***
Пожар полыхал. Это корчма загорелась – должно быть, кто-то вышвырнул пылающие головни из очага, и освободившееся пламя быстро объяло всё вокруг. Дерево не камень – оно сразу вспыхнуло, занялось огнём. Ольгерд не знал, остался ли в живых кто-то из людей Ла Шоре, помнил только, что его самого он всё-таки убил. Единственное, что теперь волновало атамана, это успел ли Геральт выбежать до того, как пожар охватил здание… ведьмак должен был спастись. Почему-то Эверек был в этом уверен. Успокоив себя этими мыслями, реданец, у которого не осталось сил даже для того, чтобы открыть глаза, стал ждать, пока огонь доберётся до него. Пожар, гул пламени… когда-то он уже стоял посередь огненного вихря: тогда, когда в безобразной свалке из-за какого-то пьяного идиота, обронившего масляный светильник на пол, загорелось имение Гарин. Тогда он один остался равнодушно взирать, как бегут по имению пламенные языки, принимая причудливые формы, в которых можно было различить силуэты зверей и птиц, разгораясь всеми оттенками алого, рыжего и красного цветов; как взметнувшиеся искры оседают на его коже, почти игриво пощипывая лицо и руки, словно не искры это были, а ледяная пыль. Ему не было жаль дома, но где-то внутри шевелилась мысль о том, что это, всё-таки, было… красиво. Языки пламени простирались всё дальше, точно стяги войска, и дом начал рушиться, и только тогда Эверек решил выйти. Только почему он теперь решил, что начался пожар? Он ведь не мог даже открыть глаз, чтоб в этом убедиться… Да потому, что он помнил это чувство – когда со всех сторон тебя обступает жар и опаляет кожу. Он слышал рёв пламени, чувствовал, как огонь подбирается к нему… Но нет, Ольгерд уже горел, словно изнутри, и от едкого дыма ему нечем было дышать, хотя тело упрямо продолжало бороться за жизнь, и он судорожно вдыхал ядовитый воздух, а какие-то отрывчатые мысли проносились в голове и стремительно гасли, как те же искры на ветру… Реданец вдруг понял, что даже могилы у него не будет. Холодный камень саркофага с выгравированным именем не заточит его останков, стены склепа не закроют от мира. Пепел с прахом развеется по ветру, и он навечно останется свободным, как сам дух степи… Красивая была бы легенда. Красивый, достойный конец для реданского атамана, последнего из рода Эвереков. От чего же он всё ещё не сгорел? Почему не помрачился разум, почему он ещё чувствовал, как невыносимо жарко вокруг, как больно в груди от дыма? Скорее бы, скорей… Только одного ему было жаль – дорогого сердцу портрета, что лежал в тубе, висевшей на поясе. Но ничего не попишешь. Он только и мог, что попытаться уберечь его, хоть на время, чтоб огонь подольше не тронул холста… Реданец собрался с силами, чтобы снять тубу с пояса, чтобы прижать к груди, как воин, умирая, прижимает к себе меч, как самое дорогое, что у него осталось… Ольгерд в ужасе распахнул глаза. Тубы на поясе не было. Корчмы не было тоже, как и пожара. Огонь был только внутри, нещадно жёг внутренности, кипятил кровь, которая шумела в ушах, не хуже огненного гула. Всё тело горело, жар доводил до безумия, и этой пытке не было конца. Ольгерд не понимал, где находится и что происходит, не мог связно думать – только метался, словно безумный, один в один как уж на сковородке, и в голове тараном билось одно: надо что-то спасти. Или кого-то. Подходящего слова он не находил, словно не знал его, или помнил, да забыл. Но это было так важно, что он пытался уцепится за это нечто: единственное, что – он точно знал – имело для него смысл. Ирис. Это было имя, или слово – он не понимал, только вспомнив, уцепился за него, и оно всё повторялось в голове, а его смысл всякий раз ускользал стремительно, словно бабочка, выпорхнувшая из поймавшей её руки. Ольгерду в прошлом не единожды приходилось испытывать сильную боль, или страдать от болезней, но всегда сознание покидало его в тот момент, когда мука становилась невыносимой, и тогда он переставал что-либо чувствовать. Теперь же спасительное беспамятство никак не наступало, и он беспокойно вертелся в горячке, не то во сне, не то наяву. В какой-то момент жар внутри начал сменяться холодом, потом пламя вновь разгоралось. Реданцу казалось, что он слышит чьи-то голоса, крики. Иногда к ним примешивался ещё и шёпот, но ничего из сказанного Эверек всё равно не понимал. Потом, будто жара и озноба было мало, появилась жгучая боль. Началась ужасная тряска, словно его кто тащил за ноги по брёвнам. Липкий холод облепил кожу, точно мокрая паутина, боль тупым клином вбивалась в тело. В какой-то миг его одолела мучительная жажда и все образы, все мысли отошли на второй план. И словно кто услышал (а может, ему и удалось что-то сказать), пересохших губ вдруг коснулся холод металла, а в рот хлынула вода: у неё был сильный привкус железа. А может, Эверек от боли прокусил себе губу, и это был вкус его собственной крови. Вдруг душная темнота сменилась холодным, бледным светом, и стало ещё хуже: кто-то поднимал его, тащил, перекладывал, раскрывал глаза, щупал шею. Ольгерду, который мечтал только о том, чтобы всё закончилось, страшно хотелось силой отогнать того, кто его так жестоко тормошил, но разве можно сделать нечто подобное, когда даже дышать трудно? Ещё одно движение. Под головой оказалось нечто мягкое, и тряска закончилась, но тут кто-то решился потревожить рану, о которой он уж не помнил, где успел ее получить... Из горла реданца вырвался звук, более всего похожий на предсмертный рёв истерзанного зверя. Серые глаза, радужки которых почти затопила чернота пульсирующих зрачков, на миг открылись, увидев над собой белое полотно и чёрные пятна силуэтов... И тотчас закатились, закрываясь окончательно. Пустота и темнота, наконец, накрывшие его тяжёлым покрывалом, казались благословением. — Брат? — Витусь?.. — Просыпайся, брат. Уже неделю лежишь, как бревно. Просыпайся, вставай. — Я не могу... — Можешь, можешь. Давай, поднимайся: разомнёшь кости и сразу лучше станет, а то уж на покойника похож. Всё было сном. Кошмарным сном длиною как будто в несколько лет... Лихорадочным бредом после ранения в битве под Ринве. А ведь он еле оклемался тогда. — Витусь?.. — Ну? — Так ты жив?.. — А что мне сделается? За себя лучше побеспокойся, братец. Ещё бы чуть-чуть и... А, пустое: обошлось же... Ольгерд, а ну поднимайся быстро! Или я всем расскажу, что ты порты обоссал, пока в постели валялся! — Не могу я... — Да как не можешь? — Нога... Нога болит... Словно собаки грызли... — Нога? Под Ринве Ольгерда сшибли ударом копья в грудь: он упал с коня, и больше не поднялся. Лекари двое суток пытались его спасти, пока он захлёбывался собственной кровью, излившейся в лёгкое и под кожу, от чего на груди зачернел чудовищный синяк; и всё-таки он выкарабкался, хоть ещё несколько недель после харкал кровью и с трудом дышал... Но ноги в той битве остались целы. — Дай воды, брат... Витусь?.. Где ты?.. Витольд!.. Прошу, скажи, что ты живой... — Просыпайся, сынок. Нэннеке вырисовалась перед его глазами из мутной бледной пелены: смотрела на него с тревогой, нахмурив брови и поджав губы... Смотрела с нескрываемым беспокойством, и с облегчением, и даже с радостью. Совсем как... — Матушка... — Хвала Мелитэле, - пробормотала она, выдыхая, - очнулся. Голос у неё был какой-то скрипучий, непохожий, но это точно была она: её взгляд Ольгерд не забыл бы и на смертном одре. — …Ногу придётся отнять, - послышался голос позади: судя по нерешительной, мягкой интонации, он принадлежал молодой женщине. Эверек, хоть и соображал с трудом, но сразу понял, о ком и, главное, о чём идёт речь, и не поверил ушам. — Нет! - Он хотел было закричать, но вышло только жалкое сипение. Нэннеке молчала, глядя туда, где должна была стоять эта женщина. Ольгерд же с ужасом смотрел на жрицу, содрогаясь и ожидая её слова, как последней вещи, которая могла бы его спасти. — А где наша помощница? - С неожиданной иронией в последнем слове, спросила она. - Если она пошевелится, ещё можем успеть. — Госпожа, мы все ещё ждём её, а заражение может его убить. — Однако, будет обидно, если она вернётся как раз тогда, когда ему отпилят ногу. Эвереку послышалась насмешка в голосе Нэннеке, и он понял, что что-то не так, но что именно – не мог объяснить себе. Однако его потряс тот цинизм, с которым она говорила об ампутации: жрица всегда боролась даже за самое вялое растение в своём гроте, ужели могла она так говорить о нём – живом ещё человеке?.. И пусть бы он умирал, и речь бы шла о том, чтоб облегчить его последние часы, но вот так позволить сделать его калекой?.. Неужели она может это допустить?.. — Хорошо, - пожав плечами, вдруг ответила женщина и поднялась с места. Реданец снова попытался что-то выкрикнуть, но вместо этого из горла вырвался стон. Где-то позади него началось движение, и Эверек понял, что если сейчас не пошевелится, то останется без ноги. Он с отчаянным упорством заметался по ложу, пытаясь привстать, но выходило скверно. Кто-то попытался удержать его за плечи, но куда там... — Не дам! - Дурным голосом зарычал Ольгерд, чувствуя, как сильно пылает голова, и с трудом соображая, но не собираясь сдаваться. — Ляг немедленно! Угомонись, ты же умрёшь! Вот дурной!.. - Раздался позади голос Верховной Жрицы. — Лучше смерть! - В отчаянии воскликнул он, чувствуя, что слабеет, и что сознание скоро вновь покинет его. Жрица вдруг что-то громко сказала, негодуя, и стала отдавать распоряжения на каком-то непонятном языке, напоминавшем Старшую Речь. Комната перед глазами Ольгерда растроилась, он в бессилии упал обратно на ложе и уже совершенно ничего не мог сделать – огонь сжигал его изнутри, лишая остатков сил. — Лучше смерть... - выдохнул он, едва шевеля немеющими губами. — Стойте! - Вдруг вмешался третий голос, тоже женский, но звонкий и резковатый. — Успела, - утомлённо сказала Нэннеке, - ну, приступай скорее – времени нет. Возле Ольгерда вдруг возникла Леся. Почему-то вместо белой жреческой одежды она была одета в чёрное платье, однако её лицо и вылинявшие светлые волосы он не мог не узнать. Ему показалось, она смотрела на него как-то напряжённо, но затем внимание её всецело обратилось к его ране, и она занялась лечением. «Распоследняя тварь твой братец, - Ольгерд хотел заговорить, но не мог, и потому зачем-то обращался к ней мысленно, - подался в стукачи, со спины нападает, чуть что – бежит от опасности, как крыса... Не стоил он ни твоей заботы, ни твоего подарка, что бы там ни было... Хотя, возможно, то, что ты ему подарила, напомнит ему о тебе? Заставит встать на путь истинный... Может, это о нём ты так долго молилась тогда, в храме? Просила за него?.. Может, это ему и поможет. Жаль, что не оказалось у меня такой сестры в своё время... Только брат был, Витольд... Но он мне ничем не мог помочь... Не лучше я твоего крысёныша, Леся. Видно, хоть жалость твою, но он заслужил. А я ведь и жалости не стою». Леся вдруг бросила на него строгий взгляд – светлые брови сдвинулись, она приподняла руку и потянулась к его лицу: из ладони заструился мягкий, золотистый свет. Вокруг распространился запах свежести, словно на улице прошла гроза с ливнем и кто-то распахнул окно... Только тогда стало понятно, какая духота стояла в помещении. Леся притронулась к его виску кончиками пальцев, и в тот же миг мир вокруг него мягко, хрупко раскололся, как тонкий утренний ледок под мыском сапога: Ольгерд закрыл глаза, расслабился и сразу затих. Больше он не чувствовал ни боли, ни жара, ни страха.***
— Ни дня без происшествий на этом вашем севере. Просто не даёте заскучать! Геральта под конвоем проводили на верхний этаж дворца, к одной из множества роскошных, инкрустированных дверей, а затем в просторную, светлую комнату, которая скрывалась за ней. Помимо немногочисленного, но бессовестно богатого убранства, внутри стоял длинный массивный стол, во главе которого, на роскошном резном кресле, восседал его превосходительство, генерал Морвран Воорхис. Как всегда одетый в чёрное, он, однако, сменил военное облачение за ненадобностью, и в этот раз выглядел как обычный нильфгаардский вельможа: чёрный, богато расшитый серебром дублет, парадные штаны и сапоги – как всегда, всё без излишних украшений, но из таких дорогих материалов, что только глупец упрекнул бы подобный наряд в скромности. Увидев ведьмака и удивление на его бледном лице, Морвран широко улыбнулся, что было редкостью для нильфгаардской знати. Однако, Воорхис среди прочих знатных нильфов всегда был свободнее в обращении с чужеземцами. Узнав старого знакомого, Геральт почувствовал некоторое облегчение. Нильфгаардец махнул рукой и сопровождавшие его люди, отдав честь генералу, скрылись за дверью. — Не стой, Геральт, садись. - Предложил Морвран, показав ладонью в перстнях на ближайший из пустующих стульев по правую руку от себя. — Не ожидал увидеть тебя здесь, генерал, - признался Геральт, сев за стол и даже улыбнувшись. — Уже почти император, - вполголоса поправил мужчина, опершись на один из подлокотников. Ведьмак только удивлённо приподнял брови, как бы задав немой вопрос. Морвран пожал плечами: — Цирилла... Я хотел сказать, дочь императора отказалась от трона, как тебе известно. В связи с этим, Торговая Корпорация потребовала назвать преемника, - он многозначительно показал на золотую цепь с отличительным знаком, неизменно висящую у него на груди, - так что все сложилось… более-менее удачно. Для всех. На миг тень задумчивости легла на бледноватое лицо Воорхиса, а взгляд стал отстранённым, но он быстро опомнился, вновь дружелюбно улыбнувшись ведьмаку. — Что ж, могу только поздравить. - Неуверенно улыбнулся ведьмак в ответ, и тут же перешёл к делу. - Это, кстати, очень удачно, что мы встретились именно сейчас... — Да, да. Я понимаю, о чём ты, - покивал Морвран, - сам я только что узнал, не то бы ты так долго в допросной комнате не сидел… Не обессудь: сплетни во дворце хотя и быстро разносятся, но мне в последние месяцы и зевнуть бывает некогда... Однако, как я слышал, ты порешил где-то под Вызимой аж тридцать человек, да среди них какого-то реданского рыцаря? Геральт устало вздохнул, прикрывая глаза и собираясь с духом, чтобы начать рассказ с самого начала, но ему не пришлось. Морвран неожиданно рассмеялся, махнув рукой: — Успокойся, ведьмак! Я ведь понимаю, что всё это сплетни. При всём уважении к тебе, тридцать человек на одного, который победил – это уже просто байки. Но объясни мне вкратце, что там случилось? Геральт, не вдаваясь в подробности, пересказал, что случилось, когда он и Ольгерд приехали в Глушицы, как должны были разъехаться каждый по своим делам, и чем всё завершилось. — …Ясно. Ла Шоре так и не унялся, - потерев подбородок пальцами, задумчиво ответил Морвран. — Так ты знаешь, что за счёты между ними?.. — Как я могу не знать? – Искренне удивился нильфгаардец. – Сюзерен обязан понимать тонкости взаимоотношений между своими вассалами. Иначе как ими управлять?.. Это моя жизнь, Геральт – положение обязывает разбираться в этом змеином гнезде. - Морвран улыбнулся, заметив усмешку ведьмака, и продолжил уже серьёзнее. - С северным дворянством, конечно, будет непросто, ведь пока это были разные королевства, там на протяжении многих лет знатные семьи наживали себе кровных врагов среди соседей... Некоторые, наверное, уж не вспомнят, почему должны друг другу мстить, но от мести не откажутся – дело чести, сам понимаешь. — Понимаю, - кивнул Геральт. — Земли Ла Шоре располагаются как раз в приграничной зоне, - продолжал Воорхис, - и лет десять назад, там, с лёгкой руки короля, распрекрасно резвились реданские раубриттеры, и Эвереки в том числе: сперва, насколько мне известно, некий Богумил фон Эверек, а потом и его сыновья – Ольгерд и Витольд... Ну и чудные же имена у северян. - Покачал головой Воорхис, продолжая. - Это, конечно только те, кто имел личные счёты с Мишелем Ла Шоре, который намедни почил… А началось всё ещё при Вриданке Эльфе, должно быть. Словом, не удивительно, что старый темерец мечтал отомстить. Но слава о роде Эвереков гремит далеко на севере, особенно о некой Вольной Реданской Компании, которая наводила ужас на многих дворян в этих краях, да и не только в этих. Потому-то Ла Шоре и не решался сам нападать в открытую. Но не мог он, видно, усидеть на месте, когда услышал, что Эверек опять объявился в Темерии... Хотя он, право, провёл Ла Шоре, как мышь кота – пронёсся стрелой прямо до Элландера и остановился в святилище... Не знаешь, что он там забыл? —... Замаливал грехи, - Геральт фальшиво улыбнулся, потому что в целом говорил правду, но понимал, что ему ни за что не поверят. Воорхис на это только удивлённо поднял брови, хмыкнул, но комментировать не стал. — Словом, Ла Шоре использовал свой шанс, но удача ему не улыбнулась, - подвёл итог Воорхис, - хотя, насколько я понял, он был недалёк от своей цели?.. — Не совсем он, - покачал головой ведьмак, - удача была на стороне Эверека, в честном бою он убил бы соперника. Но парнишка конюх успел ранить Ольгерда в ногу, лишив возможности сражаться на равных. — Вот так храбрость, - покачал головой нильфгаардец, - как он только напасть решился, этот конюх... — Долгая история, - нетерпеливо прервал его Геральт, напряжённо посмотрев на Морврана, - комендант сказал мне, что дела у Эверека неважные. Скажи, ты не знаешь, что с ним? Он ещё жив? Воорхис почти виновато пожал плечами: — Ничего не могу тебе сказать. Я только услышал, что ты здесь, и что ты в шаге от темницы, и велел тащить тебя сюда, подальше от этих бюрократов... Это твой друг? «Да хер его знает. – озадаченно подумал ведьмак. - Если определять дружбу степенью неприятностей, в которые тебя может втравить другой человек, то да – друг. В конце концов, дружба с Лютиком выглядит примерно так же: пиво, карты, разговоры у костра и путешествия через весь свет... И обязательно какая-нибудь кутерьма, из которой потом думай, как выбираться…» — Да, друг, - вздохнул ведьмак. — Пошлю сейчас кого-нибудь узнать. Если жив, то сделаю всё от меня зависящее... — Благодарю. —... Но если нет? Геральт не сразу ответил, размышляя: торопиться ему было уже некуда – во вчерашней свалке его успели не серьёзно, но ощутимо ранить, и нужно было время, чтобы подлечиться, так что ни о каком заказе речь уже не шла. — Тогда надо будет отвезти его тело домой, - негромко проговорил он наконец. — В поместье? — Да, в Драконью долину. Там, в резиденции, находится фамильный склеп Эвереков. Будет лучше, если Ольгерда положат рядом с его семьёй. И... думаю, мне стоит при этом присутствовать. — Разумеется, - кивнул Морвран, без улыбки, отстранённо глядя куда-то вниз, - я понимаю: мне не раз доводилось хоронить павших товарищей. Геральт молча кивнул, не видя нужды пояснять подробности генералу: о том, что поместье Эвереков пользовалось дурной славой, и не зря, и что призраки в том склепе тоже не всегда спят спокойно… не говоря уж о том, что и дух Ирис всё ещё отчасти присутствовал там. Геральт и сам не знал, чего можно было бы ожидать от этого места, некогда долгое время концентрировавшего в себе дурную энергию, в случае смерти последнего в роду. Случись такое, он был бы нужен там не столько как товарищ, сколько как ведьмак. А вот о товарищах, как раз, не стоило беспокоиться – несмотря на то, что Эверек за жизнь совершил мало хорошего, всё равно нашлись бы люди, готовые сказать о нём доброе слово: если не все, то большинство Кабанов любили своего атамана настолько, что готовы были целовать землю, по которой он ходил. И всё-таки, зная историю Ольгерда и то, что чувство вины преследовало его неотступно, Геральт не был уверен, что реданец точно упокоится с миром. — Стража, - Морвран лишь повысил голос, но задумавшийся ведьмак невольно вздрогнул. В дверях тотчас появился караульный, - пошлите кого нибудь узнать, в каком состоянии тот реданец, которого привезли сегодня утром. И пусть нам принесут что-нибудь поесть. Нильф быстро скрылся за дверью, и ведьмак вновь серьёзно посмотрел на Воорхиса. — Есть ещё одно дело... — Слушаю? — Если всё-таки он выживет, как быть с этой резнёй?.. — Успокойся, Геральт! - Махнул рукой Воорхис, поморщившись. - О чём ты говоришь. Мне было бы довольно и твоего слова, но я и без того вижу, что произошло – двенадцать человек на двоих, на чужой земле, да ещё и ночью… это уже похоже на кровавую баню, и месть не оправдывает Ла Шоре. Проще говоря: на вас напали, вы защищались... К слову, а в честь чего это Эверек из святилища опять решил вернуться домой? Геральт рассказал, что Ольгерд уехал в поместье для того, чтобы принести присягу, вызванный якобы требованием нового нильфгаардского наместника. Упомянул он и о ложном письме, и о поддельной печати. — Собачий сын, - мрачно фыркнул Морвран, - надо же было такое придумать. Если бы всё вскрылось, за подделку государственных бумаг Ла Шоре ждала бы дыба. И правда, жажда мести иногда лишает разума. Тогда тем более вины на вас нет... Можно будет только поздравить Эверека с тем, что на одного врага у него стало меньше. — Но у Ла Шоре наверняка есть наследники? - Заметил ведьмак. — Есть, но им такого своеволия не видать. - Неожиданно твёрдо ответил нильфгаардец. - Север теперь тоже часть империи. Дворянам придётся зарыть мечи войны... Или зароют уже их самих. Геральт усмехнулся, когда дверь вдруг отворилась, впуская внутрь нескольких слуг с подносами еды и питья. Следом за ними неспешно вошла медичка – средних лет женщина со строгим лицом, в форме сестры милосердия неизменно чёрного цвета. Она остановилась на почтительном расстоянии и дождалась, пока другие слуги выйдут. — Госпожа аэп Нынд, вы с добрыми вестями? - Улыбнулся Морвран лекарке. Та поклонилась, соблюдая этикет и встала прямо: — Вести могли бы быть и добрее, господин Воорхис, - сухо заметила женщина, - но я могу вас успокоить: состояние господина фон Эверека тяжёлое, но смерть ему уже не грозит. Хорошо, что вы вызвали нас к раненому – как раз вовремя: к счастью, мы успели прибегнуть к помощи придворной чародейки и остановить сепсис. Теперь ему необходимо восстановиться после кровопотери и дождаться, пока затянется рана, но это дело времени. Господин фон Эверек будет жить... И его ногу тоже удалось спасти. Ведьмак, слушая медичку, понял, что даже не подумал, что реданцу для сохранения жизни могли бы отнять пострадавшую конечность, но услышав о придворной чародейке, на какое-то время он и вовсе позабыл, как думать. — Отличные новости! Благодарю, госпожа аэп Нынд, вы, как всегда, сотворили чудо. Медичка вновь церемонно поклонилась и степенно вышла за дверь. Морвран взял с подноса кубок вина и жестом предложил ведьмаку присоединиться. — Ну, зная таланты госпожи аэп Нынд и нашей чародейки, реданский атаман может считать сегодняшний день вторым днём рождения. Выпьем за здоровье твоего друга, Геральт! «Ольгерд, должно быть, может праздновать эти «вторые» дни рождения каждый день года, а в некоторые дни и не по разу», - промелькнуло в голове Геральта. Однако вслух ведьмак ничего не сказал, молча присоединившись к тосту. После завтрака Морвран рассказал, что уже распорядился выделить ведьмаку отдельные покои во дворце и, несмотря на то, что спешил по важным делам, вызвался проводить его, поскольку направлялся в ту же сторону. По дороге нильфгаардец почти не говорил, но иногда бросал косые взгляды на ведьмака, словно хотел о чём-то спросить, но не решался. Наконец, когда они спустились на этаж, где Геральту выделили комнату, генерал придержал шаг и вполголоса обратился к нему: — Геральт, я хотел бы спросить тебя кое-о чём. — Слушаю? — Возможно, хоть ты слышал... Где сейчас госпожа Цирилла? Услышав вопрос, Геральт старался сдержаться, как мог, но губы против воли сложились в ироничную усмешку. Конечно, Воорхис это заметил, и напустил на себя как можно более скучающий вид – пожалуй, даже перестарался. — Не надо таких улыбок, прошу тебя, - недовольно протянул он, глядя теперь только вперёд,- я спрашиваю потому, что она всё ещё может передумать и занять своё место на троне. Дело исключительно в этом. — Ну да, - вдруг развеселился ведьмак, - а подле императрицы всегда должен быть император, да?.. Что это у тебя с лицом? Ты, часом, не болен? Зарделся, как от жара. — Что за вздор. Послушай, Геральт, я ведь сегодня выручил тебя, - проворчал нильфгаардец, - ты можешь перестать упражняться в остроумии и просто ответить на вопрос, хотя бы из чувства благодарности? Геральт фыркнул, покачав головой, и когда они, наконец, остановились возле двери, ответил вполголоса: — Последний раз я слышал, что она была где-то в окрестностях Каэдвена – убивала для местного князька грифона. Это было где-то с месяц назад. — Вот как, - Морвран задумчиво почесал щёку и, приподняв брови, как можно более прохладно ответил, - ну, если ваши дороги вдруг пересекутся, можешь передать ей, что предложение императора всё ещё в силе. — Прежнего императора, или нового? - Не сдержался Геральт, ухмыляясь. — Великое Солнце, молчи, ведьмак, - закрыв глаза, выдохнул генерал, - ладно, отдыхай, Геральт. Ещё увидимся – твой друг вряд ли скоро встанет на ноги... Во всех смыслах. Впрочем, надобность хоронить его отпала... Куда ты собираешься, в таком случае? — С твоего позволения, останусь пока что в Вызиме: мне самому вчера малость досталось, староват я для таких приключений. — Так что же ты молчишь? Покажись лекарю... — Сперва отдохну. — Дело твоё... Словом, чувствуй себя как дома, Белый Волк. Спрашивай, что бы ни понадобилось. Ну, более не могу говорить – дела торопят. Будь здоров... — Стой, погоди... Ведьмак успел перехватить развернувшегося было нильфгаардца за локоть, и спросил полушёпотом, едва шевеля губами: — Скажи и ты мне... Та чародейка, что при дворе сейчас... Это?.. — Радэ аэп Дыгвин, - покачал головой Морвран, и Геральту почудилось сочувствие в его голосе, - это обычная нильфгаардская чародейка, её имя тебе ни о чём не скажет. — Ясно. Спасибо за ответ, - спокойным тоном ответил Геральт. Чересчур спокойным. — Погоди, ведьмак... Я понимаю, это не слишком тактично... Но ты ведь спрашиваешь о?.. — Йеннефер. — Я так и понял, - будто с облегчением улыбнулся Морвран, - я слышал о ней. Не так давно она проезжала мимо Вызимы. Остановилась ненадолго, в городе, но позже отправилась на запад. Ведьмак, глядя вниз, едва улыбнулся краями губ и благодарно кивнул, подняв взгляд на Воорхиса. Тот, подмигнув ему, поспешил, наконец, по своим делам. Войдя в просторные покои, Геральт нашёл в себе силы лишь на то, чтобы разуться, и, упав на разостланную пуховую перину, лицом в подушку, не успел даже порадоваться тому, насколько хорошо лежалось в настоящей кровати – тут же заснул, как убитый, чувствуя, что с плеч свалился тяжёлый груз.