На борт, к ковчегу!

      Ной всем видом излучал хмурость, покачиваясь на заднем сиденье в такт движению колес. Он нервничал все больше и больше, а еще бесился от собственного бессилия перед тем, по чьей милости он не выжигал себе слизистую спиртом.       — Приве-е-ет…       Ох блять, он так всегда начинал. За шестнадцать лет знакомства почти привык. А далее следовал тяжелый вздох, хмыканье и шуршание его многослойной одежды. Ной бы встал, подошел к нему и заглянул в глаза, а потом врезал как следует. Но это было лишь в мечтах, а в реальности он продолжал сидеть за столом, низко склонив голову и зажав уши ладонями: Привычка безумен, а с психами лучше не связываться.       Он не хотел слушать этот пропитанный ядом голос, не мог созерцать самодовольную улыбку. А Привычка лишь противно смеялся, смотря на то, как молча Ной сглатывает все его хамство и наглость.       Его улыбка больше не внушала доверия и спокойствия — скорее наоборот. Значит опять что-то будет.       — Ну и что сидишь? Пиздуй на улицу! — Привычка прищелкнул пальцем по лезвию топора.       Ной сгорбился сильнее, сжимая в руке, как спасательный круг для рассудка, стеклянную бутылку с мутным горьким содержимым. Парень ощутил, как холодное лезвие ткнулось ему под ребро — он всегда был увешен оружием, как новогодняя елка мишурой. Обычно топор или простой кухонный нож, ярко сверкающий при любом освещении.       Привычка стоял за спиной Ноя, слегка наклонив голову и улыбаясь все так же возбужденно. Несколько спутанных прядей прикрыли ему глаза. Он по привычке взлохматил кудри Ноя. Нежно, почти любовно. И вдруг резко рванул его за волосы наверх, да так, что из глаз брызнули слезы. Привычка вынудил посмотреть ему в глаза, массируя огромной рукой острый выступ кадыка парня. Ной болезненно сглотнул, ощущая, как ему сильнее сдавливают горло, перекрывая дыхание.       От гипоксии в легкие впились ледяные иголки, отдаваясь покалыванием в животе. По телу прошла дрожь, разгоняющая кровь по организму быстрее. А Привычка улыбался, заглядывая ему прямо в душу, и не моргнул ни разу, пока не швырнул Ноя обратно на стол, прижимая его правой щекой.       — Значит так, попочка, или сейчас ты идешь, или эта приблуда, — он ухватился за конец длинной рукоятки, облепленной синей изолентой, демонстрируя ее длину, — окажется у тебя в жопе. Анальное шунтирование. Туда-сюда, туда-сюда. Формально мы изнасилуем тебя три раза. Бесплатно.       Ной в очередной раз тяжко вздохнул, думая о том, что кудри отпечатаются на щеке.       — Никуда я не пойду, — он вздрогнул от подступающей икоты.       — Думаешь, мы блефуем, попочка?       Ной вяло пожал плечами: конечно же он так не думал. Потому что хорошо знал его. Потому что от Привычки пахло затхлостью и сладким ароматом гнили. Потому что видел, как его по-зимнему тяжелая куртка, наглухо застегнутая до подбородка, пропиталась багровым, чужая кровь спеклась и въелась в его лицо, словно он только что вышел из кровавой бани. Несколько капель сукровицы сочилось у него из носа и капало на поверхность стола.       — Не будь конченным тупицей, — прохрипел Привычка своим скрипучим голосом, похожим на трение металла о стекло.       Неужели он вновь планировал убийство? Учитывая его характер — возможно, и от этой мысли ноги стали ватными, но потом ее заменила жгучая злость. Может быть, Привычку заставили. А может быть, у него просто была безумная жажда крови.       — Передай «П-», чтоб шел на… — попытался выплюнуть Ной.       Привычка развернул парня на себя и опрокинул его на стол, наваливаясь сверху. Тот оказался в неудобном положении, когда острый угол впивался прямо в позвоночник, ноги разъезжались на паркете, а сверху на него надавливали. Ной поморщился от боли, делая попытку вывернуться из цепкой хватки. Привычка был куда сильнее, чем обычный человек, и скорее всего дело было не только в здоровом образе жизни.       — Эй, может, хочешь лечь поудобнее или же ты любишь, когда больно? — на футболке Ноя отпечатались бордовые пятна от рук и близкого контакта с Привычкой. Слишком близкого.       Он поднял глаза на парня. Яркие, живые, ебануто-блестящие глаза встретились с мутными, заплывшими от спирта провалами. Привычка судорожно-рвано вздохнул, глядя так, словно его возбуждало происходящее, словно он видел лежащего под ним насквозь.       — Просто иди нах… — Ной замолк на середине, давясь собственными словами. Буквально. Слюна скопилась в горле, перекрывая сиплое дыхание.       Привычка вместо ответа потерся щекой о его щеку, размазывая кровь, ложась на грудь так, что парень смог услышать его сердцебиение. Он отстранился.       — Твое сердце так колотится! — словно прочитал его мысли Привычка, сжимая запястья огромной, как медвежья лапа, и грубой рукой, с такой силой, что Ной непроизвольно охнул, откидываясь назад.       Он почувствовал, как его тянут выше. Попытался ударить Привычку между ног, но сам чуть не получил за это в зубы. Но тот лишь намахнулся обухом, любуясь тем, как болезненно зажмурился под ним парень, предчувствуя боль.       Привычка уселся на его бедра сверху, крепко сжимая его ногами.       — Ты весь кожа да кости, а живот у тебя мягкий, — пробормотал он, осторожно отпуская левую руку и потянувшись под задранный край длинной полосатой футболки. Тут же ему прилетела хлесткая пощечина, которую он остановил на половине пути захватом. Со злости Ной вложил в нее всю силу.       Привычка театрально отвернулся, проговаривая:       — Это вообще-то больно!       Большая рука взъерошила волосы Ноя, едва того не вырубив. Парень в панике оглядел помещение, рассчитывая увидеть подсказку для спасения. Топор был слишком далеко.       — Я все понял, отпусти пожалуйста! — прохрипел он, дергаясь.       — Ты как ребенок, — Привычка укоризненно покачал головой, передразнивая тонким голос. — Дяденька! Простите, я так больше не буду! Честно-честно!       Привычка собрал немного кровавой слюны во рту, размазывая ее по щекам жертвы. Того едва не вырвало от теплого и мерзостного запаха и того, как эта дрянь покрывала лицо. Он отстранился, любуясь беспомощностью Ноя, а потом медленно потерся носом об нос на манер того, как это делают кошки.       — Эй, а у тебя красивые глаза, — подметил Привычка, любуясь тёмно-карими, почти черными и грустными большими глазами, часть радужной оболочки которых прикрывало верхнее веко. — Мы бы сказали, что похожи на глазированные яблоки.       Ной смотрел как завороженный, как Привычка приближается к его лицу. Горячий и мокрый язык неожиданно коснулся слезного мясца. Парень дернулся, отворачиваясь, но в запястья ему впились когти так, что стерлась кожа и брызнула кровь.       — Голову поверни, — прозвучал сухой приказ.       Он подчинился, любезно сдаваясь. Теперь Привычка действовал настойчивее, облизывая и лаская. Очень соленые глаза, по консистенции похожие на жир. Во рту у Привычки тоже была кровь. Слюна покатилась по слезному каналу, затуманивая взор красной пеленой и вызывая адский зуд, который отдавался дрожью где-то в паху. Заметив, что Ной замер от страха, Привычка, помедлив, вновь отпустил руку. Дрожащими пальцами он потянул верхнее веко за густые длинные ресницы, приоткрыв и скользнув туда, вылизывая слизистую. Ной еле слышно всхлипнул. На глазах инстинктивно навернулись слезы, от чего он едва мог различать силуэт над ним.       Зрачок его панически метался, кружась в затейливом танце с движущимся языком. Привычка прекратил истязать левый глаз, припав обветренными губами к правому. Стоило усилий, чтобы удержать веки открытыми, когда он немного втянул воздух, будто бы собирался выпить склеру.       — А ты ведь тот еще извращенец, — Привычка вильнул бедрами, — извращенец, которому нравится унижаться, мы правы?       Ною показалось, что он ослеп. Белки покраснели, слезы вперемешку со слюной катились по щекам, смешиваясь в кровавые разводы на щеках. И он не нашел в себе силы ответить. Привычка надавил на правое око, будто бы собираясь выдавить, на что получил очередной полувсхлип-полустон.       Ной не видел мучителя, но ощущал, что тот, в отличии от него, спокоен как змея, свернутая в кольцо, пока она не нападет на свою жертву. Как грозовая туча, пока в ней копятся молнии. А сам же он чувствовал себя бурлящим водоворотом.       Придерживая одной рукой вздрогнувшее тело, столкнувшееся с холодным воздухом, он наконец задрал его футболку — кожа у него была мягкой, лишенной мускул, совсем как у человека, не проработавшего в своей жизни и дня. Ной заерзал, стараясь свести ноги.       — Пожалуйста, не надо, я правда понял! — голос сорвался на жалобный и тихий хрип. — Я понял, отпусти.       Спирт не давал мыслить здраво, лишал последних сил на борьбу, вынуждая униженно молить о пощаде.       Ной почувствовал, как горячие слезы щекочут его за ушами, но ему только было совсем не до смеха: он чувствовал, как более сильный парень буквально пригвоздил его весом своего тела. Он не видел, на самом ли деле Привычка возбужден или же просто так насмехается над ним, доказывает с упорством настоящего маньяка, что может, что ему это ничего не стоит.       Колени задрожали, когда Привычка попытался вклинить между ними колено, неестественно больно и грубо.       Внезапно он замер, будто бы ловя звездочки перед глазами, и, утробно засмеявшись, ослабил хватку, давая возможность выбраться.       Ной что есть силы рванулся назад, проехался спиной по гладкой поверхности стола и упал на пол, со всего размаху ударившись крестцом и лопатками о пол. Бок саднило от того, как неаккуратно он задел острый край.       Привычка не без интереса взглянул на него сверху и хмыкнул, с удовольствием впитывая, как исказилось короткой агонией лицо Ноя.       — Прекращай валять дурака, — он весело потер руки и захихикал, высоко поднимая брови и откровенно потешаясь над таким поведением, — не будем мы трахать того, кто наверняка не ходил в душ уже несколько дней. Что, думаешь, мы не заметили?       От чего-то Ною подумалось, что именно это его лицо, измазанное кровью, жалкое, Привычка и будет теперь вспоминать каждый раз, когда ему вздумается передернуть (а может ли он вообще это делать?).       Не без удовольствия Привычка указал на ручку топора, ядовито усмехаясь и подергивая бровями: намекал, падла, на то, что в следующий раз это обещание он сдержит.       Ной отвернулся, глотая беспомощную злобу и унижение.       На мгновение лицо Привычки перекосила судорога, похожая на инсульт, но он быстро справился с собой, хватая себя за края куртки.       Привычка вдруг стремительно спрыгнул со стола, резко сгреб упирающегося парня в охапку и повел его к выходу. На все претензии он отвечал:        — Что, может нам тебя еще и обнять нужно? Давай, давай, уверены, что ты сам сможешь добраться.       В коридоре ему всучили в руки его мобильник и слегка пнули под зад, заставляя обуваться.       — Ну погоди, дай хотя бы кровь отмыть, — бормотал Ной, завязывая тряпичные кроссовки.       — Под дождем помоешься, — беспечно махнул рукой Привычка, от нетерпения прокручиваясь на носках.        Он выставил обессиленного, измазанного в крови и перепуганного Ноя на улицу, насмешливо отдал ему честь и захлопнул дверь.       — Чтоб до утра мы тебя здесь не видели! — крикнул ему напоследок.       — Паскуда, — прошипел Ной тихо, ощущая, как струи дождя смешиваются с беспомощными слезами…       Адрес ему был не нужен — зачем, если зов доведет куда угодно? Достаточно лишь идти туда, куда тянет, и обязательно дойдешь!       Но они говорили, что это еще даже не придел…       — Ной? Ной! Ты в порядке?       Парень, вырванный из мрачных воспоминаний, обнимал себя рукой, чтобы стало теплее. Он посмотрел на обернувшегося к нему Джея, потирая больную голову.       — Задумался, — нехотя процедил парень.       — Указывай дорогу, мы уже подъехали.       Все-таки они уговорили его, вынудили поехать к Мэри и узнать по поводу проклятого телефона. Однако Ной не ругал себя за то, что поддался — понимал просто, что иначе попадет под горячую руку одного своего знакомого, и синяк под глазом будет не самой большой проблемой, зная его губительно-патологическую склонность к садизму.       Радио, все время игравшее музыку, решило сменить уже заезженную пластинку, на… криминальные хроники.       »…за расследование этого загадочного преступления взялся молодой детектив Джонс Андерсон. В будущем он назовет это дело одним из самых мерзких в своей практике. Перед ним сразу стал вопрос: куда подевался сын погибшего мужчины? Благодаря допросу матери стало очевидно, что после жестокой расправы и поджога дома, сына она больше не видела. Детективу история семьи показалась необычной, и даже нашелся мотив для преступления. Мальчик рос замкнутой и нездоровой личностью, внутри которой день за днем формировались странные идеи и мысли. Понимая, что с сыном что-то не в порядке, мать отправилась с ним к психиатру, который поставил мальчику диагноз… и назначил ему медикаментозное лечение. Несколькими из препаратов стали печально известные прозак и риталин. «А вдруг у юного убийцы и поджигателя был взрослый сообщник, надоумивший больного ребенка?» — подумал Андерсон, и завел сразу два дела…»       Лорен повернула ребристое колесико, выключая приемник, прежде чем выйти из машины.       Час от часу не легче.       — Это тот дом? — с сомнением спросила девушка.       Да, дом тетки Мэри, тот самый, в котором прошла едва не половина жизни Ноя: небольшой, двухэтажный, на самой окраине. Перепрыгни через забор и окажешься на территории заброшенной больницы, где тоже было много чего хорошего…       Ной даже забыл о дробящей головной боли после похмелья, которая слилась в единое с сгустком неразборчивых чувств.       Он посмотрел на своих сопровождающих: они ждали, чтобы Ной постучал первым. Теперь злость и тянущая ностальгия прошли, оставив за собой лишь страх, неприятно сдавливающий горло. Ной попытался взять себя в руки, но внутри все тряслось.       — Я боюсь, — наконец признался он. Увидев на лицах спутников недоумение, Ной поспешил добавить. — Я просто… хуй знает, может мы там мертвеца с телефоном увидим?       — Не говори так, — мягко сказала Лора, — знаешь, а раньше я ведь часто слышала невероятные рассказы, — она усмехнулась и, желая подбодрить, улыбнулась, — нет, я не писатель-фантаст. Просто медсестра.       — Оно и видно, — проворчал без всякой злости Ной.       Он поднялся по знакомым ступеням. Ной попытался воскресить в памяти все самое хорошее, что он пережил здесь, но образы были до ужаса нечеткими, светлыми пятнами. И все же разница между тем, какие это вызывало эмоции сейчас и тогда, была настолько огромной, что он и не решился бы уложить это в слова.        Ной медленно поднял руку…