В хищном янтаре маленькая точка звериного зрачка. Посиневший Гора хрипит, вспухший язык лезет изо рта, слюна заливает Се Ляню руки — а тот смотрит глаза в глаза. Рот сам собой перекашивается в истеричном осклабе. Хорошо, мать вашу. Ему нравится это. Нравится драться, нравится эффектно и сильно бить, нравится, когда какое-то насолившее ему ничтожество захлебывается кровью из сломанного носа, нравится, когда его стараниями всяких ублюдков вроде Мо Лаоху становится меньше. Он хочет быть хорошим человеком, хочет быть достойным главой Сяньлэ. И ему нравится убивать. Это деструктивно, это отвратительно, это недостойно. И это дает ему, аутсайдеру, чувство потерянного всемогущества. — Гэгэ, он уже без сознания, — Хун-эр легонько дергает Се Ляня за штанину. Чувство эйфории понемногу смывает. Рука разжимается сама, Гора мешком валится на пол. Се Лянь тяжело выдыхает, глядит в стену. — Неприятно смотреть на такое, да? — Спрашивает бесцветно. Лицо хорошего человека, речь хорошего человека, наслаждения, достойные Мо Лаоху. Хотелось вылезти из собственной шкуры и помыться. — Не очень, — Хун-эр вздыхает, пожимает плечами. — Придется одергивать гэгэ, если что-то такое случится опять. Се Лянь смотрит на него во все глаза. Испытывает нелепый и смешной для ситуации родительский шок. Что этот сумасшедший ребенок только что сказал? — Хун-эр, мне нравится убивать людей. — А мне, после того, как напился пива, хотелось попробовать так еще раз. Но я этого не сделал, потому что гэгэ злился бы, — Хун-эр дует губы. Онемевший Се Лянь едва не роняет бокен. — Тебе нельзя пиво, — выходит глупо, севшим голосом. — Ты еще маленький. — Опять это! — Взорвавшийся Хун-эр топает ногой. — Гэгэ, если бы я тебя не спас, ты бы умер! Се Лянь успевает заметить, как лежащий в обломках Гора воздевает руку с припрятанным пистолетом. Заслоняет охнувшего Хун-эра, вырубает Гору пинком бетонной глыбы. — Если бы пуля попала в меня, я бы выжил. Если бы попала в тебя, ты бы умер. Ты хочешь участвовать в тех же сражениях, что я, но твое тело гораздо меньше и хрупче моего. Это я имел в виду, когда говорил, что ты маленький. Хун-эр моргает. Трет подбородок — размышляет. Легонько улыбнувшись, смотрит с иронией. — Гэгэ. Если тебя не станет, меня не станет тоже. На меня охотятся. А я не умею защищаться также хорошо, как гэгэ, — Хун-эр не шантажировал, не говорил на эмоциях — просто изложил сухой факт. Опустившись на колени, Се Лянь трет лоб. Он всерьез поспорил с ребенком и ребенок победил. Не ему, а Хун-эру надо было учить Тарантулов правильному мышлению. — Ох! — Хун-эр выдыхает, когда Се Лянь сперва обнимает мягким, всеобъемлющим одеялом, а потом садит себе на шею. Пришедшие в себя Горы понемногу поднимаются для атаки. — У нас минут десять, чтобы потренироваться, — Се Лянь сообщает, отбрасывая Гору, что подкравшись сзади, тянул дубовые клешни к его Хун-эру. — …Никого не упустили? — Сяо Цю перекрикивает перестрелку. Согнанные по коридорам Горы заняли оборонительную позицию в спортзале. В обвесе из стальных коробок каждый мог маневрировать, но уже не так эффективно. Горы не успевают разбежаться, а Тарантулы — опомниться, когда, проломив потолок, сверху на них летит Се Лянь. В вихре бабочек. Огромный, он трепещет у него за спиной шлейфом белого хаори. Удар оставляет в полу кратер — под весом Гор, сеть трещин разрастается, провал — попавшие в ловушку, они летят вниз вместе с Се Лянем. Мостки в строительных лесах — Горы маневрируют, стараясь занять опору. Кто-то с воплем валится вниз под треснувшим деревом, судорожно пытается притормозить о любую опору. Механические нервы не выдерживают нагрузки, вспышки боли заставляют Гор метаться, ронять драгоценные коробки из рук. Уцелевших Гор много, они уже прицеливаются, готовят атаку на Се Ляня. Напрасно. Хаори из бабочек шлейфом скользит по воздуху. При атаке со стороны рукава раскручивают фигуру, как ветер — лепесток. Мах бокеном крушит хрупкие строительные леса. Белоснежный, невесомый призрак воина совершает плавные прыжки с опоры на опору, кажется, не имеет ни одной слепой зоны. Гора, что хотел достать Се Ляня ударом сзади, натыкается на хищный свет красного глаза с лица ребенка — маленький демон в объятиях белого рукава. Тарантулы успевают спуститься на дно и перекрыть ход в канализацию — единственный ход наружу — когда последний из Гор валится на землю. Завидев угрозу, в страхе ковыляет к сгрудившимся своим, забывает о коробке — которую, к куче таких же, уносит Тарантул. Се Лянь слетает вниз — белые одеяния хаори рассеиваются сонмом бабочек. Тарантулы смотрят во все глаза, понятия не имеют, как реагировать. Замотанный в бинты Ци Жун чувствует себя очень оскорбленным. Сначала фальшивое лицо, теперь это?! — Что за хрень?! — Прохромав к Се Ляню, сгребает его за ворот и тут же отшатывается. Побежавший в попытке атаковать Гора оказывается вбит в землю тараном из бабочек. Трижды. Ребенок со странным механическим глазом глядит на Ци Жуна волком. Тот отходит, выставив руки в жесте мира. Хорошо, не трогаю. — Ла-адно, — Сяо Цю чешет затылок, тянет с сомнением. Что делаем с этими? — Кивок на Гор. Никто не успевает дать никакого ответа. Главный из Гор — за треснувшим визором видно, что пуля прошила рот и ухо, но не мозг — в несколько стремительных прыжков летит к земле — и закручивается в разворот, чтобы пробить ограждение в стене. Грохот, шум воды — Се Лянь чувствует холодные мурашки. Канализация! Горы, воспользовавшись моментом, без оглядки бегут в пробоину. — Там разветвленная сеть, не дайте сбежать…! — Тарантулы с Се Лянем рвутся на перехват, но оставшийся главный Гора усмехается. Грохот — вызванная ударом лавина бетонных обломков погребает пробоину вместе с ним. Воцаряется тишина — только вода журчит по бетонным устьям. Много фантастических вещей случилось сразу. На самую заметную — на Хун-эра — сразу переводятся все взгляды. Се Лянь трет переносицу. — Я могу все объяснить.