На путь истинный

      Вечером второго дня путники, наконец, подъезжали к Глушицам: несмотря на неприглядное название, это была одна из самых процветающих темерских деревень, поскольку раскинулась на слиянии сразу нескольких крупных дорог. То отсюда, то сюда постоянно проезжало множество людей, потому здесь расположилось сразу две корчмы, побольше и поменьше, которые одновременно служили и постоялыми дворами. Округа была полна лавок, дома начинались далеко позади, и всё говорило о том, что это местечко однажды имеет все шансы превратиться из крупной деревни в небольшой городок.       В Глушицах пути ведьмака и атамана должны были разойтись: Ольгерд собирался ехать по дороге на север, пересечь Понтар и оттуда – прямиком в Драконью долину; Геральт же хотел направится на северо-запад, минуя широкий тракт, как раз туда, где, по слухам, завелось опасное чудище. Так или иначе, но в деревню они приехали ближе к ночи, и коль скоро назавтра предстояло разъехаться в разные стороны, а нормального ночлега они не видели с тех пор, как выехали из Элландера, решено было остаться переночевать в Глушицах, тем более, что корчмы, похоже, не страдали от недостатка еды и крепкого пива.       Несмотря на поздний час, лавки не торопились закрываться, а люди на улочках – расходиться по домам, потому ехать приходилось медленно, чтоб случайно никого не задавить конём. Благодаря сумеркам, бросающаяся в глаза внешность ведьмака оставалась незамеченной большинством прохожих, но попадавшиеся по дороге бродячие коты, лишь завидев его, привычно оскаливали мордочки, сворачивали язычки в трубочки и противно шипели, изгибая спины дугой. Те немногие люди, которые замечали это и случайно бросали взгляд на чужака, увидев бледно светящиеся в темноте глаза с вертикальными зрачками, спешили отвернуться, или осенить себя охранными знаками. Геральт почти не обращал на них внимания, лишь изредка нервно вздыхая. Ольгерд, видя это, усмехался в усы, но молчал.       Наконец, они выехали на небольшую площадку, вкруг которой стояло несколько лавок, кузница и две корчмы, одна против другой: та, что побольше, была украшена медной вывеской с выгравированным названием «Белая стрела» и соответствующим названию рисунком; другая довольствовалась обычным деревянным щитком, висящим над дверями, но с красивым, ярким изображением хищной птицы – не то сокола, не то ястреба. Ведьмак повернул было Плотвичку ко второму зданию, но реданец вдруг придержал коня, оглянувшись куда-то в сторону. — Ну, чего застыл? – Буркнул Геральт, мыслями уже пребывавший внутри постоялого двора и отчаянно стремящийся туда же и телом. —… Леся, - неуверенно ответил Эверек, щурясь в полутьму, - Она просила меня передать кое-что её брату. Сказала, он где-то здесь живёт… — Ну и взбрело тебе его по ночи искать? – Проворчал ведьмак. – Завтра днём и поищешь, тебе здесь день пути до имения, везде успеешь. Всё равно он уже, небось, спит, как все нормальные люди. — Ладно-ладно, - махнул рукой реданец, ещё раз зачем-то огляделся по сторонам и поехал следом за Геральтом.       Внутри корчмы, против ожиданий, много народу не наблюдалось, зато было тепло и приятно пахло едой и пряностями. В зале располагалось множество столов, было чисто убрано и светло: всюду горели свечи, а у дальней стены ярко пылал камин. Пока ведьмак препоручал лошадей конюхам, Ольгерд успел отвалить денег за постой, еду и ночлег, с присущей ему щедростью не слишком заботясь о том, что явно переплачивает. Эффект это вызвало ровно такой, какого и следовало ожидать: корчмарь – средних лет мужик, удивительно вежливый,  –  сразу же засуетился, а работницы из местных начали поглядывать на чужеземца с любопытством.       Геральт вернулся не быстро и, не обратив внимания на косые взгляды, впившиеся в него, стоило ему только войти, сразу направился за дальний стол у окна, где Эверек уже почти задремал, держась за кружку с пенным. — Тебя только за смертью посылать, - сонно пробормотал он, не открывая глаз, когда услышал, как кто-то, раздражённо вздыхая, садится напротив. — Кобыла твоя, - ворчливо отозвался ведьмак, едва положив меч на скамью рядом с собой, и тут же припадая к своей кружке. — Чего? – вяло спросил реданец, которого разморило в тепле. —… Только конюхи подошли – завизжала, как ужаленная, стала брыкаться, - осушив кружку наполовину, продолжил Геральт, - пришлось держать, пока они её не угомонили. Правда, не сильно-то она успокоилась, но там уж сами пусть разбираются. Совсем от людей отвыкла, что ли.       Ольгерд усмехнулся, как раз когда к столу подошла ладная девушка с подносом. Она не торопилась, расставляя миски с горячим и ещё два кувшина – наклонялась со стороны Эверека так, что было хорошо видно, как под новенькой белой рубахой колышутся внушительные прелести. По иронии судьбы, на дворянина это не произвело особого впечатления, зато ведьмак на какое-то время забыл о жажде и голоде. — Чего-нибудь ещё изволите?.. – Прядка тёмных волос упала на её симпатичное лицо, она улыбнулась сначала реданцу, а потом повернулась и к Геральту, но увидев его лицо, слегка смутилась, и улыбка чуть задрожала на её губах. — Неси ещё пива, милая, - Эверек привлёк её внимание и девушка, обернувшись, зарумянилась, увидев улыбку и взгляд серых глаз, которые нельзя было внятно истолковать.       Улыбнувшись ещё шире, она кивнула и удалилась, грациозно покачивая бёдрами. Ведьмак проследил за ней взглядом и устало усмехнулся. — Ладно, ведьмак, - подал голос Ольгерд, поднимая свою кружку, - давай выпьем, а то когда ещё боги приведут.       Кружки глухо стукнулись, как раз в тот момент, когда дверь в корчму распахнулась и внутрь торопливо вошёл какой-то молодой парень. Внимания на него никто не обратил, потому как здесь все его знали: это был один из конюхов. Судя по тому, что на нём уже была стёганая куртка, а на голове лёгкая шапка, снаружи заметно похолодало. Он торопливо подошёл к стойке, с явным беспокойством о чём-то спросил корчмаря, который в ответ кивнул и показал в ту сторону, где сидели двое путников. Конюх, недолго думая, направился туда. —… Влада даже в Новиграде никто на кулаках не мог одолеть. Очень он на тебя обиделся за тот раз, когда выхватил, - осклабился Эверек, вспоминая рассказы своих людей о том, как они встретили ведьмака. — За хреновые шутки иногда приходится рассчитываться зубами, - пожал плечами Геральт, ухмыляясь, и вдруг разом помрачнел, заметив подходящего к столу парня, - холера, кажется, опять что-то с твоей лошадью.       Ольгерд поднял усталый взгляд на молодого человека. Тот, не дойдя до стола пары шагов и всмотревшись в лицо реданца, встал, как вкопанный: глаза у него распахнулись, он вдруг опасливо глянул за спину, но тут же подобрался и нерешительно открыл рот. — Ну, что молчишь, парень? Что с кобылой? – Вопросительно кивнул Эверек, приподняв брови. —… Ничего, милсдарь, - низким голосом ответил конюх, не сводя взгляда с атамана, словно от этого зависела его жизнь. И всё-таки ему хватило сил взять себя в руки и ровным тоном закончить, - подкову ваша лошадка потеряла, должно в пути, или... — … Или пока по конюшне гарцевала, - продолжил за него ведьмак, тоже внимательно глядевший на подозрительно растерявшегося парня.       Тот кинул быстрый взгляд на Геральта, кивнул, и тут же снова уставился на Ольгерда. — Зараза… Ладно, утром отведи её к кузнецу.       Конюх ловко поймал подброшенный небольшой мешочек, криво улыбнулся и, вежливо поклонившись, поспешил уйти, пару раз ещё оглянувшись через плечо. — Нехорошо как-то он смотрел на тебя… Ты со своими приятелями тут часом не озоровал? – Проворчал ведьмак, проводив взглядом молодого человека, покуда за ним не закрылась дверь. — Здесь? Не помню такого, - пожал плечами Ольгерд, спокойно отхлёбывая из кружки и стирая рукой пену с усов, - испугался, наверное. — Ведьмака не испугался, а тебя, значит, побоялся? – Недоверчиво покачал головой Геральт. — Да небось сам чего натворил, пока кобылу пытался унять, а подкова слетела, вот и наделал в штаны с перепугу. — Ну да. — Геральт, не нуди! Ешь и пей, чтоб тебя… ты в карты хотел отыграться, так шевелись, или я прямо здесь сейчас засну, - рассердился Эверек, помотав головой, чтоб хоть как-то отогнать сон, и вновь взялся за кружку. Проигравшийся вчера ведьмак пожал плечами и согласно кивнул, приступая, наконец, к ужину.  

***

— …Ты бы ещё Третогорский манёвр сыграл.       Ольгерд устало покачал головой, пока ведьмак напряжённо всматривался в свои карты. К тому времени корчма почти опустела, а те, кто остался, уже видели десятый сон, заснув прямо за столами. Реданец, иногда переводя на них взгляд, мысленно завидовал и чувствовал, что уже недалёк от того же состояния, но ведьмак упрямо надеялся, наконец, выиграть, хотя в карты последние дни ему страшно не везло. — До утра думать будешь? - Подперев голову рукой и закрывая глаза, пробормотал Эверек. — Отвали. — Ходи уже. — На.       Ольгерд приоткрыл глаза, взглянув на брошенные на стол карты, быстро распрямился и выложил свою комбинацию. Геральт тихо выругался, откинувшись на спинку скамьи. — Ладно, ведьмак, в любви повезёт, - усмехнулся реданец, поднимаясь из-за стола, - ты уезжаешь завтра? — На рассвете, - кивнул тот. — Тогда бывай, Геральт. Рад был повидать тебя, удачи на Пути. — И тебе удачи. Бывай, Ольгерд, - ведьмак пожал протянутую руку.       Эверек направился было к лестнице, но не успел он далеко отойти, как дверь корчмы резко распахнулась и внутрь, вместе с ночным холодом, вошло человек десять – все мужчины, в тёмных шерстяных плащах, опоясанные мечами. Следом за ними зашёл высокий светловолосый мужчина средних лет, с короткой, аккуратно стриженной бородой, многократно перебитым носом и пустующей левой глазницей. Корчмарь, вышедший на шум, настороженно посмотрел на поздних гостей, но так как трое из них тут же бросили на стол кошели, молча вернулся к своим обязанностям.       Ольгерд остановился скорее из любопытства, но вскоре понял, что одноглазый смотрит именно на него, нагло, но радостно ухмыляясь, словно загнал в западню повадившегося разорять овчарню волка. Эверек, имевший богатый опыт в ратном деле, и привыкший полагаться на свою чуйку, сразу понял, что здесь готовится какая-то пакость, причём именно для него: скорее по привычке, чем нарочно, он развернулся всем телом навстречу пришедшим, встал в позу, гордо подняв голову и опустив ладонь на рукоять карабелы. — Ольгерд фон Эверек! – Звучным голосом, радостно провозгласил одноглазый, широко разведя руки, словно для объятий. На поясе у него тоже висел меч. – Вот так встреча! Неужели ты уже уходишь? — Как раз собирался, - возвысив голос, ответил Эверек, - а ты ещё кто такой?       Светловолосый расхохотался, отстегнул пряжку плаща, сбросив его на пол и подходя ближе – роскошные новые ботфорты поскрипывали при каждом его шагу. Под плащом он был одет в дорогой стёганый дублет в темерских цветах, украшенный со стороны сердца гербовым щитком, на половине поля которого рассыпались серебряные лилии, а на другой красовался серебряный же меч. — Никак не узнал меня? Даже обидно! А впрочем, народная примета предвещает мне богатство…       Ольгерд прищурился в полутьме, неотрывно следя за одноглазым, бросил взгляд на герб… и вдруг вспомнил: — ...Никак это сам Ла Шоре? — Ну наконец-то! А то я уж думал, что тебя память подводит. Да и не мудрено – гляжу, с нашей последней встречи кто-то успел знатно вдарить тебе по голове… Жаль, что сил не хватило.       Ольгерд широко улыбнулся, расхохотался, и со стороны могло показаться, что это встреча старых друзей. Вот только от этого хохота, почему-то, у некоторых присутствующих всё внутри похолодело. Те, кто до того мирно спал за столами, поспешили скорее покинуть здание, держась как можно дальше от вооружённых людей. — Да и ты, гляжу, не целиком меня встречаешь, - отсмеявшись, осклабился Эверек, - я всегда говорил, что один глаз у тебя лишний, и какая-нибудь бабёнка однажды тебе его выцарапает.       Ла Шоре улыбнулся одними губами, сжав их так, что они побелели, после чего вдруг наигранно вздохнул: — Что мы всё обо мне! Про тебя ведь столько слухов разных ходит. Я-то слыхал, что знаменитый реданский атаман Ольгерд уже давно земляные ванны изволит принимать! Да-да, будто в какой-то драке разрубили твою рыжую башку напополам, только челюсть отлетела… А сейчас вот вижу, рука видно дрогнула у кого-то… И верно: зажило, как на собаке… — Ты назвал меня псом?.. — Не преувеличивай! – Махнул рукой светловолосый, останавливаясь в паре метров от реданца.       Позади него уже рассредотачивались люди в плащах, преграждая путь к выходу. Эверек это заметил, но не сводил взгляда с одноглазого. — Но вообще, про пса-то ты верно заметил, - продолжил Ла Шоре, глядя в глаза Ольгерду, - ведь стоило нильфгаардцам свистнуть, как ты тут же помчался прямиком из святилища, где решил спрятаться, прямо к хозяйской ноге! Право, Ольгерд, прямо не узнаю тебя! Ты ведь был когда-то грозой Темерии, гордостью Редании, а теперь вот мчишься, как шавка, на зов хозяина…       Лицо Ольгерда потемнело, на лбу выступили жилы, он сильно стиснул рукоять сабли. Его улыбка стала напоминать волчий оскал. —… Но это ещё ладно! Мне вот нашептали, будто ты настолько боишься старых врагов, что уж без охраны и шагу не ступишь! Будто даже ведьмака для этого нанял… Неужели правда?       Геральт, с самого начала разговора почуявший неладное и до времени затаившийся в полутьме, забрал с лавки перехваченный ремнями меч и поднялся, оборачиваясь лицом к пришедшим и обводя их взглядом. Несколько человек из группы тут же повернулись в его сторону. — Надо же! Не солгали! – Восторженно заметил одноглазый, слегка повернув голову в сторону ведьмака.       Ольгерд перестал улыбаться, гневно сверкнул глазами: — Наши с тобой дела ведьмака не касаются. — Это потому-то он на меня зверем смотрит? – Улыбка сошла и с лица Ла Шоре, и на нём появилось выражение чистой, ничем не замутнённой ненависти. — Геральт, проваливай. — Я сам разберусь, что мне делать, - не сводя взгляда со светловолосого, отозвался ведьмак. — Эк он с тобой, - мимолётно ухмыльнулся Ла Шоре, - раньше за такое ты мог башку снести… да-а, как же годы меняют человека… — И впрямь, - процедил Ольгерд, плавно переставив ноги одну позади другой и поставив руку на пояс – ему оставалось лишь вынуть саблю из ножен, - проявляют истинное лицо. Раньше ты хоть пробовал играть в благородного. А теперь в открытую сам-десять на одного выходишь, крыса. Но я и так с тобой справлюсь. — На одного? – Покачал головой светловолосый. – Неужто ведьмак этот в бою ничего не стоит? — Подойди – узнаешь, - тихо отозвался Геральт. — Ну-ну, - усмехнулся Ла Шоре, - глянем, так ли ваш брат быстр и силён… Мои люди все к твоим услугам, а рыжим я сам займусь. У нас, видишь ли, старые счёты. А, Ольгерд? — Правда. Столько раз я тебя до белого каления доводил, столько раз бил твои отряды, а ты всё никак мне отомстить не мог… Дождался, наконец. Выслеживал, все сплетни обо мне собрал, как баба базарная… Но теперь-то всё, как ты любишь – посередь ночи, на чужой земле решил счёты свести. Странно, что не во сне забил! Хоть тогда б у тебя был шанс… - Ольгерд вновь осклабился, глядя как бледнеет лицо врага, и продолжил. – Ещё и поносить меня вздумал, а ведь каждый северянин знает, что темерец первый прибежал нильфам руки лизать, в надежде получить кость послаще! Что молчишь, Ла Шоре? Правда глаз колет? А? Ха-ха-ха!       От этих слов Ла Шоре вдруг побагровел, глаз у него налился кровью, он оскалился, демонстрируя удивительно здоровые в его возрасте зубы – казалось, ненависть так захлёстывает его, что в случае чего он не погнушается даже их пустить в ход. Дерзкие слова Ольгерда заставили нескольких особенно нетерпеливых людей вынуть мечи из ножен – Геральт это видел и хорошо понимал причину: хоть Темерия и получила относительную независимость, когда империя "взяла её под крыло", но всё же оставалась таким же ленником Нильфгаарда, как и любое другое королевство Севера... И не всякому гордому темерцу это было по душе.       Ведьмак неотрывно следил за людьми Ла Шоре, которые разрывались между желанием броситься на дерзкого атамана, и необходимостью следовать приказу взять на себя ведьмака. Вдруг за их спинами он заметил выделяющуюся на фоне однообразных плащей фигуру в шапке и стёганой куртке. Геральт мысленно выругался, поняв, почему парень так смотрел на Ольгерда, и кто привёл всех этих людей сюда. — Однако, собака решила покусать руку, которая её кормит, - продолжал Эверек, - ведь если ты столько знаешь обо мне, то помнишь, куда я еду и для чего... И даже если б кто мог представить такую небылицу, будто ты здесь сейчас сможешь меня убить, я б и тогда не расстроился, Ла Шоре. Я слышал о том, как Чёрные карают неповиновение и своеволие вассалов, и, право, лучшей участи для тебя бы и не пожелал... Как думаешь, что б они с тобой сделали? Просто повесили бы, или проволокли б миль десять на лошадях?..       Терпение одноглазого быстро иссякало: было видно, как его потряхивает от гнева, но услышав последние слова реданца, он вдруг жутко усмехнулся. — Не дождёшься, сучёнок, - хрипло ответил Ла Шоре, вынимая что-то мелкое из-за пазухи и бросая к ногам Ольгерда.       Глаза, привыкшие к полутьме, заметили в отблесках пламени печатку с нильфгаардским солнцем… Никакой наместник не вызывал его в поместье, никто не требовал присяги. Это была простая западня, с расчётом выманить в удобное место старого врага. — Что ж ты, шакал, теперь не смеёшься? – Неожиданно весело прорычал светловолосый. - Я ведь отличную штуку с тобой сыграл! Подделки ты не распознал, а вот за шкуру испугался... Я, право, когда только прослышал, что ты снова объявился в этих местах, думал, вытравлю тебя и повешу где-нибудь в леске... Но ты знал, куда спрятаться. Тогда я и придумал написать это письмецо – благо, теперь таких печаток у нас хватает. Правда, я особо не надеялся, что это сработает… Но сработало. Видать и правда тебя хорошо по башке приложили, раз такой пугливый стал. Но не бойся: без присмотра твоё драгоценное имение никто не бросит. Я даже обещаю твои косточки положить в фамильный склеп, как полагается... Если, конечно, будет, что складывать. И куда... – Зря ты меня из святилища выманил, - Ольгерд заговорил низко и хрипло, гнев давил ему горло, он весь натянулся, как тетива, готовый броситься на одноглазого хоть сейчас, - теперь тебя, паскуду, ничто не спасёт.       Лезвие карабелы мимолётно вспыхнуло в неярком свете, острый клинок нацелился вперёд, аккурат в единственный глаз Ла Шоре. Словно это был сигнал, все, кто ещё не достал оружие, сразу же обнажили мечи. Двери корчмы быстро распахнулись и захлопнулись, приглушая визги двух выбежавших работниц; корчмаря и след простыл.       Геральт, по-кошачьи ступая полукругом, толкнул ногой мешающую пройти лавку, остановился справа от Эверека, чуть поодаль, встал в боевую стойку и весь напружинился, готовясь к бою. — Геральт, я сказал проваливай отсюда! - Гаркнул атаман, теряя всякое терпение. — Кабанам своим будешь приказывать, Эверек, - холодно отозвался ведьмак, поднимая меч.       Ла Шоре неожиданно яростно взревел и все, кто напряжённо ожидал начала схватки, как с цепи сорвались: одноглазый бросился вперёд, прямо на Ольгерда, очевидно, рассчитывая прямым ударом вогнать меч ему в грудь, но просчитался – реданец ловко ушёл в сторону, замахнулся для короткого, но смертоносного выпада. Ла Шоре с неожиданной ловкостью успел развернуться и карабела издала жалобный звон, скрестившись со сталью меча.       Ведьмак в это время был вынужден иметь дело с остальными, полукольцом рассредоточившимися среди столов и лавок. Геральт знал, что против толпы может и не устоять, но также видел, что иногда слухи, ходившие о ведьмаках, могут сыграть на руку: хотя темерцы обступали его с разных сторон, никто из них всё никак не отваживался напасть первым, а некоторые даже избегали смотреть ему в глаза. Геральт паскудно усмехнулся, сотворил рукой знак, ограждая себя невидимым щитом. Медальон на его шее вздрогнул, и все почувствовали на короткий миг наэлектризовавшую воздух Силу. Это подействовало ещё более внушительно – воины застыли на месте, несколько человек даже в ужасе отшатнулись, осеняя себя охранными знаками. Но, наконец, у одного из них не выдержали нервы – с яростным воплем темерец, стоявший левее всех, бросился на ведьмака. Геральт легко и плавно развернулся, коротко взмахнул мечом, и нападавший, казалось, просто пролетевший сквозь него, вдруг споткнулся, осел на колени, а затем повалился на пол, издавая страшные звуки, будто захлёбывался водой. Вскоре он совсем затих, а лужа, растекшаяся по полу от его тела, заблестела в неярком свете. Это на миг повергло остальных воинов в оцепенение, но через несколько мгновений на ведьмака бросились уже сразу двое, а за ними и третий, остальные же ощетинились мечами, сжимая полукольцо. Геральт ударил в того, который был ближе, знаком Аард, и тот отлетел спиной прямо на дубовый стол. Убился ли он, сломав позвоночник, или только на время был оглушён, ведьмак не думал – он широким взмахом меча отражал атаку третьего и четвёртого нападавших, держал в уме пятого, который норовил зайти за спину. Геральту едва удалось увернуться от очередного финта, быстро, но скверно сотворив знак Аксий для подходившего сзади, как вдруг где-то за спинами нападавших раздался громкий крик, явно принадлежавший реданцу: он продолжал бороться с Ла Шоре, и уже загнал того на лестницу, норовя зажать в угол и лихо размахивая саблей так, что соперник едва успевал парировать, как вдруг левое бедро пронзила страшная боль. Нога подкосилась, и он свалился со ступеней вниз, чудом не сломав шею. Конюх, зашедший со спины и нанёсший ему удар коротким ножом, едва успел отпрянуть, чтоб не повалиться вместе с Эвереком. Ла Шоре жеста прислужника не оценил: в порыве злости отшвырнул его к перилам, убирая с дороги, и кинулся с мечом к Ольгерду, чтоб помешать ему подняться. Торопился он напрасно: реданец, выдернув нож из ноги, быстро понял, что встать уже не сможет – боль почти не давала пошевелить конечностью, а кровотечение усиливалось при любой попытке. Карабела осталась лежать у подножия лестницы; Ольгерд заскрёб ногтями по деревянном полу от бессильной ярости, глухо зарычал, когда одноглазый, пошатываясь, встал над ним и приставил клинок меча к горлу. — Зря он так, - тяжело дыша, прохрипел Ла Шоре, качая головой, - я бы сам справился... Не волнуйся, за это он ответит... Но, в конце концов, Эверек... Собаке собачья смерть, а?..       Не отводят клинка, темерец нагнулся к полу, поднял окровавленный нож, и только тогда отложил меч, присаживаясь на пол и сильно прижимая короткое, острое лезвие к горлу Ольгерда. Одновременно он стиснул ему волосы у самых корней, не позволяя шевелить головой. — Надо бы перерезать тебе глотку... Но, видишь ли, не за что тогда будет повесить тебя на суку... А ты будешь висеть, Эверек, я поклялся себе. Есть у меня идея получше... Я ведь слыхивал, братцу твоему череп разбили в какой-то кошачьей свалке... В самый раз эта смерть для вас, ублюдков, а? А, Эверек?..       Ла Шоре в тот миг мог воспользоваться шансом и легко убить своего давнего врага, Ольгерда фон Эверека, который в своё время попортил ему столько крови, просто перерезав тому горло, или ударив ножом в сердце... Но в момент триумфа он, наслаждаясь унижением противника, позабыл, что загнанный в угол зверь может драться с отчаянием, которого, быть может, сам от себя не ожидал. Услышав о Витольде, Эверек на миг замер, и глядя в смеющееся, взмокшее лицо Ла Шоре, склонившееся над ним, ощутил такую чудовищную ненависть, что понял – убьёт его, во что бы то ни стало.       На миг он увидел в глазу темерца что-то вроде промелькнувшего сомнения, или даже тень тревоги, вызванной тем, какое ужасное выражение приняло лицо Эверека, но только на миг – в следующую секунду, забыв о ноже у горла, Ольгерд со страшным, яростным воплем резко ударил головой вперёд. Хрящ сломался с отвратительным хрустом, Ла Шоре опрокинулся на спину и взвыл, заливаясь кровью. Эверек забыл о боли, рывком принял сидячее положение, схватил выпавший нож, и, подобравшись к одноглазому, принялся со всей силы молотить его кулаком по лицу.       Геральт, изрядно вымотанный, но всё ещё способный обороняться от оставшихся двоих людей Ла Шоре, мельком увидел, как реданец щедро и неистово наносит удары, и отвёл глаза, сосредоточившись на своих противниках. — Ну что, сука, - схватив руками за волосы одноглазого, лицо которого уже напоминало кровавое месиво, захрипел реданец, - повесить меня хотел? Меня?! Удавлю… на твоих же кишках тебя подвешу!.. А за то, что брата моего так попомнил, язык твой поганый вырву! Вороньё тебя расклюёт, паскуда, зверьё кости растащит! Ну?! Ну, посмейся над Эвереком ещё, вшивый пёс!       С этими словами он резко вогнал лезвие ножа под рёбра Ла Шоре по самую рукоять. Издав приглушённый всхлип, темерец затих, так и не успев напрячь мышцы лица для последней ухмылки, назло врагу.       Ольгерда заколотило от ярости, усталости и кровопотери, и всё же он неожиданно нашёл в себе силы: опершись на ближайший стол, не сразу, но он смог встать; сильно хромая, подобрался к лестнице, с трудом, но согнулся и поднял карабелу, только тогда заметив, что измарал все руки в крови.       Геральт, к тому моменту уже расправившийся со всеми нападавшими, тяжело дыша подошёл ближе, взглянув на потемневшую от крови штанину реданца. — Скверная рана, - покачал головой ведьмак, отирая взмокший лоб тыльной стороной ладони, - надо её.. — Потом, - отрезал Эверек, медленно разворачиваясь и оглядывая шалыми глазами развороченную корчму, - где этот выблядок...       Геральт быстро догадался, что речь шла о конюхе, нахмурился, стиснув рукоять меча. — Угомонись. Хватит уже крови, - жёстко проговорил ведьмак, глядя как Ольгерд, пошатываясь, и почти волоча ногу, направился вперёд.       Реданец не ответил ничего, выискивая конюха взглядом, как волк зайца. И тот мог бы попытаться отсидеться за стойкой, где успел скрыться во время свалки, но то ли его подвели нервы, то ли он решил рискнуть, однако парень вдруг высунулся оттуда, бледный, как полотно, и отскочил к дверям. К несчастью для него, кто-то закрыл их снаружи – очевидно, убегавшие работницы, или успевший улизнуть корчмарь. — Сам вылез, - рычащим тоном проговорил реданец, подходя и жутко усмехаясь, - ну, так и быть: за храбрость быстро умрёшь, без мучений.       Темерец не ответил, и, хотя дрожал, как осиновый лист, смотрел Эвереку в глаза: не столько от храбрости, сколько из боязни взглянуть на смертоносную саблю, которую тот сжимал окровавленной рукой. — Оставь его, это же сопляк, - напряжённо повторил ведьмак. — Он привёл их сюда. И поднял на меня руку, - процедил сквозь зубы Ольгерд, и вдруг молниеносно двинул саблей, но не острием, а рукоятью.       "Голова орла" резко вдарила куда-то в скулу конюха: в глазах у того зажглись звёзды. Парень глухо взвыл, сполз по двери, закрыв лицо рукой. Шапка сползла с его головы, обнажив коротко стриженную щётку рыжих волос...       Эверек, поведя кистью руки, в которой сжимал карабелу, вдруг замер, гневно, но подозрительно посмотрев на конюха. — …Олек?       Тот резко отнял руку от лица – на скуле под глазом уже расцветал огромный синяк. Он смотрел на реданца одновременно с ужасом, злобой и удивлением. Лицо Ольгерда вдруг исказила гримаса ярости: — Ну отвечай, поганец, ты что ли Олек?! — Я, - выдавил конюх, вжимаясь в дверь.       Реданец плюнул на пол от злости, сжал зубы, втягивая сквозь них воздух, скалясь, как волк, и вдруг резко сунул руку в поясную сумку, вынимая оттуда маленький тканевый мешочек, и с силой швырнул его под ноги конюха. Тот от страха был бледнее смерти, и лишь мельком посмотрел на мешочек, после чего снова уставился на Эверека.       Ольгерд наклонился вперёд, понимая, что шагнуть ему уже не удастся: — Скажи спасибо Лесе, - прошипел он, неприятно прищурившись, настолько, что глаза превратились в две щёлки. Кровь отлила у него от лица, и от того оно казалось ещё более страшным, - если б не её просьба, прибил бы тебя, сука такая... Пошёл прочь!       Парень, услышав имя сестры, вдруг на миг словно позабыл о том, что ему грозила смерть – удивлённо вытаращился на атамана, снова бросил взгляд на мешочек... Но стоило Ольгерду рявкнуть, как он с удивительным проворством схватил брошенную к ногам вещь и, спотыкаясь на непослушных ногах, сбежал куда-то за стойку, справедливо полагая, что где-то должен был быть чёрный ход, которым воспользовался корчмарь.       Когда он скрылся из виду, Эверек вдруг сильно зажмурился, скорчился и осел на пол, привалившись к стойке спиной – силы оставляли его окончательно. Геральт быстро подошёл, присаживаясь напротив: из лоскута отодранной откуда-то ткани свернул жгут, принялся перевязывать ногу выше раны. — Что у тебя за дурацкая любовь к драматическим сценам, - покачал головой ведьмак, - всё никак не отвыкнешь от своего бессмертия? — Без тебя тошно, - непослушными губами пробормотал реданец, глядя куда-то за спину ведьмака. — Не теряй сознания, - Геральт поднялся на ноги, глядя как Ольгерд зачем-то пытается нащупать на поясе тубу, которую почти всегда носил с собой, - я позову на помощь и принесу лекарства, не то ещё заражение начнётся... Ольгерд! Не спи!       Эверек распахнул глаза от резкого окрика, но ненадолго – веки сами смыкались, мучила жажда, перед глазами всё плыло. Даже боль начала притупляться, а нога стала словно свинцовой. — Мне всё равно, - выдохнул Ольгерд, снова закрывая глаза. — Да чтоб тебя...       Ведьмак, отошедший ко входу, развернулся было, чтоб растормошить реданца, как вдруг в двери яростно замолотили снаружи. — Откройте сейчас же! Именем закона! - Глухо и с сильным южным акцентом прокричали снаружи. — Как всегда вовремя, - пробормотал Геральт, и добавил громко, с издёвкой, - открыто!       Очевидно, двери никто не закрывал, их просто заклинило, так как снаружи никто не оценил шутки и быстро двери высадили: внутрь ввалился отряд стражников в чёрном, которых, очевидно, позвали сюда сбежавшие работницы, либо корчмарь. Нильфгаардцы замерли у входа, застав красочную, жуткую картину: по всей зале валялись неподвижные тела; пол, столы и перевёрнутые скамьи были залиты кровью. Недалеко от входа стоял ведьмак, тоже весь в крови – смертельно уставший, болезненно бледный и злой. А неподалёку от него, уже в беспамятстве, прерывисто дышал ещё один человек, одетый на манер реданского дворянина – покамест живой, но не далёкий от того, чтоб перестать таковым считаться. — Чёрт подери! - Выругался главный стражник, не надеявшийся вместо обычной свалки в корчме застать последствия настоящей резни.       Ведьмак устало вздохнул, закрыв глаза.