RED 2.0

— Вы…? — Приятная встреча, глава Цзян, — Се Лянь даже не старается улыбнуться искренне. Сквозь маску Шунь Сюаня просачивается злая, игристая тьма. Они встретились в ложе уважаемых господ — в таких же рубашках от Гуччи, с одной моделью Ролексов на запястье. Цзян Фэнмянь не выглядит завсегдатаем Paradise Hunt — немного растерян, немного опасается-здесь-находиться. Уважаемые господа как пираньи, учуявшие кровь — направляют все внимание на двух застывших мужчин. — Я не в праве осведомляться о ваших делах, — Цзян Фэнмянь прочищает горло, — но, судя по тому, что я слышал об отряде Шунь, они идут в гору. — Да, — Се Лянь гипнотизирует Цзян Фэнмяня взглядом глаза в глаза. Растягивает губы во внезапно милой, добродушной улыбке. — После трагедии в Cata Comb этот, как праведный член Цзянху, решил уничтожить господ Мо с Мужунь и не временил с этим. Цзян Фэнмянь давится вином. Се Лянь улыбается шире. Ха-хах, думал, мне не хватит духу сказать это вслух и ты сможешь сбежать от темы? — Этот столкнулся с некоторыми трудностями, но какому делу они не сопутствуют? Кстати, в моем распоряжении было всего девятнадцать бойцов. А сколько бойцов имеет в распоряжении господин Цзян? Ваш младший сын, кажется, упоминал число намного больше сотни. — Этот рад успехам господина Шунь, — Цзян Фэнмянь хрипл, внушительная фигура сжимается в плечах. — Фамилия этого не Цзинь и не Вэнь, — голос жестче, Се Лянь не намерен давать Цзян Фэнмяню пощаду за жалкий вид, — но почему-то у меня хватает чести следовать долгу бойца Цзянху. Тем временем вы, обладая влиянием, которое мне по сей день не снилось, боитесь шагнуть против человека, которого я вбивал затылком в ринг. Цзян Фэнмянь, что уже отшагнул от Се Ляня к спасительному зазору в толпе, останавливается. — Господин Се, — оборачивается, во взгляде мешаются неверие и опасение, — ваше желание высказать мне за мою… чрезмерную осмотрительность. Это же не было дополнительным мотивом для вас сделать все, что вы сделали? Се Лянь внутренне стынет. Чего? Ха-хах. Хах. — Господин Цзян, определитесь, считаете вы себя маленьким человеком или константой переплетений судьбы. — Этот Цзян уже признался, что неправильно обучил сына. Ваши травмы в Cata Comb — моя вина, не его. Се Лянь взирает на Цзян Фэнмяня. Усилием воли тот держит плечи шире, глядит твердо. Цзян Фэнмянь что. Пытается защитить своего младшего сына? Он боится Се Ляня? Почему? Се Лянь сделал что-то такое, чтобы на него смотрели, как на мстительное чудовище, вроде Вэнь Кэсина? Фыркнув, отворачивается, устремляет взгляд на ринг. Чушь-чушь-чушь, все чушь. Лучше думать о том, что по-настоящему важно — отряду Мо Лаобая на ринге явно приходится несладко. Неестественные движения, странные зажимы в суставах. Край губы сам собой изгибается в предвкушающей ухмылке. Подействовало наконец? — …Где твой инженер, — Мо Лаобай рычит, выжидает в атакующей стойке. Они — полный отряд Мо Лаобая против полного отряда Мужунь Цзи — уединились в закутке за рингом по окончании боя. Воздух искрит, стоит кому-то дать повод — они кинутся стенка на стенку. Мужунь Цзи скользит прищуренным взглядом по уголку Ци Жуна — того нет на месте, раскрошенная аппаратура валяется обломками. Заметив блеск, подходит, приподнимает перевернутую, воняющую медикаментами бутыль. — Если сбежал, то не по своей воле, — выносит вердикт. — Какого хрена произошло там, на ринге? — Мо Лаобай близок к бешенству. — Меня трясет. Всех моих тоже. Такого не было, когда мы носили обычные экзоскелеты. Ты с самого начала это спланировал? Чтобы сперва мои расчистили тебе путь, а потом ты дал нам нерабочую дурь и выиграл с разгромом? — Придержи коней, — Мужунь Цзи не легче. Ци Жун — критически важная фигура, из всего отряда он один может объясниться с Мо Лаобаем по поводу экзоскелетов. Мужунь Цзи не планировал устранять партнера, но в условиях необъяснимой пропажи Ци Жуна обоснованные подозрения появляются сами собой. Злой цык, шестеренки вертятся. Кто-то хочет его подставить. Этому «кому-то», во-первых, должна быть выгода с падения Мужунь Цзи; во-вторых, этот «кто-то» должен знать об экзоскелетах и их свойствах. Сам Ци Жун? Нет, спланируй дело он, позаботился бы, чтобы Мужунь Цзи не мог «одалживать» его Мо Лаобаю в качестве технаря и груши для битья. Мо Лаоху? Не, ему не хватило бы мозгов сподвигнуть Мужунь Цзи создать схему с новыми моделями экзоскелетов сознательно. Остается… В момент, когда догадка вспухает в мозгу, Мужунь Цзи слышит крик. Боец Мо Лаобая дико кричит, мечется в агонии, пугая своих. Глядит на своего главу слезящимися глазами, зрачки в радужке трясет. — Г-глава… Г-глава, я… б-боль — — Объясни — нет! Молчи! Я постараюсь — Мо Лаобай борет смятение, подбирается к метущемуся бойцу, как к плюющемуся кипятком чану масла. Бойцы вокруг понимают также мало — испуганные, стоят на отдалении. Мо Лаобай находится на расстоянии шага от агонизирующего, когда все внезапно прекращается — упав на землю, тот застывает в скрюченной позе. Мертвые глаза сверлят в пространстве неизвестную точку больным, полным предсмертного ужаса взглядом. Дальнейшие события развиваются стремительно. За голову хватается еще один боец Мо Лаобая. И Еще. И еще. Люди Мужунь Цзи отступают в дальний угол, когда их пронзает леденящий взгляд Мо Лаобая. — Так значит? — шипит сквозь стиснутые зубы. Мужунь Цзи пугался нечасто — и это тот самый редкий момент. Чутье кричит — беги. Он собирается отдать своим команду к отступлению — но прежде чем успевает раскрыть рот, за его спиной разлетается кровавый фейерверк. — Э… Ха? — Си Луося рассеянно взирает на собственную грудь. Сложенная в «лодочку» ладонь Мо Лаобая пронзила спину и, пробив грудину, вышла спереди. Затем — рывок — была вырвана обратно. Мо Лаобай метнулся к следующей жертве. Си Луося кашлянул — изо рта течет красное, по телу разливается оцепенение. Звуки глохнут. — Построение! — Мужунь Цзи ревет, чувствуя, что опоздал, безнадежно опоздал. Сворачивает кому-то шею, кому-то вспарывает брюхо бойцовским ножом — бесполезно. Бойцы Мо — бешеные твари в капкане. Не выберутся сами, но утянут за собой. Где-то ревет Гуан Бэйтун — на нем повисли сразу три конвульсивно дергающиеся твари. Экзоскелеты убивают их и в этот последний раз они используют все их возможности. Бойня продолжается недолго. Уважаемые господа снаружи слишком увлечены развлекательной программой, чтобы услышать крики. Никто не обращает внимания на маленький темный закуток, пока в залах с барочной лепниной играются карты и разливается вино. Никто не видел, как из маленького темного закутка вышел пошатывающийся человек. Высокий боец в черно-зеленой форме. Волочит за собой другого — слабо подергивающегося, вспоротого, как лягушка на уроке биологии. Руки и ноги рассекают продольные разрезы. Истечь кровью мешает кривоватая перевязь. Мужунь Цзи волочит за собой перевязанного Мо Лаобая. Хорошо, если этот мусор так хочет, он позволит ему выжить. В конце концов он был несведущей пешкой. Но вот тот, другой… В глазах Мужунь Цзи разгорается звериный огонек. — …Гуан-эр? — слабое покашливание. — Черт, если ты говоришь, я тебя все равно не услышу. Оглох, что-ли? — хриплый смешок. Долгая тишина. — Черт. Такое месиво, а я даже не заснял ничего. Такую запись с руками оторвали-бы… Хе… В темном закутке тяжелый запах железа. Медленно опадает поднятая боем пыль. Си Луося тихонько ворочается, тянется подрагивающей рукой к чему-то, что им с Гуан-эром оставил Мужунь Цзи. Моргает удивленно, вместо приличествующей сигареты обнаружив танъюани в платке. Откуда-то слева — хмык с ноткой раздражения. Си Луося расширяет глаза — оказывается, еще слышит. А Гуан Бэйтун — нижняя половина тела валяется в метре от верхней — цепляет танъюань, жует. Мужунь-гэ совсем размяк из-за своей «девки». — …Один на один? — Се Лянь уточняет у рефери. Похоже, все прошло по плану. До поединка еще минут пять. Се Лянь пользуется моментом, удаляясь в тихонький угол, наблюдая за блеском и шумом у ринга из темноты. — За твой покой, Мэй-Мэй, — щелк — отпивает глоток Tsingtao. Долго молчит. — Я должен довести это до конца, раз начал. Я делаю все правильно, но почему так… — облокотившись о перила, цепляется рукой в волосы так, что те лезут из аккуратного хвоста. — …И? Как ты это провернул? — Мужунь Цзи стоит напротив Се Ляня в софитном зареве. Взбудораженные уважаемые господа наперебой делают ставки, диктор подстегивает, строча значимые победы «лошадей». Мужунь Цзи отстранен как всегда — произошедшее в темном закутке выдает лишь рваная рана на щеке. — Спланировал, когда ты привлек Мо Лаобая к участию в отборе. Чтобы добраться до Е Цзинхуа, мне надо было устранить тебя. Мо Лаобай был удобен. На самом деле это не должно было произойти так скоро, но ты дал его бойцам новую модель экзоскелетов, чтобы заработать побольше. В гибели своих бойцов можешь винить свою алчность. — Осведомленный. И погоди, — Мужунь Цзи чешет в затылке, складывает слагаемые, — то, как ты взлетел на ставках. Ты, типа, так меня провоцировал? Чтобы я завидовал и делал также, но для меня дело кончилось там, — кивок в сторону темного закутка, — а ты разбогател. — Так делаются дела в обществе, на которое ты работаешь, — Се Лянь легко соглашается. Мужунь Цзи усмехается. Подловил. — А, кстати, — вспомнил в последний момент, — где котенок? Он меня продал или ты устранил? — Я не трогал Ци Жуна, — Се Лянь морщит брови — неожиданное слагаемое не вписывается в уравнение. — Хорошо, — Мужунь Цзи вздыхает с облегчением. Они срываются с места одновременно, прежде, чем диктор успевает объявить начало боя, прежде, чем кто-то успевает что-то понять. Первые секунды — просто выплеск, яростный обмен ударами. Кулаки, локти, стремительная сила против выверенных движений бокена. Десять, двадцать, тридцать атак — всего секунда реального времени. Пространство меж противников коллапсирует. Се Лянь уходит перекатом, отставив бокен, бежит вдоль ринга, выбирает точку для атаки — но — удар-удар! Мужунь Цзи не собирается давать ему эту отсрочку. Бьет методично, сильно и — сзади! Се Лянь уворачивается кувырком. Ух. Этот захват должен был сломать ему шею. Мужунь Цзи откинул условности ринга, сражается насмерть. Кажется, будто собран, будто спокоен — но только кажется. Хорошо. Очень, очень хорошо. Треск — бокен воткнут в ринг аккурат между противниками. Мужунь Цзи недоверчиво щурится, Се Лянь улыбается широко, открыто. Встать в зэн кутсу дачи, призывный жест рукой — давай, мы проворачивали этот фокус много раз. Если драться в последний раз — то использовать все карты, нет? Мужунь Цзи сверлит бокен взглядом. В прошлый раз он самостоятельно перешагнул гордость, чтобы сразиться, используя чужой стиль. Но теперь. Истребив весь его отряд. Выставив на обозрение, как дрессированную зверушку. Ублюдок Шунь диктует ему бой. Хех. Хе-хех. Удар-удар-удар — Се Лянь заслоняется «щитом» скрещенных рук. Атаки выбивают дух, но по спрятанным от софитов губам тянется ухмылка. Попался. Теперь остается только дожать. В глазах мелькает — право-лево-право — с трибун вздох, оклики, возмущенный крик — Се Ляня трижды обрушают лбом в ринг, трижды он успевает подложить под лоб ладонь, трижды оказывается бессилен, ослепленный мельтешением. Трижды не теряется. Запоминает паттерн. Правило гласит — боец, выбитый за пределы ринга, выбывает. Се Ляню нельзя бросать на себя подозрения в игре правилами — потому он направляет Мужунь Цзи дальше по рингу, позволяет тому в очередной раз впиться стальной клешней в затылок, сшибить своим лбом столбик, удерживающий границу. Треск и! — Толчок! — оттолкнувшись о грудь Мужунь Цзи, Се Лянь ласточкой вылетает за пределы ринга — с резиновой растяжкой в руках. Он не за пределами — просто пределы растянулись, причем не по его вине. Кстати о вине. Официант с бутылью вина, важный господин с бокалом — Се Лянь не стесняется, хватает чужое в полете. Натянутая вокруг груди резина тянет назад — над ареной проносится смазанная тень. Проскользив подошвами, Се Лянь приземляется, отпивает из краденного бокала. Бутыль бьет о бутыль, импульс — Мужунь Цзи заслоняет глаза от разносящихся по рингу капель. Цыкает — в третий раз он не купится. Ему хватит одного удара по затылку самоуверенного — Се Лянь выдирает бокен из-под ног Мужунь Цзи прежде, чем тот успевает оттолкнуться ступней. Ухмыляется — время ему контратаковать. Каждый неосторожный шаг Мужунь Цзи отдается влажным хлюпом — больше не может не то, что атаковать — скрыться от чужой атаки. Се Лянь не стесняется использовать Баком и Сяньлэ разом. Бьет ногами — маваси-гэри, хидза-гэри. Бокен словно обрел собственную волю, мечется от удара к удару, от владельца к противнику и обратно. Мужунь Цзи уходит в глухую оборону. Думает. Как, мать его, ублюдок Шунь стал так силен. Когда. Почему. — Тогда, когда ты решил облегчить себе бой, с силы ударов переключившись на силу, что тебе даруют деньги. У Мужунь Цзи звенит в голове. Проморгавшись, понимает — пропустил удар. Был отброшен. Ублюдок Шунь глядит на него с мягкой, насмешливой улыбкой. — Красивые часы, — указывает концом бокена на новенькие Ролексы Мужунь Цзи. — Сможешь по ним показать, когда в последний раз тренировался? Ублюдок Шунь бросается, бьет — а Мужунь Цзи заторможено уворачивается, чувствует, как бледнеет. Он не может. Был слишком занят тем, чтобы дурить идиотов Мо на ставки — Бокен бьет по шее в месте схождения позвонков. Мужунь Цзи слышит треск. Невольно расширяет глаза, завидев в янтаре напротив кровожадный огонек. Этот удар был рассчитан именно на такой эффект — чуть-чуть сместить позвонки в шейном отделе противника. Сам по себе не смертелен, но очень болезненен. В Paradise Hunt запрещены бои насмерть, но разве несчастный случай — убийство? Просто Се Лянь случайно попал десяток раз по опасной точке. В том, что у Мужунь Цзи раскрошится шея, будет повинна чужая плохая удача. К третьему дробящему удару Мужунь Цзи наконец принимает реальность. Ублюдок Шунь провел его. И сейчас убьет, если Мужунь Цзи не остановит его. Он тотально недооценил своего противника. Тот оказался слишком проворен, ударил со стороны, которую Мужунь Цзи как угрозу никогда не рассматривал — по его принципам. Но только ли у него принципы — больное место? Се Лянь не сразу понимает, что и когда пошло не так — просто реальность проносится у него перед глазами слишком быстро, просто захват через грудь оказался слишком неожиданным, просто он никак не ожидал, что Мужунь Цзи все еще имеет достаточно решимости сражаться, морально и физически одной ногой в могиле. Секунда, еще секунда — расстановка сил переворачивается. Се Лянь пытается проморгаться — кровь из треснутой брови заливает глаз. Пытается стереть ее ладонью, рассеянно смотрит на неестественное, неправильное красное пятно. Эй, так не должно было быть. Он же уже победил, разве нет? Мысль обрывается, когда Мужунь Цзи кидается на него девятым валом — сносит весом, прокатывает по рингу. Ополоумевшие трибуны воют так, как не выли на недавнем пожаре, диктор что-то кричит, судьи протискиваются сквозь мешанину тел — но их, словно чувствуют, что веселье оборвется, не пускают даже близко. Два зверя на ринге грызутся насмерть. Оба слышат эхо былого — дежавю. Оба вовлечены в бой с головой, обоим слишком жарко. — Хех, — Мужунь Цзи переносит вес на руки, съезжает Се Ляню по подбородку пяткой. — А как ты испортил экзоскелеты? Ты должен в них понимать, если использовал на своих. — Не экзоскелеты, — Се Лянь с хрустом вправляет челюсть, оледенив Мужунь Цзи янтарем, закручивается в убийственную спираль. — Стимуляторы со склада Люхэй. Я разделил наши партии. Мужунь Цзи тормозит спираль блоком — импульс от столкновения расходится по рингу. Неожиданное затишье. — Хе. Хе-хе. Пха-ха-ха…! — Мужунь Цзи хохочет во всю глотку, стирает выступившую слезу. Нехорошие подозрения всплывают из глубин души. Какого черта? Се Лянь не сказал ничего смешного. Какого черта Мужунь Цзи так заливисто, радостно, злорадно ржет?! Оба ничего не понимают — просто в один момент Мужунь Цзи, нависший над Се Лянем, застывает. Потому, что взрыв чего-то внутри сносит ему правую часть тела — от половины челюсти до нижнего ребра. Залитый чужой кровью Се Лянь рассеянно оглядывает обнаженное легкое — оно легонько двигается с дыханием, пульсирует в осыпающейся, изжаренной клети ребер. Мужунь Цзи опускает взгляд вниз — такой же рассеянный. Открывает рот. Закрывает. Пытается что-то сказать — не выходит. Давится кровью. Закатив глаза, заваливается назад. Падает с влажным плеском. А Се Лянь понимает, что не слышит ничего, кроме ушного звона только когда его дергают за плечо — судья что-то говорит. Спрашивает. Встряхивает. Се Лянь глупо моргает. Единственное, что получается выдавить, это хриплое: — Это не я. Следующим, что слышит Се Лянь, становится еще один взрыв — только на этот раз — мощнее и дальше, за пределами Paradise Hunt. Дезориентированного, его выносит к окну вместе с человеческим потоком. Острый глаз различает в зареве стрелы зеленого неона. — …Твою мать-твою мать-твою мать! — штукатурка осыпается под лезвиями — опершись о бокены, что, ввинтившись в стену на манер звериных когтей, газуют вниз, Ци Жун съезжает, слишком торопится и боится оглянуться. Позади, выбив раму с морем осколков, из апартаментов в ночь вырывается огромное насекомое облако. Гонит Ци Жуна, распахивает «пасть». Красный глаз горит пламенем Диюя. Лезвия смягчают падение, спетшись в «колесо», прокатывают Ци Жуна кувырком. Сверху шелест — громче и громче. Ци Жун оглядывается судорожно — минута, пол минуты, пятнадцать секунд — какую угодно, задержку, пожалуйста, дайте ему задержку! В окруженном скульптурами садике фонтан. Ныряя, Ци Жун поднимает фонтан брызг. Сияющие неоном лезвия планируют следом. В месиве пузырей расплывчатые тени. Красное свечение. В аварийном режиме мысли Ци Жуна становятся быстрыми и четкими. Мелкий думает, что если убьет его, то у его гэгэ все станет хорошо. Вывод — либо додумался до этого сам и сорвался из-за стресса, либо ублюдок Се окончательно свихнулся и приказал убить Ци Жуна, либо то и то — большой идиот намекнул, мелкий додумал. Угадать точно не получится, но точно ясно одно — взбесившуюся мелочь мотивирует желание блеснуть перед своим дерьмо-гэгэ. Ясно. Если Ци Жун хочет выжить, он должен развенчать гэгэ-культ в глупенькой детской башке. Потому что физически против мелкого он не выстоит. Бокены взлетают из воды, оглушая брызгами — Хун-эра, что караулил Ци Жуна у темной поверхности, окатывает водой. Неоновые стрелы сплетаются, уносят фигурку, что балансирует сверху — серфер оседлал бешенную волну. Летит к леску — ухоженные природные угодья парка Пудун. Хун-эр преследует, но не останавливает. Губы растягивает маленькая зловещая улыбка. Зеленые неоны летают тише бабочек, но Хун-эр хорошо чует запахи. Ступает из бабочковой спирали в шелестящую траву. Маленький безобидный ребенок гуляет по лесу в тишине. Оглядывается. Дергает носом. Хи. Нашел. Вой — маленькие крылышки сливаются в великий массив, валом сшибают в землю нечто с высоты. Хун-эр неспешно ступает. Воздевает руку в атакующем жесте — бабочки свиваются в вал, и — ха? Не Ци Жун. Черно-зеленая куртка. Из-под пол выглядывают связанные в «чучело» бокены. Загораются зеленым неоном. Хун-эр ныряет к земле, зло цыкает — а Ци Жун, свалившись откуда-то сверху, улетает прочь на сплетенных бокенах — те вертятся колесом, но не набирают высоту — мечутся вправо-влево, вправо-влево. Хун-эр пытается выследить траекторию, но только тревожит бабочек. Те мечутся попусту, не поспевая за целью. — Эй, мелкий! — Хун-эр пускает вал, как только слышит дерзкий окрик. Не поспевает. — То, что я работаю на Мужунь Цзи — нифига не потому, что люблю его или что-то типа того! Он на днях чуть не размозжил мне башку, когда отказался плясать под дудку! — Ты сам к нему ушел. Предал гэгэ. Мне тебя не жалко, — Хун-эр шипит с ненавистью. Мечется зрачком по хвойным зарослям. — Ду-урень, — насмешливое прямо за ухом. Бабочковый вал мечет в Ци Жуна шаровым тараном, Хун-эр кувыркается в воздухе, чтобы не попасть под удар — и встречается взглядом со своим врагом. Оба в воздушном пируэте, миг — Ци Жун смотрит без ненависти. Тяжело, устало. Приземляется поодаль, в руке по бокену. — Я б остался, но, — горькая усмешка, — твой гэгэ такой же. Мужунь Цзи продавал меня, как чертов товар. Не обращал внимания, когда я говорил, что задолбался. И кстати, он все еще считает, что все хорошо и это он так обо мне заботится. Хун-эр отступает. Ему холодно, постоянно холодно, но сейчас, почему-то, особенно сильно. Нет. Нет-нет-нет. Не правда. Предатель просто хочет его запутать. — Гэгэ не продавал меня. Просто… просто надо было показаться тем дядям на глаза… — Чтобы убедились, что ты не слишком старый? — Ци Жун тянет ехидно. Мина детонирует, зрачок в черном глазу сужается в точку. Вал мечет в Ци Жуна, но тот не отступает — готовый к атаке, прокручивает вал через «колесо», пробивается сквозь шелестящий крылышками вихрь. — Включи чертовы мозги, я знаю, что они у тебя есть! Ему давно плевать и на тебя, и на чудил! Думает только о своей ультра-праведной Сяньлэ и считает, что ради ее расцвета может пожертвовать нами нафиг! — Врешь! — детское лицо морщит гримаса отчаяния. Мелкую, истончившуюся фигурку потряхивает. — Гэгэ не может… Он обещал, что поможет найти маму! Он единственный, кто у меня есть, кроме нее! Ци Жун открывает рот — и закрывает. К горлу подкатывает ком, плечи никнут. Он понимает. Пожалуй, даже слишком хорошо. Он ненавидит Мужунь Цзи. Но также привязан. Больной, нежеланной привязанностью, которую не выкорчует даже знание, кто на самом деле уничтожил его клан. Слишком много раз тот, избив, заставлял потом подниматься, латал сломанные кости, чтобы потом разбить снова — чтобы однажды они, окрепшие, не поддались. Нынешний Ци Жун уже не тот, что пугливо трясся в шкафу, пока его семью убивали. Переломанный, перешитый, ненавидящий Мужунь Цзи и не понимающий, как это — без него. — Мелкий… — Ци Жун тянется к съежившейся фигурке. — Врешь! — визг сорванным голосом, вспышка красным глазом. Вот черт — Ци Жун успевает подумать, поняв, что ступил на мину. Бабочки взметаются черной волной. Свист, выбитая щепа. Хун-эр оглядывается — пригвожденная к стволу дерева дротиком бабочка слабо трепещет крылышками. На дротике опознавательный знак — выбитый ряд цифр. В продолговатой полости — ампула. Ци Жун успевает лишь удивиться — за ворот его утягивает рука. — Я не смогу прицелиться здесь. Деревья мешают, — Ци Жун разевает рот, а Шао Яньфу перезаряжает арбалет, продолжает, — нужно вывести его на свободную местность. Нельзя, чтобы нас увидели люди. На пересечении шоссе Фандинь и устья Саньба промзона. Лети туда, я приеду по Цзиньсю. — Эй! — Ци Жун хватает за плечо. — Почему ты мне помогаешь? — …Шпильки. — …Ха? — Ци Жун молчит некоторое время. — Шпильки сложились в «наставник ошибается, заставляя опасного псионика работать на износ, я увидел признаки психического истощения на поздней стадии и решил препятствовать срыву, пока не случилось непоправимого». — …У тебя бы не хватило шпилек. — Хватило бы, — в подтверждение Шао Яньфу тянется к спутанным в куль волосам, но Ци Жун останавливает: — Верю. Давай сперва спасем мир? Они бросаются из-за укрытия зайцами — поток бабочек разделяется на два направления. Ци Жун тот, чьей смерти мелкий должен желать больше всего — потому он надеется, что за Шао Яньфу не будет хвоста. Однако. Мелочь щурится, складывает что-то в голове — и бросается прочь. — Черт! — Ци Жун шипит, бросается следом. Шао Яньфу успевает вырваться на Фандинь, когда поток бабочек перекрывает движение. Жара не утихала ни днем, ни ночью — большей частью машины ехали с окнами нараспашку. Водители успевали лишь судорожно тормозить — белая пурга полностью перекрыла обзор. Скрежет, грохот столкновений, испуганная ругань. Выбив шофера с сидения, Шао Яньфу влетает в грузовик, газует прочь. Спрыгнувший на мост Хун-эр судорожно оглядывается — ему нужна поддержка, нужен вес… В голове щелкает. У Хун-эра отличная память, он наблюдал за гэгэ, когда тот водил — на какие кнопки жал, на какие педали давил. Проще простого. Грохот сверху — с крыши в окно к Шао Яньфу заглядывает Ци Жун. — Какой план? — Он нестабилен. Если попытаемся поймать и усыпить, как зверька, может произойти нервный срыв и… спасать будет некого. Нужна атака исподтишка, чтобы он не успел ничего сообразить, — морщит брови, на лице — быстрое раздумье. — На промзоне есть водяные резервуары? — Должны быть. — Ясно. Значит… Новый грохот — Ци Жун слетает с крыши на лобовое, чудом успевает развернуть бокен — «колесо» слетается, позволяет взлететь, разглядеть происходящее. Первое, что вызывает замешательство — разве испуганные водилы не должны сейчас трясти полицию или экологов на том же месте, где мелкий устроил «обвал»? Второе — то, что места водил в машинах занимает белая пурга. Вот черт. — Газуй, — Ци Жун обращается к Шао Яньфу сипло. Промзона времен Мао осталась при торжественном Paradise Hunt ржавым пятном — до сих пор не снесли из-за партийных проволочек. Объект толком не охранялся — когда грузовик, сшибив ворота, с грохотом прорвался на зону, всполошились лишь пара бомжей да стая крыс. Колеса винтят смертоубийственную «бочку», кирпич крошится — перевернутая махина блокирует вход. Бокены петляют, влетают в окно — за миг перед столкновением выносят Шао Яньфу из салона, зацепив концом за ворот. «Колесо» слетает навстречу — Ци Жун ловит Шао Яньфу в полете, уносит в закоулки ржавых резервуаров. Сзади грохот, взрыв — Хун-эр протаранил легковушками толщу грузового кузова. — Черт, — Ци Жун тихонько ругается, опускает Шао Яньфу, проверяет заряд. Заметно бледнеет. — Время кончается. — Недавно был дождь, — Шао Яньфу облизывает пересохшие губы. — Заберемся на резервуары, подобьем в полете. Нужно, чтобы он упал в воду и кто-то из нас успел вытащить — Поджаренная Ауди едва не давит обоих. Из-за поворота прожигает красный свет. Шао Яньфу проверяет бок — кривится в безнадеге, быстро думает. — Брось меня в резервуар, — Ци Жун глядит, как на помешанного: — С ума сошел? Из-за гребаного экзоскелета ты весишь раза в два больше, чем обычно! Трижды утонешь, пока мелкий будет копаться…! — За тобой он не кинется. У меня перелом. Бежать дальше не смогу. Либо пострадает кто-то один, либо все мы. Времени нет, — протягивает Ци Жуну арбалет с заряженными ампулами. Хун-эр пускает машины по промзоне, зорко наблюдает с высоты. Стискивает зубы — упустил. Глаз болит сильнее, тело сковывает озноб — не страшно — быстро успокаивает себя. Они сами заблокировали себе путь. У Хун-эра действительно отличная память. Двадцать минут — предел надоедливых летающих мечей. Ци Жун израсходовал девятнадцать минут, тридцать секунд. Не сбежит. Вспышка зеленого неона заставляет радостно осклабиться. Хун-эр уворачивается в спирали бабочек, петляет прямиком к Ци Жуну — тот зачем-то выбежал прямо навстречу. Глядит с болезненной, отчаянной решимостью. Ха-ха, наконец-то к решительным действиям! — Мелкий… ты идиот! Прожил рядом с гребаным невротиком не знаю сколько и теперь творишь ту же хрень, что он! Трижды пожалеешь, когда узнаешь, во сколько нам обошлось вправить тебе мозги! Остановись сейчас, если не хочешь спиться, как твой дерьмо-гэгэ! «О чем он вообще?» — Хун-эр морщится. Да не важно — главное убить его сейчас, прежде чем гэгэ решит, что Ци Жун и его механические штуки лучше, чем Хун-эр с его бабочками. И хорошо бы поменять одно на другое. Хун-эр едва успевает увернуться — стрелы бокенов летят у Ци Жуна из-за спины, едва не прошивают маленькую фигурку насквозь. Но — ха-ха! Двадцать! Десять! Пять секунд! Чертов предатель беззащитен! Хун-эр летит на Ци Жуна — необязательно, но хочется поближе посмотреть на чужую смерть. Хочется дать выход той вязкой черноте, что копилась в Хун-эре все то время, пока гэгэ использовал его, как чертов товар… Черный глаз рассеянно моргает. Чего? Короткое замешательство отрезвляет — позволяет заметить зеленую вспышку в черном небе. Бокен Ци Жуна гаснет — а вознесенный в небеса Шао Яньфу камнем летит в полный воды резервуар. Черт! Хун-эр срывается с места не думая. В голове воспоминание — заметивший его бледный вид Шао Яньфу придвигает ему свой бенто. Бабочки трепещут крылышками на пределе сил, а Хун-эр отчетливо понимает — не успевает — Прыгнув с одного резервуара на другой, Се Лянь застывает меж пропастью и пропастью — ловит Шао Яньфу прежде, чем тот успевает с головой погрузиться в воду. Ци Жун с арбалетом наготове застывает. Хун-эр на краю люка застывает. Бабочки внизу застывают. Все застывает. — Гэгэ, — выходит сипло. В горле ком. — Хун-эр, — Се Лянь откликается чуть погодя. Голос мягкий, успокаивающий. — Давай спустимся вниз, заметем беспорядок тут и после поговорим. — А… Я… — необъяснимый стыд душит, Хун-эр оступается, едва не падает в воду. — Нет! Я боялся говорить гэгэ, но он должен знать! Ци Жун не просто предатель, он… он… он хотел сделать так, чтобы гэгэ служил ему! Ци Жун где-то внизу теряет челюсть. Хе? Чего? Се Лянь трет лоб, силится подобрать слова. — Хун-эр… Полагаю, были сцены, которые ты мог видеть и истрактовать не так. Не Ци Жун навязывал мне сближение, а наоборот. — Ложь! — Хун-эр сперва леденеет, а потом взрывается. — Не правда! Это он заставил гэгэ думать так! А даже если и… он все еще предатель! Я должен убить его, гэгэ! Это будет… это будет правосудие! Гэгэ, я хочу быть героем — спасать хороших, наказывать плохих! И Ци Жун — плохой! Се Лянь оступается. В голове черная вспышка — воспоминание. « — А это не слишком?» — Фэн Синь меняет магазин, морща нос, косится на груду еще теплого мяса. « — Это правосудие, Фэн Синь,» — Се Лянь одергивает полу белоснежной тройки, оглядывается — заметив тень за колонной, совершает мах лезвием. Сдавленный сип и тело валится на землю. В душе теплой кошкой мурчит мстительное довольство. Хм? Совсем ребенок, едва исполнилось шестнадцать. Но ведь он из Царства Небес, а значит, понимает, на что шел? — «Школа, что использует свои учения не ради процветания духа, но ради потакания низменным желаниям человеческого существа, должна понести наказание. Негоже сомневаться в благом деле». — Хун-эр, — голос сел, в горло словно насыпали иголок, — прикрывать истинные желания своего сердца правосудием — очень плохая идея. Так ты извратишь понятия добра и зла в своей голове. И сам себя за это возненавидишь, когда поймешь, что натворил. Если необдуманно дашь выход своей злости, может пострадать человек, который этого не заслуживал. Может оказаться, что ты злишься на что-то другое, а Ци Жун просто попался под руку. Хун-эр сверлит Се Ляня застывшим взглядом. Кажется, будто из маленькой фигурки выкачали жизнь. Красный глаз светит сильнее, сильнее, сильнее — пока не начинает слепить. Жизнь выкачали. А оставили злость, злость, злость. — Не заслуживал? — хрусткий голосок подрагивает, срывается на крик. — Да если бы не он, мы с гэгэ уже победили! И нашли маму! Я не знаю, где она, не знаю, что с ней! А я?! Постоянно холодно и глаз болит, и бабочки! Я слышу их, когда они умирают! Я изобрел эту технику, чтобы использовать один раз на тех злых дядях! Всего! Один! Раз! А гэгэ заставил меня использовать ее постоянно, будто это какая-то ерунда! Гэгэ не ест мои бенто, не обнимает — будто это противно! Это из-за того, что тот мерзкий дядя поймал меня и… в том туалете? Гэгэ узнал? Но ведь сам говорил, что это не на что не влияет! Или гэгэ просто все равно? — истерика стухает — остается странный, зловещий холод. Пустота. — Все равно, что мне больно, все равно, что со мной произошло? Ты бы и дальше меня использовал, чтобы пить с теми богатыми дядями? Се Лянь молчит — язык во рту примерз. Все мысли, все существо сосредоточилось вокруг вопросов. О чем говорит Хун-эр? Се Лянь упустил из виду? Или намеренно не замечал? Потому, что так удобнее? Хун-эр внимательный. Заметил эмоцию больного осознания на лице Се Ляня. Истрактовал. — Гэгэ… — черный глаз наполняется слезами. — Ты… Ты дурак! Идиот! Ты…! Ты…! Да я тебя ненавижу! Умри! Вал бабочек бьет тараном сверху вниз — Се Лянь успевает отбросить Шао Яньфу на край резервуара. Удар выбивает дух — в ребрах хрустит, в глазах чернеет. Се Ляню ломали кости много раз. Однако — даже после этого он находил в себе силы взять бокен или хотя бы сбежать. Сейчас он не может двинуть мускулом. Не знал, что может быть так больно. Похоже, они с Хун-эром связаны какой-то невидимой ментальной нитью — потому, что у них на лицах возникают одинаково жалкие выражения. Боль, отчаяние и назад, назад, я случайно, прокрутите на минуту назад! — А… Я не хотел… Я… Что я… А… А-а-а! — Хун-эр хватается за глаз, кричит, как от страшной боли. Маленькую фигурку изламывает в судороге. А потом она застывает. Накренившись, падает вниз, с плеском уходит в резервуар. Се Лянь помнит дальнейшее смутно. Крики, суматоха, поиск маленького тела в темной воде. Хун-эр пролежал в резервуаре две минуты прежде, чем был вынут на воздух. К тому времени он уже не дышал.