RED 2.0

— Мда, — тем ограничился Вэнь Кэсин, характеризуя облик Се Ляня. Бумажно-белый от кровопотери, он перебирал обнаруженные на складе медикаменты. Несколько уколов, лошадиная доза опия. Хорошо бы капельницу с парой пакетов AB, но времени нет. Ребятам осталось пол часа, они должны получить стимуляторы. Се Лянь старается поменьше глядеть на обрубок левой. Запертая паника мечется внутри, неловкое движение — выплеснется, накроет лавиной. В голове на задворках вой — не спас, сам загнал в ловушку, бесполезная сломанная кукла, потерял то единственное, чего полезного в тебе было, как теперь спасешь Хун-эра, ребят, как… Треск — зубами обрывает жгут. Думай о деле, тварь. — Хо-о, — Вэнь Кэсин заинтересованно тянет, черный зрачок бегает по экрану. — Правительственный проект, — острая ухмылка, — правь им господин Си, задействовал бы птиц полетом повыше, чем эти… Интересно. В кабинет Е Цзинхуа заглядывает Призрак –хакама, стальные пластины под накидкой, половину лица скрывает маска. Изгибает внушительную фигуру в почтительном поклоне. — Хозяин, на нижних этажах склад и физиологический материал. Есть те, что еще живы, но вряд ли их удастся разговорить. — Часть конфискуйте, часть оставьте на месте, конвой в две смены. Старикашка Е не выползет на свет сейчас, но лучше перестраховаться. Физиологический материал… всех, кто в состоянии излагать речь, отправь Се-эру. — Ты можешь добраться до Е Цзинхуа? — Се Лянь подает голос, когда Призрак, кивнув, сливается с наводнившей Люхэй сворой. — Даже если доберусь — он не главный в цепочке. Устранить его сейчас, значит спугнуть крупную рыбу, — Вэнь Кэсин размышляет, плотоядно мелькает кончиком языка меж губ. Смакует добычу. — Господа-министры сманили химика из КАН и купили человека из Цзянху, чтобы тот вербовал в проект боеспособное мясо. Е Цзинхуа не соразмерил траты и потянулся в мой карман. Убью его — господа министры смотают удочки. Если хочу получить финансовую компенсацию за понесенный ущерб, придется действовать аккуратнее. Се Лянь смотрит на Вэнь Кэсина без выражения. Крупная рыба. Финансовая компенсация. Ладно, к черту. За последнее время он слышал эти слова настолько часто — в том числе от себя — что пожар возмущения внутри поутух. — У Е Цзинхуа Хун-эр. — Сочувствую, но, полагаю, ты сам довел ситуацию до этого, лицемерное трепло? — Вэнь Кэсин мажет по Се Ляню пренебрежительным взглядом. — Ты мог убить старикашку Е, но постеснялся порочить доброе имя адепта праведной Сяньлэ. Теперь можешь поплакать на могилах своих сдохших от ломки учеников о том, что спасти малыша-бабочку от старого извращенца тебе помешали высокие моральные принципы. Стук клавиш. Се Лянь молчит около минуты. — Профессор Е знает Муай Тай. Ему семьдесят или около того, но он смог победить меня. Я продержался против Хозяина Долины больше десяти минут, — Се Лянь приближается. Раненый, бледный — надвигается на Вэнь Кэсина подавляющей скалой. — Если я — лицемерное трепло, то Хозяин Долины — некомпетентный идиот, который за черт знает сколько времени не распознал в своем партнере мастера Цзянху. Можешь признаться в своей близорукости и сотрудничать со мной, чтобы загладить промашку. А можешь пойти один против правительства, против Е Цзинхуа и против Мо Лаоху с Цзянху на прицепе. Вэнь Кэсин, кажется, на секунду выпал из колеи. Чирк-чирк зажигалкой. Досадливо цыкает — не получилось поджечь сигарету с первого раза. — Ты не умеешь убивать, — затяжка, длинный выдох. — Каждый клан Цзянху на всякий случай обучает свой молодняк смертельным приемам. Спроси любую мелочь, как свернуть человеку шею — и она продемонстрирует процесс. Точно. Быстро. Спокойно и взвешенно. Ты тоже рос в Цзянху — как боец, наставник и лидер. С детства должен был учиться расчету и планировке, аккуратности, самоконтролю. Но ощущение такое, будто ты — сентиментальная истеричка с обрезом. Потеешь и трясешься, когда доходит до дела, мнешься, как девственница, а когда злишься, спускаешь всю обойму так, что рикошетит в тебя же. И каждый раз, как в первый. У меня есть тот, кто может поможет в деле. Придется побарахтаться, но я больше не хочу иметь с тобой дела. Первое правило бизнеса — не сотрудничай с дураками и шизофрениками. Призраки мелькают за дверью, на уцелевшем столе тикают дискообразные серебристые часы на длинной ножке. — Ясно, — Се Лянь собирает стимуляторы, вешает сумку на плечо. — На двадцать втором отсек с «костьми» под руки, на двадцать четвертом — под ребра. Используй, если «барахтанье» обойдется твоему телу слишком дорого. Умостивший щеку о кулак Вэнь Кэсин едва не падает лицом в стол. Протяжный хмык, щелк-щелк зажигалкой. — Кстати, — Вэнь Кэсин подает голос вдогонку — а секунду спустя он звучит шепотом у Се Ляня в ухе. — Ты ведь узнал об экзоскелетах задолго до нашего честного обмена сведениями на отборе в Долину, так? Жгучая боль в обрубке взрывается, расходится по телу судорогой. Се Лянь кричит, вырывается — но Вэнь Кэсин вцепился намертво. Шипение, мерзкий запах горелого мяса. Се Лянь не знает точно, сколько длится пытка — по ощущениям, пару часов. На деле пару секунд — как бы иначе его удержали ноги. — Что? — Вэнь Кэсин строит уязвленную мину, помахивает поостывшими часами. На покрасневшем от жара серебре сворачивается углем пристывшее мясо. — Такие раны необходимо прижигать. Скажи спасибо, что спас от анемии. — Спасибо, — справившись с болью, Се Лянь цедит. Разворачивается. Уходит. Хозяин Долины, наверное, прав. Се Лянь сентиментален. И даже такого, как Хозяин Долины, он согласился бы защитить. Но он просил слишком невежливо. … Плеск — узкий коридор заполняет вода, мигают лампы сигнализации. Грохот — Ци Жун влетает головой в стальную дверь. Прыжок — юркая тень пронзает коридор стрелой, не касаясь земли, отталкивается от стен. Ци Жун, чертыхается, клонится в сторону — миг — дверь прогибается от силы удара. Сяо Цю утыкан керамическими иглами в серной кислоте. Та разъедает раны, разъедает медное покрытие серебряного экзоскелета. Медь не проводит электричество, серебро — очень даже. Под обстрел попали все Тарантулы, просто Сяо Цю повезло больше всех — он один может преследовать Ци Жуна, имея шансы выжить. Ци Жун перекатывается, достает очередной авто-бокен. Энергии не хватает на полет, но на то, чтобы отыграть роль маленького электрошокера — вполне. Вонзить в пол, оттолкнуться от рукояти, диким котом вцепиться в балку под потолком. Ци Жун действовал впопыхах, он мог ошибиться в дозировке заряда. Ему надо, чтобы чертов мелкий чудила отстал от него, а не сварился заживо. Давай, не стой в той луже, лети, как гребаная канарейка, ты же самый сильный из них всех…! Сяо Цю с секунду сверлит Ци Жуна сканирующим взглядом. Растягивает губы в ухмылке. Заваливается на спину — в коридорный океан, который вот-вот озарится светом пяти-или-около-того-ампер. Плеск, каскад брызг — Ци Жун успевает деактивировать разряд. А Сяо Цю за миг до падения совершает перекат. Пятка въезжает Ци Жуну в висок — удар валит, глушит. В голове звенит, небольшие, но чудовищно сильные руки скручивают в захват. Коридор, пульсация ламп, удар — Ци Жуна бросают на пол в тесный Тарантулий кружок. Внутричерепной гул глушит ругань. — Тц, какого хрена ты стал таким эффективным после того, как продался? — ругань. Много ругани. Пинок по челюсти, под ребро, под уязвимый живот. Тянет закрыться, свернуться в клубок. — Что будем делать с этой крысой? Дождемся наставника? — Да ладно, — рывок за горло. Голос Сяо Цю у самого уха. — Наставник чересчур сентиментальный. У меня идея получше. Эй, мудила, — обращается к Мужунь Цзи на каталке. — Помнишь, ты пристрелил Мэй-Мэя у меня на глазах? Как на счет того, чтобы я разделал твою суку на глазах у тебя? Мстительный настрой Тарантулов спотыкается — пламя свечи дрожит от ветряного порыва. — Цю-эр, а это не слишком? Он крыса и все такое, но… — Но — что? — тащимый на горло, вздернутый Ци Жун кряхтит. А потом вздрагивает — Сяо Цю держит иглу в серной кислоте в миллиметре от его глаза. — Если бы мы не мяли яйца, а с самого начала спланировали, как прикончить гребаного мудака Мужунь, когда только стали сильнее, Мэй-Мэй сейчас был бы с нами. Но это ведь было «слишком», да? Наставник в начале тоже был повернут на «пяти добродетелях» и всем таком. А потом устроил бойню, в которой поубивал уродов Мо об уродов Мужунь. Он нас поймет. Молчание. Перешептывания. Мужунь Цзи сверлит вздернутого за горло Ци Жуна взглядом. На лице безнадега и глухое неприятие. Не хочет наблюдать, но не отворачивается. Бегать от поражения — последнее что ему осталось. — Лучше связать, — Тарантулы наконец-то выносят вердикт. — Может сдохнуть раньше времени, если начнет биться. Со стороны черного хода скрип — пострадавшая в бойне дверь сходит с петель и обрушается на пол. — Наставник! — Тарантулы сперва узнают, а потом стынут — замечают обрубок. Бойцовский нож в креплении. Темный, подернутый пеленой взгляд. — Ч-что произошло? — Пятнадцать минут! — Ци Жун, что прежде молчал, срывается на сопливо-гневный вой. — Осталось пятнадцать сраных минут! Долбаный тормознутый слизняк! — Сяо Цю, — голос у Се Ляня бесцветный, хрусткий, — отпусти Ци Жуна. Вы все должны вколоть себе по дозе, — сгружает на пол сумку шприцов. — Это поможет предотвратить коллапс, но необратимый процесс получится остановить, только если вы избавитесь от экзоскелетов прямо сейчас. Гробовая тишина. Некоторое время никто из Тарантулов не производит ни движения, даже не дышит. Шестеренки в мозгах щелкают ржаво. Не. Не. Быть не может. Но — пятнадцать минут. Расчет Ци Жуна — тот, что он дал, когда они только вшили себе экзоскелеты и тот, что озвучил час сорок пять минут назад. Тот, который только что подтвердил их наставник. — Ты обманул нас? — Сяо Цю первый возвращает себе дар речи. — Обманул. И использовал, — Се Лянь подтверждает — также без эмоций. — Пожалуйста, сперва спасите свои жизни. Остальное — потом. Осознание приходится серпом по брюху. Тарантулы подкошены оторопью, глядят растерянно и несчастно. — Но… но наставник… ты же говорил, что мы, типа, новая Сяньлэ! Ты сейчас просто хотел спасти этот мусор и соврал, да? — Шэнь Лэй указывает на Ци Жуна, тянет дрожащую улыбку, цепляется за ускользающую надежду. Не он один. Большинство Тарантулов также не могут принять сюрреалистичной, выворачивающей их мечты — и оправдания — наизнанку реальности. Прямо смотрит один Сяо Цю. Се Лянь отбивает бросок. Сяо Цю крутится бешенным волчком, посылает удар за ударом. Сброшенный на землю Ци Жун хрипит, откашливается, Тарантулов пробирает. Реальность, в которую они не хотят верить, получила физическое воплощение. Сяо Цю дерется всерьез. С их наставником. С тем, кто добился их доверия для того, чтобы предать. С тем, кто дал — и вот-вот отнимет единственно ценное, что в них есть. Не. Не! — Простите, — Се Лянь цедит сквозь стиснутые зубы. Нож с шелестом выходит из крепления. Тарантулы в боевых позициях обмирают, когда видят кровь. Сяо Цю спотыкается — Се Лянь, поймавший его ногу в захват, взрезал кожу вместе со штаниной. Разрез продольный, длинный — так разделывают рыбу, чтобы вытащить длинную кость. — …А-а-аргх! Прекрати, прекрати, нет-нет-нет-а-а! — Тарантула бьет крупная дрожь, он извивается, скребет плитку, сдирая ногти. Се Лянь будто не слышит — продолжает резать. Удерживает брыкающуюся жертву без усилий — тело, что долго полагалось на экзоскелет, лишившись его, ощущается бескостным мясным мешком. Госпиталь напоминает место кровавого побоища. Тут и там в беспорядке серебряных костей и слабо извивающихся нервов валяются кое-как перевязанные, разбитые дрожью, рычащие проклятия, скулящие тела. Каждое исчерчено продольными разрезами по рукам, ногам и позвоночнику. Беспомощные выпотрошенные рыбы. Се Лянь колет стимулятор последнему Тарантулу. Шатнувшись, встает. Оглядывается. Вот она, его Сяньлэ. Его дорогие адепты. Все это он сделал сам. Дежавю закручивает существо Се Ляня в вертиго. Совсем, совсем как тогда. Жизнь совершила полный круг. Еще раз. Еще раз. Еще раз — Что-то сделать, он срочно должен что-то сделать, немедленно, немедленно исправить это. Как-то, каким-нибудь любым способом — Уже исправил. Любым способом. Истерика накрывает волной цунами. Чтобы абстрагироваться, Се Лянь сжимает ладонью лезвие ножа. Немного помогает. Не впадай в истерику, думай. Жизнь Се Ляня — дважды заваленный экзамен, дважды нерешенный ребус. Но у любого ребуса, даже самого сложного, есть решение. Надо его найти. Для этого Се Лянь должен руководствоваться логикой, а не эмоциями. Того, что уже наворотил, он не исправит. Если будет действовать как в прошлый раз, когда потерял Сяньлэ — потеряет ребят. В чем он ошибся тогда? В состоянии аффекта память становится необычайно ясной, будто смотришь фильм в 4К. Му Цин дни и ночи сторожит у койки так и не очнувшегося за семь дней Фэн Синя. Красные глаза запали, роскошные локоны слиплись от так и не смытой с нападения крови. Вокруг оставшиеся адепты Сяньлэ — все, кто еще не предал Се Ляня. Выглядят ненамного лучше, глядят одинаковым взглядом — несчастные псины, пинком согнанные с родного крыльца. Се Лянь сидит сгорбившись. Только что он скомканно, с запинками объяснил им — Сяньлэ больше нет. — Нет, — Му Цин тянет губы в дрожащей, нервной улыбке, — нет. Мы есть, — встряхивает за плечи, вперяет взгляд глаза в глаза. — Мы сильнее ублюдка Цзюнь. Ты не слабее своего отца. Ты же не провел нас через все это, чтобы бросить вот так…?! Се Лянь открывает рот. Закрывает. Он убийца. Он чудовище, оправдывающее кровожадность правосудием. Он навязал эту ущербную, разрушительную практику своим адептам — тем, кого должен был ограждать от подобного. Он виноват настолько, что не находит моральных сил взглянуть им в глаза. Стиснув зубы, давит ломкое, жалкое: — Простите. Долгое молчание. Неверие. Гнев, пламя — и тишина. Тлеющий фитиль тушит несчастное, жалкое осознание — их лидер, их надежда, их все просто взял и отказался от борьбы, на которую они, по его же наставлению положили жизнь. И теперь просто уйдет. Просто бросит их. Му Цин стискивает зубы. В заострившемся взгляде тлеет горючая ненависть. — Ничтожество. Щелк. Се Лянь моргает. Нашел. Под подошвой хлюпает кровь — Се Лянь методично проверяет перевязи. Тарантулы шугаются от рук, но слишком слабы, чтобы дать отпор. — Я лишился руки из-за браслета Цзинь Гуаншаня. Снять его как-то иначе, чем ключом, невозможно — поможет только отрубить кисть, но с учетом состояния ваших тел, процедура может стать смертельна. Пока я не придумаю, как расправиться с Цзинь Гуаншанем, вы останетесь у него. Он падок на силу, способную принести деньги — играйте на этом. Ци Жун, ты знаешь много полезных секретов об экзоскелетах, ребята умеют управляться с ними. Шантажируйте Цзинь Гуаншаня этим взамен на гарантию выживания. Не носите никакие версии, кроме никеля. Он токсичен, но обратная отдача на организм произойдет медленнее, чем с серебром. — Да пошел ты! — Шэнь Лэй всхлипывает — боль предательства получила выход в виде позорных слез и соплей из носа. — Ты нас кинул, как… как… Да я в жизни больше тебе не поверю! Опять хочешь нагрести на нас бабла?! Предатель! Ты просто возьмешь и кинешь нас опять! Провались к Янь Вану…! — Шэнь Лэй икает и замолкает, когда Се Лянь перехватывает его вскрытую ладонь, неловко тянет бинт зубами, плотнее затягивая перевязь. Спокойный, как вода в ледяном озере. — Я вернусь за вами. Потому, что вы мои ученики, а я ваш наставник. Мы необходимы друг другу. Растерянный Шэнь Лэй открывает и закрывает рот выброшенной на берег рыбой. Взрывается: — Не хочу! Ты дерьмо собачье, а не наставник! Мне гангрена в заднице больше нужна, чем ты! Ищи других идиотов, чтоб нализывали твой наставничий… — Можете воспринимать это, как урок, — Се Лянь не меняется в лице. — Вы еще несмышленыши. Когда я поддался алчности и жажде мести, из всех вас меня осудил лишь Ци Жун. Впитывайте знания, но не возводите себе идола. Я не безупречное божество, а такой же человек, как вы. Я извлек урок из своей ошибки. И хочу, чтобы вы сделали то же самое. Тарантулы глядят с недоверием. Когда из-за слабости Се Ляня умер Мэй-Мэй, он беспомощно рыдал в раздевалке, бросился на Мужунь Цзи без плана. Истеричка с обрезом. Нынешний он кажется абсолютно другим человеком. Слишком трезвым, расчетливым. И хэй, он больше всех виноват в произошедшем дерьме, а еще поучает! Что он о себе возомнил?! Се Лянь понял свою ошибку. Он сбежал, когда был нужен своим адептам больше всего. Да, его осуждали. Тихо ненавидели за смерть отца и близких, которых они потеряли в войне с Царством Небес, за то, как Се Лянь, распоряжаясь своими бойцами, стал предательски похож на Цзюнь У. Се Лянь должен был смириться с этим. И продолжить быть для них опорой — выполнить долг, что взял на себя. Довести до победы, сделать так, чтобы жертвы Сяньлэ не стали напрасны. Се Лянь бегал от правды два года и в итоге дважды наступил на одни и те же грабли. Се Лянь долго учится. Но он учится. Сяо Цю пострадал сильнее всего — отчаянно бился даже когда Се Лянь вытаскивал последнюю «кость». Пока остальные Тарантулы лежат без движения, чтобы не навредить себе больше, чем уже, ползет к каталке с Мужунь Цзи. Преодолев путь, пытается взобраться по стальным перекладинам и раз за разом терпит неудачу. Истерика подступает к горлу — он сделал все, чтобы отомстить Мужунь Цзи, после смерти Мэй-Мэя это стало смыслом его гребаной жизни. Он не может облажаться так! — Что ты делаешь? — голос наставника-предателя где-то над головой. Сяо Цю прикладывает усилие, чтобы перевести одичалый взгляд наверх. — Я должен отомстить. Се Лянь молчит некоторое время. А затем — толчок — перевернутая каталка с грохотом обрушается на пол. Мужунь Цзи — развороченная взрывом бесполезная мясная глыба — сплевывает кровь, дышит надсадно. Се Лянь вонзает нож в пол прямо перед лицом Сяо Цю. — Мсти, — оставляет напутствие ровным голосом, прежде чем шагнуть в ночную тьму. Сяо Цю не верит, в то, как все повернулось. Торопливо хватается за рукоять. Госпиталь остается закрыт еще достаточно долгое время. Подавленные Тарантулы дожидаются своей участи. Съежившийся Ци Жун сидит в уголке, трет черный браслет, пытается абстрагироваться от звуков. — Да сдохни! Ты! Уже! — Сяо Цю рычит в полном отчаянии. Он изрезал Мужунь Цзи сотней мелких порезов. Мясная глыба шипит от боли, но не умирает — слишком мелкие ранки, чтобы скосить настолько здоровое тело, а на большее у Сяо Цю просто не хватает сил. Жуткое, жалкое и смешное зрелище одновременно. Сяо Цю не оставляет тщетных попыток, пока Ци Жун не забирает нож из слабых рук. Осторожно оттаскивает брыкающееся тело в угол, не реагирует на проклятия и ругань. Склоняется над Мужунь Цзи с занесенным ножом. Тот поднимает потускневший взгляд — усталости больше чем боли. Выжидает. — Я… — Ци Жуну не хватает сил просто взять и убить. Наверное, дело пойдет легче, если он подкрепит мотивацию словами. — Я всегда тебя ненавидел! И даже не за от, что ты поубивал моих, как собак, а меня имел — тоже как собаку! Ты просто… Знаешь, у меня не было отца — я не допрашивал, но по слухам ма придушила его за то, что он вел себя, как урод. И туда ему дорога! Но даже так, быть безотцовщиной не прикольно. Особенно в гребаном Цзянху, где каждая мошкара хвастает, какой у них крутой папаша! Было хреново настолько, что я выдумал, будто он есть. Типа это не я о стенку мяч кидаю, а он мне пинает. И тут появляешься ты — жестокий, упертый мудак, совсем такой, как мой воображаемый папаша! И начинаешь учить жизни, будто собрался передать мне свой хренов фамильный бизнес…! О. Вот черт. На лице Мужунь Цзи сложное раздумье — разговор завернул в неожиданное русло. — Ты урод. И трахаться с тобой я никогда не хотел. И сохну я по другому. Но почему все равно… все равно… — голос ломит. Отлично, просто отлично — хотел мотивацию убить, получил мотивацию убиться! Меж тем время идет. Их скоро найдут. А у Ци Жуна камнем на шее висит долг. Хотя, какого черта? Ублюдок Мужунь и так умирает, инициатива Ци Жуна излишня. Только если потустороннего мира не существует и прямо сейчас вся его семья не смотрит на него, как на сопливое дерьмо. Может, Ци Жуну станет не так дерьмово, если он перейдет уже к делу? Люди ведь мстят потому, что это в кайф, так? Мужунь Цзи открывает рот. Закрывает. Открывает снова и издает невнятное мычание, досадливо цыкает — половину языка сжарило. Уцелевшей рукой отрывает с груди золотую Тарантулью нашивку — регалию главы. Сжав в кулаке, бьет опешившему Ци Жуну в грудь — подбери сопли и держи. Будь мужиком. Будь лучше меня. Ци Жун рассеянно рассматривает нашивку. Он рассказал, как много боли причинил ему Мужунь Цзи. Рассказал, насколько убоги были его «методы воспитания». И, выслушав все это, Мужунь Цзи передает ему «семейную реликвию». Как садист-папаша сыну, которого всю жизнь лупил палкой, а когда тот научился не орать, решил, что отточил свой гений воспитания и сопляк наконец достоин. Изнутри поднимается эмоция. Беспросветный гребаный гнев. — …Нет-нет-нет-нет, мать вашу! Гребаный ублюдок, я должен был убить его! Я должен был…! — за Сяо Цю тянется кровавая дорожка — доползя до Мужунь Цзи, он бесполезно лупил его слабой рукой. Тот не реагировал — истек кровью из перерезанного горла пятнадцать минут назад. Ци Жун сидит, скрючившись в уголке, безжизненным, больным взглядом скользит по золотой нашивке. По задумке он не должен лить слез — но они есть. Это было круто — первую секунду. Потом он дрожащей рукой быстрей-быстрей дорезал глотку человеку, который, сам ненавидя сладости, специально для Ци Жуна держал запас танъюаней. Месть не принесла счастья, не принесла утилитарной пользы, не воскресила уничтоженный клан Ци. Ци Жун просто стал еще более одиноким и поломанным, чем был уже. — …Так и не нашли? — темный лицом Цзинь Гуаншань нервно крутит на пальце одно из десятка украшающих руку золотых колец. — Этот сожалеет. Я пытался отследить браслет господина Шунь, но по показанию датчика, он неактивен уже около двух часов. Я обнаружил его бойцов в разрушенном крыле Paradise Hunt. Однако, их состояние едва ли позволит им выйти на ринг… — Цзинь Яо не успевает уклониться. Швырнутая отцом чаша вина бьется осколками по лбу. Цзинь Яо пошатывается — запоздало понимает, что по лицу вместе с вином течет кровь. Рывок — хрипит от того, что пальцы в кольцах тисками сжимают горло. — Из-за ублюдка Шунь я потерял миллионы, — Цзинь Гуаншань шипит сыну в лицо, — мне плевать, как, но достань его, если не хочешь, чтобы я сплавил в бордель на отработку тебя вместо него! — Такого разумника — в бордель? Забиваешь гвозди микроскопом? — старший и младший Цзини вздрагивают, узнав голос, охрана в клановых одеждах воздевает автоматы. Дверной косяк апартаментов Цзинь подпирает плечом склабящийся Мо Лаоху. — У этого Мо деловое предложение. Могу спасти тебя от черного четверга, если пообещаешь сохранить кое-какие секреты. И побыть крышей для таракашек Шунь. Цзинь Гуаншань на секунду теряет дар речи. Мо Лаоху — обнаглевший выскочка, посягнувший на ресурсы Цзинь — делает ему деловое предложение. — Сто восемьдесят два миллиона семьсот пятьдесят две тысячи юаней, — Мо Лаоху лениво чеканит число. Не выражает тени страха на почти опущенный сигнал «пли». — Ты, мать твою, уверен, что у тебя есть выбор? Хочешь потерять статус самой богатой суки Цзянху? Цзинь Гуаншань стискивает зубы. Думает. В какой-то момент понимает, что так и не выпустил хрипящего сына из захвата. Цыкнув, отбрасывает, неизящно протопав через комнату, засаживается за стол. — К делу, — мрачно шипит.