Ной достаточно быстро потерял терпение: решаясь открыть дневник, разрезал хлястик, скрепляющий черную обложку. Все равно не имело смысла ждать чего-то после смерти Мэри, и он пошел на кухню за ножом. Твердая кожа поддалась далеко не с первого, да и не со второго раза.
В пожелтевшую бумагу въелись круглые следы от воды. Страницы были изрисованы всем, что видел обладатель дневника: в основном дома напротив, немногочисленные родственники. Иногда встречались пометки, написанные мелким аккуратным почерком, едва читаемым из-за слишком слабого нажима, краткое изложение прожитых дней, скукожившееся к краю красных полей. Большинство из записей были невинными, вроде «за окном светило солнце, а на завтрак была каша».
Но разрозненный поток чистого сознания и о
брывочных мыслей пугал своей откровенностью.
«…за стенами странный шум. Ной сказал мне, указывая на дверь, что там кто-то ходит. Я не помню, что было дальше…».
«…у меня ничего не получилось. После этого я еще долго не мог прийти в себя…».
«…однажды утром, когда я умывался, что-то заставило заглянуть меня в слив. Там был глаз. Глаз! Я стал бояться резких звуков и насекомых, потому что у них тоже много глаз, стараюсь избегать людей…».
«…мама странно себя ведет. Она подолгу стоит у окна и ждет чего-то (или кого-то?), она избегает меня…».
«…она столько времени врала, манипулировала, лицемерила! Как я должен был относиться к ее словам? «Я говорила тебе, что ты не здоров и ты мне поверил? Какой же ты глупый! Я сказала, что я не та, за кого себя выдавала все это время, скрываясь под личиной другого человека, и ты мне не поверил? Какой же ты глупый!» Ей плевать, она не извинялась за то, что просто утонула в собственной лжи — она обвиняла меня за то, что я ей… Поверил! Будто я сам себе все это придумал: просто не было никогда синей и красной таблетки — меня обманули. Ненавижу, ненавижу ту женщину, что называл матерью! Имя — украденное, воспоминания — вымышленные, образование — купленное, отношения с Тейлором Смитом — шутка, забота и опека — ради пособий. Даже штат ненастоящий! В смысле, официально зарегистрирована она была в Алабаме… Я не могу уже разобрать: где правда, где ложь… И только сейчас я понял: я вообще не имею ни малейшего понятия с кем жил все эти годы…».
«…как можно быть таким человеком? Просто грязь. Ной, ну почему ты такой?! Я столько времени терпел тебя, твои выходки, то, что ты делал со мной, чтобы в итоге получить… Что? Что я получил после всего, что сделал?! Я не удивлюсь, если ты совершишь и другие плохие вещи…».
Ной в растерянности листал страницы: хотелось ощутить угрызения совести, но сейчас его распирали противоречивые чувства. Поганые, отвратительные чувства.
«…они думают, что ты — это он. Я знаю, что это не так, но если ты ничего не сделал, чтобы остановить это, то чем ты отличаешься?..»
В руки Ною неожиданно упал вырванный из блокнота разлинованный лист: похоже на какие-то правила, разбитые по пунктам.
«Они приходят в любое время…».
Он, прочитав лишь начало, нахмурился, шумно вздыхая и болезненно морщась: уже тошнило от угроз. Или же от того, что бутылка, наполненная разведенным с водой трояром, прямо под носом стояла на столе в окружении плесневелых долек лимона и круглых следов сладкого чая. От липкого ощущения страха, залитого спиртом, внутри поднималась странная дрожь.
Так грустно, потому что все это казалось бессмысленным. Ной потянулся за выпивкой, тоскливо щурясь в потолок: так одиноко, будто все живое в нем просто выели. Граненая рюмка выпала из ослабевших рук и с отвратительным звоном разбилась об пол, когда он уже не просто пьяно всхлипывал, а смахивал с красных глаз слезы, не сумев пережить страх в полной мере.
Листок был смят в карман джинс.
Может быть дойти до мотеля, попроситься к ним? Они ведь тоже не спят ночью, хотя его от растекающегося по горлу вниз тепла клонило в сон. Ной на ватных ногах подошел к окну, постоянно оборачиваясь, потянулся рукой к лицу, провел рукой по щетине. Ну и муть!
Или сразу позвонить в полицию? Нет, они не помогут, но рядом с людьми будет хотя бы немного спокойнее. Сказать, что кто-то ломится в дверь и все.
Телефон в его доме лишь один, стационарный, и тот включается лишь по необходимости. Он все, что мог, пообрубал, а что не смог — выкинул, оставаясь в изоляции уже очень долгое время. Создал сам себе гроб и улегся с бутылкой в руке, чувствуя себя черкашом на натюрморте. Потому что нельзя сомневаться, когда выбор уже сделан: надо переходить в наступление, а не пытаться получить назад деньги за два гнилых яблока. Колебания возможны на стадии выбора, а иначе это унизительно, и в первую очередь для самого себя.
Ной ударил себя по уху, тряся головой: не о том думает. Воткнув кабель, он набрал номер и приложил телефон к уху.
— Это полиция, слушаем! — раздался хриплый голос.
— Алло… ко мне в квартиру ломятся какие-то неадекваты, — просипел парень, утыкаясь носом в ладонь.
Голос у него и правда дрожал, на том конце обязаны поверить.
— Хорошо, говорите свой адрес! — последовал ответ после короткой паузы.
Что-то Ною показалось странным. Однако он продиктовал адрес, внимая учащенному сердцебиению в груди.
— К вам скоро придут.
Слегка необычный ответ ошарашил его. Он осел на пол, продолжая настороженно вслушиваться в короткие гудки, пытаясь найти ложь. Влажные холодные пальцы до боли стиснули желтый пластик. Губы беззвучно шевелились, презрительно кривясь в горькой усмешке: плохая была идея.
К вам скоро придут.
Ной и не сомневался, что придут, вопрос лишь в одном: как скоро? Он лег на пол посреди мусора и гор «ничего полезного», вытянулся, припадая ухом к паркету, и, затаив дыхание, вслушивался. Тихо, как в гробу…
К щеке вдруг пристало что-то вязкое.
Когда Ной осмелел настолько, чтобы посмотреть вверх, он увидел черный разлом вместо неба, в котором что-то копошилось, как спутанный клубок червей, раскрывало беззубые пасти. Парень вскочил, в ужасе хватаясь за сердце: это место было ему немного знакомым. Темный лес, мечущиеся тени… Сначала пропали путы сна и алкоголя, а вместе с тем появился и осознанный страх.
Он обессилено упал.
В красных отблесках луны земля казалась ему гнилым куском мяса, склизкую пленку которого ты легко можешь продавить пальцем и ощутить, как на тебя брызгает сукровица и гной.
Ной чувствовал себя ни живым, ни мертвым — никаким, огромной бесформенной амёбой. В голове туман и ни единого звука. Воздух здесь ничем не пах. Годы будут сменяться годами, люди будут умирать, воевать, рождаться, праздновать, а он будет лежать здесь сейчас и всегда, в этой смиренной позе.
В какой-то момент Ной пришел в себя и слабо простонал: тело настолько замерзло, что онемело.
Он попробовал пошевелиться, поочередно напрягая мышцы — что-то сковывало движения. «Я запутался в одеяле?» — мелькнула первая, совершенно глупая мысль. Слабо трепыхаясь, парень попробовал встать снова и вновь безуспешно. Панический страх, который он испытывал с самого начала, перерастал в удушающий ужас. Ной хотел громко выругаться, но сделал еще одно неприятное открытие: губы были нитками зашиты изнутри, челюсти скреплены скобами — так поступают обычно с покойниками, чтобы тело быстро не сгнивало. Трупы протыкают железным прутом, в их рот вкладывают яд, на горле затягивают удавку… Однако Ной не мог в это поверить!
С удвоенной силой он рванулся, и прожорливая земля с чавканьем отпустила его.
Сил не было. Он не пошел бы вперед, лег на землю и лежал пластом, если бы не увязал по колено в грязи. Поэтому через силу выпрямился, стараясь оглядеться.
Метрах в пятидесяти Ной увидел странные холмики, будто там что-то закапывали.
Оглушенный хлюпаньем грязи и баханьем сердца, он подполз ближе: похоже на могилы, только самодельные — без ограждения, крестов, столбов или хотя бы каменных памятников. По середине каждого возвышения воткнуты две крупные влажные палки, неровно смотанные между собой шпагатом или резинкой. На них написано: «Мьэхояль! Лежи, не вставай, земля мягкая». Или же: «Рибъиька, счастливого дня смерти!»
Тот, кто их писал, не слышал о человеческих именах?
На него навалилась такая апатия, что, он просто замер, сгорбился, прижимаясь телом к коленям, и почти перестал дышать. Во рту чувствовался металлический привкус скоб. Ноги плотно сжаты землей, каждую выпирающую косточку ломило от давления: ему не выбраться. Ной чувствовал себя уже не человеком, а жуком, которого злые дети посадили в тесный спичечный коробок. Не было ни души, ни рассудка — лишь страх.
Крупная белая луна смотрела равнодушно с разбитого неба…
Ной громко вскрикнул, когда над ухом что-то громко зазвенело. Он резко поднял голову — все в порядке. Нет грязи. Просто ненадолго забылся коротким сном, несмотря на дискомфорт и томительные минуты ожидания.
Могилы, разлом, луна — все это ему привиделась. Страх породил ужасный кошмар, бывший настолько реальным, что он действительно поверил
— Я ненавижу вас! — заорал парень, в слезах показывая средний палец потолку. — Ненавижу! Ненавижу!
До чего жизнь глумлива, что позволила ему выбраться из могилы, чтобы, возможно, через месяц или два оказаться там вновь? Только уже не в метафорической, а в самой настоящей.
Входная дверь снова сотряслась от удара. Да, точно, полиция…
Прижимая дневник к груди, будто ища защиты, Ной, пошатываясь, приблизился к глазку. За металлическим ободком было так темно, что парень засомневался, не спит ли он и сейчас. Яркое и убедительное, однако ложное пробуждение?
— Кто? — осмелился спросить он, вытирая мокрые глаза.
Ответа не последовало ни через минуту, ни через пять. Молчаливые однако попались стражи порядка. Борясь с ознобом, Ной произнес как можно более уверенно:
— Обычно говорят, если из полиции пришли.
И тут же раздалось безэмоциональное:
— Полиция, — словно из синтезатора повторили по ту сторону. Голос не то мужской, не то женский. Не разберешь в их тихом хрипении!
Значит пришли те, кто притворялись: они тоже из крови и плоти, но обычными людьми, определенно, уже не являлись. Либо были наглухо отмороженными на всю свою больную до мозга костей голову — тут даже не знаешь, что хуже. Эти могут еще долго караулить, им вообще все равно на усталость и угрозы.
Ной услышал скрип в шорохе дождя… Нет, не скрип! Это в дверь тихонечко скреблись и так тяжело ударяли, будто увидели перед собой препятствие, которого раньше не было и теперь старались приноровиться — как бы лучше его устранить?
Он судорожно начал рыться в кармане, пока не достал листок с правилами, развернул и прочел.
«Они приходят в любое время».
«Животные и техника чувствуют их приближение».
«Они могут искажать окружающую обстановку, делая ее более… жуткой?»
«Стоит заморочиться с вопросом, и они будут обмануты — это выиграет немного времени».
«Не пытаться вызвать скорую, полицию или знакомых, потому что вместо людей придут они».
Плюнув, Ной проклял себя за свою нерешительность. Энтузиазма ругаться у него заметно поубавилось: черт с ними!
Взяв стекло с горькой водой в руки, парень сел под окном дожидаться рассвета, не решаясь рисковать в сумерках. На глянцевой от дождя улице тучи нависли низко-низко. Даром, что медленно светало: через грязные стекла, опутанные паутиной, свет пройти не мог.
Через половину часа стало совсем тихо, как в могиле… От такого сравнения Ной болезненно скривился, сжался, хватаясь за темные волосы — ему такое сравнение совсем не нравилось. Лучше, если тихо, как ночью, как в одиночестве! Совсем отчаявшись, он вспомнил о бутылке и сделал глоток. Легче не стало.
Открыв последнюю исписанную страницу дневника в смутной надежде, что получит разгадку, Ной начал читать.
«Они, кстати, очень любят наблюдать. Я могу несколько дней подряд чувствовать на себе взгляд… Я записал все это, чтобы больше не забыть…».
Его передернуло. Он лег грудью на подоконник и, склонив голову на сгиб локтя, напряженно ждал, отсчитывая каждую секунду.
Ладонь казалась белой в тусклом утреннем свете, но страх не отступал. Еще немного пусть рассветет, еще чуть-чуть…
За окном мелькнул смутный силуэт прохожего с собакой. Не веря своей радости, Ной бросил дневник под одеяло и побежал к двери.
Улица показалась ему бесконечным светлым пространством, и если бы Ной не схватился за стену, то потерял бы равновесие и упал. Ноги подкашивались, но он, едва цепляясь за реальность, пошел за мелькающим черным миражем человека. Его кружило от легкой алкогольной дезориентации, кроссовки громко шаркали по мокрому асфальту.
Ной первое время пробирался через кусты по обочине, потому что на дорогу выходить опасался. Но людей в ранний час почти не было (да и вряд ли им было какое-то дело до едва плетущегося пьяного парня с красным опухшим лицом), и он рискнул выйти.
Когда человек ускорился, Ной тоже стал идти быстрее. Стараясь не отставать, он постоянно озирался по сторонам, вжимая голову в плечи. Ветра не было, сырой туман и не думал рассеивался.
Мирно идущий человек неожиданно обернулся.
— Какого ты преследуешь меня, а?!
— Слушай… — он поморщился от колющей в глазах головной боли, — блять… ну как тебе… сказать… да, я преследую…
Для зазевавшегося на мгновенье Ноя удар лопатками о землю был неожиданным. Воздух из легких выбился с хрипом: хотелось жадно вдохнуть побольше, пока не потерял сознание.
Пока он приходил в себя, в челюсть прилетел смачный хук. Незнакомец, потирая костяшки, сухо произнес на прощанье:
— Вали уже отсюда.
***
Ной, сидя в кресле, со страдальческим видом пытался отойти от попыток социализироваться. И зачем ему вообще все это? Он даже не знал, радоваться ли тому, что не умер прямо на улице, неудачно ударившись виском об асфальт.
Он посмотрелся в маленькое зеркальце, висевшее над столом: на лице начало виднеться едва заметное потемнение, которое будет огромным синяком, а челюсть была вывихнута на бок. Суставы хрупкие. Парень со свистом вздохнул, вытирая ладонью слюни с уголков губ.
Зато похмелье как рукой сняло.
Лорен тем временем искала какую-нибудь ненужную тряпку, чтобы ей вправить челюсть, не оставшись без пальцев. Как назло ничего подходящего не было, потому она решила использовать край одеяла с не застеленной кровати.
Обмотавшись им, она подошла к Ною.
— Готов?
Отвечая неровным мычанием, он отрицательно потряс головой, но все же прижался затылком к спинке стула, как того требовала девушка.
— Давай, три вдоха и два выдоха, — успокоила Лорен, заставляя открыть рот шире. У нее заботливо-теплые, немного шершавые руки — это почти не больно, если не будешь дергаться…
Боль раскаленным прутом обожгла скулы, и зубы сомкнулись, крепко прикусывая ткань. Что-то внутри с хрустом, как старые механизмы-шестеренки, встало на место.
— Смерть наволочкам, капут пододеяльникам, — отбросив одеяло, тихо хмыкнула она, разглядывая красный след на пальце.
— Спасибо, — Ной, удерживая себя за подбородок, слегка покачал головой влево-вправо.
— Вот интересно выходит, — задумчиво произнесла девушка, приложив палец к ухмылке, — обычно, если у людей что-нибудь застревает в том, на чем сидят, то они обязательно говорят, что просто шли, шли и упали. Ты ведь тоже просто шел, а тебя кто-то в спину толкнул, оборачиваешься, а там асфальт, да?
Зависнув на пару секунд, Ной долго мыслил над ответом, устало пережевывая в голове обрывки фраз, пока не выдал:
— Пытался общаться с людьми. Кстати, где Джей?
Она нахмурилась, приглаживая расческой спутанные кудри, и спросила совсем невпопад:
— Так… зачем?
— Пришел? — он вцепился пальцами в виски, не отрывая взгляда от крошек бежевых теней под глазами девушки. — Соскучился? Стремно очень одному, хуево. А так хотя бы кто-то живой рядом.
— Мы не очень хорошо начали с тобой знакомство, — она протянула ему руку, — я тогда была взвинченной, потому что очень болело все…
— Да похуй в общем-то, не жалей, — Ной пожал ее кисть, подгибая под себя колени.
Лорен зажмурилась от резко стрельнувшей в голове боли, зашипела, сминая губы, прежде чем сказать.
— Я звонила вчера ночью по твоему телефону, когда в беседу начали сыпаться сообщения.
— И что?
Ной знал, что Майло никогда не брал трубку, исправно засыпая его сообщениями, и был этому несказанно рад, боясь даже думать о том, что он мог там услышать. Ему с лихвой хватало того леденящего ощущения бесконечного ожидания, в котором он часами просиживал ночью. Протяжный гудок, еще один гудок — что могло ждать на той стороне? Хуже были только видео…
— Ничего, не ответили — пожала плечами девушка, обхватывая себя руками — тишина
Вжавшись в стул, Ной наблюдал, как девушка с тяжелым вздохом ложилась на кровать. Положив руки под голову, она перевернулась на спину и вытянула ноги. Отблеск ее светлых волос и черты лица были будто выведены блеклой акварелью по влажному прозрачному свету из окна.
И откуда в ней только взялось столько яда?
В едва слышным стуком в дверь зашел Джей. На кончиках пальцев он держал поднос с завтраком. Девушка слабо улыбнулась.
— Завтрак в постель это так мило…
— Да, а ты тоже хочешь?
Ной вдруг крупно трясся, задыхаясь от смеха: он смотрел, как, не разжимая губ, смеялась Лорен, забывая о ночном кошмаре и страхе.
Романтик он, однако.
— Хорошо, ты меня подловил, — девушка потянулась и встала, доставая с крючка ветровку.
Джей смущенно поморщился, растерянно бросил взгляд на Ноя. Все еще усмехаясь, тот пожал плечами.
— Я до магазина, скоро вернусь.
***
На улице пахло сладковатой сыростью. От мелкого дождя отсырела куртка, и хотя было уже не холодно, девушка мелко дрожала. Камеру Лорен аккуратно закрывала краем одежды, изредка поглядывая на монитор. Наверное, это было не обязательно — все равно бы поняла, если что-то нехорошее оказалось бы рядом, но так это ощущалось более спокойно.
Она нащупала в кармане среди чеков и бумажек ребристую мелочь и выдохнула теплый пар.
Еще было слишком рано — около половины пятого — и всякие «Волманты» еще были закрыты. А в круглосуточные магазины в такое время ходят разве что люди, возвращающиеся с ночной смены, бессонные курильщики и всякие странные ребята. Лорен и сама, кажется, теперь стала странной… Раньше она специально притворялась на работе человеком не от мира сего, чтобы избегать лишних проблем с подопечными. Девушка видела много людей — грубых, глупых, опасных — и когда она оставалась с ними наедине, это было ее особой тактикой. Лорен создавала своим поведением особую сонную атмосферу, и люди подстраивались под нее. Как игра в покер: оставаться непроницаемой, что бы не случилось.
А теперь она уже даже не старалась притворяться странной: вероятно становилась тем, с кем работала, и все получалось само по себе.
Лора тряхнула головой: нет, на ее век еще рассудка должно хватить, она еще не сошла с ума и не лишилась разума.
На перекрестке неподалеку мелькнул знакомый силуэт. Лорен пригляделась: точно, она его знает. Внутри все похолодело. Первое, что хотелось сделать — развернуться и бежать прочь. Алекс подслеповато щурился, один глаз был почему-то перемотан бинтами (странно, но она совсем не помнила, чтобы что-то так травмировало его). И он смотрел прямо на нее: без злобы, без жалости, почти равнодушно.
Алекс давал ей время.
Один… Два… Три…
Лорен дернулась: до круглосуточного магазина оставалось метров пятнадцать. Под мелодичный перезвон медных колокольчиков она хлопнула дверью и прижала руку к груди, лихорадочно оглядываясь. Сердце бешено колотилось от быстрого бега.
Тихо гудел большой холодильник с напитками, потрескивали потолочные светильники с люминесцентными лампами.
Продавщица с любопытством посмотрела на перепуганную девушку, но прежде чем сотруднице удалось что-то сказать, Лорен перепрыгнула через кассу, прячась за коробками с товаром у подсобки. Женщина возмущенно открыла рот, но Лора перебила, жалобно залепетав.
— Умоляю, спрячьте меня! Меня преследует мой бывший!
Сотрудница высоко подняла брови и понимающе подмигнула, как ни в чем не бывало возвращаясь к решению судоку.
Почти сразу в магазин зашел и Алекс: на лице и в движениях злоба.
— Где она? — с ходу спросил он.
— Алкоголем не торгуем, — спокойно ответила продавщица, показывая на настенные часы, — рано еще.
Алекс тихо чертыхнулся. Страх холодным лезвием у шеи прижал Лорен к стене: она заперта в ловушке, вся надежда сейчас на добрую и, возможно, понимающую женщину.
— А девушку вы здесь не видели? — он оперся рукой на стеллаж, приближаясь к кассе.
— Вы кого-то ищите? Около часа ночи приходила целая группа, потом еще часа два назад… — начала перечислять женщина.
— Понимаете какое дело, — Алекс понизил голос, — девушка, которую я ищу, очень больна. У нее был очередной приступ, и она решила, что я хочу ее убить. Я вас очень прошу, ей нужна помощь, иначе ей станет хуже…
— Вы говорите правду?
Лора зажала рот рукой.
