***
Корпус больницы Святого Иосифа, считающейся одной из лучших не только в Париже, но и во всей Франции, грозно нависал над сетью тротуарных дорожек во тьме. Лила, прижимая к груди небольшую чёрную сумку, стояла на мраморных ступеньках, не решаясь ни сделать шаг вперёд, ни убежать прочь. Но планы, что уже созрели в её голове, нужно было осуществить. Сейчас, срочно, пока ситуация окончательно не обернулась против неё. Всё складывалось на удивление легко. Обзвонить больницы и, притворяясь безутешной родственницей, выведать, куда доставили раненого Габриэля, оказалось делом двадцати минут. Чтобы раздобыть маскировку, ушло и того меньше. Ещё немного поразмыслив на крыльце у главного входа, Лила зашагала вдоль здания и остановилась у неприметной двери. Вламываться в приёмное отделение и контактировать с десятком сотрудников было слишком безрассудно даже для неё. У запасного выхода тоже были камеры и велось дежурство, но Лила подготовилась. – Мадам? – её остановил голос охранника. – Время посещений закончилось. Приходите завтра. И… вход для посетителей с другой стороны здания. Лила послушно замерла, надела маску законопослушной гражданки, которая будто впервые в жизни решилась на некоторые вольности, обернулась и тут же наградила мужчину самой доброжелательной улыбкой из всех, что были в её арсенале. – Знаю, простите, – она виновато потупила взгляд. – Но я не к пациенту. Я к месье Рошалю. Принесла обед, точнее ужин. Очень поздний ужин. Фамилию Лила назвала наугад, справедливо полагая, что охранник которому доверили наблюдать за запасным выходом, вряд ли знает лично и по именам всех сотрудников огромной больницы. Но всё же на его лице мелькнула тень недовольства. Лила, пуская в ход женское очарование, кокетливо захлопала ресницами. – Понимаете, мы так мало времени проводим вместе. Почти не видим друг друга из-за занятости. Сейчас у него дежурство, потом у меня командировка. Я… просто хотела сделать сюрприз. Клянусь, никто не узнает, что я прошла дальше холла. Пожалуйста. Но умоляющего взгляда, чтобы разжалобить охранника, оказалось недостаточно. Лиле пришлось надавить на другое чувство, способное распахнуть перед ней двери, – на жадность. – Может, так мои слова прозвучат убедительнее? Лила протянула охраннику пухлый конверт. Он с деловым видом заглянул внутрь, качая головой, пересчитал купюры, и сменил гнев на милость. – Надеюсь, что через полчаса вы покинете больницу и хлопот мне не доставите, – буркнул охранник и приглашающе махнул рукой в сторону лифтов. – Разумеется, нет. Я умею быть благодарной. Лила, мысленно похвалив себя за первые успехи, скрылась за углом и принялась потрошить сумку. Конечно же, никакого ужина для несуществующего месье Рошаля она не припасла. На свет Лила выуживала неприметный наряд – халат, колпак, маску, чтобы наверняка слиться с персоналом больницы. Глубокой ночью отделение интенсивной терапии выглядело ещё более угнетающим чем днём. Длинный коридор освещался парой ламп посередине и ближе к посту. Тонкая полоска света из дверей ординаторской разрезала линолеум. Ни строгих голосов врачей, ни сочувственного шёпота медсестёр не слышалось. И это было на руку тайком пробравшейся сюда Лиле. Гнев и ярость, что кипели в ней прежде, бесследно испарились, оставив после себя лишь спокойствие и холодный расчёт. Ни в одном из своих запланированных действий она не сомневалась, и уверенность с каждым тихим шагом по больничному коридору лишь крепла. Досаждало одно – адская боль в челюсти, оставшаяся после рывка озлобленного Габриэля. По-хорошему отлежаться бы пару дней, а ещё лучше показаться врачам, но Лила, ограничившись холодным компрессом и ударной дозой обезболивающих таблеток, сама предпочла притвориться медицинским работником и теперь совершенно свободно приближалась к искомой палате. Адриан выбил для отца комфортную одиночную, но это было Лиле только на руку. Меньше шума, меньше свидетелей. До дверей оставались считанные метры, когда идеальный план дал сбой. Из-за угла вывернула медсестра – хрупкая на вид невысокая девушка. Лила чертыхнулась и поспешила спрятаться за ближайшей каталкой. Но вряд ли появление сотрудницы, да ещё и столь тщедушной, могло стать преградой на пути к цели. Решение созрело мгновенно. Лила, стараясь не слишком громко шуметь молниями сумки, подготовила набор для обезоруживания дежурившей медсестры, ещё не подозревающей о своей участи. На Маринетт тряпка, щедро вымоченная в хлороформе, сработала безотказно, поэтому Лила решилась повторить трюк и весьма преуспела. Дать отпор обидчице медсестра не смогла – сработал эффект неожиданности. Пару раз брыкнувшись, она осела на пол. Если бы время не поджимало, Лила спрятала бы девушку в кабинке туалета, но ей приходилось торопиться, поэтому она даже не стала вытаскивать несчастную из своего укрытия, а так и бросила под каталкой, прикрыв простынёй. Что делать с врачами в ординаторской, Лила не придумала, поэтому на всякий случай дальше пробиралась особенно тихо, не привлекая к себе внимания. У самой двери в палату, где боролся за жизнь Габриэль, она замедлила ход, огляделась по сторонам и едва заметной тенью проскользнула внутрь. Ранение и кровопотеря повлияли на некогда могущественного мужчину не лучшим образом. Его лицо вытянулось и иссохлось. Постарело. Даже в полумраке Лила легко разглядела глубокие морщины, очертившие некогда высокие скулы. Всё тело, прежде сильное и, казалось, несгибаемое, теперь было обвито бесконечной паутиной трубочек и датчиков. Дышать Габриэль не мог. Об этом наглядно свидетельствовала широкая трубка, выглядывающая из горла. Лила проследила взглядом путь к аппарату, что поддерживал работу лёгких. То, что за здоровье Габриэля Агреста здесь взялись всерьёз, сомнений не вызывало. Столько мигающих разномастными индикаторами и выводящих на экраны графики приборов Лила не видела даже в сериалах. Но сравнивать реальные больничные интерьеры и экранную картинку было некогда. Она пришла сюда с конкретной целью и намеревалась осуществить её, пока руки не задрожали. Лила поджала губы. Пока в мыслях мелькали картинки нереализованных желаний, руки уже нащупали провод – единственную нить, державшую Габриэля в царстве живых. Промедление могло обернуться фатальной ошибкой, но Лила замерла, разглядывая беззащитного пациента. Её охватила даже не жалость к нему, не страх быть пойманной за совершением преступления, а банальная человеческая тоска по далёким чудесным дням, что она провела близ него. И самыми счастливыми сейчас виделись те минуты, когда Габриэль тонул в её горячих объятиях и не вспоминал ни про камни чудес, ни про мирно покоящуюся в тайниках дома супругу – по факту давно мёртвую. Теперь же его путь лежал к ней. Виноватой себя Лила не считала. Нет, она не убийца. Она лишь устраняла одну из проблем. Вот только слёзы предательски жгли глаза. – Прости… – Лила стиснула челюсти и невесомо коснулась кончиками пальцев лба Габриэля. – Я совершила ошибку, когда полюбила тебя. И я могла бы продолжать взращивать в себе тёплые чувства. Могла бы любить без оглядки и дарить тебе себя всю без остатка. Прежнему тебе. Властному. Сильному. Новый ты… размяк. Я знаю, это всё вина Дюпен-Чен. Отвратительная девчонка! Лицемерная дрянь! Она поплатится. Ведь это она тебя убила… Не я… Я же продолжу твоё дело. И сделаю мир таким, каким он должен быть. Если бы не бесчисленные трубки, Лила склонилась бы к осунувшемуся лицу и запечатлела на посеревших губах последний поцелуй. Но она позволила себе лишь невинный жест – провела рукой по волосам, стараясь запомнить живое тепло. – Прощай… Провод, питающий аппарат от сети, Лила дёрнула резко и решительно, а выполнив миссию торопливо зашагала к выходу под отвратительный писк, что разрывал душу на клочки. Сердце Габриэля, которое перенесло долгую мучительную болезнь любимой жены, ложную потерю и драматичное возвращение сына, неистовый огонь, разгоревшийся с подачи Маринетт, остановилось ровно в тот момент, когда дверь в его палату закрылась. Не ведьма, не колдунья явилась к нему, а Лила Росси, принявшая обличие самой смерти.***
Ночью Маринетт не сомкнула глаз – ворочалась в ставшей неуютной постели, зная, что Адриан, устроившийся на диване в соседней комнате, тоже спал плохо, хоть и старался не шуметь. Казалось бы, отравление неизведанной химической дрянью, многочисленные ушибы, недосып и стресс могли только поспособствовать отключке, но сон упрямо не шёл. Душу щемило предчувствие чего-то ужасного. Покоя не давали мысли об ускользнувшей Лиле Росси. Принимая во внимание все предыдущие выходки этой персоны, ничего хорошего ждать не приходилось. Уже под утро, устав бесцельно разглядывать потолок и съедать себя изнутри, Маринетт сбросила одеяло и на цыпочках прошмыгнула на кухню. Исчезновение Лилы и её озлобленность на весь мир – опасная комбинация. Следовало быть во всеоружии. И раз уж камень чудес божьей коровки достался небезызвестной блондинке, а Габриэль, хранивший все остальные магические украшения у себя, даже не дышал самостоятельно, от Маринетт требовалось одно – продолжать играть свою роль. Роль Энеис. Пришла пора вытащить брошь из тайника. Руки уже потянулись к шкафчику – тому самому, где совсем недавно Маринетт лихорадочно прятала опасный аксессуар, когда за спиной раздался чуть охрипший голос. – Не спишь? Сердце пропустило удар. Маринетт резко отпрянула от кухонного гарнитура и вцепилась напряжёнными пальцами в подоконник. Заявись Адриан на минуту позже, и выкрутиться бы уже не удалось. Да и сейчас она балансировала в шаге от провала. – Пробовала уснуть, – промямлила Маринетт. – Не вышло. – У меня тоже. Адриан сделал шаг вглубь кухни и замер в метре от не знавшей куда себя деть от разбушевавшегося волнения Маринетт. Она надеялась, что света, пробивающегося сквозь шторы, не хватит, чтобы заметить её неестественный румянец. Но Адриан рассматривать её лицо не спешил, а неустанно скользил взглядом по знакомому интерьеру. Когда-то на этой самой кухне они вдвоём пили чай до рассвета и без умолку болтали о всякой ерунде. Теперь мысли сводились к неприятным событиям последних дней. Прежде ровная земля между ними раскололась надвое. Разлом дымился и норовил похоронить в пучине неизвестности любого, кто рискнёт сделать первый шаг навстречу другому. – Что ты там пыталась найти в темноте? – Адриан с сомнением покосился на шкафчик, от которого Маринетт буквально отпрыгнула. – Я… это… завтрак хотела нам приготовить, – лихо солгала она. – В темноте? – Не хотела тебя беспокоить. – Ясно, – Адриан вздохнул. – Не заморачивайся. Мне всё равно кусок в горло не лезет. – Кофе сварю. Хочешь? – Маринетт звякнула туркой, чтобы хоть как-то оправдать своё нахождение на кухне. – Попозже, ладно? Я… пойду вниз. Покурить. – Можешь на балкон выйти, – равнодушно пожала плечами Маринетт, опускаясь на стул. – Там вроде даже пепельница завалялась на полке. Адриан ушёл, но не возвращался слишком долго. Маринетт успела не только перевести дух и вытащить молотый кофе, но и озадачиться их нынешними отношениями. Искать спрятанную брошь она больше не рискнула, но всё острее с каждой минутой чувствовала потребность быть рядом с Адрианом. Так и не дождавшись скрипа дверей, оповещающего, что он покинул балкон, Маринетт направилась следом. Адриан, укутанный облаком сизого дыма, облокотился на перила и разглядывал крыши домов, уже окрасившихся в золото первых рассветных лучей. Не дожидаясь приглашения, Маринетт пристроилась рядом. Слов не находилось. Мысли были, обидные и болезненные, наверняка, невыносимые для Адриана. Она помнила о его силе, стойкости, способности находить выход даже из неразрешимых ситуаций и бесконечном оптимизме, но всё это было ничтожно в сравнении с кошмаром, среди которого они оба очутились. – Я долго, да? – Адриан затушил окурок и тут же потянулся за новой сигаретой. – Прости… – И за что ты извиняешься? Маринетт украдкой взглянула на подсвеченные солнцем пшеничные пряди. Её Адриан. Её огромная любовь. Её бескрайняя страсть. Её надёжная опора. А коснуться нельзя. – За то, что жил чужой жизнью, когда ты нуждалась во мне. – Я и сама жила чужой жизнью. Существовала. Одно имя осталось от прежней меня, – Маринетт сама не заметила, как погрузилась в вязкие воспоминания. – Я столько часов провела на кладбище… Столько слёз пролила, глядя на твои окна и зная, что там уже никогда не зажжётся свет… Маринетт почувствовала, как её плеч коснулись мужские пальцы. Она знала, что не имеет права на эти прикосновения, но не отстранялась, позволяя Адриану делиться с ней крохами тепла, что сохранились в его сердце. – Я хотел бы облегчить твою участь, забрать твою боль, но не мог. Мне открылись знания, оставаться с которыми в Париже близ тебя было слишком опасно. Я не мог допустить, чтобы ты шагала по лезвию вместе со мной. Я лишь мог изредка за тобой приглядывать. – Посылая ко мне Буржуа? – обречённо усмехнулась Маринетт. – Мы хоть и не враждовали последние годы, но и не дружили. Её визиты казались мне… странными. – Не злись на неё, – Адриан выдохнул струйку дыма, предусмотрительно отвернувшись в сторону. – Хло в жизни ни о ком не заботилась. Ей тоже пришлось непросто. И, как по мне, она раскрылась с новой стороны. Это уже не та заносчивая, инфантильная и высокомерная дамочка, а неравнодушный взрослый человек. – И что теперь? Она останется в Париже? – спросила Маринетт не ради удовлетворения любопытства, а в подтверждение собственной догадки. – Да, – Адриан втянул в себя новый поток дыма и прикрыл веки. – Наверное… На какое-то время. В «наверное» и «на какое-то время» Маринетт не поверила. Чтобы Буржуа с её то хваткой не зацепилась за возможность реабилитироваться за былые грехи и не заработать себе репутацию спасительницы Парижа? Крайне сомнительно. Маринетт грустно улыбнулась мыслям. Серьги определённо к ней не вернутся. Никогда. Оставалось надеяться, что могущество не вскружит Хлое голову. Но не только судьба камня чудес беспокоила Маринетт. Уж слишком тепло и едва ли не восторженно о необычной подруге говорил Адриан. Нет, это не ревность, не обострившееся чувство собственничества, не желание выбить из гонки соперницу. Она желала ему счастья. Любви. Той самой, которую уже, как ей виделось, сама дать не могла. И было вдвойне больно видеть, как остро он в этой самой любви нуждался. – Габриэль заново вдохнул в меня жизнь. Я сопротивлялась, но он просто взял мои руки и вытащил меня с самого дна. Адриан от резкой смены темы поёжился, но перебивать и упрекать Маринетт не стал – видел, что ей необходимо выговориться. – Он пришёл ко мне именно тогда, когда был нужен. Теперь же… он беззащитен. А что, если я ему нужна, но меня нет рядом? В потемневших и затянувшихся поблёскивающей влажной плёнкой глазах Маринетт было столько неразделённой боли, столько сомнений, столько отчаяния, что Адриан не смог остаться безучастным. Чуть развернув её плечи к себе, он погладил её по щеке. – Всё будет хорошо, – зашептал он, выбросив окурок и повернувшись к Маринетт полностью. – Знаю, банальности всё это. Но он в лучшей больнице, с лучшими врачами. Он сильный. Сердце сжималось всё чаще, но Адриан продолжал старательно успокаивать дрожащую Маринетт и выгораживать отца. Он знал, что обязан раскрыть правду, но время ещё не пришло. Придёт ли? Маринетт неловко отстранилась и, сама не зная почему, потянулась к небрежно брошенной на полочку пачке сигарет. Адриан изогнул одну бровь, но деликатно промолчал. Насколько он помнил, на дымящих или даже всего лишь пахнущих табаком людей Маринетт обычно недовольно ворчала. Теперь же её тонкие пальчики сами вытаскивали сигарету и чиркали зажигалкой. Она затянулась, неловко, неумело, и тут же закашлялась от обжигающего лёгкие горького дыма. – Отдай, – снисходительно шепнул Адриан. – Не нужна тебе эта дрянь. Незатушенная сигарета полетела с балкона вниз. Маринетт кончиками пальцев вытерла проступившие от судорожного кашля слёзы, но морщиться не перестала. – И тебе бы бросить, – прохрипела она, попутно вспоминая, что ещё совсем недавно обещала себе не требовать от Адриана ничего. – Клятвенно обещаю, что займусь этим вопросом. Адриан позволил себе короткую ухмылку. Маринетт, наконец выровняв дыхание после неудачной попытки закурить и подавив желание сбросить с балкона пачку сигарет, тоже хотела было улыбнуться, но не успела. Их прервала трель телефона, приглушённо доносящаяся из кармана Адриана. Он вытащил мобильный и нахмурился, едва взглянув на высветившиеся цифры. – Это из больницы… Адриан ещё не успел коснуться экрана, а Маринетт уже почувствовала, как земля уходит из-под ног. В попытке удержаться она схватилась одной рукой за перила, другой – за предплечье Адриана. И, казалось, уже знала, что не услышит ничего хорошего в столь ранний час. Включать динамик не пришлось. В предрассветной звучной тишине Маринетт и без громкой связи отчётливо слышала сухое приветствие доктора. Ни с бегущими по спине мурашками, ни с пересыхающим горлом она больше не боролась, а лишь настраивалась принять неизбежное и, по правде говоря, наконец нашла оправдание беспокоившему её ночью предчувствию. – Месье Блейд? – уточнил голос на том конце провода. – Мне жаль сообщать вам плохие новости. Тон врача ничего хорошего не предвещал. Маринетт сжалась в комок. – Что-то случилось? – Адриан напрягся. – Месье Агрест сегодня ночью скончался. Примите мои соболезнования. – О боже… Как? Что произошло? – Подробностями я поделюсь при личной встрече. Скажите, месье Блейд, вы единственный родственник месье Агреста? – Да… – рассеянно отозвался Адриан. – Его сын и супруга погибли. Есть ещё сестра жены, но она живёт в Лондоне и вряд ли взвалит на себя хлопоты. – Месье Блейд, должен вас предупредить, – продолжал врач. – В больнице работает полиция. У нас есть все основания полагать, что месье Агреста… – Убили? – Адриан не дал врачу договорить. – Да, – подтвердил врач. – Камеры зафиксировали, как кто-то проник ночью в отделение. Одна наша сотрудница пострадала. Сейчас допрашивают охрану, ищут свидетелей. Полагаю, с вами, как с родственниками погибшего, тоже захотят побеседовать. – Спасибо за звонок, доктор. Приеду в течение часа. Адриан, отбросив телефон, вновь потянулся за сигаретами. Отвернулся, подставив ветру лицо. Смотреть на Маринетт он боялся. – Это Лила, – прошептала она, прижимаясь лбом к напряжённой мужской спине. – Следы заметает… Мстит… И до меня тоже доберётся. Больше Маринетт не проронила ни слова, но и от Адриана не отстранялась, словно искала в нём утешение и защиту. Он разглядывал крыши соседних домов. Травил себя сигаретным дымом. Думал. Мир выбрался из-под гнёта обезумевшего тирана. Скажи кому, что Монарха больше нет, новость мигом бы разлетелась по Парижу и окрестностям, а улицы заполонили бы шеренги веселящихся людей, восхваляющих небеса. Но Адриан лишился отца. Едкая тоска сжимала душу изнутри, горечь воспоминаний об уютных семейных вечерах из детства разрывала сознание, тело окутывал липкий страх за каждый новый рассвет. Чувство вины перед каждым жителем города достигло апогея, и тот факт, что Адриан вовсе не причастен к злодеяниям отца, ничего не мог изменить. – Мы не должны были уезжать из больницы… Адриан почувствовал, как сзади его обнимают тонкие руки, как пальцы цепляются за его футболку и жадно мнут ткань. Шум города стих. Тишину прерывали лишь короткие всхлипы, от которых сердце, прежде сильное и надёжное, рассыпалось на атомы – тесно прижавшись к спине, плакала Маринетт.