Breakpoint.

Саше казалось, что стоять в нерешительности перед дверью Щербаковой уже вошло в привычку. Трусова несколько минут стряхивала с джинсов невидимые пылинки и поправляла постоянно выбивающуюся прядь волос. Причину своего переживания девушка не могла найти и тем более логически обосновать, но с фактом того, что она нервничает, спорить было бесполезно. Бросив последний взгляд на по-прежнему безвкусные, по её мнению, картины, рыжеволосая чересчур громко постучала в дверь, отчасти из-за желания выплеснуть скопившуюся энергию, но в большей степени от предчувствия, что она так и проведёт полдня законного выходного, в коридоре, если Аня сама не выйдет. Однако никакой реакции не последовало. Саша повторила своё действие на этот раз с удвоенной силой, но вновь не обнаружила признаков жизни. Трусова настороженно прижалась ухом к двери в надежде уловить какие-то звуки. Она застыла в таком положении на несколько секунд и едва не подпрыгнула от неожиданности, когда услышала за спиной знакомый голос с весёлыми нотками: — Боже мой, что ты делаешь? Саша резко обернулась и стала растерянно хлопать глазами, обнаружив перед собой Аню с растрёпанными волосами и в той же старой футболке с мишками. Щербакова выглядела усталой, лицо её было бледным, а глаза источали измученность, но на губах расцвела шальная улыбка от вида своей ученицы в столь неоднозначном положении. — Ты что решила в шпиона поиграть? — посмеялась Аня. Трусова недоуменно смотрит на Щербакову и пытается сформулировать адекватное объяснение ситуации, что в данном случае является весьма непростой задачей. Саша задумчиво чешет затылок, а затем, вспомнив что лучшая защита — это нападение, в возмущении восклицает, одновременно указывая на дверь: — А почему ты здесь, а не там в восемь утра? Улыбка Ани медленно спадает. На секунду во взгляде шатенки проскальзывает нерешительность, она бегло осматривает Сашу, а затем вздыхает. Трусова видит, как в голове шатенки начинают активизироваться шестеренки, и не понимает причину такого поведения. — До чего же ты любопытная. — качает головой Щербакова. — Я к Сергею Викторовичу ходила, попросила, чтобы он поставил мне блокаду, а заодно и послушала инструкции касательно твоего рациона на сегодня. Саша автоматически бросает взгляд на локоть шатенки, мысленно сравнивая его с тем, что она видела ночью. Сустав до сих пор представлял собой не самую приятную картину, но опухоль немного спала, а кровоподтёки и бледно-фиолетовые участки кожи уже не выглядели так ужасающе. В голове Трусовой вновь возникают вопросы, к которым после её ночных расследований прибавился ещё и целый вагончик новых. Просмотренные записи матчей, прочитанные статьи и фотки шестилетней давности хаотично всплывают перед глазами рыжеволосой и разжигают целый вулкан жадного желания узнать правду во всех подробностях и со всеми скрытыми от остальных горькими нюансами. Саша сама не может объяснить этого эгоистичного, одержимого стремления, но, чем чаще она видит Аню, тем нестерпимее хочется понять её настоящую. Хочется протиснуться сквозь броский грим самоуверенности и привычных ухмылок и изучить другую Щербакову, ту, что умеет искренне смеяться, горько плакать, радоваться мелочам и, самое главное, — доверять. Однако усталый вид Ани и воспоминания о вчерашнем разговоре мгновенно остужают пыл Трусовой и заставляют воздержаться от дальнейших расспросов. Девушка, ухватываясь за соломинку сознательности и оставшиеся крупицы здравого смысла, переводит тему в нейтральное русло. — Какие ещё инструкции по рациону? — настороженно спрашивает Саша. Тело Щербаковой расслабляется, на лице проскальзывает тень облегчения, а глаза излучают благодарность. Губы Трусовой растягиваются в нерешительной улыбке, которая мгновенно обнуляется после ответа шатенки. — Он сказал проследить за тем, чтобы ты не переела круассанов. — усмехнулась Аня. Саша в возмущении вскидывает голову и страдальческим взглядом всматривается в насмешливые искорки карих глаз. — Что это значит не переела?! — в негодовании воскликнула Трусова. — Вообще-то мы во Франции и не поесть здесь круассанов всё равно что совершить преступление против культуры. Аня несколько секунд смотрит на вполне серьёзное лицо ученицы, её напряжённый лоб и искренне испуганные глаза, а затем начинает хохотать, прикрыв рот ладонью. Сашу же такая реакция злит ещё больше, чем факт того, что за её питанием будет следить пристальный взор Щербаковой. — Здесь нет ничего смешного. — поджала губы Трусова. — Ты иногда такой ребёнок. — улыбнулась Аня. — Вроде агрессивная на корте и дерзкая в общении, но так по-детски расстраиваешься из-за несчастных круассанов. Щёки Саши покрылись румянцем смущения, а губы сомкнулись в одну линию. Щербакова тем временем принялась открывать дверь, над уничтожением которой несколько минут назад на полном серьёзе, помышляла рыжеволосая. Пройдя в комнату, Аня зевнула и сладко потянулась, в то время как Трусова удивлённо смотрела на эту картину так, словно видела такие действия со стороны людей впервые. — Ты чего? — спросила Щербакова, присаживаясь на кровать. — Просто… — Саша на секунду замолчала, подбирая правильные слова. — Обычно ты такая собранная и уверенная, а тут… похожа на простого человека, что ли? — И это плохо? — выгнула бровь Аня. — Нет, — поспешно ответила Трусова. — просто как-то непривычно видеть тебя настолько… утомлённой. Саша мысленно даёт себе подзатыльник. Нет, ну как она должна выглядеть если всю ночь не спала из-за боли? Вывод очевидный, но это не отменяет того факта, что настолько уставшая и измученная Аня расстраивала Трусову. Саше хотелось забрать боль Щербаковой, вернуть ей искреннюю улыбку и былой огонь карих глаз. Трусовой всегда хотелось всего и сразу, и случай с шатенкой не стал исключением. — Открою тебе секрет, но я, если ты не заметила, тоже человек, а людям свойственно уставать. — сказала Щербакова, расслабленно откидываясь на кровать. — Кстати, а ты чего пришла так рано? — Я подумала, что чем раньше мы выйдем в город, тем больше успеем посмотреть. — быстро ответила Саша. — Я уже вещи собрала, так что можем не торопиться и спокойно гулять до ночи, а потом сразу поехать. Аня встала и подошла к зеркалу, скептически всматриваясь в собственное лицо. Шатенка перевела взгляд на часы и спросила: — Дашь мне час на то, чтобы привести себя в порядок? Трусова кивнула, хоть и сомневалась в том, что за один час можно избавиться от тени бледности и изнеможения, которые приросли к шатенке словно вторая кожа. Внезапно промелькнула мысль предложить Ане остаться в отеле и отоспаться, а оставшуюся часть дня погулять по городу. Или же вовсе никуда не ходить. Саша была готова на всё, лишь бы Щербакова чувствовала себя лучше. — Не переживай, — сказала Аня, всматриваясь в обеспокоенное лицо рыжеволосой. — это ещё не мой худший вид и уж тем более не самое плохое состояние, в котором я пребывала. Я всегда сдерживаю своё слово. Просто дай мне время. Трусова теряется. Последняя фраза, брошенная Щербаковой в столь небрежной манере, заставляет рыжеволосую напрячься и провести мысленную параллель с их ночной встречей. Неужели Аня всё-таки посвятит Сашу в тайну того дня, после которого она изменилась? Мысль кажется Трусовой абсурдной и весьма маловероятной, однако в груди медленно разливается невесомое, едва ощутимое предчувствие, смешанное с блеклой ниточкой надежды, когда рыжеволосая сталкивается взглядом с уверенными карими глазами. Аня смотрит твёрдо, но при этом нежно, уголки её губ приподняты в успокаивающей улыбке. Трусовой хочется возразить, найти новые аргументы, переубедить Щербакову, но все мысли забываются, так и не оформившись в цельное предложение, а дыхание перехватывает, когда она попадает в плен этого взгляда. Саша несколько секунд поддерживает зрительный контакт, а затем кивает и молча уходит. — Сергей Викторович, как это понимать? — воскликнула Саша, врываясь в комнату Дудакова, едва он открыл дверь. — И тебе доброго утра. — спокойно ответил мужчина, облокотившись об стену. — Ну, какие ограничения в рационе, Сергей Викторович? — Трусова присела на заправленную кровать и, положив одну ногу на другую, продолжила. — В чём смысл выходного, если даже поесть вкусно нельзя? Дудаков опустился на стул и задумчиво положил подбородок на ладонь. Несколько секунд он неотрывно смотрел в пол, а затем одарил Сашу пристальным изучающим взглядом. Трусова держала невозмутимое лицо, в то время как внутри медленно начало подниматься волнение, смешанное с нервозностью. Девушка слегка приосанилась в надежде, что это действие обманет тренера и скроет её внутреннюю панику, навеянную ночными открытиями и сегодняшней встречей с Щербаковой. — Я, конечно, могу притвориться, что ничего не понимаю и прочитать тебе лекцию о питании, которую ты и так знаешь. — начал Сергей Викторович, слегка склонив голову, но по-прежнему не отрывая от Трусовой сосредоточенного взгляда. — А могу выслушать твои переживания и помочь разобраться с тем, чего ты не знаешь. И что-то мне подсказывает, что пришла ты ко мне из-за второго. Саша подняла удивлённый взгляд на тренера и обречённо вздохнула, обнаружив на лице мужчины снисходительную улыбку. Сергей Викторович знал рыжеволосую лучше, чем она сама, он пережил переходный возраст Трусовой, её влюблённости, душевные метания и вечную самокритику. Дудаков смотрел на неё открыто и ласково, он не торопил, а молча ожидал, когда его ученица найдёт в себе силы озвучить всё, что её гложет изнутри. Трусова потупила взгляд в пол, ощущая болезненную тревогу. Саша набрала в лёгкие как можно больше воздуха, а затем медленно выдохнула. Рыжеволосой казалось невыносимой мукой держать всё в себе, однако сейчас, глядя на такого добродушного Сергея Викторовича, Трусова столкнулась с неописуемым страхом, липким ужасом и практически осязаемым напряжением от одной лишь мысли, что её истинные переживания разрежут звенящую тишину, повиснут в воздухе и превратятся в нечто реальное. Саше казалось, что вся решительность её безвозвратно покинула, оставив после себя лишь оболочку, жалкое подобие её истинных качеств. Глядя на себя со стороны, Трусова не могла узнать в этой скованной, испуганной девушке себя. Сашу пугала собственная уязвимость, слабость и робость перед тем, что стискивает её внутренности и заставляет давиться кислородом перед девушкой, которая вытеснила собой всё, что казалось незыблемым, разрушила шаблонные устои и внесла безмятежное постоянство в суетные будни рыжеволосой. С одной стороны, после признания должно следовать облегчение, однако Трусова понимала, что если её подозрения вырвутся наружу, то она даст ответ не Сергею Викторовичу, а в первую очередь себе. Бессвязные нечёткие образы станут явью, и она лишится брони, которую искусственно воздвиг её мозг в рефлекторной попытке защитить хрупкие, непонятные чувства, которые переполняли непослушное сердце. Трусова покачала головой и обессиленно опустила её на руки, прикрыв глаза. Вся ситуация казалась ей в высшей мере абсурдной и нелепой, однако понятнее от этого она не становилась. — Сань, — позвал Дудаков. — ты же помнишь, что я всегда тебя выслушаю и не буду осуждать? Саша кивнула и, проглотив образовавшийся ком в горле, заговорила: — Я не знаю, что со мной происходит, Сергей Викторович. Я никогда так не переживала за другого человека и никогда столько не думала о нём… Будь это влюблённость, она бы уже прошла сквозным ветром, как было множество раз. Но мне обидно, когда я вижу, как этому человеку плохо, и мне жалко его там, где я бы раньше осталась равнодушной. Иногда я нахожу логическое объяснение, но с каждым разом это становится сложнее. Что мне с этим делать? Как от этого избавиться? — Я так понимаю, речь идёт об Ане? — спросил Дудаков. Трусова не ответила, задумчиво вглядываясь в окно. — Значит всё-таки о ней. Саша, в том, что ты ей сопереживаешь нет ничего плохого. Она сильная личность с достойными качествами, вы проводите вместе очень много времени, поэтому это вполне естественно, что она вызывает интерес. — Но я боюсь этих сближений. — едва не прошептала Саша. — Все теннисные тренеры, с которыми я работала, рано или поздно меня бросали, люди с которыми я дружила, уходили без объяснений. Вдруг я ей доверюсь, она поработает со мной, а потом так же оставит, как это делали остальные, променяв на банковские купюры? — Ты уже ей доверилась, Саш. — мягко сказал Сергей Викторович. — Ты никогда не умела выбираться из вакуума собственных эмоций и никого к себе не подпускала для того, чтобы тебе в этом помогли, но её ты услышала. — Она не спрашивала моего разрешения. — усмехнулась Трусова. — Вот именно. — согласился Дудаков. — Оно ей не нужно. Аня не спрашивает тебя о том, чего ты хочешь или не хочешь, она делает то, что лучше для тебя без конкретных уточнений. — Я всё равно не могу разобраться в себе. — вновь начала Саша. — Не понимаю, почему мне настолько важно знать, из-за чего у неё не сложилась карьера. Вчера я нашла множество статей в Интернете и смотрела матчи Ани, я надеялась, что это сделает картину более ясной, но получилось с точностью наоборот. Мне искренне жаль, что у неё не получилось, но… хочется, наверное, чтобы она поделилась причиной, из-за которой так произошло. Я осознаю, что Аня не обязана это делать, но у меня не получается себя никак перебороть. Сергей Викторович задумчиво почесал подбородок, ожидая дальнейших слов Трусовой, но та молчала. Мужчина мысленно взвешивал свои предположения и пытался разобраться во внутренних ощущениях рыжеволосой. Несмотря на напускную уверенность, Саша выглядела потерянной и напуганной от собственного незнания. Сергей Викторович прекрасно помнил, что состояние неизвестности было самым ненавистным для его ученицы, однако именно в нём она на данный момент и прибывала. Дудаков чувствовал, что ходит по тонкому льду, и одно неверное слово прервёт поток откровений Трусовой и вновь погрузит её в вихрь собственных противоречий. Тем не менее он всё же решился попробовать направить мысли рыжеволосой в нужное русло, то, которое она всегда целенаправленно обходила стороной, однако сейчас была вынуждена погрузиться в него с головой для понимания собственной дилеммы. — А тебе не кажется, что дело всё в том же доверии? — аккуратно начал Сергей Викторович. — А оно здесь причём? — удивилась Саша. — Потому что ты доверила свои переживания Ане, что для тебя не свойственно, но ответного, столь же открытого действия с её стороны не получила. Аня знает о твоей карьере и о тебе практически всё, в то время как ты стараешься по крупицам собрать обрывки информации о ней. Вот тебе и кажется, что вы находитесь в неравнозначном положении, ведь она для тебя по-прежнему остаётся закрытой книгой. — спокойно разъяснил Дудаков, смотря на Трусову исподлобья. Саша неопределённо пожала плечами, окончательно растерявшись от данного умозаключения. Упрямый, буйный характер отказывался мириться с малоприятной и в то же время истинной причиной собственной туманной тревожности. Уязвлённая гордость старательно искала оправдания, в то время как внутренний голос безмолвно принял своё поражение в невидимой схватке. — Я не открывала ей себя полностью. — с сомнением в голосе начала Саша. — Просто рядом с Аней было как-то… спокойно. Да, мы с ней определённо ближе, чем я была с другими тренерами, но я не думаю, что настолько, чтобы я ей полностью доверилась. — Как ты думаешь, почему именно с Аней результаты стали улучшаться? — внезапно спросил Дудаков. — Ну, у неё собственное видение игры, понимание психологической подготовки, она хорошо разбирается в тактических аспектах тенниса. — перечислила Трусова. — Это всё в той или иной мере было и у твоих прошлых тренеров. — возразил Сергей Викторович. — И что же, по-вашему, их отличает? — начала закипать Саша. — Она видит в тебе индивидуальность и не пытается её подавить, для того чтобы с тобой было легче работать, как это делали её предшественники. А это уже располагает к доверию. — твёрдо говорит Дудаков, всматриваясь в заинтересованные глаза напротив. Трусова пропускает слова через себя, рыжеволосая чувствует, как медленно они входят в её слуховой аппарат, как легко невесомо порхают на просторах мозга, как поселяются внутри и пробуждают вихрь воспоминаний. Саша видит перед собой Аню с её самоуверенной улыбкой во время их первой встречи, вспоминает как шатенка внимательно слушала и не возражала против её стиля игры, как они вместе тренировались перед финальным матчем и как Щербакова пересилив себя показала свою слабость. Саша знала, что, когда они увидятся через полчаса от проявленной нерешительности и усталости не останется и следа, её встретит уверенная собранная королева с привычным твёрдым взглядом, снисходительной усмешкой на губах и полным контролем над собой. Она знала, потому что сама была такой же. Саша жила показной беззаботностью, горделивой самонадеянностью и неудержимым стремлением, ей было легче забыться в постоянной занятости собственной жизни, чем попытаться разобраться в ней же, было надёжнее не подпускать к себе людей, чем выстроить с ними отношения. Папа ей говорил в детстве не показывать свои слёзы, не проявлять слабость, биться до последнего мяча и не доверять людям. Саша знала эти установки словно мантру, они укрепились на подкорке сознания глубже любой веры или же идеологии, в особенности, когда предсказания Вячеслава медленно, но неумолимо стали сбываться в жизни. Трусова, стиснув зубы, постепенно воздвигала вокруг себя невидимые барьеры, отгораживалась от окружающих дежурными шутками, она не искала среди соперниц друзей, пряталась от своих истинных чувств и свято верила, что победа оправдывает все издержки и неудобства. Однако своеобразная «трансформация» произошла не без помощи самих людей, конечно. Наивный ребёнок, веривший в справедливость и порядочность спорта, умер на корте в девять лет, уязвлённый собственной ничтожностью, обманутый подругой, которая в матче превратилась в безжалостного хладнокровного соперника, и растоптанный взрослыми, которые должны были его защитить во время нечестной игры. Правда заключалась в том, что на корте не было понятие «ребёнок», вне зависимости от того, что говорили цифры в паспорте или внутреннее состояние. Если ты на на корте, то ты в первую очередь спортсмен. Тогда Саша не умела прятать слёзы, она видела, как солёные капли падали на корт словно в замедленной съёмке, она знала их горький, безнадёжный вкус и стыдилась столь откровенного проявления слабости, но не могла их остановить. Они неконтролируемо текли из глаз, тело содрогалось от собственного бессилия, а воображение уже рисовало сцены жалких оправданий перед отцом, которые естественно его не убедят. Трусовой хотелось кричать, пока не порвутся голосовые связки, хотелось забыться в необъятном мраке потери от поражения, раствориться в собственной ничтожности и вовсе не существовать в этом лживом, лицемерном мире. Однако со временем робость и неуверенность переросли в дерзкие споры с судьями и отстаивание своих интересов, солёные дорожки стёрлись яростными выкриками в сторону соперника, а детская обида, поселившись на невидимом островке сердца, воплотилась в безудержную ослепляющую ярость. Саша билась до конца, показывала оскал завистникам и уничтожала двуличных соперниц своим напором, страстью и любовью к теннису. Любовь оказалась сильнее страха. Трусова осознавала правильность слов Сергея Викторовича, но помимо этого увидела и другой аспект, который раньше лишь безликим призраком указывал на своё постоянное присутствие. Он был вечно перед глазами, но из-за собственного упрямства Саша смотрела не на него, а сквозь. Трусова чувствовала ментальную близость с Аней, её матчи шестилетней давности безапелляционно указывали на то, что сама шатенка была такой же неудержимой, и Саше хотелось понять, в чём заключалась суть перемены, которая настолько воздействовала на Щербакову, ведь свою собственную она уже в какой-то мере пережила. Суть, не конкретное событие, а именно внутреннее состояние. — Ты нашла ответы на свои вопросы? — спросил Сергей Викторович, изучающе вглядываясь в сосредоточенное лицо рыжеволосой. — Да. — медленно ответила Трусова. — Всё оказалось как всегда очевидно. — Что ж, — Дудаков взглянул на часы. — в таком случае, я бы на твоём месте поторопился, если, конечно, хочешь попробовать круассан. Саша улыбнулась и, сократив расстояние, заключила мужчину в крепкие объятия. — Спасибо. Сергей Викторович промолчал, но в блеске его глаз и смущённой улыбке Трусова прочитала понимание и гордость. Саша ожидала Аню в холле, вальяжно расположившись в кресле. Она перелистывала нескончаемые новости о спорте, пока её расслабленное убивание времени не прервало сообщение от знакомого контакта. Марк. 8.53. Привет, рыжик. Видел твой матч, ты была просто богиней, поздравляю! Трусова закатила глаза от столь тривиального обращения в свою сторону и такого же поздравления и, открыв диалог, принялась отвечать местному сердцееду. Саша. 8.53. Ага, ты, как всегда, сама оригинальность. Чего не написал? Марк. 8.54. Ну, Сааань. Ты же знаешь я парень занятой, вчера вот после твоего финала праздновал всё ночь, а сейчас уже в выглаженной форме ожидаю тренировки. Саша. 8.54. Это да, местные фанатки однозначно требуют времени к своей персоне, а с учётом того сколько их у тебя… Марк. 8.55. Обижаешь! Вообще-то я верен только тебе. Трусова едва не рассмеялась в голос от последнего сообщения, она представила как Кондратюк на полном серьёзе говорит это очередной фанатке, которая без раздумий прыгнула к нему в постель. Как его голубые глаза источают честность, а накачанная фигура спортсмена внушает доверие. М-да, Марк, похоже, с контактом ошибся. Саша. 8.56. Чего ты паришься? Мне-то всё равно, с кем ты спишь. Саша. 8.56. Просто мог хотя бы из приличия интересоваться как у меня дела. Марк. 8.57. Я уж подумал, что ты ревнуешь. Саша. 8.57. Пфф, размечтался. Марк. 8.58. Вообще, я хотел с тобой поговорить при встрече. Саша. 8.58. Можешь говорить сейчас, у тебя две минуты. Марк. 8.58. Неет, разговор серьёзный. В две минуты не уложусь. Лично надо. Саша. 8.59. Ого, прямо неожиданно от тебя слышать слово «серьёзность». Марк. 8.59. Кстати, забыл похвастаться новой татушкой, зацени. Трусова открыла фотку и вновь усмехнулась, узнавая горделивую физиономию Кондратюка. Марк стоял, облокотившись на, скорее всего, арендованный мотоцикл с голым торсом. Парень уверенно смотрел в камеру, напрягая пресс, на котором наблюдались аккуратные кубики. Фактически эти кубики были у всех спортсменов, которые в той или иной мере следили за собой, но Марк относился к той категории людей, которые не упустят лишней возможности ими сверкнуть. Новая татуировка, набитая на груди парня, была настолько же оригинальной, как и сам Марк. Сердце в пламени на левой стороне. Просто блестяще. Саша уже собиралась свернуть фото и прокомментировать эту откровенную халтуру, однако знакомый голос второй раз за день, заставил Трусову едва не подпрыгнуть на месте. — Оу, это и есть та самая «личная причина», из-за которой ты прогуляла массаж? Рыжеволосая уже собиралась едко ответить и развернулась с раскрытым ртом на источник голоса, однако вид Щербаковой удалил сформулированное оскорбление в сторону Кондратюка и оставил челюсть Саши на полу. Перед Трусовой стояла самая настоящая роковая сердцеедка. Аня была в обтягивающих тёмных джинсах, которые выгодно подчёркивали все её достоинства (а они у неё были!), белой футболке и чёрной кожаной куртке. Волосы Щербакова собрала в высокий хвост, а на ресницы нанесла немного туши. На первый взгляд во внешнем виде Ани не было ничего особенного, но только не для Саши. Трусова привыкла, что Щербакова ходит в обычной неброской одежде, не тратит времени на то, чтобы подкраситься, и не стремится произвести эффекта на окружающих. Глядя на эту утончённую, грациозную особу, Саша никогда в жизни не поверила бы в то, что несколько часов назад эта девушка была больше похожа на ходячий труп нежели человека. Аня умело замаскировала усталость взгляда стрелками на ресницах, а обольстительная улыбка в сочетании с хитрым слегка сощуренным взглядом не оставляли не единого сомнения в том, что у этой девушки всё в порядке. — Ты красивая. — неосознанно вырывается у Трусовой. — Спасибо. — усмехнулась Аня. — Ты тоже ничего. Саша не может оторвать своего взгляда от Щербаковой, в то время как вторая выглядит полностью удовлетворённой произведённым эффектом, но при этом периодически настороженно поглядывает на самовлюблённую фигуру парня, которая продолжала висеть на экране дисплея. — Ну, куда пойдём? — интересуется Щербакова. — Давай к стадиону, где проводится «Роллан Гаррос». — воодушевлённо сказала Саша с огнём в глазах. — Я очень хочу его увидеть, зарядиться мотивацией и всё такое. — Давай. — Аня не выглядит удивлённой, но в уверенном взгляде на мгновенье проскользнул оттенок грусти. Саша уже не задаёт лишних вопросов, а молча следует за шатенкой. — Он просто невероятен! — восклицает Трусова, рассматривая центральный корт. Если бы Сашу попросили показать на совершенство, утончённость и величие архитектурной мысли, она без сомнений указала бы на стадион, находящийся на авеню де ла Порт. Они с Аней стояли посреди пустых трибун центрального корта имени Филиппа Шатрие, в воздухе витала атмосфера торжественности, азарта и свободы. При одной лишь мысли, что во время «Кубка Мушкетёров» эти места заполняют 15 225 человек, следящие за каждым твоим движением, способные как поддержать, так и уничтожить во время матча, по телу разбегались мурашки предвкушения, кончики пальцев холодило от ожидания, а лёгкие сжимало от трепетного восторга. Трусова чувствовала себя словно ребёнок, случайно открывший потайную дверь в другой мир. Рыжеволосая с интересом рассматривала всё, что её окружало, старалась запомнить каждый сантиметр необъятного пространства и записать в памяти вечными чернилами этот день, когда предмет её мечтаний перестал казаться чем-то недостижимым и невероятно далёким. — Ань, я так хочу оказаться там на матче. — тихо сказала Саша, не отрывая взгляда от воздушного, невесомого грунта. Щербакова рассматривала стадион с не меньшим любопытством, однако в её поведении прослеживалась некая задумчивость и отстранённость. Если от Трусовой исходили волны энтузиазма, восторга и предвкушения, то Аня воплощала собой печаль, горечь и сожаление. Лицо Щербаковой оставалось непроницаемым, но карие глаза лишь на одно мгновение выдали душевное смятение шатенки. Однако в следующую секунду пелена забвения в карих глазах развеялась, Щербакова несколько раз поморгала, а затем перевела заинтересованный взгляд на Сашу. — Будешь работать и, возможно, окажешься. — сказала Аня с лёгкой хрипотцой. — А как же «работай в поте лица и рано или поздно обязательно выиграешь все турниры мира». — усмехнулась Трусова. — Это слишком утопичный взгляд на спорт, да и жизнь в целом. — Щербакова перевела задумчивый взгляд на корт. — Я не умаляю, твоего потенциала и не отрекаюсь от своих слов о том, что вижу у тебя большое будущее. Просто иногда случаются независящие от тебя обстоятельства, которым плевать на то, какая ты, какой объём работы проделала, во что верила и скольким пожертвовала, они просто наступают без предпосылки, разрешения или нашего желания и рушат в одночастье всё то, что тебе дорого. А что с этим всем делать уже решаешь ты, сталкиваясь с их последствиями один на один. — У тебя такие наступили? — аккуратно спрашивает Саша, подсматривая боковым зрением на реакцию Ани. Щербакова по-прежнему неотрывно смотрит на грунт, лёгкий ветерок слегка приподнимает выбившуюся прядь волос, шатенка проводит пальцами по задубевшим мозолям на правой ладони и слегка покачивает головой, а затем с горькой улыбкой отвечает: — Мне не обстоятельства помешали, а то, как я с ними справилась, а точнее не справилась. Я знаю, что ты пытаешься найти какие-то подводные камни в моей карьере и прошлом, но не стоит попусту тратить время, ведь их там нет. То, кем я стала или не стала целиком и полностью результат моего выбора, пусть и ошибочного. — Но я видела твои матчи, и ты просто не могла добровольно отказаться от тенниса и соревнований! — внезапно громко воскликнула Трусова. Аня смерила рыжеволосую оценивающим, холодным взглядом, лицо её оставалось непроницаемой, каменной маской, в то время как Саша рисковала сгореть от собственного негодования. Шестое чувство подсказывало, а вернее кричало о том, что Щербакова умалчивает о самом главном и необоснованно себя в чём-то обвиняет, но причину этого Трусова не могла найти из-за крошечной, невзрачной щели, которую перед ней приоткрыла Аня. Саше казалось, что этого непозволительно мало и жутко недостаточно, она видела, как внутри шатенки тлели оставшиеся крупицы спортсменки, как в потайных глубинах души осела глубокая немая боль, она физически ощущала как Щербакова неосознанно отгораживается и пытается уйти от неприятной темы. Второй раз за сутки Саша переходит незримую грань, второй раз она видит, что Аня не ответит и вновь Трусова отступает. — Ань, прости. — сожалеющим тоном говорит Трусова, потупив взгляд. — Я просто смотрела твои матчи, я видела, как ты отдавалась игре, чувствовала твою страсть и любовь к ударам, я знаю тебя. Поэтому я не поверю в то, что ты просто сдалась. Ведь для тебя теннис значит то же что и для меня. — А что для тебя значит теннис? — внезапно спросила Щербакова. — Ну, — на секунду Саша замешкалась. — это моя жизнь. Аня посмотрела на рыжеволосую исподлобья, шатенка уже справилась с минутной слабостью и вернула полный контроль над собой. На губах Щербаковой расползлась хитрая улыбка, а в карих глазах появилась искорка любопытства. — Вот ты просишь меня быть откровенной, в то время как сама отвечаешь нечестно. Трусова поражённо перевела удивлённый взгляд на Аню. Внезапно вспомнился утренний разговор с Сергеем Викторовичем и его недвусмысленная фраза о доверии. Но настолько ли она доверяет Щербаковой, чтобы раскрыть своё нутро? Даст ли что-то её откровение и нужно ли оно вообще? Слишком много вопросов с весьма вероятным отрицательным ответом, слишком много сомнений в правильности этого действия. Сашу на полном серьёзе никогда не спрашивали, что для неё значит теннис, всех устраивали медали рыжеволосой, её шаблонные ответы и фальшивые улыбки. Однако сейчас Трусова в очередной раз убедилась в том, что Аня не все. Щербакова смотрит заинтересовано и испытующе, она не торопит, не давит, а просто ожидает. Саше казалось, что в сложившейся ситуации шатенку устроил бы любой ответ, если она соврёт, то Аня не станет докапываться до истины, по крайней мере сейчас. Но внезапно Трусова понимает, что ей хочется сказать правду. Отчасти из уверенности, что Щербакова поймёт, отчасти из желания освободиться. — В игре я понимаю, кто я. — медленно проговорила Саша. — Ты, должно быть, заметила, что мои родители весьма обеспеченные, я не росла балованным ребёнком, хоть ни в чём и не нуждалась. Но, чем старше я становилась, тем чаще меня стали отождествлять с конченной мажоркой. Учителя ставили хорошие оценки, несмотря на постоянные пропуски, одноклассники шептались о том, что мне всё можно из-за денег, и дружили со мной из-за них же. В какой-то момент я задалась вопросом, «а кто я без своих родителей и чего стою сама по себе как личность?». Теннис всегда был со мной, и на корте не имеет значения, как тебя зовут, на какой машине ты приехала или сколько зарабатывают твои родители. Есть только ты и соперник, все в равных условиях. В матчах ты понимаешь, стоишь ли ты чего-то на самом деле. Красиво говорить могут все, но выдержать психологический и физический накал в трёхчасовом матче - уже далеко не каждый. Мой папа всегда говорил, что если ты чего-то стоишь, то иди и докажи это на корте, и в детстве я не понимала этих слов, но сейчас я знаю, что если у тебя есть характер, то он проявится, ты оскалишь зубы и будешь бороться, а если нет, то рано или поздно отсеешься. В ударах я искренна и получаю удовольствие от того, что делаю там нет фальши или показушности. Есть только я. Взгляд Щербаковой изменился. Она смотрела тепло и понимающе, черты её лица расслабились, и Саша почувствовала поддержку даже в молчании, которое наступило после её монолога. — Саш, — мягко начала Аня. — я вижу, как ты постоянно пытаешься кому-то что-то доказать. Да, ты говоришь, что тебе плевать на общественное мнение, но в глубине души ты очень чувствительно к нему относишься. Если ты кайфуешь от тенниса — то просто играй. Те, кто тебя любят будут любить и так, несмотря на твои титулы, рейтинг и деньги, а те, кому ты безразлична предадут при первой трудности, без объяснений и сожаления. Это твоя жизнь и живи её для себя. Чужое мнение тебя не определяет и не указывает на то какая ты личность, оно просто есть как факт. Саша чувствовала, как медленно напряжение спадает. На удивление, после признания она не ощущала себя уязвлённой и слабой, Аня обнажила её сомнения и освободила от собственного самоуничтожения, которое с завидной периодичностью напоминало о себе и заставляло сомневаться. — У тебя всё получится. — Щербакова мягко сжала мозолистую ладонь рыжеволосой в своей. — Я тебе помогу. И Трусова верит, несмотря на то, что никогда так просто этого не делала, она растворяется в этой твёрдой искренности, исходящей от Ани, в её решительном взгляде и мягком невесомом прикосновении. В этот момент Саша понимает, что ей всё равно, поделится ли с ней своим прошлым Щербакова или так и оставит эту главу своей жизни закрытой. Ей просто спокойно и комфортно рядом с ней, она уже не ищет этому причины, ей достаточно одного присутствия Ани. Пока.