All That’s Best of Dark and Bright \ Все лучшее, что есть в Темном и ярком

      Когда Энид и Уэнсдей ехали на заднем сиденье семейного катафалка Аддамсов по дороге в коттедж Уэнсдей, Энид подняла клетку Макиавелли и заглянула внутрь, — Привет, моя прелестная крошка! Ты скучал по мне? — ласково спросила она.             — Не воркуй с ним так, — твердо сказала Уэнсдей, — Я уже говорила тебе, что он опасный хищник.            Энид поставила клетку обратно на сиденье, — Он всего лишь маленький мальчик, — сказала она, кладя свою руку на руку Уэнсдей. Ощущение прохладной кожи на своей собственной заставило ее улыбнуться.              — Энид, — Уэнсдей повернулась так, чтобы они с Энид оказались лицом к лицу, — Ты видела, как он несколько раз нападал на трех человек в твоем доме.            — Йоко и Бьянка питают к нему дурную энергетику, и он это чувствует, — сказала Энид, пренебрежительно взмахнув руками, — И Дивина…Я не знаю. Я думаю, ему просто нравится звук ее криков.          Уэнсдей несколько секунд молча обдумывала сказанное Энид, прежде чем покачать головой, — Хотя это может быть жизнеспособной теорией, потому что я тоже наслаждаюсь звуками криков Дивины, правда в том, что он может сказать, что я люблю тебя, вот почему он так мил с тобой. Это приводит к тому, что у тебя складывается неправильное представление о нем.            У Энид перехватило дыхание. Привыкнет ли она когда-нибудь слышать эти три слова? Она нежно сжала руку Уэнсдей, когда Ларч подъехал к коттеджу.             Ярко-синий "Приус" Пенни исчез. Уэнсдей, должно быть, написала ей смс, чтобы сообщить, что они приедут. Энид почувствовала облегчение. Хотя Пенни казалась милой, она с нетерпением ждала, когда они вдвоем немного побудут наедине.             Когда они вошли в дверь коттеджа, Энид усадила Макиавелли, а Уэнсдей чуть ли не бегом бросилась закрывать дверь своей комнаты для письма.             Энид усмехнулась. Было невероятно очевидно, что Уэнсдей не хотела, чтобы она видела картину. Она, однако, не собиралась так легко отпускать ее с крючка.             — Что находится в этой комнате? — спросила Энид, изображая невинность. Ей пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от смеха при виде того, как комично расширились глаза Уэнсдей при этом вопросе.             — О, — Глаза Уэнсдей забегали по сторонам, пока она думала, что сказать, — Это всего лишь исследование. Очень неопрятный кабинет. Я бы предпочла, чтобы ты не видела комнату в таком состоянии.          — Уэнсдей Аддамс чистоплотная, — ответила Энид, подходя к закрытой двери, — Не думаю, что я когда-либо видела, чтобы ты устраивала беспорядок, не говоря уже о том, чтобы оставлять его на несколько месяцев.            Уэнсдей встала между Энид и дверью, — Пенни заварила кашу.            — Ты ужасная лгунья, — сказала Энид, закатив глаза, — Мы с тобой обе знаем, что ты бы не позволила Пенни уйти безнаказанной.            Уэнсдей фыркнула, — Почему ты такая назойливая?          — Почему ты ведешь себя так, будто у тебя за этой дверью висит моя заказная картина, которую ты стесняешься мне показывать?          Энид не смогла сдержать самодовольной улыбки, которая появилась на ее губах, когда она наблюдала, как рот Уэнсдей открывается и закрывается, а ее щеки становятся ярко-красными.             Как бы забавно это ни было, она не могла позволить Уэнсдей и дальше барахтаться, — Пенни показала мне картину в тот день, когда я пришла сюда в поисках тебя.            В темных глазах Уэнсдей вспыхнула ярость, — Как только я и мой любимый нож покончим с ней, она окажется в шкафу морга и уж точно не будет медитировать.            — Эй, ты, — твердо сказала Энид, — Ты не сделаешь ничего подобного.            — Хотела бы я, чтобы у меня было какое-нибудь рациональное объяснение, — Голос Уэнсдей слегка дрожал. Это было настолько не в ее характере, что Энид почти пожалела, что поддразнивала ее.             — Желание иметь при себе частички тебя было настолько непреодолимым, что заставило меня совершить безумно глупые поступки, например, украсть твой снуд и заказать картину.            Энид прижалась к Уэнсдей и открыла дверь, чтобы еще раз полюбоваться картиной, — Это не было глупо, — Ее голос был мягким и нежным, когда она ободряюще положила руку на плечо Уэнсдей.             — Во всяком случае, я думаю, что это действительно потрясающе, — продолжила Энид, — Это показывает, что мы обе так долго любили друг друга, даже если были слишком глупы, чтобы осознать это.          Уэнсдей заметно расслабилась от этого заверения и повернулась лицом к картине, — Мне действительно это нравится. Однако невозможно изобразить на холсте, насколько ты прекрасна.           Настала очередь Энид покраснеть, — Ты определенно знаешь, как заставить девушку улыбнуться.          — Я всегда ненавидела улыбки, — сказала Уэнсдей, сделав несколько шагов вперед и обняв Энид за талию, — Но я ловлю себя на том, что постоянно стремлюсь раскрыть твою.          Улыбка Энид стала шире, когда Уэнсдей легонько поцеловала ее в щеку. Однако хромота в походке Уэнсдей, когда она сделала эти несколько шагов, напомнила Энид, что, несмотря на то, что последние несколько дней они обе были на седьмом небе от счастья, Уэнсдей все еще выздоравливала и нуждалась в отдыхе.            — Почему бы тебе не принять горячий душ? — сказала она, нежно поглаживая Уэнсдей по щеке, — Это поможет твоим мышцам расслабиться. Тогда мы сможем расслабиться до конца дня.           В кои-то веки Уэнсдей не стала сопротивляться предложению отдохнуть и направилась в свою ванную. Энид испытала невероятное облегчение, но в то же время была обеспокоена тем, как тяжело, должно быть, приходится Уэнсдей, раз она пошла добровольно.             Энид мысленно вернулась к тому моменту, когда Уэнсдей упала в душе. Синяк у нее на колене. То, как ее лицо исказилось от боли. Энид не хотела, чтобы ей снова пришлось проходить через это.             — Я могу присоединиться к тебе, если хочешь.        То, как прозвучало это предложение, не поразило Энид до тех пор, пока Уэнсдей не остановилась как вкопанная и не обернулась. Ее глаза были широко раскрыты, а приподнятые брови скрыты челкой.             — Не в этом смысле. Не в сексуальном плане, — Энид запнулась на своих словах и дико замахала руками, — Я просто имела в виду, что могла бы помочь тебе.            — Энид.            Энид никак не отреагировала на то, что Уэнсдей произнесла ее имя, продолжая пространно объяснять, — Не то чтобы я не хотела сделать это. Ты такая великолепная, и я так влюблена в тебя, что, конечно, я хочу этого. Но мы не торопим события...          — Энид, — еще раз попыталась заставить Энид прекратить свою бессвязную речь, но снова потерпела неудачу, и Энид продолжила свои нервные разглагольствования.             — К тому же секс в душе... опасен. Она такая мыльная и скользкая. Части тела разлетаются во все стороны, а ты все еще такая хрупкая, что это было бы слишком большим риском.            — Энид! — На этот раз голос Уэнсдей звучал гораздо громче, и она вздохнула с облегчением, когда Энид наконец остановилась, — Пожалуйста, прекрати. Я знала, что ты имела в виду. И я должна признать, что прелюбодействовать в душе звучит заманчиво, как только мы дойдем до этой точки в наших отношениях.            Энид сморщила личико, — Пожалуйста, не говори “прелюбодействовать”.            — Совокупление? — спросила Уэнсдей.       Энид закатила глаза и покачала головой.       — Трахаемся?            О. энид не была готова к тому, насколько сильно на нее подействуют подобные разговоры с Уэнсдей. Ухмылка на лице Уэнсдей ясно дала понять Энид, что она знает, что делает.             Энид схватила Уэнсдей за плечи и заставила ее повернуться, — Иди. Иди прими душ.          Она смотрела, как уходит Уэнсдей, и в миллионный раз за последние шестнадцать часов задавалась вопросом, как ей так повезло.             Находиться в доме Уэнсдей, который, вероятно, когда-нибудь станет их общим домом, казалось нереальным. Энид оглядела обстановку. Это определенно было что-то, к чему ей нужно было добавить свой собственный штрих.      

***

      Черная мебель. Серые ковры. Черно-белое художественное произведение. Единственным другим украшением были кости, как надеялась Энид, мертвых животных и флаконы с различными зельями и ядами. Да, это место определенно нуждалось в ремонте.             Энид пошла на кухню, чтобы приготовить чашку чая из бузины для Уэнсдей, который она выпьет после душа. Ожидая, пока заварится чай, она создала новую доску в Pinterest, чтобы спланировать изменения в декоре коттеджа.            Она улыбнулась, когда Уэнсдей вернулась в комнату, ее мокрые волосы рассыпались по плечам, — Я приготовила тебе чаю, — сказала она, беря кружку и жестом приглашая Уэнсдей присесть на диван в гостиной. Как только Уэнсдей удобно устроилась, она схватила плед со спинки дивана и укрыла им ноги обеих.             Энид прижалась к Уэнсдей и вдохнула свежий аромат ее мыла и шампуня, — Я не могу прийти в себя от того, насколько все идеально, — сказала она с довольным вздохом.          — Нам, наверное, стоит заехать повидаться с мамой и папой, прежде чем мы отправимся обратно в Сиэтл. Я уверена, что они будут рады услышать наши новости.          У Энид кровь застыла в жилах. Упоминание о Мортисии и Гомесе напомнило ей, что у нее есть собственные родители и что они совсем не обрадовались бы такому развитию событий.             Хотя сейчас все было идеально, Энид знала, что ее мать сделает все, что в ее силах, чтобы разлучить их и сделать несчастными. И это приводило ее в ужас.