На борт, к ковчегу!

      Капюшон у него весь в складках, то и дело поворачивался, машинально проверяя, следует ли она за ним. Девушка шла за спиной, постоянно ускоряясь, почти переходя на бег, чтобы поспеть за широкими шагами. Руки странно подергиваются, будто он оглаживал невидимые фигуры. Человек вдруг остановился, чтобы обернуться и, чуть наклонив голову, посмотреть на нее сквозь черную тканевую маску. Темнота за ним, как накидка на плечах. Воздух пах дождем, листвой и малярным клеем.       Он тебе не навредит.       Незнакомец ей нравился, потому что молчал: вообще ни звука.       Впереди была асфальтированная дорога, разрезавшая лес. Прежде чем выйти, он загородил ее рукой, долго осматриваясь, а затем дернул головой к высящейся полосе елей.       Любое напряжение из его сгорбленной молчаливой фигуры ушло, когда они их ноги утонули в хилой и пыльной придорожной растительности. Иголки захрустели под подошвами.       Лес расступился, и впереди показался ряд небогатых домов, понатыканных, как гнилые зубы: чуть разомкнуты, покрыты налетом некрашеной древесины, тяжелой от сырости. Опустошенные, брошенные.       Они подошли к ближайшему дому, не менее скучному, чем остальные: мрачный, с выколотыми глазами. Девушка посмотрела вверх: здесь могла бы поселиться пожилая пара или большая семья, но почему из дымоходов не вьется дымок, не горит свет? Почему так пусто?       Здесь никого нет.       Люди просто покинули это место. Опустив руки, она печально вздохнула, ощущая, как ветер забирается под толстовку. Пластик на лице холодил лобные пазухи, отдавая в носу покалывающим жжением.       Человек в капюшоне уверенно пошел по заросшим мягкой травой и мхом ступеням, оставляя за собой вязкие следы земли из протекторов. Девушка вновь последовала за ним, хватаясь за выломанные зубья перил.       Ей не нужно было ждать, чтобы глаза привыкли к темноте, потому что комнаты и так говорили о том, что они пусты. Пустота как гул отдавалась от стен, резонируя с дыханием ветра в щелях. Рядом ощущался только человек в худи — это хорошо. Потому что не слышать и не чувствовать ничего страшно и больно.       Девушка оглядела дома, и взгляд ее споткнулся о изогнутую арматуру-вешалку: она пугала ее еще до того, пока дом не ударил в лицо своим прелым дыханием старости. Но он без страха шагнул к вешалке, и звук шагов раздался в тишине.       Человек подошел к накиданной груде тряпья в углу и заторможенно упал к стене, дерганно вытягивая ноги. Неудобно сел, неестественно, но даже не попытался перевернуться — словно сломанный манекен. Отточенным движением он потянул капюшон и снял маску, наэлектризовав волосы. Теперь без маски он выглядел как обычный уставший человек. С темными кругами под мутными карими глазами, покрасневшими от недосыпа, густой щетиной на осунувшемся лице и шрамом, заросшим грубым белым рубцом.       Она приблизилась и села рядом, выражая не столько любопытство, сколько настороженность. Едва сдерживая трепет, дрожащим пальцем провела по белесой полосе, криво змеившейся от приподнятой в вечной приветливой улыбке верхней губы к неровно разрезанной наполовину нижней, ощущая, как колется сечение, и до кадыка на шее. Наверное, он уже думал, что зажившая рана стала новой частью тела, однако это не так: рана притворялась, а на деле добиралась до глубины сердца и вселяла фантомную боль.       От холода он тихо зашипел, и схватил ее за запястье: полосы все еще мучительно щипались, как маленькие личинки под кожей.       Но у нее самой тоже много шрамов. Девушка закатала рукава, доверчиво показывая ему перебинтованные, как у изломанной куклы, руки: повязки дарили тепло и безопасность.       Она сняла с себя маску, остывшую на холоде, и показала на себе расцарапанную щеку, измазанную бурой корочкой свернувшейся крови, отмечая тоже место на его лице.       — Больно?       Несколько секунд он не осмысленно смотрел сквозь нее, стараясь понять сказанное, затем тоскливо вздохнул, будто на него навалился тяжелый груз, и слабо отрицательно склонился. Вдруг парень резко взметнул руки в воздух, опять показывая спирали и точки в воздухе, поглаживая пространство, как большого кота, при этом двигаясь странно и неестественно, как марионетка у кукольника. Девушка нахмурилась, вопросительно глядя ему в погасшие глаза.       Когда он осознал, что его не понимают, открыл рот, ворочая непослушными губами. Но вместо слов вырывались лишь хрипы и набор несвязанных звуков. Почему так? Взгляд у него стал вдруг по-человечески потерянным. Испуганный собственным бессилием он вцепился ей в плечи, высоко поднимая брови.       — Нет языка? — хрипло спросила она, в ужасе хватаясь за сердце.       «Не верно», — парень взглянул со страхом и тревогой. «Ну догадайся, ну пожалуйста!» — светилось в его умоляющем взгляде. Девушка отвела глаза, не зная, как выразиться: нужное слово шмелем кружило на периферии сознания, но никак не давало себя осмыслить.       — Забыли слова? — попыталась объяснить свои мысли девушка, бросая жалкое стремление вспомнить.       Он двинулся вперед, загребая пространство руками, как песок. В его глазах блеснуло что-то, как рыбацкий крючок в мутной воде.       Вода. Она в который раз подумала о воде. Это что-то значит?       — Думаю о воде, — она беспомощно посмотрела на парня.       Тот нахмурился, но кажется все понял. Он отпустил ее, отстраняясь, и, болезненно морщась, переполз на четвереньках к матрасу у стены. Достал оттуда пластиковую бутылку и протянул ей.       Девушка вцепилась обеими руками в полторашку, сжимая до побеления костяшек, и гулко начала хлебать. Несколько струек стекало ей за шиворот: не страшно, одежда и так мокрая. Она остановилась, судорожно переводя дыхание, как пловец, вынырнувший с глубины. Слишком много, не осилила и половины.       Он уже к тому времени притих на матрасе в углу, укрытом рваным синтепоном, но не спал, это видно. Подрагивая, девушка приткнулась ему под бок. Знакомые ощущения — сидеть внутри своей головы и думать.       Стало приходить понимание, почему жизнь без таблеток и стен нечто большее, чем она могла представить. Теперь реальный мир слышался отчетливее. Таблетки оплели ее ложной безопасностью, а на деле отравляли изнутри.       Верно.       Она сложила руки на животе, поглаживая бинты. Солнце уже пролетело над горизонтом?       Мир громче, теснее. Они теперь недалеко от нее настолько, что стали физически слышимы, ощутимы так же, как ветер, подметающий мелкий мусор, который не прибил дождь; как рваная ткань синтепона, пахнущего мышами и старостью, как теплый человек, все время лежавший рядом… Среди постоянного холода от него тянуло почти жаром. Он отдал ей свои перчатки, чтобы она смогла согреть руки.       Разве, упав, не встают?       Сильно болело в животе, скручивало и выматывало — голод, что редко давал о себе знать, прогрессировал со скоростью, которой удивлялась сама девушка. Вверх от желудка по пищеводу поднялась горькая тошнота, будто бы насекомые ели ее изнутри. В один миг все прекратилось. Затишье перед бурей. Вдруг резко внутренности опалило огнем: черви копошились с удвоенной силой.       Почему тебе холодно?       Непонятно проскулив, она повернулась на бок: он стоял на ногах перед стеной, покрытой пластами голубой краски.       Царапанье — звук стал реальнее, звуча в ушах все громче.       Парень почувствовал взгляд между лопаток и обернулся. В его руке был зажат бурый от ржавчины гвоздь, которым он старательно чертил стену. Он попытался виновато улыбнуться, но темные глаза оставались все такими же мутными и бездушными. Парень указал на острие, затем на бугры в стене, и снова на острие.       — …зачем ты сделала это, Кейт? — Лорен с сожалением оглядела испорченные обои.       — Лори, прости пожалуйста! — верхняя губа у Миленс задрожала, когда она поймала на себе разочарованный взгляд. — Но ты не поймешь!       — А ты могла бы изобразить что-нибудь по поводу видений? — неожиданно предложила Лорен, потирая подбородок. — Так, чтобы мне было более понятно.       — Что-нибудь такое, от руки, не думая… — отрешенно прохрипела девушка, хватаясь за восковой мелок.       — Да, можно так…       Кейт провела хаотичные, только ей понятные линии, заштриховала узор и взглянула на девушку. Лора посмотрела на рисунок.       — Что это?       — Его имя.       — Обычно имена пишутся гораздо проще, — аккуратно подметила Лорен, поглаживая ее по взмокшей макушке.       — Я нарисовала это вот так. Это действительно так! — она с рвением посмотрела на девушку: может не поняла, потому что плохо слышит?       — Но я этого… Я… — Лорен немного замялась, постоянно обрывая себя на полуслове. — Извини, я плохо понимаю. Может быть, ты объяснишь, что это за буквы?       У Кейт внутри все упало, как камень в бездонный колодец: нет, действительно не поняла. Но как объяснить то, что только чувствуешь? Она закусила губу, виновато потупив взгляд.       — Это не на что не похоже, — постаралась растолковать Миленс, внимательно наблюдая за спокойным добрым лицом Лоры. — Но это немного похоже на помехи в эфире. Но они не могут быть ни на что похожи, потому что это… помехи. Иногда это единственный способ быть услышанной, пойми…       Иногда это единственный способ быть услышанной.       Девушка, невзирая на боль, поднялась, хватая себя под ребрами: на плохую погоду ломило кости, зудели свежие раны. Ничего, она умела не обращать внимания на резь в желудке и сводящую с ума головную боль.       Подобрав кусок застывшей извести с рваными краями, девушка на негнущихся ногах доковыляла к обшарпанной стене.       Известь хорошо липла к влажной стене, как жидкое тесто к тарелке. Линии, такие же мокрые и мохнатые, легко осыпались белой крошкой и пачкали руки.       — Завязка с треугольником, — объяснила девушка замеревшему с поднятой рукой парню, — знак вечности, пусть будет так. Это не может быть чем-то другим, это вечность. Вот, видишь?       Он видел и понимал, сонно щурясь (зрение у него странное, в расфокусе, будто он за кадром чьей-то фотографии). Не говорил, не спрашивал, но безответно соглашался. Вечность — это же, наверное, очень долго?       — Здесь треугольник идет. Здесь же находимся и мы. Образно.       Он не поверил. Меняясь в лице, дотронулся между ее бровей, указал на себя, а потом на натекшую с крыши прозрачно-бледную лужу, как зеркало отражающую в себе дыры на не побеленном потолке.       — Нам зеркало не нужно, — успокоила девушка, — мы можем не по зеркалу понять. Зеркало не надо вообще признавать. Зеркала врут. Плохая штука.       Собирательный образ.       Между его бровями пролегла морщинка — видно, что ему, улыбчивому раньше, было несвойственно часто морщиться. Он крепче сжал гвоздь и тоже начал чертить: круг и разломанное на две линии небо посередине.       — Помним где это: там все красное, а луна белая… Вернуться?       Спутник, не оборачиваясь, покачал головой, продолжая: похоже на глаз маленькой рыбки, бьющейся о грязные окна, а за ними темнота. Девушка подошла ближе, вглядываясь в бездну: она увидела себя со стороны. Во лбу у нее глаз-шахтерская лампочка, подключенная к мозгам. От озадаченности закружилась голова, но потом девушка просияла.       — Лучи — это обрывки времени, — почти беззвучно прошептала она.       Парень вздрогнул: в его голове мысли метались так гулко, что становилось дурно. Это выражалось и в дергании плечей, и в сдвинутых бровях. Выдох застрял в горле, как осколок, и он содрогнулся в рваном кашлем. Парень смотрел на нее, прося одним взглядом: «Расскажи!»       — Что такое время? — смутилась девушка, неосознанно соскребая остатки крови с щеки. — Это осьминог, который опутывает с ног до головы, пока не становится трудно дышать.       Сонно-расслабленный спутник нарисовал еще один глазик, но отзеркаленный. Всезрячее око прямо у них на стене. Она отбросила волосы от лба и тоже схватила известку, прикусывая язык и закрывая веки.       Девушка начертила четыре линии и отошла, осматривая их со стороны.       — Стрелки во все направления, — пробормотала она, — а смыкаются все равно у разлома в небе. Но это не странно.        Она услышала журчание крови по венам и почувствовала шевеление в мозге, который плавился, как масло на солнце. Их разум мягче воска — сминай как хочешь, а если наскучит, то сверни в трубочку и выкури. Девушка покачнулась, но смогла устоять на ногах: хотелось разбить череп об камень, а внутрь положить бычий пузырь, наполненный воздухом — предохраняться от заразных болезней.

***

      Тянуло влагой, накрапывал дождь. Сидя у маленького потрескивающего костра и с удовольствием вытянув гудящие, как после долгого бега, ноги, девушка продолжала думать о своем спутнике: у него засаленная одежда, и волосы слиплись. Он был рядом с ней в своем обычном полубессознательном состоянии — следил за пляшущим огоньком, задумчиво приложив палец к губам.       Она потянулась к пятну на его одежде, теряясь в чувствах: ей все равно, грязный он или чистый, но хотелось, чтобы был предлог для тактильного контакта. Бинты отсырели, оставляя на желтой ткани мокрые следы.       Парень откликнулся на зов, дергая головой и оборачиваясь к ней.       — Вспомнили слово, — поделилась она, дернув головой, чем невольно повторила его действие, — немой!       Он ответил мычанием, смазывая звуки:       — Т-ц-ц-м-м…       — Опасно ли это? — сразу поняла девушка. — Не знаем, но думаем, что нет…       Как и у нее самой, теперь его взгляд стал более осмысленным: спутник посмотрел с благодарностью.       Почему-то они оба едва держались на ногах от усталости, но у него еще хватало сил, чтобы подбрасывать сухие щепки к огню, а она легла на матрас, стараясь отдохнуть. Но разум девушки так взволновала вспомнившаяся информация, что вместо сна постоянно мысленно возвращалась к немому спутнику. Хотелось рассказать ему побольше, пока она не забудет и вновь, скованная бесчувствием, не замкнется в себе, смиренно отзываясь лишь мечущимся вокруг им.       Апостолам.       Или же пока он снова не уйдет в ступор, перестав реагировать на все вокруг. Спутник мог часами лежать, глядя в одну точку, а потом, однообразно двигаясь, перебирая пальцами и немного трясясь, он вставал и шел, неотступно следуя тому, что приказали тени, похожие на людей. Реже — Он.       Девушка спутника прекрасно понимала — сама ведь так же наверняка со стороны выглядела: абсолютно безучастная, будто подвешенный на нитях-тенях живой труп. Поэтому наблюдая в отблесках огня его тоскливо сгорбившуюся фигуру, она вздохнула. Тяжко.       — Послушаешь? — девушка приподнялась на локте, дергая его за рукав.       Пересаживаясь к костру спиной, он криво растягивал губы (привычка каждому тепло улыбаться плотно въелась в него). Против разговоров спутник ничего не имел, хотя почти ничего не соображал и часто терял нить повествования. Но слова им не были нужны — системы примитивных знаков хватало с лихвой, между ними было взаимопонимание. Потому что они знакомые, понятные, одни из них…       — Помним, как однажды услышали, что хорошо записывать все на камеру и вести видео-дневник, чтобы все-все помнить… Мы нашли здесь бумагу и карандаш.       Уголки его губ опустились. Парень заметно занервничал, сжимая руками грубую ткань джинсов. Девушка озадаченно посмотрела на него снизу вверх.       — Совсем не помните букв?       «Совсем», — его смущенные глаза внимательно застыли, как затвор у камеры.       — Напомним.       «Как писать?» — он забавно нахмурился.       — И как читать. Мы видели книги в домах, мы прочтем их. Помните алфавит?       «Нет», — горько констатировал спутник.       Девушка решительно встала с нагретого места и пошла к темному окну. Она подула на стекло горячим дыханием и начала писать на конденсате: A, B, C, F, G, D… (она написала почти правильно, правда всего двадцать букв). Парень завороженно следил, как меняются и истекают каплями тускнеющие знаки под ее пальцами.       «Это алфавит?» — методично кивая, он беззвучно открывал рот, как рыба, выброшенная на берег.       — Видите? Вы узнали.       «Спасибо», — грустно улыбнулся он.       — Повторите? Это просто. Все слова начинаются с каких-то букв.       Парень указал себе на грудь пальцем и наклонил голову, жадно ожидая ответа.       — «М» мы. «К» для костра, — девушка вдруг запнулась, тяжело сглатывая. — «Л» для Лорен. Мы часто видим ее во сне… Она почему-то очень хорошая, правда!       Спутник трясущейся рукой выводил ее буквы, мучительно раздумывая над каждой линией.       — Повторите в слух? «К», костер…       Он поднял язык к нёбу, силясь повторить. Хотя бы механически, не задумываясь о смысле. Но звуки, похожие на рой мух, оказались слишком своевольными, так что к середине парень вообще забыл, о чем говорил. Одинокая пустая частота звука.       — К…ка…каз… — воздуха мало для слов, не хватило.       — Трудно?       Спутник стоял в растерянности, однако ожидая любого ее ответа, он невольно сгорбился, чтобы быть с ней лицом к лицу: смешно, потому что ему пришлось для этого сесть в полуприсед.       — «М», мы — произнесла девушка.       — М… мы — почти выговорил спутник спутник, пальцами руки удивленно проверяя губы, будто мог ошибиться. Но все было верно, и девушка радостно подняла брови.       Он подумал, что обязательно это запомнит.