***
Весь день они провели в дороге, ненадолго останавливаясь только за тем, чтобы напоить лошадей. Закат застал на полпути к ближайшему селу, и путники решили остановиться на опушке леса, раскинувшегося по правую руку: оба они были привычны к походным условиям, и перспектива провести ещё полночи в дороге, в надежде найти какой-то кров, казалась блажью. Скоро яркий огонь кострища разгорелся, весело затрещал сухими ветками, которых они натаскали из подлеска. Рассёдланные лошади тихо пофыркивали в стороне: Плотвичка неторопливо общипывала траву на лужайке, изредка поднимая голову, когда её караковая товарка, по кличке Дикая, издавала тихое ржание, беспокойно кося тёмным глазом в сторону леса. Ведьмачья кобыла не разделяла беспокойство более молодой и, очевидно, мало видавшей коллеги и потому быстро, всхрапнув, возвращалась к своему занятию. Геральт, привыкший к тому, что животные гораздо лучше чуют некоторых тварей, иногда поглядывал на неё, но бросая взгляд на свою кобылу, быстро понимал, что, если кого лошадь и чуяла, так только хищников, которые не подберутся близко к огню. — Холера, как в старые добрые, - усмехнулся Эверек, возвращаясь от края леса к костру и на ходу оправляя одежду, - не хватает только пары бутылок и ещё хоть двоих-троих людей, чтобы можно было нормально нажраться и распевать песни у костра… — Тогда уж пары десятков бутылок. Реданец, усаживаясь поближе к костру, усмехнулся, и, подумав, согласно кивнул. Геральт насмешливо фыркнул, поднимаясь с места и выходя за пределы круга дрожащего света. Вернулся он уже не с пустыми руками: усевшись на место и привалившись спиной к седлу, ведьмак поставил на землю бутылку прозрачного стекла. — Где ты успел? А впрочем, не всё ли равно... - Откупоривая сосуд, заметил Ольгерд, и тут же поморщился, попробовав содержимое. - А, зараза… темерская отрава…вот разберёшься со своим чудищем, заезжай в Драконью долину – у меня в погребах чего поинтереснее отыщется. — Ловлю на слове, - отбирая бутыль, усмехнулся Геральт, - только давай без песен. — А чем тебе песни не нравятся? — Я итак слишком часто путешествую в компании, где очень любят петь: по поводу и без. Хоть иногда хочется покоя. — Надо думать, ты о мэтре Лютике говоришь, - проигнорировав вторую половину фразы, осклабился реданец, - да уж, пожалуй, хотя бы половиной своего успеха он обязан дружбе с тобой – где бы ещё он нашёл столько тем для своих баллад… — Не преувеличивай, - буркнул Геральт, жалея, что сам подвёл разговор к этой теме. — …Чего только стоит эта, как бишь её… «Волчья пурга»? О ведьмаке и чародейке. Ведь эта баллада про тебя? Про тебя и… — Это не Лютик сочинил, - безуспешно попытался перебить ведьмак. — … И про кого? Геральт шумно вздохнул, не скрывая раздражения, приложился к бутылке и устремил взгляд вдаль, к далёким холмам и щёточке леса, покрывавшей их, словно кривой забор. Заходящее солнце вызолотило небеса и округу, в пролеске позади послышалось пение птицы; вечер потихоньку гас. — Ты мне больше нравился, когда тебе на всё было начхать, - понимая, что Эверек не отстанет, проворчал ведьмак. — Да, Нэннеке была права, - усмехнулся Ольгерд, - у тебя и правда, когда ты об этой женщине думаешь, такое лицо… — Раз Нэннеке так много знает обо мне, её и расспрашивай. — Да брось, ведьмак, - пожал плечами реданец, - это же дорога, Путь. У костра положено рассказывать всякие истории, изливать душу. Без этого странствие превращается в обычную езду от места к месту. Ну, кто она? Обещаю, я не стану сочинять никаких баллад. — После того, как встретил тебя в святилище Мелитэле, я бы уже не был так уверен. — Слово дворянина. — Ты хуже Лютика. — Да скажешь ты, наконец? — Йеннефер из Венгерберга. Водка развязывала язык – так решил ведьмак, произнося имя, от которого кожа покрывалась мурашками. Имя, звучавшее как заклинание, вызывающее в памяти образ и запах, которые невозможно было забыть… И ему казалось, будто он играет с огнём, вспоминая её в мельчайших деталях, будто она сможет это почувствовать, и… А что «и»?.. — Надо же... - После долгого молчания, наконец, отозвался Эверек. Геральт повернул голову на голос, и во взгляде реданца увидел странное выражение: так смотрят на людей, которыми восхищаются, но чьей судьбе не завидуют. — Ты знаешь её? — Слышал, конечно. Кажется, где-то я даже о ней читал – одна из величайших магичек Севера, советница какого-то там короля... Но не видел никогда. Впрочем, того, что я слышал, мне вполне хватило: предпочёл бы лично не встречаться. Геральт криво усмехнулся, как всегда, когда знал больше, чем собеседник, и как всегда при этом предпочёл отмолчаться. — Интересно, как же это вас судьба связала. — Именно что – судьба, и именно, что связала... — Я был бы наивен, сказав, что она – могущественная колдунья, а ты простой бродяга-ведьмак... В конце концов, о простых бродягах редко сочиняют баллады, которые потом распевают барды по всему Северу. Но, в самом деле, ума не приложу, что могло бы связать вас. — Предназначение, - со вздохом протянул ведьмак, глядя куда-то вдаль и думая о том, что не стоит ему быть излишне откровенным, - судьба, случай... моё последнее желание. Эверек метнул в него беспокойный взгляд, услышав последние слова. — О чём ты? Какое ещё желание? Геральт вздрогнул, точно ненадолго задремал, покосился на реданца, размышляя, не пора ли закрыть рот... «А, к чёрту», - пронеслось в седой голове, стоило ему ещё раз отхлебнуть из бутылки. —... Я познакомился с ней очень давно. Случайно. Можно сказать, в этом был виноват Лютик. Мы как-то на подъездах к Ринде ловили сома на леску... Ведьмак не торопясь рассказал всё, как было, начиная с первой встречи с Йеннефер. Конечно, даже будучи нетрезвым он осторожничал, не упоминал лишних подробностей, говорил только то, что считал нужным. Когда он описывал Йеннефер, могло показаться, что он, такой пень во всём, что требовало витиеватых, красивых слов, вдруг обрёл дар красноречия. Пожалуй, ведьмак сам себе бы удивился, если бы не был занят в тот момент своим рассказом – ему даже начинало казаться, будто он говорит сам с собой. —… А что до той первой встречи... Сколько угодно можно рассказывать, что это всё выдумки виршеплётов и сказочников, что так не бывает. В это не веришь, пока такое не происходит с тобой... Я догадался в тот миг, кто она такая, кем была, и кем навсегда останется. И даже после этого... Я понял, что никогда и никого в жизни больше не пожелаю, кроме неё. Это вдруг стало для меня очевидным, ясным, как день. Потом, как я уж говорил, было всякое: мы ненавидели друг друга, видеть и слышать не хотели, разбегались в разные стороны, думали, что больше никогда не будем вместе... Но всякий раз судьба смеялась над этим, и мы снова находили друг друга. Так было... До недавнего времени. — И что изменилось? Геральт поджал губы, поднёс было бутылку, чтоб отхлебнуть, но в последний момент передумал и отставил её в сторону. И выдохнул, как обречённый: — Моё желание перестало действовать. Ведьмак рассказал вкратце, как они ловили джина на Скеллиге, как прекрасны были первые полгода после победы над Дикой Охотой, и как все вернулось на круги своя несколько месяцев назад. — …Я не видел её с тех пор, и не слышал о ней ничего, где бы не останавливался. Я даже не знаю, где она сейчас. Всякое бывало, но всегда она старалась дать знать о себе, разными способами, даже когда её трясло от одного моего вида... Даже когда мы были в ссоре, наши пути снова сходились, как будто случайно, но... Видимо, это была не случайность, а желание. Йен... Если бы она захотела, мы бы давно где-нибудь пересеклись. — Чёрт дери, как же легко и быстро ты сдался. Геральт бросил косой взгляд на Эверека, забравшего бутылку, снова вздохнул, покачав головой: — Не всё в этой жизни, Ольгерд, решается настойчивостью. — Почти всё, - небрежно фыркнув, возразил реданец, - а в любви и подавно. Геральт поморщился – спорить было бесполезно, и он попробовал отмолчаться, чтоб не развивать дальше эту тему. Но Эверек не собирался заканчивать разговор: — Ты любишь её, это и дураку ясно. И вместо того, чтобы найти её самому, только жалуешься, ноешь и скулишь. Чем шататься по тракту, успокаивая себя тем, что это твой Путь, лучше бы взял инициативу в свои руки и нашёл её. — Такой ты умный? - Нахмурившись и взмахнув рукой, вспылил ведьмак. - Если я ничего не услышал о ней за последние полгода, значит, это она не хочет видеть меня. Иногда тишина тоже может многое означать, - последние слова он пробормотал, уже будто обращаясь к самому себе. — Это она не хочет видеть меня, - передразнил Ольгерд, наигранно покачав головой, и было слышно, что язык у него уже слегка заплетается, - ну, такую-то размазню, может, и правда не хочет. Чтоб тебя, Геральт!.. Он вдруг с досадой поморщился, развернулся корпусом в сторону ведьмака, и, казалось, хотел уже начать какую-то долгую, гневную речь, но взглянув на кислую, как зерриканский лимон, физиономию собеседника, смог только фыркнуть, раздражённо мотнув головой. — Давно б нашёл уже, если б захотел, - в конце концов, проворчал реданец, не надеясь на ответ. Но ведьмак ответил: неожиданно усмехнулся и покачал головой. — С теми, кто слишком упорствует, у неё разговор короткий – щелчком пальцев превратит в петуха, в жижу, или ещё чего похуже. Эверек в ответ вдруг хохотнул, отпил из бутылки, но и только – не то уже с трудом соображал, не то вспомнил, что с магичками и впрямь шутки плохи. Спор окончился, не начавшись, и Геральт вздохнул с облегчением… И вдруг спросил сам: — Ну а… Какой была Ирис? Геральт не был уверен, стоит ли задавать этот вопрос, но раз уж реданец вынудил его рассказать о Йеннефер, то должен был быть готов к тому же и в свой адрес. Ведьмак не знал, как Ольгерд отреагирует, но меньше всего ожидал, что он вдруг улыбнётся, легко и искренне, глядя повеселевшими глазами куда-то вниз. — Ирис была совсем не такой, как эта твоя чародейка… Она была тихая, скромная, - заговорил он, и ведьмак удивился его потеплевшему голосу, - стеснительная. Её легко было заставить покраснеть. Если она оставалась одна, то часто впадала в задумчивость, и почти всегда у неё на лице была такая трогательная улыбка... Она среди всех была наособицу. Тонкая, нежная. Как бабочка… Я рядом с ней впервые ощутил себя дубом, который два слова с трудом увязывает… Так было, когда я только познакомился с ней. Видишь ли, как окрутить даму я знал, а вот как разговаривать с феями, которых только в предутренней дрёме можно увидать… Меня спасло только то, что и я ей понравился. Не знаю уж, правда, чем – мы были совсем разные люди... Потом я узнал её поближе. Такая она была бояка, ты бы знал: «Пауков боюсь, Ольгерд! Змей страшно боюсь, пчёл боюсь! Гром гремит – боюсь!» Всего, почти, боялась. — Зря ты так. За тебя же она пошла. — … И что? — Полоумных, значит, не боялась. — Иди на хер, Геральт. — Ну, говори дальше. — А что дальше? – Проворчал он, отхлебнув из горла бутылки, после чего задумчиво уставился вниз. – Боялась, говорю, почти всего… Но это была ерунда. Я бы смог уберечь её от всего на свете, от всей этой насекомой дряни, от всех страхов и кошмаров… А от себя, видишь, не сумел… Он криво усмехнулся, снова прикладываясь к бутылке. Последние отблески солнца тускнели за ближайшим пригорком, холодало всё сильнее, но никто из них этого не замечал, пока изнутри согревал крепкий алкоголь. — … Она слишком всего боялась. – Голос реданца вдруг стал жёстче, он неприятно прищурился, поджал губы. – Ведь я предлагал ей бежать. Я бы унёс её далеко, на край света, туда, где никто бы не нашёл нас. А потом… я придумал бы, как устроить ей ту жизнь, о которой она всегда мечтала. Но у меня была всего неделя, одна неделя… А она слишком боялась. Боялась оставить свою семью, свою высокомерную матушку и братца, своего батюшку, который единственную дочь согласен был отдать в жёны тому, у кого золота больше, не считаясь с её желанием… вот их, и ещё кучу надменных родственничков, которые, кажется, только рады были, когда моя семья разорилась… Ведьмак слушал молча, опустив глаза и прекрасно зная, чем закончилась история. Ольгерд сделал ещё глоток ржаной, покачал головой, всё так же сердито глядя перед собой. — Я бы не посмотрел на её страхи, что нас найдут, а потом разлучат навсегда, или что меня смогут казнить за это... Никто бы нас не разлучил. Я готов был выкрасть её прямо в день свадьбы, у алтаря, из под носа у этого урода… хотя нет, его бы я сперва ещё и убил, - Эверек стиснул руку на горлышке бутылки, словно это была сабля, или даже горло офирского принца, - а потом украл бы её, и никто бы не посмел встать у меня на пути… Но она сказала, что не хочет этого. — Даже странно, что ты послушал её, - удивлённо сказал ведьмак. Ольгерд опустил плечи, вздохнул, и вспыхнувшая было злость будто разом отпустила его: — Я её любил. Если бы моё чувство было хоть немного слабее – не послушал бы, и сделал по-своему. Но я не смог: я слишком любил и уважал её, чтобы так поступить. Не мог её неволить… Сейчас, когда ты знаешь, чем всё кончилось, смешно, наверное, слушать это? Геральт поднял голову, посмотрел на реданца – тот невесело усмехался в пустоту, как человек, который прекрасно знает, за что в него полетят камни, и совершенно не собирающийся даже попытаться заслониться от них. — Ты был тогда другим. Не собой, - возразил ведьмак. — Я так же говорю себе иногда, - глухо отозвался Ольгерд, - только не помогает это. Но сделанного не воротишь. Вот и мучаюсь теперь… Не прими только на свой счёт. Ведьмак пожал плечами, кивнул. Участи реданца трудно было позавидовать. Но были вещи, и Геральт точно знал это, которые могли оказаться намного хуже смерти. — Ирис была моим счастьем, - негромко произнёс Эверек наконец. От смолистого бревна, сгорающего в костре, вдруг с громким треском откололась щепа, упала чуть поодаль, сильно задымившись. Ольгерд протёр пальцами глаза, заслезившиеся от едкого дыма, - Счастье, чувствовать которое я утратил способность… А как её не стало, так и надежда на всякое счастье пропала. Так что наплюй на свои обиды, ведьмак, - реданец повысил тон, голос его стал жёстче, - наплюй на гордость, на чужие слова, которые звучат у тебя в ушах, когда ты думаешь, не попробовать ли снова. Мой тебе совет – беги к ней. Где б она ни была, найди её и вернись к ней. Судя по тому, что ты мне рассказал, эта дама не из простых, да и рассказал ты, я уверен, не всё. Но таких случайностей не бывает. Вы созданы друг для друга, ведьмак, и ты это знаешь… Что можно настолько не поделить в этой жизни, чтоб это стоило разлуки? Кличку, которой хотите назвать собаку? Цвет штор в гостиной? Позу для любовных утех?.. Просто послушай: вернись к ней, Геральт. Пока ещё не поздно, пока вы оба можете быть вместе. Вы можете быть вместе. Разве что-то ещё важно?.. Ведьмак, как всегда, внешне остался совершенно спокойным и бесстрастным, но внутри испытал целую бурю чувств, поднявшуюся от этих слов: благодарность за слова Ольгерда, давшиеся ему, без сомнения, с трудом; злость на то, что кто-то снова лезет в их с Йеннефер отношения; обиду за то, что, выходило, снова он во всём виноват. И стыд, неуместный и странный, но всё-таки стыд, что он может иметь то, чего уже не обрести Эвереку, и всё-таки не спешит воспользоваться своим шансом. «Наверное… наверное, он прав. По крайней мере в чём-то», - задумался Геральт, поджимая губы, - «Я ещё могу всё исправить… мы можем. Вот только хотим ли?..» Ведьмак вновь остро ощутил, что наступает себе на хвост, и последовавшее за этим раздражение. Да, Ольгерд был прав. Только вот он не жил с Йеннефер. Не знал её. Не понимал, каково каждый день жить, не зная, что тебя ждёт, и закончится этот день спокойным вечером, или страшным скандалом. Ольгерд был женат на тихой мечтательной художнице, которая наверняка в совместной жизни если и сказала когда-то ему хоть слово поперёк, то только касательно того, где им провести совместный отдых. Да и то вряд ли. А вот что бы он сказал, если б Ирис вдруг раскомандовалась на самом деле, и слушать бы не хотела его возражений? А если б в порыве злости не постеснялась бы бросить в него дорогущей вазой, которая была старше их обоих на пару-тройку тысяч лет? А если б ещё и попала?.. Нет, даже представить такое было невозможно. С другой стороны… мог бы сам Геральт поставить себя на место Эверека и представить себе свою жизнь, в которой Йеннефер нет?.. Ведьмак невольно вздрогнул – то ли начал засыпать, то ли в самом деле был напуган такой мыслью. Он не знал, как долго уже молчит, но вдруг реданец сам заговорил: — Ну и перекосило же тебя, ведьмак, - прерывисто хохотнув, покачал головой Ольгерд, уставившись на собеседника, - ла-адно, хватит о сердечных ранах. Лучше вот что скажи – о чём ты тогда, в святилище, говорил? Будто Витольд гонял свиней на какой-то свадьбе? Что это ещё за забавы такие, а? Рассказывай! Геральт мотнул головой, усмехнулся, чувствуя облегчение от возможности сменить тему. Он развернулся сидя и пододвинул поближе к себе седло, на которое опёрся спиной, устраиваясь поудобнее и закладывая руки за голову: — Моя подруга, Шани… Она в тот день пригласила меня составить ей компанию на деревенской свадьбе – её подруга замуж выходила. Я согласился… конечно, не зная, что дух твоего брата решит в меня вселиться. — Иди ты! – Реданец хлопнул себя по колену, широко раскрыв глаза, - Вселился? В тебя? Так вот, значит, как тебе удалось его развлечь! — Весело ему, - проворчал ведьмак, - я по твоей милости… А, ну тебя нахер, Ольгерд. — Да и тебя туда же, - простодушно отозвался Эверек, нетерпеливо кивнув, - ну, дальше что было? Геральт спокойно и неторопливо описал в красках всё, что ему пришлось претерпеть благодаря Витольду фон Эвереку, благополучно умолчав о неприятной встрече, как и о том, чем кончился вечер. Возне в загоне со свиньями он постарался уделить особое внимание в рассказе, на радость старшему из братьев. — Раздолбаина блять, - ведьмак впервые услышал, чтоб Ольгерд так самозабвенно расхохотался, да и вообще впервые услышал, чтоб он смеялся. И тоже не смог сдержать усмешки, - да-а-а, ведьмак, удружил… Будет теперь, чем ему ответить однажды, если заедаться начнёт. Геральт быстро посмотрел на реданца, но тот только посмеивался, качая головой. — Ладно, хватит меня расспрашивать, - усмехнулся ведьмак, - сам лучше что-нибудь расскажи. У тебя-то, небось, своих историй хватает. — А-то! - Кивнул Ольгерд, осушив, наконец, бутыль. – Дай только подумать… Вот, хорошая: ехали мы как-то с Кабанами мимо Новиграда…А может, поговорим обо всём за бутылкой?
27 сентября 2023 г. в 23:04
После отбытия из Элландера, всадники ещё долгое время ехали в окружении лесистой местности – главный храм Мелитэле будто стеной отгораживали дремучие дубовые рощи, которых не постыдился бы и знаменитый Брокиллон. Ближе к полудню они, наконец, миновали леса, выехав на широкий тракт: по обе стороны раскинулись пшеничные поля, опустевшие с приходом дневной жары. Путники давно уже скинули с себя тёплые плащи, ещё недавно защищавшие их от утреннего холода. На блистающем синевой небе не было ни облачка, лента реки, извивающаяся далеко впереди, сверкала, отражая лучи палящего солнца. Слышно было только стрёкот цикад, храп коней, да шум редких порывов ветра в ушах.
Ольгерд, как и ведьмак, большую часть пути от святилища подрёмывал в седле, но стоило им выехать на тракт, пролёгший между обширных полей, как припекающее солнце прогнало остатки сна. Взгляду не за что было зацепиться на таком однообразном пейзаже: реданец равнодушно огляделся по сторонам, и, задумавшись о чём-то, привычно уставился на лошадиную холку. Так бы он и ехал, если бы вдруг краем глаза не заметил какое-то движение с левой стороны. Встрепенувшись, Эверек быстро повернул голову в ту сторону, но как бы внимательно не всматривался, ничего не заметил – ни птицы, ни движения среди колосьев… Только жаркое марево колебалось над полосой горизонта. Несмотря на это, Ольгерд ещё долго смотрел в ту сторону, и хоть солнце нещадно палило, по спине у него пробежал холодок от какого-то нехорошего предчувствия. Геральт заметил его беспокойство, усмехнулся.
— Полуденницу боишься? – Хриплым от долгого молчания голоса спросил ведьмак.
Реданец резко повернулся к нему, какое-то время смотрел в глаза:
— Чего бояться? – Не сразу ответил он, пожимая плечами. – Всё-таки я еду в компании с убийцей чудовищ.
— И верно, - согласился Геральт, кивнув, - не тревожься, это просто воздух дрожит. Если бы рядом был призрак, у меня бы задрожал медальон.
—…Просто любопытно: часто у тебя на них заказы? На таких призраков?
— Не слишком. Пореже, чем на утопцев или накеров. Но эта работа всегда сложнее…
Геральт замолчал, нахмурился, будто задумавшись, и очнулся только от того, что понял, что в его сторону уже довольно долго смотрят. И верно, Эверек продолжал глядеть на него, словно ожидая, что он продолжит. Когда ведьмак путешествовал с Лютиком, трубадур обычно на его рассуждения о монстрах и ведьмачьем ремесле кривил лицо, язвил или сам забалтывал какой-то чушью. Да и прочие стихийные спутники редко интересовались тонкостями его работы – потому-то он, по привычке, и замолчал.
—… С призраками работать сложнее, - пытаясь поймать нить разговора, продолжил Геральт, - тем более с полуденницами, полуночницами, успокойниками… их недостаточно просто развоплотить.
— Слышал, - кивнул реданец, вновь задумчиво уставившись на мерно покачивающуюся холку кобылы, - их горе продолжает терзать и после смерти… не даёт уйти с миром. А иногда не только горе, но и ярость…
— Надо же, какие познания.
— Я за свою жизнь чего только не читал, - криво усмехнулся Ольгерд, - да и рассказывали тоже всякое, и не захочешь – услышишь… Обычно что-то привязывает этих духов к миру живых, верно? Какие-то важные предметы…
Геральт внимательно посмотрел в глаза реданцу, чувствуя, что за этими словами стоит нечто большее, чем праздное любопытство – во взгляде Ольгерда читалось напряжение и неясная тревога, будто он хотел что-то сказать, или спросить о чём-то, но не решался. Ведьмак вдруг почему-то подумал, что ему, в случае чего, не захочется отвечать.
— Обычно так и бывает, - коротко ответил он и, надеясь уйти от темы, сделал вид, что собирается порыться во вьюках.
Это было ни к чему: Эверек больше ни о чём не спрашивал, словно и сам не хотел продолжать разговор, и долго ехал молча, лишь изредка поглядывая на колеблющуюся полосу горизонта.