All That’s Best of Dark and Bright \ Все лучшее, что есть в Темном и ярком

      Когда они приблизились к особняку семьи Аддамс, Энид глубоко вздохнула. Она нервничала из-за того, что собиралась сообщить семье Уэнсдей, что они вместе, хотя на самом деле для этого не было никаких причин, поскольку Мортисия знала об этом уже несколько недель.             — Не нервничай, — сказала Уэнсдей, когда они подошли к двери, — Мать и отец полюбили тебя с того самого дня, как встретили.            Комментарий, сделанный от Уэнсдей, дал Энид понять, что она гораздо хуже скрывает свои нервы, чем ей казалось.             — Я просто не привыкла к счастливым, любящим семьям.            Уэнсдей остановилась как вкопанная и посмотрела на Энид, — Не говори таких оскорбительных вещей.          Ларч открыл входную дверь особняка еще до того, как они поднялись по трем ступенькам, ведущим на крыльцо. Вещь тут же выскочил наружу, и Энид наклонилась, чтобы поднять его.             — Я обязана тебе всем, — сказала она, прижимая его к своей щеке, — У тебя будут самые модные лосьоны для рук, какие только можно купить за деньги Уэнсдей, до конца твоей жизни.            Уэнсдей закатила глаза и колотила Вещь до тех пор, пока он не повалился на землю, — Не давай ему обещаний, которые не будут выполнены.            — Уэнсдей, он - причина, по которой мы можем это сделать, — сказала Энид, нежно целуя Уэнсдей в губы.             Ларч издал недовольный возглас и исчез обратно в особняке.             — Рано или поздно я бы пришла в себя, — ответила Уэнсдей после поцелуя, — Не придавай ему слишком большого значения.            Зная, какой упрямой была Уэнсдей, Энид не была уверена, что она когда-нибудь образумится, поэтому она всегда будет отдавать этому все должное в мире.              — Моя маленькая грозовая тучка! — воскликнул Гомес, когда Энид и Уэнсдей вошли в дверь. Энид ухмыльнулась, когда Уэнсдей скорчила гримасу, как только отец заключил ее в объятия, — И мое маленькое солнышко! — Он переключил свое внимание на Энид и притянул ее к себе.             Его объятие напомнило Энид о том, как обнимал ее собственный отец, и она не могла удержаться от мысли, как отреагировал бы Гомес, если бы Мортисия когда-нибудь обошлась с Уэнсдей так, как Эстер обошлась с ней, — "Бессмысленно задаваться этим вопросом", — напомнила себе Энид. Мортисия никогда бы не попыталась изменить своих детей.             — Следуйте за мной, дамы, — сказал Гомес, направляясь в гостиную, — Твоя мать знакомится с новейшими методами бальзамирования.            Уэнсдей и Энид сделали, как им было сказано, и сели на диванчик, в то время как Гомес присоединился к Мортисии на диване. Он схватил руку Мортисии и осыпал ее поцелуями.             — Отвратительно, — пробормотала Уэнсдей себе под нос. Энид легонько толкнула ее локтем, — Отец, если ты найдешь в себе силы оторвать свой рот от матери больше чем на две секунды, у нас с Энид есть кое-что, чем мы хотели бы поделиться с тобой.            Мортисия издала негромкий смешок, — Дорогая, мы знали, что ты какое-то время была влюблена в Энид. Я видела это в видении.            Глаза Уэнсдей метнули кинжалы через всю комнату в сторону ее матери, — И у тебя не хватило порядочности сказать мне об этом? Я чуть не потеряла ее.            — Ты знаешь, я должна позволить тебе найти свой собственный путь, — ответила Мортисия, — Кроме того, такую сильную любовь, как твоя, нельзя потерять.            Пока Энид и Уэнсдей переваривали последнее, что сказала Мортисия, пожилая женщина с длинными вьющимися седыми волосами и глубокими темными кругами под глазами появилась на пороге гостиной. Она была одета в то, что Энид назвала бы традиционной одеждой ведьмы, и носила белый фартук, покрытый сверху чем-то похожим на свежую кровь.             Энид огляделась, чтобы посмотреть, отреагировал ли кто-нибудь еще на залитый кровью фартук. То, как все Аддамсы продолжали беззаботно сидеть, подтверждало, что она была единственным заинтересованным лицом. Одежда, покрытая кровью, вероятно, была обычным делом в доме Аддамсов.             Гомес заговорил первым, — Мама, чем ты занималась в подвале? — он спросил.             Мысли Энид вернулись к мстительным подвальным духам, о которых упоминала Мортисия, когда была в особняке Аддамсов пару дней назад, и она слегка заскулила.               — Давайте просто скажем, что нам больше не придется беспокоиться о том, что эти жалкие соседские придурки будут жаловаться, — сказала старуха с дьявольской ухмылкой. Усмешка, которая очень напомнила Энид улыбку Уэнсдей. Хотя это случалось редко, ее улыбка, возможно, была любимым зрелищем Энид.             — Очень хорошо! — сказал Гомес, прежде чем поцеловать Мортисию в щеку в знак торжества, — Кто они такие, чтобы диктовать, можем ли мы проводить похороны на нашем собственном кладбище или нет?          Пожилая женщина переключила свое внимание на Уэнсдей, — Мне так жаль, что я не смогла навестить тебя, когда ты танцевала со смертью.          — Все в порядке, бабушка, — сказала Уэнсдей, — Я понимаю, как трудно может быть выйти из списка лиц, которым запрещены полеты.            Бабушка взглянула на Энид, — Кто это? Это не Аддамс. Мы никогда не были такими... яркими, — Ее глаза оглядели Энид с ног до головы.             — Пока еще не Аддамс, — ответила Мортисия, — Это возлюбленная Уэнсдей, Энид.          Глаза Энид расширились при слове "пока". Несмотря на то, что однажды она станет Аддамс, это было неизбежно из-за того, что Уэнсдей была ее парой и что она была навечно проклята Уэнсдей (оставьте это Уэнсдей, чтобы иметь любовь, которая должна быть, звучит как что-то ужасное), услышав то, что Мортисия сказала это так небрежно, застало ее врасплох.             — Она оборотень, бабушка, — добавила Уэнсдей. Она взглянула на Энид глазами, полными гордости, прежде чем продолжить, — Очень сильный. Она победила Хайда в свой первый раз, когда выходила на охоту.          Бабушка сделала несколько шагов по направлению к Энид с ужасающим выражением в глазах, — Из клыков и меха оборотня делают одни из самых сильных зелий в мире.          Уэнсдей вскочила и встала перед Энид, чтобы не дать бабушке подойти ближе, — Только прикоснись к ней, и я вытащу сабллю и разорву все твои суставы до единого.            Несмотря на то, что ей угрожали тем, что, по разумным предположениям Энид, было одним из многочисленных средневековых пыточных приспособлений, принадлежавших Аддамс, бабушка просто отмахнулась, — Очень хорошо. Было бы хорошо, если бы в родословной семьи Аддамс были оборотни. Наши будущие поколения будут гораздо могущественнее, чем мы когда-либо могли бы быть.            Энид увидела, как Уэнсдей напряглась при намеке на то, что в будущем у них двоих будут дети. Энид всегда ничего так не хотела, как стать мамой, иметь шанс подарить своим детям любовь, которой она никогда не получала от собственной матери. А ее супруга не хотела иметь ничего общего с созданием семьи. Очевидно, это было что-то, что им нужно было обсудить, Энид просто не ожидала, что эта тема поднимется так скоро, и она ломала голову, пытаясь придумать что-нибудь, что она могла бы сказать Уэнсдей, чтобы заставить ее расслабиться.             Прежде чем она успела что-то придумать, холодная, кожистая рука обхватила ее запястье и подняла с дивана, — Тогда пошли. Если я не могу использовать тебя для своих зелий, я могу сделать тебя настолько сильной, насколько это возможно. Костный бульон прекрасно подходит для оборотней; хочешь немного?          Энид улыбнулась; она любила костный бульон и была готова с радостью принять его от бабушки.  Но Мортисия, Гомес и Уэнсдей дружно закричали “Нет!” прежде, чем она успела ответить. Энид сглотнула, когда сложила все это воедино. Заляпанный кровью фартук, надоедливые соседи... Она собиралась съесть человеческий костный бульон. Она была бы вечно благодарна Адамсам за вмешательство.             Бабушка закатила глаза и оставила их четверых в гостиной, чтобы спуститься обратно в подвал. Энид даже знать не хотела, чем она там собирается заняться.             — Старуха права в одном, — Мортисия встала с дивана, — Оборотням нужно есть. Пойдем, Энид, мы принесем тебе немного костного бульона, который бабушка не готовила. Никакого риска каннибализма, я обещаю.          — Ты пойдешь с мамой, — сказала Уэнсдей, — Мне нужно кое-что обсудить с отцом. Мы присоединимся к вам через минуту.          Энид всегда была невероятно любопытной, из-за чего было невероятно трудно удержаться от желания спросить Уэнсдей, что именно ей нужно обсудить с Гомесом, но она каким-то образом справилась.             Как только они оказались на кухне, Мортисия жестом пригласила Энид присесть за стол, — Я не могу передать тебе, как мы счастливы, что ты официально присоединилась к нашей семье, — сказала она, приступая к приготовлению костного бульона, — Когда мы с Гомесом впервые увидели тебя, мы поняли, что в тебе есть что-то особенное. И когда у меня было это видение после несчастного случая с Уэнсдей, все обрело смысл.           Энид была зла на себя. Почему она не могла просто купаться в комплиментах и привязанности, которыми осыпала ее Мортисия, вместо того чтобы думать о своей собственной матери? Как Эстер умудрилась все испортить?             Сказать ее родителям, что ничего подобного не произойдет.       Энид снова стала бы разочарованием. Единственное, что более постыдно в сообществе оборотней, чем то, что ваш ребенок не стал волком до шестнадцати лет, - это то, что у вашего ребенка нет другого оборотня в качестве пары.             — "Нет, нет, нет, нет”, — сказала себе Энид, почувствовав знакомый укол слез в глазах. Проблемы с ее мамой вот-вот должны были разрушить то, что было, несмотря на почти каннибализм, замечательным семейным моментом у Аддамсов.             Мортисия внезапно оказалась рядом с ней, нежно проводя рукой по ее волосам, — Энид, дорогая, в чем дело?            Это нежное прикосновение подтолкнуло Энид к краю пропасти, и она больше не могла сдерживать слезы. Она резко встала из-за стола и выбежала в ванную, едва не протолкнувшись через Гомеса и Уэнсдей на своем пути к выходу.             — Что, черт возьми, ты наделала? — услышала она крик Уэнсдей, когда проходила мимо.             Она закрыла дверь ванной и вцепилась в края раковины так, что побелели костяшки пальцев, — "Возьми себя в руки”, — умоляла себя Энид, начиная плескать в лицо прохладной водой. Отчаянная, но бессмысленная попытка остановить ее слезы.             Уэнсдей рывком распахнула дверь ванной, — Кто из них заставил тебя плакать? — спросила она. Энид не ответила и только заплакала еще сильнее, — Скажи мне немедленно; я клянусь тебе, что к вечеру их головы будут насажены на кол в конце подъездной дорожки.            — Я просто... мне страшно, — сумела выдавить Энид, несмотря на комок в горле.             Гнев в глазах Уэнсдей тут же рассеялся, и она обхватила лицо Энид ладонями, — Не слишком ли быстро все развивается? Это были разговоры о том, что ты станешь Аддамс? — спросила она, нежно вытирая большими пальцами слезы со щек Энид, — Во всем этом нет никакой необходимости в спешки.           Энид покачала головой, — Сегодняшний день был потрясающим, твоя семья потрясающая.          Уэнсдей выглядела так, словно хотела возразить, но придержала язык.             — Моя семья так не отреагирует. Они не будут счастливы, — продолжила она, — Я боюсь рассказывать им об этом.            — Ты не будешь рассказывать им об этом в одиночку, — Уэнсдей притянула Энид к себе, — Тебе больше никогда не придется иметь с ними дело в одиночку. Мы сделаем пит-стоп в Сан-Франциско, прежде чем отправимся обратно в Сиэтл. Будет лучше покончить с этим как можно раньше, чтобы это больше не давило на тебя.          Энид кивнула, — Однако ты не можешь взять с собой никакого оружия, — предупредила она.             Уэнсдей отстранилась и прищурила глаза, — Это потребует дальнейшего обсуждения, — сказала она, снова падая в объятия.             Легкая улыбка тронула губы Энид. Несмотря на то, насколько ужасающим все это было, знание того, что Уэнсдей будет рядом с ней, делало это выполнимым.