«П-»
Джей закусил щеку изнутри: Лорен пропала, оставив и обувь, и сумку. Он поначалу держал телефон рядом с собой, готовый принять звонок в любую секунду, а потом понял, что свой мобильник девушка тоже бросила в номере… Медленно, слой за слоем он вводил себе под кожу тупую швейную иголку, обнажая раны. Он сорвал с себя лоскут, доходя до подкожного мяса, и оттянул рваный край — густая, теплая кровь залила всю раковину. Заболела и закружилась голова, будто ударили паровым молотом: все эмоции внутри. Джей вдруг почувствовал себя гайкой в отлаженном часовом механизме — однако очень важной гайкой. Роль песчинки перестала казаться чем-то тоскливым на фоне всех чувств, а в итоге очень даже последовательной. Стойкое ощущение, что он все делал правильно. У него было достаточно времени, чтобы внимательно прочитать записи Майло — все старые страницы, вложенные рисунки. »…ты не забудешь все, что видел. Это прочно засело в разуме так, что не выметешь, не скроешься». Джей отложил иглу, всматриваясь в зеркало — на него смотрел человек с потускневшим усталым взглядом. Следы возраста слишком рано смяли уголки глаз своими птичьими лапками. Лицо похоже на песок. В гроб кладут краше. Бессонница. Он пытался заснуть любой ценой, чтобы набрать хотя бы три часа, но лишь ненадолго забывался — минут на пятнадцать — как сразу что-то дергало. На четвертые сутки заиграло радио из сливного отверстия: такая красивая музыка лилась вместе с водой, что Джей бы честно схватил камеру и записал, если бы не осознавал, что это лишь галлюцинация — тогда им с Лорен даже смешно было… Его запястья — будто последствие выматывающей болячки, вывороченная земля. Он в спешке намотал бинты, которые быстро пропитались алым. »…все следы, если мы хотим когда-нибудь освободиться от проклятья. Какая глупость!» Какое-то еще время Джей возился у двери с видеокамерой и наконец отрыл защелку. Шел по лестнице, останавливаясь на каждом пролете, и, стараясь не дышать, слушал: тишина красноречива. Уже зажглись фонари — а в глазах будто снизили яркость, делая лампы блеклыми пятнами. Вода на тротуарах сверкала в желтых отблесках фар и растекалась радужными разводами. Небо казалось уродливым, покрытым шрамами сбившихся в кучу облаков. Ной ждал прямо на окне с отодвинутыми занавесками и, едва заметив его приближение, открыл. Гостиная, заваленная грудой вещей, выглядела плохо. То и дело бесноватый сквозняк трепал занавески, переносил из одного углу в другой бумажные чеки, кидал неряшливо брошенный мусор. Джей чувствовал себя устало-расслабленным. Он даже мог осторожно улыбаться, будто губы должны были вот вот треснуть. Но из его правой руки капала кровь. Не вслушиваясь в пьяное бормотание Ноя, он поднял взгляд на тарелку-циферблат. В полусонном бредовом состоянии смешались безумное хихиканье, паутина, струпья пыли, запах спирта и ощущение дневника под ветровкой, рядом с бешено колотящимся сердцем, заходящимся от тахикардии. — Прошу тебя… — донеслось откуда-то издалека. Меррик лениво повернулся, замечая, как Ной протягивает ему бутылку горячительного с кусочками лимонной мякоти, плавающими в маленьком водовороте. Джей сел за стол, подпер голову рукой и с абсолютно спокойным лицом залип в стену, понемногу глотая горячительное. Сидевший на полу Ной сказал что-то про холодный ветер и прогноз погоды и тихо рассмеялся. Перегар, сырость, часто запах пота — вот ароматы, населявшие его жизнь. На секунду даже появилась ощущение, что все не так уж и плохо — судя по всему, в этой приятной бутылочке было грамм двадцать этанола. — А это много или мало? — вдруг спросил Джей. — Чего? — Ной повернулся, взглянув на него потерянным взглядом. — Понижать градус нельзя, нужно лишь покрепче что-то… Коньяка бы… Ты не пил никогда? — Нет, не люблю… — равнодушно ответил он. — Почему? — Не привык. — Да ладно! — вздрагивая, Ной поднялся и сел рядом, недовольно стуча по прожженной клеенке. От него пахло немытым телом, казалось, что даже глаза у него выглядели грязными. — Объясни, почему ты такой спокойный всегда?! — Нет, ты ошибаешься… — Джей поднял руку: мокрые кровавые бинты сползи, открывая язвы, как усеянную гравием дорожка. У Лорен бинтовать получалось лучше, — как ты там говорил? Молчишь, потому что знаешь? — А через несколько минут ты будешь уверять, что я доживу до мая и увижу гребанные орхидеи! Почему ты ничего не боишься? Ной отвел со лба пропитанные потом черные кудри и снова обхватил себя за костлявые плечи. Вспышка в его зрачках — это что-то горькое и дикое, с ноткой скабрезной шутки. — …если бы мне пришлось выбирать… — Джей закашлялся, хватаясь за край стола, чтобы остановить кружащийся мир. Он почти ожидал, что Ной его перебьет, но тот внимательно слушал, слегка повернувшись так, что он видел его темный профиль, расчерченный светом лампы — так вот, Католическая Фундаменталистская школа… Строгие правила… запрещено носить неподобающую одежду, поворачиваться на уроках и выглядывать в окно, сбиваться в компании и проводить вместе время… Многие пытались сбежать через несколько недель, проведенных там, и получали по заслугам… Я старался как можно меньше попадаться учителям на глаза и научился все скрывать, держать рот на замке… После всего, что там было, ты можешь мне не верить, но я физически не могу заплакать: у меня поднимется давление, пойдет кровь из носа… Но я просто не смогу. — Значит, ты все-таки не психопат? Джей равнодушно пожал плечами, рассматривая, с каким упоением Ной пил прямо из горлышка: его печень, наверное, вскоре будет напоминать школьную тряпку у доски — или это просто стигматизация, а по-другому навешивание ярлыков? Никто же в детстве не говорил, что от алкоголя получают эйфорию — все только твердили, что если много пить, то рано или поздно будешь лежать под забором, вроде свиньи, и там же умрешь, как грязная скотина. Потому алкаши казались какими-то непонятными самоубийцами, которые без какой-либо выгоды просто решили убить себя, что на корню обрубало эмпатию и малейшее сопереживание… Непонятно, но в таком состоянии уже любая дичь начинала казаться Джею правдоподобной. Мозг сам варился в собственном соку, подбрасывая все больше странных идей и тем. — Мне снилось сегодня, — говорил Ной, рвано вздыхая, — что я заперт в одной комнате вместе с насекомыми. Они жалились и кусались, как живые, сука… Какой-то очень заботливый голос посоветовал мне отгрызать от себя те части тела, на которых есть укусы. Короче, я смог проснуться только тогда, когда сгрыз себе ногу… Он обхватил немытую голову, упираясь локтями на стол. »…одни сплошные огорчения: нет, головной болью, к которой привыкаешь, ты не отделаешься». Ветер ударил в окно три раза, и вместе с тем часы пробили полночь. Сплошной символизм, ей Богу! Джей крепче сжал дневник. — Давай считать? — предложил Ной, задыхаясь от истерично-пьяного хохота, и широко взмахнул руками. — Я делаю двенадцать глотков, и что-то происходит, да? Я готов, пусть берет! Он сделал еще один устрашающе крупный небрежный глоток и поморщился — не мог больше. Его фигура болезненно согнулась, закрывая глаза руками. Сухие, горячие, потрескавшиеся губы беззвучно шевелились, отсчитывая: Десять. Девять. Восемь… Джей взял камеру в руки и быстрым прерывистым шагом поспешил к входной двери. — Да что с тобой не так?! — рот у Ноя остался открытым, как будто он задыхался. Только вышел в коридор… …тень покачивалась у порога, наблюдала и недружелюбно ухмылялась всем своим существом. Десяток разномастных глаз, хаотично раскиданных по всей морде, поочередно моргнули, уставившись прямо на него. Вся комната покрылась красной дымкой. Вроде бы и стоял, вроде бы и шевелился, но это было похоже на то, как если бы плохую низкополигональную модельку человека слепили, нахлобучили сверху шапку и запихнули в реальный мир. Джей стоял перед ним, будто перед колючей проволокой, сдавливая шероховатую обивку, и пытался понять, насколько хорошо тень чувствовала его. Рискованно? Да. Но необходимо. После необычайно громкого щелчка исчезли все звуки, кроме удушливого сиплого дыхания вошедшего. Его взгляд — или взгляды — такие цепкие, блестящие, будто крючок на дне реки: зацепишься случайно и не вырвешься никогда. Он видимо хотел уже сказать, чтобы Джей прова… но увидел дневник. — Не будем мы отнимать, — ворвалось в панически мечущиеся мысли отчетливым скрежетом. Сущность отрывисто попыталась усмехнуться, заметив, как покачнулся парень. Мысли у Джея, как сны, были хаотичным и обрывистым, наполненными глубоко изнутри отчаянным желанием выжить. А еще в мышление вмешивался острый страх, как прыжок в глубокую бездну. — Возьми. — Кончай, ты ведь знаешь кому он принадлежал? Откуда это у тебя? «А зачем тебе — откуда?» — мелькнула неосторожная мысль в голове, заставляя тень задыхаться сильнее. Внутри натянулось что-то тяжелое, как тугая упрямая пружина. Наблюдатель хватким взором, таким же ощутимым, как дым, ни на секунду не покидал глаз Джея. — Теперь ты должен сказать: кто? — Зачем мне это говорить? — Потому что он может украсть еще раз. В последний раз услышав отголосок разговора, Меррик не глядя протянул ему дневник. Тень, помедлив, неоднозначно кивнула, нервно и бережно цепляя из его рук книгу. Ему понравилось. Он бросил взгляд на человека и его передернуло, будто от озноба. — Мы не можем предсказать твои действия, — его насмешливый голос задребезжал, как струна, — ты каждый раз удивляешь, Пацифист. — Возьми и приходи завтра, — твердо произнес Джей, зажмуриваясь. Темная фигура, двигаясь очень быстро, мелькнула на прощанье в рассыпавшемся осколками зеркале и на сетчатке глаза, заставляя содрогнуться: в последний момент в зеркале отразился он сам, но с перерезанным горлом и рассеченным от уха до уха ртом. Ной уже не ждал его, провалившись уткнувшись лбом в стол, и вроде бы не спал. — Я должен рассказать, как все прошло? — неуверенно пробормотал он. Парень поднялся во весь рост и неровной походкой подошел к нему вплотную — запах, как от бутылки нашатыря — и громко, как пощечина, прошипел: — Нахуя? Джей осел на стул гораздо ниже, стараясь сфокусироваться, но все равно ощущал на себе тяжелый взгляд. — Ты лишь отсрочил мне страдания, — его мутные зрачки расширились. Ной весь заблестел от болезненного жара и издал звук, похожий на сдавленный всхлип. — Все эти тени часть чего-то большего… — Да знаю я! — заорал он, дрожа. Лицо у него было таким, будто его обдало кипятком. — Там множество глаз, наблюдающих из каждого угла. Куда не глянешь, везде гребаный морок цвета такого… не то серого, не то бордового! Они как большой такой клубок червей без голов, ртов, хвостов… Ной беспокойно оглянулся по захламленной комнате, будто ожидая увидеть продолжение своего ночного кошмара. Дрожащее потухающее пламя отразилось во влажных глазах. — Если придет завтра, скажешь, что приходить нужно было вчера, ведь уговор был на сегодня… — прозвучало робкое напутствие.***
Джей цеплялся за стену, едва находя в себе силы, чтобы не упасть — голова тяжелая, как паровой молот. Он взглянул на лежавшую на коврике кассету и спокойно выдохнул, оттягивая нижнее веко ладонью. «Deus ex machina», выведенное сухой серой краской. Пластиковая коробка была исполнена грубо, кустарно. Швы на крае резали пальцы, шли неровно, будто азбукой Морзе. Он включил. Тишина и черный экран. Джей стоял в неизменной позе, ожидая: может, сейчас что-нибудь… Наконец, внутри что-то загудело. Под странный скрежет шло двенадцать отвратительных и пугающих уровней. Видеоряд сложно было описать. Будто просто хотели покрасоваться мерзостью. Один — неопределенный человек: весь в прыщах и гнойный язвах, старый, больной. Перегнувшись, смотрел вниз с балкона; Два — человек без кожи, обвитый пучками голых мышц, корчившийся в агонии и бессильном бешенстве, как склизкий червь; Три — окровавленный ржавый шприц с бурой жидкостью; Четыре — солдат в старой военной форме, которого сбил поезд, разорвал и протащил кровавые ошметки еще несколько метров. Послышался громкий удар, лязг тормозов, высекавших искры; Пять — болтающаяся петля; Шесть — самоубийца, в слезах глотающий таблетки и даже не скрывающий своего отвращения, а после обильно заливающий рвотой кровать; Семь — женщина, вылезающая из утопленного автомобиля через лобовое стекло так, что можно разглядеть все ее увечья: слезающую лоскутами кожу, гнилое мясо, лопнувшие волдыри с геморрагическим содержимым; Восемь — пожилая леди с белыми личинками на глазах и звон битого стекла; Девять — ?; Десять — чтоб ты сдох; Одиннадцать — шершень, медленно жалящий кого-то в бешено вращающийся зрачок; Двенадцать — мраморная гробовая плита, взятая очень крупным планом. Все оборвалось так же резко, как и началось. Спасибо за тауматургические фокусы.Я отказался умирать.
Ты знал, что на Них действует Нарративный Стабилизатор?Конечно не знал, вопрос риторический.
Ты сейчас, наверно, крутишь пальцем у виска.Правильно делаешь, ведь странности только начинаются.
Смотри сны.Кошмаров не будет сегодня.
Джей погладил рукой видеокамеру — поверхность корпуса, которую вовсю изрешетили маленькие трещины, горячая, будто техника работала долгое время без перерыва. Стало как-то тошно и жарко. Кости словно топором кололо. Не выдержав, он открыл настежь окно, впуская холодные порывы мокрого ветра, и вышвырнул кассету. Спустя секунду раздался глухой удар, послышался лязг разлетающихся запчастей и бряцанье битого пластика. Джей украдкой выглянул на улицу: разлетевшаяся видеокассета лежала на асфальте посреди улицы. Из нее вылетела магнитная лента, спутавшаяся в длинный клубок. Джей чуть разогнулся, убеждаясь, что на улице все спокойно. Ни машин, ни людей. Погруженный в раздумья, он не сразу почувствовал чье-то присутствие за своей спиной. Он обернулся. Двое. Один застыл у двери наперевес с топором. Джей мог поручиться, что стоял он совершенно неподвижно. Во втором мало чего человеческого — он дистрофично худой, его плоское щербатое лицо делила почти пополам прямоугольная зубная дуга в виде креста, напоминавшая чем-то рот пиявки. Челюстей три — верхняя и две нижне-боковых. На месте носа зиял провал. Изжелта-белая кожа облепила череп, как огрызок пергаментной бумаги, и повисла дряхлыми полосками. Усилием воли, Джей смог развернуться и посмотреть в неприятное лицо представшей тени. — Спасибо, — вырвалось у него. Он сам опешил от того, с каким непринужденным спокойствием сказал это. Открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но все слова в голове окончательно запутались, прямо как валявшаяся на асфальте под окном магнитная лента. Джей присел напротив собеседника, глядя, как четыре крупных глаза не мигая уставились на него: два больших, как у людей, и два поменьше, на впалых щеках. — Наблюдатель ослеплен и двигается очень медленно. На то, чтобы восстановиться, у него уйдет несколько часов. Так что у меня есть время. У тебя есть три вопроса на то, что происходит. — Что происходит? — Ничего сверхъестественного: им просто нужны новые Апостолы. Ты понимаешь что это? Не радость, нет. Одержимость — ещё может быть. Джей выпрямил спину. Его взгляд приковало то, как ловко тень двигала одновременно всеми челюстями. Идол — даже не-Богом это язык не повернулся бы назвать. Именно такой, каким бы вырезали его из дерева. От него не веяло ничем добрым. — Меня раньше звали по-другому, но то, что ты узрел, они нарекли Подстрекателем… Стоявший у двери двинулся с места, приближаясь к столу. Он облокотился на стол, хитро приподнимая бровь, и ощерился. На вид самый обычный человек, ровесник, в старой забрызганной кровью одежде. — Наши инициалы схожи, круто, да?! — и улыбнулся еще шире сквозь неровно отросшие волосы, доходящие до бровей, — Играй мы в Spelling Bee , мы бы выиграли! При-вы-чка! — он щелкнул пальцами и прокрутился на носках. Джей рассеянно кивнул, соглашаясь. Интересно: Привычка был еще вполне себе человеком, Наблюдатель и Подстрекатель, в принципе, тоже, хотя и пострашнее. А вот то, что он мог видеть лишь через камеру… В нем от обычного остался только похоронный костюм. И что это тогда это вообще такое? Все тело Подстрекателя скрывала мятая мешковатая одежда. Когда край черного свитера нечаянно отогнулся, Джей увидел, как проступали на шее крупные мешковатые гланды и артерии, и его передернуло. — Так что вы такое? — Такая формулировка неприменима к тому, что не существует, — сухо отчеканил он, — я и они, Коллектив. Мы не существуем. Важно осознать, что мы не существуем. Все, что вызывает противоречие в твоем понимании, не существует. Мы статичны. В момент, когда кто-то пересекает границу и становится Апостолом, он также перестает существовать, хотя его продолжают воспринимать сознанием как нечто движущееся и живое. Коллектив это не физическое место, не точка во времени, не переходное пространство и не подходит под любое существующее описание, так как описание подразумевает существование. — Не может быть. Не я один вижу. Не всегда своими глазами, иногда через камеру, но все же. Не я один ощущаю… — Для их и меня время одновременно является и прошлым, и будущим, и настоящим. Сливается в одну точку. Привычка вдруг щелкнул пальцами, привлекая к себе внимание. — Можно я проще объясню? Короче, представь себе, что ты сдох. Прям помер с концами! И пока одна твоя часть уже летит навстречу свету в конце тоннеля, а вторая кормит червяков под землей, третий ты вытянулся в сосновую иголочку. Кто из вас троих является настоящим тот еще вопросец, спросил бы лучше что-нибудь полегче… Хотя, на кой ляд тебе это сдалось? Зачем ковырять рану, если знаешь, что там только гной? — он перебросил обух из руки в руку и продолжил после пафосного фырканья. — Короче, тебя одновременно будет и трое, и один. Первый в свободном падении, без возможности вернуться назад. Если только ты недостаточно удачлив… Как я… Второй мертвый объективно, разлагается и воняет. А вот третий… — Получается парадокс, которого не существует, потому что реальность субъективна,— перебил его Подстрекатель, складывая руки на груди. — Но осознанное восприятие влияет на Администратора. Это не купируется биологической смертью. Тот, кого ты видел на видеокамере, был изучающим вас Апостолом Пророком. Теперь все понял? Пальцы плотно сжали запястье: кружилась голова. Внутренние ощущения подсказывали, что резко поднялось давление. — В голове не укладывается… — А ты растяни вдоль спинного мозга! — насмешливо посоветовал Привычка, проворачиваясь на пятках, но под строго-безразличным взором Подстрекателя приложил ладонь к губам, кивая. Пальцами Джей искал зачем-то глянцевый рекламный флаер в кармане, но тот, как живой, постоянно проваливался глубже. Телом здесь, а разумом где-то далеко… — У меня остался последний вопрос, — тихо произнес Джей, — что будет с ними? — С Ноем все будет в порядке. Просто следуй тому, что я говорю. — А… — Лорен мы не можем помочь сейчас. — Но она жива? Подстрекатель одобрительно качнулся, сузив челюсти в узкую ниточку. — Спасибо тебе за сотрудничество, Джей Меррик. Ты сделал правильный выбор. Теперь мне пора позаботиться об остальном…***
Ной лег в кровать. Уснуть смог лишь ближе к рассвету, проспал три часа и снова отправился топить страх в граненом стакане. Он почувствовал чужое присутствие сразу, но не потрудился даже поднять головы. — И нахуя вы здесь вдвоем? Опять командовать пришли? — Ной постарался искусственно пропитать голос сарказмом, но получилось слишком жалко. В Подстрекателе не было признаков жизни, но от него тянуло чем-то родным, близким. Прямо как и всегда, с самого детства. И это вдруг перепугало Ноя до помутнения в глазах: ничего родного и близкого не могло быть в этом сухом и бледном существе, напротив! Когда Подстрекатель приблизился, Ною показалось, что его должно разорвать от малопонятного чувства: не восторга, не благословения, а их извращенные чернушные версии. — Отъбитесь, прошу, — рвано выдохнул он, хватаясь обеими руками за ускользающую реальность, — знаешь в чем правда? Да в том, что ты просто обманщик. Съебался, молодец, но ведь ты ж не просто так со мной возишься? Ты не альтруист, каких поискать надо. Я люблю жить, но не так. Быть зависимым от тебя идея так себе. Я понимаю тебя лучше, чем Джей, лучше, чем кто бы то ни было… Как думаешь, чувствовали такую же связь Каин и Авель? Когда тот шел за ним по пятам, преследовал в пустыне, а? — То, что ты читаешь проповеди, еще не делает тебя апостолом, Ной. Слова резко застряли в горле. Ной вздрогнул, запрокидывая голову, и едва слышимо прошептал: — Кто ты такой? — Бог? Подстрекатель пожал плечами, оставаясь все таким же далеким и недоступным. На глазах у онемевшего Ноя стоявший по левую от не-Бога Привычка, повинуясь какому-то мысленному приказу, выхватил бутылку из слабых рук и с извращенным удовольствием вылил остатки содержимого в лицо парню. Мокрый и пропахший спиртом Ной, не зная, что сказать, лишь мог открывать рот, ловя воздух. — Оставь нас наедине, — Подстрекатель чуть наклонил голову. Ухмыльнувшись, Привычка ушел раньше, чем успел отметиться едкой фразочкой. С носа сорвалась дрожащая капля. Подстрекатель оказался в опасной близости от лица Ноя. Человек действительно узнавал в Апостоле свои черты. — Я разорвал оковы, что держали меня, но я все еще на горе. А гора та во власти Бога. Мне приходилось притворяться, что бы Он был милостив ко мне. Я подавлял себя, ненавидел и проклинал гору, но я не мог жить иной жизнью… Но и примириться с подобной не смог. Ты же совсем другой — свободный. Потому-то я и шел за тобой все это время. Ты нужен мне. Я кричал в отчаянии и вдруг понял, что выкрикиваю твое имя. Я убил, и был тем, кого убили… И Ною стало смешно. До слез, до боли в голове и рези в глотке. Он закрыл глаза, запрокидывая голову. — Насколько же мы отчаялись, — прошептал он, криво улыбаясь в пустоту.