По обе стороны

      В себя Маринетт пришла резко, словно кто-то свыше приказал ей открыть веки. Но разглядеть обстановку вокруг и понять, где она очутилась, не удавалось. Глаза не видели ничего кроме всепоглощающей темноты. На пару секунд Маринетт показалось, что она умерла, но приступ тошноты, въедливая головная боль и ломота в каждой мышце быстро вернули её в реальность. Вряд ли бы на том свете она чувствовала себя настолько мерзко, разве что её непутёвая душа прогнила настолько глубоко, что теперь горела в аду. Но нет. Гулкие и чересчур болезненные удары сердца о грудную клетку наглядно доказывали – она жива, и страдания ещё впереди.       Понять, сколько времени она провалялась без сознания, возможным не представлялось. Пару часов, сутки, несколько дней? Голода Маринетт не чувствовала, а вот от жажды хотелось выть. Пересохшие губы слипались. Дышать спёртым воздухом становилось невыносимо. Кое-как присев, Маринетт принялась хлопать ладонями по полу в надежде обнаружить хоть что-нибудь, что приблизило бы её к спасению. Но тщетно. Она попыталась подползти к стене, чтобы хотя бы примерно определить размеры комнаты и найти дверь, но каждое движение тянуло из неё последние силы. Сдавшись, она снова легла на холодный пол, но плакать себе не позволила.       Счёт времени Маринетт потеряла быстро. Сначала она просто разглядывала темноту перед собой, потом пыталась успокоить себя воспоминаниями, а когда поняла, что перебирание моментов прошлого делают лишь хуже, начала считать секунды, но сбилась, едва перевалив за тысячный рубеж. Начинать заново показалось ей бессмысленной, если не абсурдной, идеей. В сознании уже против воли вспыхивали разрозненные образы: затяжные посиделки с Альей, медленный танец с Адрианом, концерты на «Либерти». Мозг, казалось, уже откровенно издевался, выдавая на редкость реалистичные картинки. Не воспоминания даже – галлюцинации. Мысль о смерти уже не прошибала током и казалась всё более заманчивой. Разве что было жаль родителей.       Но тоскливые размышления завладеть разумом целиком не успели. Слух уловил звуки открывшейся металлической двери. Ничем иным протяжный скрип и щелчок быть не могли. Маринетт встрепенулась, села, подтянула колени к груди и завертела головой, пытаясь найти источник шума. Звуки подарили новую надежду узнать личность похитительницы и её планы.       Луч фонарика разрезал кромешную тьму. Маринетт от непривычной яркости сощурилась, но заставила себя разлепить веки. Первые мгновения глаза непроизвольно наполнялись слезами, но упорство вознаградилось. Взгляд выцепил чуть размытый и двоящийся женский силуэт. Маринетт вздрогнула от воцарившейся в комнате ауры опасности, но пересилила себя и продолжила вглядываться. И зрение, и разум могли обманывать, но внутреннее чутьё билось в истерике. Вошедшую девушку Маринетт знала, причём очень давно. И, к своему глубочайшему сожалению, радостной эту встречу она назвать никак не могла.       Перед взором предстала Лила Росси. Только выглядела она не такой, какой Маринетт её помнила. Вместо копны каштановых волос красовалась дерзкая стрижка, вместо привычного яркого наряда – невзрачный тёмный. Неизменным осталось одно – гадкая улыбка, выдававшая с потрохами всю подлость натуры.       – Ну, здравствуй, Леди Баг. Или с недавних пор ты носишь иное имя?       Лила процокала каблуками, обходя комнату по периметру, остановилась в метре от жертвы и направила луч фонарика прямиком ей в лицо. Маринетт вынужденно прикрыла лицо ладонями.       – Я не она. И не была ей никогда.       Пришлось солгать в очередной раз, вновь убеждая себя, что это ложь во спасение. Но на Лилу такие фокусы впечатления не производили. Кому, как не ей – искусной обманщице со стажем – не распознать первые аккорды откровенного вранья?       – Умоляю тебя, – Лила наигранно цокнула языком. – Давай оставим этот спектакль для менее искушённого зрителя. А сейчас поговорим по душам.       – Что-то не слишком обстановка располагает.       – Тогда в твоих интересах поведать мне кое-что, – Лила присела на корточки возле Маринетт. – А после я тебя отпущу.       – И я должна тебе поверить?       – У тебя нет выбора.       Голос Лилы с каждым произнесённым словом становился всё отчуждённее и злее. Она казалась не просто разгневанной, а совершенно невменяемой. Маринетт была уверена – одна лишняя фраза, и Лила вытащит откуда-то из складок одежды нож и тут же приставит лезвие к её горлу. Но причины откровенной ненависти таились где-то в глубине потерянной души Росси. Впрочем, Лила в ответ на смятение поспешила внести ясность.       – Думаешь, заняла моё место, и это сойдёт тебе с рук? Наивная!       – Не понимаю…       – Перестань прикидываться невинной дурочкой!       Лила в одно мгновение окончательно вышла из себя и влепила Маринетт звонкую пощёчину, но и этого ей показалось мало. Не дожидаясь, когда жертва оправится от удара, она стянула её волосы на затылке, вынуждая запрокинуть голову назад. Маринетт заскулила.       – Всю свою жизнь, – продолжала шипеть Лила, – ты только и делала, что надувала губки и хлопала ресницами. И получала всё самое лучшее просто так. Сильнейший камень чудес твой. Завидный холостяк Парижа тоже твой. А тебе всё мало! Так пожинай плоды своих неуёмных аппетитов?       – Что ты несёшь? Ты бредишь!       Маринетт попыталась дёрнуться, но ослабевшее тело не слушалось. Рывок вышел слабым и вызвал лишь очередную злорадную ухмылку на лице Лилы.       – Я лишь открываю тебе глаза на происходящее. Раз ты утверждаешь, что ничего не понимаешь.       – Сумасшедшая!       – Не в твоих интересах сейчас мне дерзить, – Лила сильнее стянула волосы своей пленницы и расплылась в ядовитой улыбке, видя отражение боли на миловидном лице.       – Что ты хочешь от меня? Зачем держишь меня здесь?       – Как много вопросов…       Лила упивалась страданиями Маринетт и откровенно тянула время, не спеша раскрывать карты. Игралась как кошка с пойманной мышью: то ослабляла хватку, даря мнимое ощущение свободы, то вновь силой вонзалась острыми ногтями в затылок, напоминая, что она здесь хозяйка положения.       – Дай мне, – Маринетт всхлипнула от очередного рывка за волосы, – хоть один ответ.       – Нет, дорогая, – Лила сместила ладонь вперёд и силой сжала подбородок пленницы. – Это ты сейчас будешь отвечать на вопросы. Поняла?       Маринетт молчала, и это выводило Лилу из себя. Слишком много времени она потратила на слежку. Слишком часто слышала отказы от Габриэля. Вгрызалась в шанс зацепиться в его окружении и стать не только любовницей, но и союзницей, получить на постоянную основу камень чудес и доказать Парижу своё могущество. Удача от Лилы уже давно отвернулась, но ей никто не запрещал расчехлять арсенал запрещённых приёмов. Честностью и порядочностью она никогда не отличалась, а ещё искренне желала, чтобы соперница, так легко занявшая её место возле Габриэля Агреста и лишившая её всяческих перспектив, мучилась.       Несколько недель вынашиваемый в голове и выверенный до мелочей план нигде не дал сбоя. Маринетт Дюпен-Чен угодила прямиком в безжалостные руки Лилы и теперь имела в распоряжении два варианта: молить о пощаде и надеяться на чудо или собрать воедино последние крохи сил и попробовать побороться. Но обстоятельства складывались против Маринетт и её желания вырваться на волю. В луче фонарика – единственного источника света – она видела лишь ухмылку на лице соперницы. Разглядеть, где выход, не удавалось. Она вспомнила, что в момент похищения от дома Агрестов её руки оказались принудительно связаны за спиной. Сейчас она могла шевелить ими, но как преимущество мнимую свободу не рассматривала. Лила крепко держала её за край челюсти, норовя соскользнуть ниже к шее. Ещё был вариант пнуть ногой вслепую, но Маринетт опасалась потерять шаткое равновесие и окончательно разозлить похитительницу. Пришлось избрать иную тактику действий – сделать вид, что готова пойти на контакт.       – Где гарантии, что ты отпустишь меня, когда получишь желаемое?       – Ты не в том положении, чтобы требовать гарантий!       Маринетт почувствовала удар по коленям. Ноги подкосились. Она бы распласталась по полу, если бы не вцепилась в предплечье Лилы, но та быстро сбросила с себя чужие руки.       – Слушай и запоминай! Первое, что мне нужно – твоё исчезновение. И я даю тебе шанс уехать самой. Не просто держаться подальше от Габриэля, а покинуть Париж.       Осознавать, что её порыв и патологическая привязанность к Агресту-старшему и привела Маринетт сюда, было неприятно. Единственное, что радовало, – полное игнорирование Лилой возвращения Кота Нуара. Она понимала, что любая просьба, связанная с Адрианом, окончательно выбьет её из колеи. Но, к счастью, отец интересовал Лилу гораздо больше, нежели сын.       Маринетт мысленно прикинула шансы на успешное освобождение. Гарантий, что Росси станет держать слово, не было никаких, но возможность сохранить жизнь держала на плаву.       – Допустим, я уеду сразу, как выйду отсюда, – Маринетт больше не пыталась высвободиться, а покорно ждала своей участи. – Вряд ли ты затащила меня в своё логово, чтобы отвадить от понравившегося мужчины. Что ещё?       – Ты расскажешь, кому отдала камень чудес.       Маринетт, несмотря на боль и усталость, прыснула. Если бы не жажда и головокружение, то она и вовсе позволила бы себе рассмеялся в голос.       – Какой от этого толк? Серьги сменили уже трёх владельцев, и мы обе понимаем, что это не финал.       – Я ждала чёткого ответа, а не бессмысленных философских рассуждений!       Лила, что на пару мгновений смягчилась, снова стиснула пальцы, до синяков сжимая подбородок и шею. Злилась. Маринетт, имевшая в распоряжении не больше нескольких минут, принялась усиленно копаться в памяти и, сочтя раскрытие личности подруги безопасным, заговорила.       – Алье Сезар.       Она ничем не рисковала. Триумфальный выход Скарабеллы запомнился многим. Лила сенсацию точно не упустила. Габриэль в своё время Алью рассекретил. Огласке свои знания он не предавал, но Росси слыла любительницей выведывать чужие секреты. Могла и разнюхать.       – После Сезар!       Лила взревела, мгновенно выдав истинную реакцию, не скрытую под маской. Маринетт не молчала, поддерживала диалог, но к разгадкам её не приближала. А рассчитывала Лила на лёгкую победу.       – Дальнейшая судьба камня чудес мне неизвестна.       Маринетт старательно сохраняла самообладание, но Лилу её стойкость лишь раздражала. Если уж серьги в итоге не попадут в её руки, она предпочла бы смотреть, как пленница корчится от боли. Не сумев подавить очередную вспышку ярости, она замахнулась рукой, в которой сжимала фонарик. Маринетт от удара скрипнула зубами.       – Не смей мне врать! – выкрикнула Лила и нанесла следующий удар, теперь уже не наобум, а целясь в макушку. – Не смей!       – Из нас двоих только ты имеешь привычку врать.       – Тебе не кажется, что ты слишком уж смелая, а?       Ничего ответить Маринетт не успела – оказалась прижатой щекой к холодному полу. Подняться не получалось. Лила, опасаясь, что не удержит жертву руками, взгромоздилась на неё верхом и снова рванула за волосы. Маринетт судорожно вдохнула, неудачно сглотнула скопившуюся во рту слюну, подавилась, закашлялась, чем ещё сильнее разозлила соперницу.       – Отпу… отпусти… – только и смогла проскулить Маринетт.       Иллюзия возможности вырваться из заточения развеялась, оставляя после себя горькое послевкусие разочарования и полное нежелание бороться дальше. А Лила вошла в раж и теперь изо всех сил хлестала Маринетт по лицу. Если бы в комнате зажёгся свет, она увидела бы, что пол обагрился липкими каплями крови.       – У кого сейчас серьги? – Лила впилась ногтями в кожу на плече. – Ну же! Думай!       Ответить Маринетт не могла физически. Резервных сил организма хватало лишь на редкие вдохи. Её мутило. Звуки долетали будто из-за густой пелены. Но Лилу пограничное состояние пленницы не смущало нисколько.       – Не… – Маринетт чудом выхватила глоток воздуха, – …знаю…       – Знаешь! – настаивала на своём Лила. – Вспоминай, с кем контактировала Сезар, кому доверяла, к кому могла обратиться за помощью.       Мысли неслись с бешеной скоростью, но Маринетт держала рот на замке. Цепочка с подачи мучительницы наконец начала складываться. Алья явно общалась с Лукой после его возвращения, раз уж им двоим пришла в головы идея наблюдать за её окнами. Лука, в свою очередь, был застукан в компании Аликс, и на дружескую поддержку их уединение походило мало. Для Кюбдэль спрятаться где-то между временами и хранить камень чудес в прошлом или будущем вовсе не было проблемой. Так не она ли и противостояла Энеис, защищая Париж от новых разрушений?       «Ох, чёрт. Молчи, Маринетт, только молчи».       Лилу молчание не устраивало. Следующий удар Маринетт получила чем-то твёрдым и острым – разглядеть в темноте не получалось. Фонарик озверевшая Лила отбросила в сторону.       – Ты всё мне расскажешь!       Росси заходилась в яростном припадке и, казалось, черпала силы из воздуха. Выдавало её усталость лишь тяжёлое дыхание, что так и норовило сбиться.       – Тебе всё равно не совладать с той силой, что дарует камень чудес, – выдавила из себя Маринетт, уже не закрываясь от ударов.       – Это мне и не нужно, – парировала Лила. – Мне достаточно уничтожить его. И равновесие покачнётся. Мир изменится.       От следующего удара потемнело в глазах. Лила уже не ждала ответов, а выплёскивала ненависть, что переполняла её. Остановить её смог только внезапный шум за спиной. Среагировали на звуки обе, но по-разному. Лила соскочила с жертвы, но продолжала её придерживать, Маринетт заторможено повернула голову. Не прошло и мгновения, как громкий хлопок резанул по ушам, а в воздух поднялся столб пыли. В комнату наконец проник свет, но разглядеть очертания предметов Маринетт до сих пор не удавалось. Она лишь дёрнулась в сторону светлого размытого пятна.       – Вы пожалеете! – взвизгнула Лила. – Вы оба!       Подумать о незваных спасителях Маринетт не успела. Чьи-то руки подхватили её обессиленное тело и понесли к свету. Понимая, что окончательно отключится с секунды на секунду, она попыталась разлепить веки, но потерпела очередной крах. Дальнейшее развитие событий так и осталось для неё за завесой тайны.       Способность понимать, что происходит вернулось, когда Маринетт уже лежала не на холодном полу, а на мягком диване. Её голова покоилась на подушке. Рядом кто-то сидел. Мужчина. Она хотела приподняться и поблагодарить, но первое же движение отозвалось глухой болью в висках.       – Не шевелись. Врачи скоро будут.       Маринетт не поверила собственным ушам и сочла родной голос галлюцинацией. В тот факт, что Адриан мог броситься ей на выручку, рискуя собой, уже зная о её связи с его отцом, в голове не укладывался. Скорее верилось, что рядом с ней всего лишь жалостливый незнакомец.       – Где я? – прошептала Маринетт.       – Не важно. Но скоро будешь дома.       Говорил определённо Адриан. Сколько бы дней Маринетт ни провела без сознания, сколько бы ударов по голове ни получила, она не спутала бы его голос ни с чьим другим. Но думать о готовности Адриана следовать за ней было некогда. Неугомонная Лила плевалась ругательствами, шипела и извивалась, пытаясь вырваться из стальной хватки второго прибывшего мужчины – Габриэля.       – Пусти! Ты выжил из ума!       – Из всех присутствующих только ты ведёшь себя как сумасшедшая, – прохрипел в ответ Габриэль, сильнее стискивая Лилу за плечи.       – И что ты со мной сделаешь? В психушку запечатаешь?       – Сдам в полицию.       Габриэль сохранял поразительное хладнокровие, словно никогда и не делил постель с Росси, что теперь точно рыба, выброшенная волной на берег, трепыхалась в его руках. Он мог задушить её, мог связать и бросить умирать в подвале, где полчаса назад они обнаружили Маринетт, мог сжечь весь дом и заодно скрыть улики, но счёл смерть слишком лёгким наказанием.       – Она не сделает тебя счастливым… – Лила, знавшая о слабости, что бывший любовник питал к Маринетт, давила на больное. – А вот в могилу сведёт запросто!       – А кто по-твоему сделает меня счастливым? – Габриэль сильнее сдавил её шею. – Ты?       Лила клацнула зубами и остервенело впилась в мужскую руку.       – Сука!       Габриэль, взревев от укуса, резко рванул её тело вправо. Что-то хрустнуло. Лила обмякла и повалилась на пол. Маринетт от омерзительного зрелища не смогла сдержать рвотный позыв.       – Маринетт!       Габриэль, грубо отпихнув Лилу ногой, рванул к дивану. Адриан вынужденно посторонился, безмолвно соглашаясь с авторитетом отца. Но отрицать, что вся сложившаяся ситуация его напрягает, он не мог.       – Ты… – он бросил на отца короткий взгляд, – убил её?       – Теперь все смерти на моей совести? – Габриэль обхватил ладонями бледное лицо Маринетт и отвечал, глядя не на сына, а на неё. – Нет. Максимум челюсть свернул. Очнётся.       Маринетт попыталась сесть, но Габриэль её остановил, мягко коснувшись ключицы. Выглядела она далеко не лучшим образом и явно нуждалась в помощи. Волосы спутались, на губах запеклась кровь, ладони мелко дрожали. И Габриэль понимал, что в случившемся виноват лишь он. Ему стоило как минимум убедиться, что обиженная Лила не точила на Маринетт зуб, и как максимум, лично держать саму Дюпен-Чен в поле зрения и не отпускать из особняка. Глядишь, и не пришлось бы сейчас нервничать в ожидании врачей.       – Выйди на крыльцо, – Габриэль по привычке заговорил с Адрианом в приказном тоне. – Скорая должна уже приехать.       Адриан, смахнув со лба капли пота, медленно поплёлся к выходу. Подчиняться отцу он не хотел и с радостью бы остался рядом с Маринетт, но она с каждой минутой слабела и нуждалась в осмотре. Вид крови его не смущал, но профессиональными знаниями он не обладал и был растерян и напуган. Габриэль же оставался собранным. Если кто и должен был следить за состоянием Маринетт, чтобы предотвратить беду, так это он.       Но пройти Адриан успел лишь пару метров. Его остановил надрывный крик Лилы – крик человека, которому нечего терять. Он обернулся, медленно, так, словно боялся увидеть нечто пугающее. Взгляд упёрся даже не в обезумевшее лицо, а прямиком в вытянутую руку, сжимавшую пистолет. Времени раздумывать, где Лила раздобыла оружие и почему быстро пришла в себя, не было.       – Маринетт! Отец! Берегитесь! Она…       Закончить фразу Адриан не успел. Его перебила Лила.       – Зря вы… – она с трудом перевела дыхание, – это затеяли. Зря…       – Нет! – взревел Адриан.       Дальнейшее напоминало оживший дурной сон. Адриан бросился к лежащей Лиле и силой прижал её голову к полу, но выбить пистолет из хватких пальцев не смог. Он видел – целилась она в Маринетт. И вряд ли бы промахнулась. Уж слишком лёгкой добычей была лежащая почти без сознания девушка.       Избежать выстрела не удалось, но отчаянный прыжок Адриана изменил траекторию полёта пули. Лила видела, что Маринетт осталась невредимой, но ослабла и выронила пистолет. Сил на второй выстрел не осталось. Адриан облегчённо выдохнул, сочтя свою миссию исполненной, но сбивчивый шёпот Маринетт вновь заставил его собраться.       – Адри… Адриан… Габриэль… Нет…       Руки Маринетт пытались поймать оседающего на пол Габриэля. Адриан, забрав пистолет, подбежал ближе, но понял, что всё самое страшное уже случилось. По безупречно белой ткани рубашки расплывалось алое пятно. Пуля, насквозь пробившая грудь отца, завязла где-то в обивке мебели.       – Врача… Ему…       Обрывистый шёпот Маринетт быстро привёл Адриана в чувство. Наплевав на Лилу, что после выстрела в сознание так и не пришла, он перекинул висящую плетью руку отца через плечо, поднялся на ноги и, стараясь не потерять равновесие, направился к выходу – к спасительной карете скорой помощи. Маринетт шагала сама. Медленно, опираясь на стены и периодически спотыкаясь, видя перед глазами лишь спины мужчин, что вытащили её из передряги, и молясь, чтобы ранение Габриэля не оказалось смертельным.       Надеялся на чудо и Адриан. Уложив отца на носилки и плюхнувшись на сиденье возле Маринетт, он уже не мог отмахиваться от размышлений. Машина мчалась под вой сирены, вынуждая других водителей освобождать полосу. Столь же стремительными стали и мысли Адриана. Он уверовал, что отец заслужил одиночество, боль и порицание. Заслужил гнев и немилость. Заслужил вечные скитания в надежде обрести себя настоящего. Но не смерть. Не сейчас, не сегодня, не на глазах Маринетт. Сама она за весь путь до больницы проронила не больше пары слов.       Габриэля сразу увезли в операционную. Адриан настаивал на госпитализации Маринетт, но она, после осмотра и ударной дозы обезболивающего, предпочла расположиться в больничном коридоре, ожидая вердикта врачей, что вот уже два часа к ряду колдовали над Габриэлем.       – Он выкарабкается… Должен выкарабкаться…       Маринетт не понимала, кого успокаивала дежурными словами – саму себя или шатающегося по небольшому закутку Адриана. Казалось бы, они знали личности друг друга, знали врага в лицо, знали разлучника, виновника всех их бед. Но устраивать пляски на костях казалось низостью. Уставшего на вид врача они оба встретили с проблесками робкой надежды в глазах.       – Вы прибыли с месье Агрестом? – мужчина в белом халате обратился к Адриану.       – Д-да, – он кивнул, для смелости сжав ладонь Маринетт. – Я… его племянник, – пришлось добавить следом, раз уж для общественности Адриан Агрест считался трагически погибшим.       – Пуля прошла навылет, – врач проглотил ложь, поправил очки и заговорил, – в паре миллиметров от сердца. Повреждены кости, сосуды, лёгкое. Мы сделали всё возможное.       – Он… он…       Адриан почувствовал, что стремительно теряет силы и к собственному удивлению пожалел, что не он закрыл своим телом Маринетт, не он угодил на операционный стол, не он балансировал сейчас на грани жизни и смерти.       – Состояние крайне тяжёлое. Прогнозов, к сожалению, мы дать не можем. Его жизнь поддерживают аппараты.       – Что мы можем сделать? – теперь уже Маринетт сильнее стиснула пальцы Адриана, словно пытаясь забрать себе хотя бы крохотную частичку его боли.       – Верить в лучшее.       Врач склонил голову на бок и, пожав Адриану руку, скрылся за дверями операционной, где отчаянно цеплялся за жизнь Габриэль Агрест – некогда опаснейший человек во всём Париже, а ныне растерявший силы мужчина, готовый пожертвовать собой ради девушки, которая его желала, но не любила.       – Если с ним что-то случится, это будет моя вина, – Маринетт отошла в сторону и прислонилась затылком к прохладной стене. – Как иронично… А когда-то я желала ему гореть в аду.       – Когда-то я был наивным ребёнком, жаждущим отцовской любви… Кто я теперь? Чей я сын? Монстра, что терроризировал Париж в угоду самолюбию. Чудовища, что сбило любимую мною девушку с верного пути.       – Ты сын всемирно известного модельера и имешь право носить свою фамилию с гордо поднятой головой. Его ошибки не твои. Его опыт не твой. Его боль не твоя.       – Не думал, что буду до одури бояться его потерять. Когда я встретился с ним после возвращения, а он заговорил о тебе, я… – Адриан выдержал паузу, собирая воедино разрозненные мысли, – был готов вгрызтись ему в горло. А теперь…       – Как вы отыскали меня? – Маринетт решилась сменить тему.       – Тебе не понравится ответ.       – И всё же?       – Отец нашёл. Признался, что спрятал на твоих вещах маячок и следил за перемещениями. И что его насторожило место, куда ты отправилась после встречи с ним.       Негодование по поводу нежеланной слежки и откровенного вмешательства в её частную жизнь Маринетт подавила. Страх, что могла вывести Габриэля на след беззащитных людей, по рукам которых гулял её камень чудес, тоже. Всё это сейчас потеряло значимость. Гораздо важнее было узнать, каково это – контактировать с отцом-убийцей даже ради благих целей.       – Почему он обратился к тебе?       – Сказал, что чужим доверять нельзя.       Маринетт отвернулась. По её щекам беззвучно потекли крупные горячие слёзы. Она плакала от страха, от безысходности, от всех пережитых за день волнений. Адриан больше не мельтешил перед глазами, не слонялся из угла в угол, не кусал ногти, будучи не в силах подавить нервозность, а просто ждал момента, когда сможет прикоснуться к своей любимой и доказать, что, несмотря на все перепитии судьбы, он по-прежнему готов дарить ей покой и тепло. И этот момент настал.       – Маринетт… – Адриан провёл подушечкой пальца по её щеке. – Маринетт… Хорошая моя… Знаю, всё неотвратимо изменилось. Но я хочу быть с тобой. Я буду с тобой. Даже если ты выберешь его, – он кивнул на дверь операционной. – В душе, в сердце, в мыслях… В памяти… Я буду с тобой, слышишь? Веришь мне?       Она хотела верить. Понимала, что время для решающего выбора ещё не пришло, но вот-вот наступит, но надеялась на тысячи счастливых дней впереди. Была готова отдать все на свете камни чудес ради одной цели – лишь бы Габриэль остался по эту сторону линии соприкосновения миров. Не верила Маринетт лишь себе. Знала, что когда Габриэль очнётся и оправится, её снова будут одолевать сомнения. Кто она ему? Кто он ей? Но сейчас она могла думать только об одном – почему Адриан, знавший о всех её прегрешениях, до сих пор смахивал слёзы с её лица.              – Вы всё ещё здесь? – спросил вновь появившийся в коридоре врач. – Лучше бы вам отправиться домой. Месье Агрест под наблюдением, а вот ваша спутница явно нуждается в отдыхе.       – Он прав, – Адриан покосился на Маринетт. – Поедем?       – Хорошо.       Возле дверей в квартиру Маринетт Адриан хотел попрощаться. Оставлять её одну было тревожно, но ещё сильнее он опасался навязываться ей. Впрочем, вопрос решился сам собой.       – Адриан! – окликнула Маринетт, когда он уже успел преодолеть лестничный пролёт. – Ты мог бы… остаться?       Не теряя ни секунды, он поднялся обратно и замер на пороге.       – Ты уверена, что так правильно?       – Нет, но… оставаться одной мне страшно.       Лица Адриана коснулась тень вымученной улыбки. Ликования от просьбы остаться он не почувствовал, но был рад и временному облегчению. Расположившись на диване, он уже начал мысленно перебирать безопасные для них обоих темы беседы, но тишину прервал телефонный звонок. Маринетт от резкого звука вздрогнула. Чутьё подсказывало ей – что-то случилось. Что-то, что вряд ли можно отнести к разряду хороших новостей. Адриан, нахмурившись, принял вызов и сразу включил громкую связь.       – Месье Блейд? Это отдел полиции.       Адриан скривился, услышав чужую фамилию, что носил последние два года.       – Да, слушаю.       – Мы прибыли на вызов, поступивший от вас, но по указанному адресу никого не задержали, – отчитался полицейский. – В доме было пусто.       Телефон выскользнул из руки Адриана и с грохотом ударился о пол. Отец при смерти, Маринетт панически боялась преследований, а Лила Росси, вновь обманув закон и принципы человечности, вышла сухой из воды.