***
— Если где и ожидал тебя увидеть меньше, чем здесь, так это, пожалуй, только в Офире. Геральт, заглянув в библиотеку, где утром пытался читать «Естественную историю», случайно обнаружил там реданца. Эверек сидел за столом, склонившись над каким-то небольшим томом и, казалось, больше дремал, чем вникал в суть написанного. Алые лучи закатного солнца падали сквозь стёкла закрытого окна аккурат на то место, где лежала книга, от чего казалось, что пожелтевшие страницы светятся изнутри. — Я бы читал у себя, но Неннеке запрещает выносить отсюда любые книги, - отозвался мужчина. Голос у него был такой, словно он только что проснулся. — Ты знаешь, что я не об этом. — Ну как не знать. Ладно, не смотри на меня так. Рад тебя видеть, Геральт. Эверек поднял голову, оторвавшись от чтения, улыбнулся и встал с места, чтоб пожать ему руку. Ольгерд почти не изменился с их последней встречи, чуть больше года назад: в глаза бросалось только то, что он похудел, и под глазами пролегли тёмные тени, какие обыкновенно появляются у людей от продолжительного отсутствия нормального сна. Кроме этого, на лице появился новый шрам, на левой нижней скуле, узкой полосой пересекающий щетину; руки у него были в мелких порезах и мозолях, какие обычно бывают у людей, занимающихся тяжёлой или черновой работой. Левое запястье было замотано куском льняной ткани, крест-накрест обхватывающей большой палец руки – ещё утром этого не было, и ведьмак сделал вывод, что это свежая травма. Непривычно, кроме прочего, было видеть его, прежде любившего роскошь и вычурность, в простой одежде: даже из украшений на нём осталась одна только золотая серьга в ухе – не то дань традициям реданских дворян, не то знак последнего мужчины в роду. В остальном, выглядел он таким же, каким Геральт запомнил его, но не за всё то время, что выполнял его желания, а в самый последний день, на рассвете, в святилище Лильвани: живой, горящий взгляд, быстрые движения, гордая осанка. Реданец тоже рассмотрел ведьмака, но совсем иначе, мимолётно и не особенно внимательно, сообразно своей импульсивной натуре, и, конечно, никаких изменений не обнаружил. Даже если и пригляделся бы, всё равно ничего бы не заметил, потому как ведьмаки стареют крайне медленно, а раны на них заживают очень быстро. — И что ты забыл здесь, ведьмак? – Первым задал он вопрос, который Геральт рассчитывал задать ему. Ольгерд об этом наверняка догадывался. — Вспоминаю молодость, - кисло улыбнулся ведьмак, подойдя к свободному креслу и усаживаясь в него, - когда-то я был здесь частым гостем. — По тебе не скажешь, что в молодости ты был ярым поклонником Мелитэле, - Эверек, вновь сев на стул, улыбнулся не без яду, приподняв брови. Улыбка ведьмака стала ещё более кислой в ответ на эту насмешку. — Могу сказать то же самое. Какого чёрта ты тут забыл, Ольгерд? Дворянин коротко рассмеялся, потом на какое-то время умолк, задумчиво поглядев в сторону, словно и правда внезапно позабыл, зачем он здесь. Вдруг он снова перевёл взгляд на Геральта, пожал плечами. — Долго рассказывать. — А у тебя много дел? — Отнюдь. Ведьмак поднялся с места, медленно прошёлся от кресла до двери, убедился, что за ней никого нет. Сопровождаемый неотрывным взглядом реданца, он тихо притворил дверь; по-кошачьи ступая, подошёл к шкафу с книгами и, повернувшись лицом к Ольгерду, не глядя вынул здоровенный том «Тайн магии и алхимии», положил на ближайший стол. Эверек следил за ним с внимательностью кота, почуявшего, что хозяева разделывают мясо. Тогда Геральт на ощупь просунул руку в открывшуюся темноту полки и выудил оттуда всё ещё наполовину полный, оплетённый соломой сосуд. — Да у тебя совести нет, ведьмак. — А ты что, дал обет трезвости? — Очень смешно. Открывай быстрее, я уже несколько месяцев не пил ничего крепче воды. Пробка с характерным, греющим сердце звуком покинула сосуд. Геральт благородно предоставил реданцу право на первый глоток, после чего сам с удовольствием приложился к сливовой настойке. — Забористая, зараза, - надсадно закашлявшись, просипел Эверек, впрочем, не отказавшись снова принять бутыль у ведьмака. Тот тоже прокашлялся, выдохнул, сморгнув выдавленные настойкой слёзы. По телу пробежало приятное тепло, пронявшее до кончиков пальцев. Геральт расселся в кресле и вопросительно кивнул Ольгерду, ожидая рассказа. Реданец ещё раз приложился к сосуду и, скривившись, помотал головой. — Чёрт, лучше этой дряни только реданская желудёвая, - преодолев кашель, прорычал он. — Ну да, рассказывай, - фыркнул вдруг ведьмак, - ещё скажи, что реданский лагер лучше каэдвенского стаута, патриот. — Что такое, милсдарыня? – Смешно повысив голос, поднял брови Эверек. – Слишком крепко для тебя? Лучше уж тогда темерскую ржаную пей, не раздражай печёнку. — За своим ливером следи, - ухмыльнулся ведьмак, принимая обратно бутыль и отхлёбывая из неё, - не ровён час, в исподнее отвалится. Ладно, хватит юлить. Рассказывай, каким ветром тебя сюда занесло? — А что ты так удивляешься? – Пожал плечами реданец, переставая смеяться. – Неужели это так странно? — Наверное, не должно быть, - согласился ведьмак, - но, честно говоря, я всё-таки удивлён. Ольгерд усмехнулся, покивал головой, чувствуя, как настойка начинает затуманивать разум. — Ты не думал, что я сказал правду тогда, в святилище, да? Думал, я от страха всё это наговорил – о том, что заново жизнь начну, что не хочу жить, как раньше, а? — Я тогда вообще мало о чём думал, - пожал плечами Геральт, - просто был рад, что всё закончилось. Думать о твоих намерениях, уж прости, было некогда. Эверек снова понимающе кивнул, откинулся на спинку стула и шумно выдохнул. Побагровевший свет солнца уже сместился со стола на пол и стены кабинета, вечер торопился накрыть Элландер тьмой и прохладой. — Ну, - пожал плечами реданец, - слушай, раз спросил… Ольгерд неторопливо рассказал о том, как провёл последний год. После событий в святилище, он вернулся в свой дом и часть состояния потратил на то, чтобы привести имение в порядок, вернуть ему былой вид и красоту. Примерно через месяц после его возвращения, пришло донесение о том, что отныне Вольная Реданская Компания, как элитное подразделение реданской армии, отныне переходит под начало армии Нильфгаарда, в связи с победой Чёрных в войне. Вопреки сказанному Геральтом, Эверек не был особенным патриотом. Конечно, гордость взыграла в нём, когда он читал это письмо-донесение, присланное с таким надменным послом, что хотелось дать ему в морду. Однако всё случившееся с ним немногим раньше заставило его во многом пересмотреть свои взгляды на жизнь, и, в частности, на политику – попросту говоря, всё это перестало быть для него таким уж важным. На его имение и земли нильфгаардцы не претендовали, а так как все в Компании были наёмниками, для них почти ничего не изменилось, поэтому конфликта не возникло. Возле себя он стал держать только несколько надёжных людей, кто мог помочь в управлении делами поместья. Кабаны, за временной ненадобностью, разбрелись по своим имениям и поместьям, с тоской ожидая, когда атаман их снова призовёт. Так Ольгерд провёл несколько месяцев: он что-то машинально делал, вникал в бумажные дела и занимал своё время, как мог, привыкая к той прежней, смертной жизни, которую позабыл много-много лет назад. Все прежние чувства, в том числе и физические, заново обрушились на него, точно он был змеёй, сбросившей старую шкуру. Мир в его глазах заново расцвёл, словно кто-то плеснул в него всеми возможными красками. Первое время его поражало всё – от дождя, внезапно хлынувшего стеной, до солнечных бликов на воде в погожий день. Он смотрел на мир, как слепец, внезапно обретший зрение, и не мог понять, как раньше всего этого не замечал: пение птиц, музыка на площадях Оксенфурта, пиво, водка, пиво с водкой, песни людей в корчме, баллады бардов, рассветы и закаты – всё стало таким настоящим, что иногда Ольгерд боялся рехнуться от потрясающего его осознания реальности всего этого. Была у этого праздника жизни и тёмная сторона. — Боль… - Пьяно протянул Эверек, покачивая в руке сосуд с настойкой и щурясь куда-то в наступившую полутьму. – Пришлось заново привыкать к боли. Как же херово, Геральт, когда что-то болит!.. Ну, что я тебе рассказываю… Боль преследовала почти повсюду: начиная от случайных порезов бумагой, заканчивая головной болью от похмелья – всё это, к несчастью или счастью, он тоже теперь ощущал. Когда приближалась гроза, он чувствовал, как крутит когда-то поломанные кости; стоило день походить в новых сапогах, как после ступни ещё неделю саднили, стёртые в кровь. Страшно было от того, насколько хрупким оказалось человеческое тело, и тяжело было привыкать к этой хрупкости. Через какое-то время, разумеется, понемногу он с этим смирился, но долго ещё учился заново беречь тело, и не только от ран: холод теперь грозил воспалением лёгких, жара – солнечным ударом, а перепой отравлением. Через несколько месяцев после извещения о переходе Компании под начало Нильфгаарда, пришло распоряжение о необходимости усмирить некоего лорда, не желающего договариваться с Чёрными миром. Эвереку было, в общем, всё равно с кем – лишь бы биться, так что он с охотой принял этот вызов. Компания была срочно собрана и не далее, как через два дня после получения распоряжения, выдвинулась в путь. Когда дело дошло до боя, атаман, как и всегда, был в первых рядах сражающихся, нещадно рубил противника направо и налево, щедро напоив новую саблю кровью врагов – вновь он остро ощутил этот восторг настоящего боя, смертельно опасной битвы, где чувствовал себя, словно рыба в воде. Но и здесь жизнь поспешила осадить его пыл, напомнив, что он всего лишь человек – неосторожно развернувшись в седле для нового удара, он забыл о враге, который, воспользовавшись шансом, подобрался сбоку, и полоснул его мечом прямо по лицу. Боль была такой, что показалось, будто ему разрубили пол челюсти: он взревел раненым зверем, в приступе бешеной ярости полоснул нападавшего саблей, сбив на землю страшным ударом, не оставляющим шанса на выживание… а после этого сам свалился с коня, потеряв сознание. В тот раз ему повезло выжить, но он долго мучился с этой раной, что плохо заживала и напоминала о себе всякий раз, как он пытался раскрыть рот. Слабость и немощность не на шутку раздражали, но каждый раз он напоминал себе, что с этим придётся мириться. На память после остался неаккуратно заживший шрам. Возвратившись домой, ещё с месяц он выздоравливал, приходил в себя. Именно тогда, когда не было порой сил и возможности занять себя хоть чем-то путным, он начал ощущать, что на поверхность выходят те чувства, от которых он старательно бежал, скрывался с того самого дня, как вновь обрёл способность чувствовать: всё сильнее давала знать о себе боль не столько физическая, сколько душевная. Прежде он жил, словно не вполне осознавая происходящее: сила вновь хлынувших разнообразных чувств оглушила его. Но пребывая постоянно в поместье, он начинал ощущать, что все эти чувства становятся обыденностью, и всё прочее стала перекрывать рвущая душу тоска. Невольно Ольгерд начал рассматривать картины на стенах, написанные рукой Ирис: её портреты, натюрморты и пейзажи, их портрет, где они были вдвоём, и были так счастливы… счастливы, как никогда не были в жизни. Как он ни старался бежать от воспоминаний, они преследовали его здесь везде: в их с Ирис спальне, в саду, в котором они гуляли, в гостиной, где проводили вечера, пока его сердце совсем не застыло в камень; иногда он бывал на конюшне, чтоб выбрать себе лошадь для езды, и в ушах у него стоял голос Витольда, который когда-то материл здесь конюхов за плохо вычищенные денники. Он старательно скрывался от этого, но рано или поздно его всё-таки настигало мучительное горе: боль от понимания, что он во всём виноват. Боль, от которой хотелось вывернуться наизнанку. Последний месяц, что он провёл в поместье, был просто невыносим. Он понял, что его угнетает здесь буквально всё, а больше всего то, что он ничего не может исправить. Это было гораздо хуже той боли, которая мучила его после сильного удара мечом – рану хотя бы можно было вылечить. Эверек не знал, что ему дальше делать. Дни шли, похожие один на другой, и ничего не менялось. Больше не хотелось ни гулянок, ни даже битв, и красота мира блёкла тем сильнее, чем больше он погружался в мысли о прошлом. Какой смысл был теперь у всего? Для чего жить? Такие вопросы он невольно задавал себе каждый день, понимая, что придёт только к одному ответу. И однажды он почти пришёл: глухой ночью, когда завязал на балке верёвку с петлёй и уже забрался на стул. Долго он смотрел на эту петлю, понимая, что только мгновение отделяет его от того, чтобы всё закончить. Что тогда будет? Может он, наконец, увидится со своей несчастной Ирис и своим братом? Сможет попросить у них прощения? Тогда единственное, что удержало его от решительного шага – желание в последний раз увидеть лицо возлюбленной. Он медленно спустился со стула, подошёл к столу, на котором лежал свёрнутый кусок холста, развернул его в руках: Ирис глядела на него, такая же прекрасная, как и много лет назад, разве что теперь в её глазах будто бы застыли тоска, тревога и немой укор. Невольно Ольгерд вспомнил, как сказал ведьмаку о том, что хочет начать всё заново. И почему-то стало совестно при мысли о том, чтобы вот так закончить жизнь, которую ему с таким трудом спасли… В ту ночь он до рассвета просидел в своей комнате, глядя на портрет жены. А утром велел седлать коня. — Я сбежал оттуда, - спокойным голосом подытожил Эверек, - понял, что если останусь, то не выдержу и убьюсь. А это было бы чёрной неблагодарностью за твою помощь. — Значит, ты тогда не шутил, говоря Неннеке, что повесишься, если она не позволит остаться, - задумчиво пробормотал Геральт, глядя на узоры расстеленного под ногами ковра. — Мне нечего было терять, - пожал плечами Ольгерд, - это была последняя нить, за которую я зацепился. — А почему Элландер? Неужели в Редании не нашлось храма Мелитэле поближе? — Мне не надо было «поближе», - невесело усмехнулся Эверек, - к тому же, в Редании теперь поди найди её храмы – почти повсеместно распространился культ Вечного Огня… Я, знаешь, не то, чтобы особенно верил во что-то. Но мой род всегда почитал Мелитэле, а мне нужно было место, где я буду как можно дальше от дома, и где некогда думать и горевать, а нужно только работать. Я не выбирал, не раздумывал. Просто вдруг вспомнил, что самое известное святилище Мелитэле есть где-то в Темерии. А потом сел на коня и поехал. — Вот так просто? — Вот так просто. — А твоя Компания? — Оставил главным своего человека. Передал ему до поры обязанности, сказал, как меня найти, если что стрясётся. Но за всё то время, что я здесь, обо мне никто не вспоминал. Геральт задумчиво покивал – всё выглядело правдоподобным, но от того не менее удивительным. Он снова посмотрел на реданца, задумчиво уставившегося в стену. Жизнь показывала, что люди редко меняются: перед лицом страха, когда висят на волоске, они готовы пообещать себе и другим, что угодно – бросить пить, отказаться от азартных игр, начать жизнь с чистого листа. Но стоит страху пройти, и всё возвращается на круги своя… за редким исключением. С тех пор, как покинул святилище Лильвани в тот день, ведьмак почти не вспоминал о реданском дворянине, не задумывался о том, что тот будет делать дальше, и уж конечно не собирался спрашивать с него за его слова. Положа руку на сердце, он не слишком-то хотел вспоминать обо всём случившемся. Но задумываясь об этом сейчас, он готов был признать, что не верил, будто тот Ольгерд, которого он успел узнать, способен так круто изменить свою жизнь. — И как тебе здесь живётся? – подал голос Геральт. Эверек пожал плечами. Солнце уже скрылось за горизонтом, в комнате воцарился голубовато-серый полумрак. В тишине было слышно, как за окном поднялся ветер, долетали редкие женские голоса. — Не скажу, что привык к такой жизни, - помолчав, ответил реданец, - но я знал, на что шёл. Да что там, бывали у меня и такие времена, когда нынешняя жизнь мне бы почти мёдом показалась… Хотя могу себе представить, как Витольд бы посмеялся, узнай он только, что его старший брат дрова колет, да хлева вычищает. Батюшка бы, наверное, решил, что я умом тронулся. А дед, пожалуй, голову бы оторвал, - ведьмак увидел, как Ольгерд обнажил зубы в улыбке, - Но… можно сказать, я получил, что хотел: как я сказал, горевать мне некогда. И здесь я иногда даже чувствую… покой. — Не самый худший вариант, - пожав плечами, кивнул головой ведьмак, - кстати, твой брат вряд ли осудил бы тебя. — Думаешь? — Ну да. Он и сам с большим азартом гонял свиней в загоне на свадьбе. — Чего?.. Ольгерд не успел в полной мере осознать сказанное Геральтом, и как следует его расспросить, как вдруг дверь в библиотеку медленно, со скрипом растворилась: серебрившийся в темноте дверного проёма силуэт Неннеке легко было принять за призрака. Жрица в полной тишине пересекла помещение, подошла к подоконнику, на котором стоял подсвечник, молча зажгла его. — Думаете, если не шевелиться, я и не замечу? – Наконец произнесла она ворчливо, поднимая подсвечник и переводя взгляд на Геральта. Тот глупо улыбнулся. Жрица скривила губы, - Я-то думала, это Лютик на тебя дурно влияет, потому как всякий раз, как вы здесь встречались, каким-то образом «случайно» умудрялись напиваться. А это, похоже, чисто мужское свойство – стоит собраться хотя бы двоим… Она не договорила, махнув рукой. Взгляд её обратился на реданца: — Ты пьян? Эверек моргнул, сильнее, чем обычно, щуря глаза от ярких свечей, медленно вздохнул: — Да. — Ну хоть честно. Идите-ка спать, оба. А ты, - подойдя к выходу и ненадолго задержавшись возле Ольгерда, она забрала со стола, за которым он сидел, какую-то книгу из стопки, - Не додумайся сегодня идти в храм. Ведьмак удивлённо приподнял брови, но промолчал. Реданец молча кивнул. Женщина подошла к выходу, на пороге ещё раз обернулась, с укоризной взглянув на них и, кажется, даже закатила глаза, после чего вышла, не закрыв двери. — …Рассердилась? — Да брось, - усмехнулся ведьмак, поднимаясь с места и почти твёрдой походкой возвращаясь к шкафу, откуда вынимал сосуд с настойкой, - Она и сама вчера не брезговала вином, пока я ей рассказывал, где шатался последний год. — Чтоб тебя, Геральт, - поморщился реданец, тоже поднимаясь с места и, в отличие от ведьмака, прилагая усилия к тому, чтобы твёрдо встать на ноги, - лучше б ты и мне рассказал об этом, чем допытываться у меня о всякой ерунде. — Успеется, я ж не завтра уезжаю, - пожал плечами Геральт, возвращая бутыль на место. — Ну и ладно. Доброй ночи, ведьмак. — Доброй. Ты до комнаты-то дойдёшь? Ольгерд махнул рукой, не оборачиваясь пошёл к выходу. У самой двери его шатнуло в сторону, и он привалился плечом к косяку; постоял так с минуту, покосился через плечо на Геральта: — Правду говорят, что глаз у вас дурной. — Не иначе, - фыркнул ведьмак, глядя, как реданец опирается рукой о косяк и пригибает голову, выходя в коридор, - иди, пока не запаршивел.И как тебя сюда занесло?
2 сентября 2023 г. в 01:08
Всё время до обеда Геральт пытался чем-то занять себя: гулял по окрестностям, выскребал копыта Плотвички, полировал мечи. Ближе к полудню он даже взялся почитать в библиотеке первый том «Естественной истории» Яна Третогорского, но быстро бросил это занятие. В голове у него всё не укладывалось то, что он увидел утром. Когда Неннеке говорила про какого-то беспутного, который явился сюда, дабы послужить Мелитэле, ведьмак даже помыслить не мог, что им окажется Ольгерд. Теперь же, размышляя об этом, Геральт всякий раз приходил к пониманию, что удивляться тут и нечему.
И всё-таки, как до этого додумался? Как вышло, что гордый и надменный сын знаменитого реданского рода, атаман Вольной Реданской Компании, лихой вояка и знаменитый разбойник, вдруг оказался здесь, один, посередь Темерии, в святилище Мелитэле, да ещё и в качестве послушника?
Ведьмак, понимая, что его всё-таки разбирает любопытство, решил при случае разыскать Эверека и перекинуться с ним парой слов, коль скоро он застал его здесь. Но стоило ему подумать об этом, как на часах, наконец, пробил полдень.
Геральт решил, что обедать не станет, и сразу направился к гроту, чтобы там дождаться Неннеке. У входа его встретила всё та же высокая светловолосая послушница: в этот раз она не препятствовала ему, даже улыбнулась чуть дружелюбнее. Ведьмак кивнул ей, прошёл дальше, в душную полутьму теплицы. Как и прежде, здесь обретались самые разные растения со всех концов света: струились лианы, цвели и распускались бутоны, мхи и лишайники облепляли сырые каменные стены, ютились в кадках грибы и кусты. К своему удивлению, Геральт вдруг уловил знакомые интонации голоса Неннеке – значит, жрица пришла раньше него: вероятно, хотела закончить вчерашние дела, прежде чем встретиться с ним. Направившись по узкой тропке, ведущей между кустарников вглубь пещеры, ведьмак скоро вышел к небольшой полукруглой площадке, на которую падал блёклый солнечный свет, замутнённый специальной хрустальной плитой в потолке. В одной части площадки громоздились здоровенные ящики с какой-то неизвестной Геральту зеленью, лежали садовые инструменты и стояла небольшая тачка, полная земли, смешанной с перегноем. Слева, из полутьмы, доносился голос жрицы – судя по интонации, она кем-то руководила. Неторопливо направившись в ту сторону, ведьмак скоро увидел Неннеке: женщина стояла, деловито уперев руки в поясницу, и внимательно глядела куда-то вниз, словно за кем-то следила:
— … Левее. Сынок, ты знаешь, где лево? То-то же. Всё, достаточно. Неси следующий ящик… О, Геральт, вот и ты. Рано что-то, - Неннеке повернулась к нему, приветливо улыбнувшись.
Не успел ведьмак ответить, как вдруг, рядом с женщиной, из зарослей всевозможных растений выросла высокая мужская фигура – отряхивая руки от земли, Ольгерд с усмешкой посмотрел на Геральта.
— Не сидится без дела, - пожал плечами ведьмак, переводя взгляд со старого знакомого на жрицу, - решил подождать тебя здесь, но ты меня опередила.
— Верно. Надо было тут закончить, вчера не успели. Геральт, это тот, о ком я тебе говорила, - Неннеке кивнула в сторону Эверека, прищурившись в полумраке, - Представила бы вас… да вижу, вы знакомы.
Нечего было удивляться проницательности Верховной Жрицы, но Ольгерд всё-таки метнул на неё быстрый взгляд. Геральт это заметил и усмехнулся про себя – не знает, с кем связался. Однако ведьмак какое-то время медлил с ответом: он не знал, рассказывал ли Ольгерд жрице, кто он такой, как его зовут и что привело его сюда, и не хотел ненароком всё испортить. Эверек отозвался первым, развеяв его сомнения:
— Да, знакомы, - неожиданно бодро ответил он, задрав подбородок и улыбнувшись, не сводя взгляда с ведьмака,- Геральт мой добрый друг. Я ему многим обязан.
— Охотно верю, - с лёгкой насмешкой в голосе отозвалась жрица, сложив руки на груди и тоже неотрывно глядя на ведьмака, - Геральта хлебом не корми, дай только кому-нибудь помочь. Ну да ладно, - жрица махнула рукой, не дав раскрывшему было рот Геральту вставить и слово, повернулась к Ольгерду. Несмотря на то, что глядела на него снизу вверх, взгляд у неё был такой, что казалось, будто это она смотрит свысока, - ты сюда не болтать пришёл. Иди, Ольгерд, ты меня слышал.
К удивлению Геральта, Эверек послушно направился в сторону тех самых ящиков, что стояли на противоположной стороне площадки: ведьмак не представлял, что этот человек мог бы подчиняться хоть кому-то. С другой стороны, если речь шла о Неннеке, Геральт, пожалуй, мог бы поверить, что её слову был бы покорен даже Эмгыр вар Эмрейс, или Радовид Свирепый. Было в этой женщине что-то, что смиряло почти любого: может, дело было в её особом статусе Верховной Жрицы, а может в том образе строгой, но милосердной матери, который так или иначе находил в ней каждый, кто приходил сюда.
— Займи и меня чем-нибудь, раз уж я здесь, - развёл руками Геральт, пока женщина оглядывала место под посадки.
— Займи себя пока сам, - поморщилась Неннеке, подходя к вырытой лунке, - нам здесь недолго осталось, а от тебя пользы будет немного, покуда я не вправлю тебе плечо. Пройдись по теплице, собери себе нужные компоненты для эликсиров. Учить тебя надо, что ли? А я как раз тут закончу… ставь сюда, - обратилась она уже к Ольгерду, вернувшемуся с ящиком двоегрота в руках.
Геральту ничего не оставалось, как подчиниться.