О чёрных котах

      Первый раскат отдаётся в груди вибро.       Изуку поднимает голову, чтобы посмотреть в окно, а там всё чёрное. Он даже не заметил, как набежали тяжёлые свинцовые тучи. Недочитанная книга ложится страницами вниз. Он обводит взглядом комнату с двумя сдвинутыми кроватями, на которых они спят втроём — никого больше.       Последние дни Каччан проводит в городе вместе с другими ребятами за постоянными заданиями. Теперь, когда Динамит больше не приносит особых проблем и более-менее хорошо общается хотя бы с одним из сокомандников, его монополизируют куда более охотно. В этот раз квирк, как у него, полезнее некуда, так что Изуку надеется, что Каччан славно повеселится. И что вернётся назад здоровым, будет в порядке.       А вот Сора, как и сам он, пока отдыхает. На поиски демона он и идёт.       В Башне не так много мест, где тот может быть. В мастерской он зависает только тогда, когда настроение пожестить, потому что с Сойкой отношения у них натянутые. В столовой ему делать тоже нечего, мешаться у поваров под руками демону, похоже, надоело. В ванных он бы не завис так надолго, да и на крышу в такую погоду лезть не стал бы.       Поэтому Изуку направляется в тренировочный зал. И оказывается прав.       Сора отрабатывает удары на манекене, бьёт сильно, глухие удары отражаются от стен и высоких потолков. Сейчас он отрабатывает незамысловатую рукопашку, хотя его неоспоримый конёк, конечно же, вёрткость. Так, как дерётся он, никто больше не делает, хотя стиль Дара близок к его. И всё же это не то. Дар не жалеет сил, когда наносит удары. На поле боя он выбирает бой, а не игры.       Изуку замирает в дверях, наблюдая за тем, как перемотанные кулаки ударяются о пустышку. Сора ловко подныривает под поручнем, уворачиваясь от крутящегося бруска, небрежно завязанный хвост хлещет по спине и тут же рассыпается по лопаткам растрёпанными чёрными прядями.       Изуку любуется. Изуку всегда нравились строптивые и страстные люди, грубоватые, саркастичные, уверенные и стремительные. Изуку давно уже в курсе, что вляпался, но это не то, из чего хочется выбираться.       Он наслаждается.       Новый раскат грома сотрясает стены. Сора вздрагивает всем телом, сжимается, шумно выдыхает. Руки его дрожат тоже, он утирает тыльной стороной кулака пот под подбородком и зачёсывает чёлку назад, обнажая мокрый лоб. Несколько прядей прилипли к челюсти и шее, это придаёт ему особый шарм. Вот такой, небрежный и собранный, он нравится Изуку больше всего. Ощущается домашним и настоящим.       Он делает шаг вперёд, и Сора тут же смотрит на него. Глаза вспыхивают алым, он раскрывает их шире и выпрямляется. Улыбка стелется по губам.       — Ты чего? — только и спрашивает, а голос — он тоже дрожит, Изуку слышит. Ему не нравится.       Он делает ещё несколько шагов навстречу и замирает в десяти, так символично. Рука зарывается в волосы на затылке, отчего-то он смущается, улыбается слегка нервно.       — Подумал… может, ты хочешь потренироваться немного. Со мной.       Сора моргает раз, другой, улыбается шире. Понимает всё, конечно, он всегда отлично видел людей насквозь, просто прикидываться тапком ему нравится больше. Изуку знает, что он профессионал по части манипуляций. Знает, каким он может быть безжалостным и каким заботливым. Знает, как ловко он жонглирует словами, чтобы добиться желаемого, особенно если речь о здоровье. Знает, как ему нравится выводить противника из себя словами и баловством, ведь это помогает ему выбить врага из равновесия. Лобовая атака его конёк, но попудрить мозги — о, он никогда от такого не откажется.       Поэтому Изуку не удивляется, когда выражение на чужом лице становится вот таким снисходительным, нежным, даже. Благодарным. Смущается только, но это не страшно. Сора делает тот самый первый шаг навстречу, и отсюда начинается отсчёт. Изуку выпрямляется, встряхивается и начинает неспешно его обходить. Демон посмеивается, наблюдая за ним одними глазами.       — Ты в домашнем, — напоминает. Изуку пожимает плечами.       — Потом постираю.       Сора насмешливо фыркает и позволяет ему зайти за спину. Прислушивается. Склоняет немного голову, чётко отслеживая движения. А для Изуку это символично не меньше, ведь он видит, сколько здесь о доверии. Видит, сколько о принятии. По коже ползут мурашки, а он в ужасе и восторге одновременно: что этот парень делает с ним?       Он делает первый выпад, пробный, не слишком стремительный. Просто подходит ближе. Сора напрягается лишь слегка, легонько встряхивает головой, слушает дальше. Изуку обходит его ещё двумя шагами и нападает по-настоящему.       Этот бой тренировочный, конечно же, им нет причин драться всерьёз. Изуку внимательно следит за тем, что и как они делают, и он видит, что Сора тоже. Что глаза его пытливы, он сосредоточен, хотя ухмылка, когда взгляды пересекаются, никуда не девается, расцветает только ярче. Он улыбается шире, резко делая подсечку, а пока Изуку восстанавливает равновесие, увеличивает дистанцию и ждёт там, где манекена нет.       Тогда они начинают сражаться почти по-настоящему, без квирков. Темп нарастает, они контролируют дыхание напряжённо и сосредоточенно — это отточенный навык. Изуку часто замечал раньше, что, несмотря на внешнюю расслабленность, тело демона всё равно несёт напряжение, оно скованное. Прямо как сейчас.       Он замедляется. Сора вопросительно склоняет голову к плечу. Изуку легко улыбается.       — Ты сдерживаешься.       Демон моргает.       — Ну… да?       — Почему?       Сора смеётся, но в этом смехе нет веселья. А может, есть, только какое-то злое, мрачное, пугающее. Он поднимает руку на уровень лица и выпускает когти: медленно, ногти вытягиваются и чернеют, острые кончики слегка загибаются в крюки.       — Потому что моя потребность не в игре, Изуняяян, а в убийстве. Я сдерживаюсь, чтобы никого не убить.       Изуку хочет сказать что-то ещё, но в этот момент очередной раскат прошибает уже насквозь. Здесь должно быть плохо слышно грозу, но почему-то она оглушает. Сора сжимается, кидает цепкий хищный взгляд в сторону панорамных окон. Ещё один раскат заставляет стёкла дребезжать — он стискивает челюсти, руки взлетают к голове, зажимают уши.       Изуку оказывается рядом быстрее, чем успевает подумать, накрывает узкие ладони, прижимает плотнее. Мягко улыбается, поглаживает кончиками пальцев тыльную сторону кистей под своими и смотрит в красные глаза.       — Ты не боишься взрывов Каччана, а грозу — да?       Сора фыркает, убирает руки и сжимает предплечья Изуку пальцами, не давая отстраниться. Прикрывает глаза, вслушиваясь в шум крови и пульс, расслабляется немного и слегка трётся об одну из ладоней щекой.       — Его… запах успокаивает меня тут же. Плюс, его я вижу, чувствую, слышу. Грозу нет.       Это логичное замечание. Изуку склоняется вперёд, нерешительно немного, ему просто этого хочется, и прижимается к его лбу своим.       — Может, пойдём в душ и в комнату?       Сора смотрит веселящимися глазами, но это напускное. Тоже. Там, под искрами в винных радужках, страх, который не искоренить. Глубокий, древний страх громких звуков, вибрации земли. Что-то, с чем ты рождаешься, что передаётся с генами, что не выдернешь щипцами и не вырежешь скальпелем.       Изуку не ждёт ответа. Просто мягко увлекает за собой в сторону душевых. За шумом воды не слышно грома, да и тот в основном рокочет где-то вдали. Изуку надеется только, что Каччан в порядке, что не заболеет и не влипнет в переплёт, как он это любит. Что дождь не помешает ему быть лучшим. Что он не сильно зол сейчас. Что, может… тоже скучает? Так же, как они по нему? Настолько, что не может найти себе места и каждые две минуты проверяет телефон, не в состоянии ни на чём сконцентрироваться?       Горячая вода расслабляет мышцы, бьёт чётко в спину. Изуку зарывается пальцами в чернильные волосы, а они тяжёлые, липнут к коже, звонко хлещут по спине, если их резко опустить. Сора посмеивается, позволяя ему это, позволяя увидеть себя обнажённым, позволяя прикасаться к шрамам и горячей коже. Склоняет доверчиво голову перед ним.       Изуку ценит это.       Изуку дрожит весь.       Изуку скользит сначала взглядом, затем — пальцами по узорам на этом обманчиво слабом теле. По кольцу вокруг груди, по таким же меткам на запястьях. Убрав волосы, он мягко прижимается к изгибу шеи носом, ловит мурашки.       Они не оставались наедине ни разу, но он чувствует, что Сора не против всех этих прикосновений, потому что тело в его руках расслабленное, и голову демон отклоняет сам, открываясь для него сильнее. И руками за бока держится вовсе не для того, чтобы оттолкнуть прочь.       — Не надо трахать меня в ванной, — доносится хриплое. Изуку вздрагивает и выпрямляется, а Сора смотрит на него насмешливо, глаза чёрные и жадные. Он усмехается, берёт за запястье и ведёт за собой в раздевалку, где они заворачиваются в полотенца, а после бегом мчатся до комнаты, ни с кем не столкнувшись в путаной системе коридоров.       Может, Изуку только кажется, что демон показывает язык одной из камер.       В комнате они падают в кровать и сразу же зарываются в одеяла, хихикая, как какие-то маленькие дети, но в этот момент Изуку чувствует себя почти что счастливым. Ему легко и весело, и он сгребает маленькое тело ближе, прижимает к своему, переплетая ноги. И замирает так.       Сора, лохматый после возни в одеялах, прижимается к его плечу и улыбается ему, глаза щурятся. Он выглядит безбожно юным, но там, в глазах, множество сотен лет, прожитых в скитаниях и бегах, и Изуку хочется стереть их. Изуку хочется уберечь его, и он тянется ближе, кладёт ладонь на щёку и прижимается ко лбу губами, затем своим лбом.       — Ты позволишь мне о тебе позаботиться? — шепчет тихо. Прохладные пальцы сжимаются вокруг его запястья, подушечка большого ласково пробегается по внутренней стороне, прорисовывая вены.       — Смотря что ты собираешься делать.       Над ответом не приходится думать, он просто срывается с языка, давно уже готовый:       — Любить тебя, кормить тебя, обнимать тебя, обнимать, греть… Беречь. Защищать. Драться с тобой плечом к плечу. Идти дальше, куда бы ты не собирался отправиться.       Сора вздыхает, ошарашенный, глаза широко распахнуты. Изуку ласково гладит уголок его губ, а ему безумно хочется прижаться к ним своими. Сора слегка улыбается и бодает его в лоб своим.       — У тебя и так это прекрасно получается, дурилка, — и улыбается шире, закидывая ногу на пояс, прижимается всем телом сразу, красиво выгибая поясницу. — И если…ты хочешь чего-то ещё, чего-то более материального, я не стану тебе запрещать.       — О-о чём ты? — Изуку чувствует, как заливается краской. Сора смеётся, зарывается в его волосы пальцами и легонько сжимает на затылке. По хребту бегут мурашки. Оборванный вдох так и замирает в глотке.       — Ты ведь хочешь меня поцеловать, я не прав? — голос становится ниже, он подаётся ближе. Глаза вспыхивают чем-то потусторонним, и Изуку нервно сглатывает, потому что да, хочет, очень. Сора мягко посмеивается и шепчет ему в губы: — Ну так вперёд.       И Изуку целует. Тот первый раз в палатке ничто в сравнении с этим. Он ярче и вкуснее, более сочный, намного больше насыщенный. Настоящий. Изуку прижимается к улыбающимся и готовым уже губам своими, а Сора отвечает ему тем же. Изуку мягко касается их языком — Сора раскрывается, пуская внутрь, и они сплетаются.       Это вкусный, самый реальный поцелуй из всех, что между ними были. Изуку чувствует себя так, будто нашёл сокровище, будто карта не обманула в этот раз, и ныряет с головой, притягивая демона ближе, ещё, теснее, пока не становится тяжело дышать. Пока чужой пульс не становится его собственным, пока дыхание не становится общим. Он целует взахлёб, напористо, голодно, и Сора позволяет ему это, отвечает тем же, кусается и мягко двигает бёдрами.       Изуку стонет ему в рот, не в силах сдерживаться. Пальцы соскальзывают с щеки и следуют вниз, по шее, плечу, с него на бок, а оттуда, минуя тазовую кость, накрывают бедро и сжимают почти собственнически. Сора чувственно выдыхает в поцелуй, зарывается в волосы обеими руками и тянет на себя, не давая отстраниться.       Целоваться с ним вкусно, сносит крышу. Он тихо стонет, когда Изуку позволяет себе сжать его задницу, будто только это ему и надо. Вторая ладонь скользит под прижатым к кровати боком, накрывает поясницу, и он может оценить по достоинству, насколько красиво она выгибается там, под подушечками, как натянуты мышцы спины.       Сора не пытается отстраниться, льнёт только ближе. Потирается о живот Изуку членом, мокрым, твёрдым, и Изуку видит звёзды перед глазами. Ему больно от того, как сильно это возбуждает. Но он вынужден прерваться, чтобы немного остудить голову, и утыкается лбом в острые ключицы.       Сора тоже дышит загнанно, его слегка потряхивает. Он не выпускает Изуку из рук, поглаживает по волосам и спине, успокаивая, не давая сбежать. А вслух из него рвётся:       — Почему остановился?       Изуку сжимает его талию ладонями, шумно сглатывает и так же выдыхает:       — Я не хочу быть грубым с тобой. Не хочу напугать.       Плечи демона слегка подрагивают, когда он снова смеётся, так много за сегодня, так тепло. Пальцы сжимаются на загривке в игривой ласке.       — Тебе не стоит об этом переживать, Изунян. Ты можешь показать мне всё, что в тебе есть.       — Я хочу быть нежным. Хочу тебя всего… залюбить.       Смех звучит более реальный. Он расслабляется, слушая мягкие перекаты звуков. Тихий вздох получается слишком нежным и домашним. Слишком обволакивающим и согревающим.       — Так будь. Я твой.       Изуку старается, правда. Старается из последних сил. Но всё равно срывается. В нём так много всего — и любви, и потребности, и восторга, и благодарности, и одиночества — и он не может больше. Он хочет получить этого тепла, он хочет отдать своё, он хочет, чтобы они оба сгорели сегодня, а потом возродились чем-то большим.       Он обхватывает шею демона ладонями по бокам, притягивает к себе и целует снова — шумный выдох вкусный настолько же, насколько ответ, который он незамедлительно получает. Эти поцелуи на полном серьёзе могут стать подобием наркотика, честное слово, Изуку уже пристрастился к ним, он уже в восторге от того, как эти губы припухли из-за него. Он уже не может насытиться, ему мало, он хочет больше, и больше, и больше.       И Сора даёт ему это. Сора тянет его руку назад, себе за спину, и опускает ниже. До Изуку доходит, и он стонет, разбито и откровенно, а стоит ввести сразу два пальца, он ловит довольное мычание в ответ.       Боже, это же с ума сойти.       Он вводит до конца, с замираем наблюдает за тем, как демон откидывает голову, как красиво изгибаются брови и приоткрывается рот, как выгибается навстречу уязвимая шея. Несколько горячих влажных поцелуев ложатся на неё, а дальше Изуку вырисовывает целый путь из шагов ниже.       Кожа ложится под губы холстом, исписанным шрамами и чужими зубами, когтями, ножами и синим пламенем. Он оставляет особо жаркий и откровенный поцелуй прямо напротив сердца, тут же зажимает зубами сосок — Сора тут же выставляется только сильнее. Рёбра выпирают сквозь кожу — Изуку проходится по острым гребням языком, путая маршрут, ведь сейчас только он знает, какой из них правильный.       У Соры нет таких мышц, как у них с Каччаном, он практически худосочный. Но, стоит прижаться губами к животу, они сокращаются, напрягаются в ответ на щекотку, и Изуку слегка прикусывает кожу на небольших бугорках пресса, слизывает крошечные капельки пота. Вжимается носом, глубоко втягивает запах горящих вулканов и пролитой крови, расщепляет что-то отдалённо сладкое, похожее на цитрусы. Раньше этого не было.       Когда он опускается ниже, Сора сжимает его плечи и судорожно шепчет:       — Не…       Изуку смотрит вверх из-под лохматой чёлки, мягко целует внутреннюю сторону бедра.       — Я тебя не обижу, — шепчет тихо, печатая слова в кожу. Сора выглядит неуверенным, лицо залито красным, губы подрагивают. Изуку притягивает его руку к себе и трётся о внутреннюю сторону ладони щекой, целует туда же. — Я не буду делать того, чего ты не хочешь. Не бойся меня.       Он видит. Все эти сомнения и метания, вопросы, которые Сора не может задать вслух. Наверное, что-то вроде «Я не мерзок тебе?» или «Ты не боишься запачкаться?», — а он нет. Не боится. Он не считает его ни грязным, ни мерзким, ни сломанным. Он слушает, как собственное сердце бешено лупит в грудину, как загнанно дышит Сора — и уже успокаивается.       Может, он видит что-то в его глазах, может, сам приходит к ответам. Но вот Изуку получает слабый кивок, вот благодарно улыбается, вот прижимается губами к мягкой коже на нижней части живота.       А вот его пальцы снова оказываются внутри, и Сора вновь выгибается, издавая низкий стон в потолок. Он не контролирует когти, они вцепляются в постельное бельё, кулаки выкручивают ткань в петли. Изуку обвивает его талию рукой и принимает головку на язык, как учил Каччан. Она ложится на него идеально, мокрая и горячая, и он обнимает её губами, мягко посасывает, пропускает глубже в рот и дальше, в горло, расслабляя мышцы.       Сора стонет, громко и уязвимо, его бёдра дрожат, когда он теряет контроль не только над руками. Изуку вводит пальцы глубже, двигает ими неспешно, поражаясь тому, как тут мокро, горячо и туго. Он наслаждается звуками и жадностью чужого тела, которому так не хватало ласки, а ему — ему ведь совсем не жалко. В нём её с лихвой, даже слишком. И он делится ею, неспешно сглатывая вокруг головки и мягко покачивая головой. Ему не хватает опыта, очень, он понимает, но Сора поднимает руку и прикусывает костяшки, подрагивая всем телом.       — Разверни… — шепчет сбито, глаза сверкают от слёз, стоящих в них. — Разверни ладонь… вверх. И согни паль- ннгхх!       Изуку готов кончить только от этого восхитительного звука. То, насколько Сора чувствительный и отзывчивый, намного смелее его фантазий. Он не думал, что они дойдут сюда, а теперь не может отвести взгляда. Жадно ловит каждое мгновение того, как Сора теряется в удовольствии, которое способен ему подарить, как падает щит за щитом его оборона.       В этот момент он понимает, что ему не обязательно идти слишком далеко. Он хочет, чтобы доверие к нему было не вынужденным, а заслуженным. Он не хочет брать насильно, не хочет пробовать сразу всё. Он хочет заласкать его до того состояния, когда тот и слова связать не сможет.       Каччан говорил, что Сора любит быстро и грубо, но Изуку не хочет так. Он хочет показать и другую сторону, показать, что хорошо может быть и иначе. Поэтому ныряет ниже, снимаясь с члена с влажным звуком, от которого самого кидает в жар, и касается языком кольца мышц, растянутого вокруг пальцев.       Сора вскрикивает, колени стремятся друг к другу, но Изуку не даёт. Разводит их шире обеими руками, удерживает на месте и касается снова. Так не очень удобно, не получается ввести. Поэтому ему приходится обвить крепкие дрожащие бёдра и сгрести ягодицы пальцами, чтобы развести их достаточно.       Теперь у него есть доступ. Он кидает взгляд наверх, на притихшего немного демона, а тот смотрит на него почти чёрными, едва ли видящими что-то за пеленой удовольствия глазами. Губы Соры всё такие же распухшие и покрасневшие, он сам тоже красный, пряди снова налипли на лицо и шею, красиво облепили тяжело вздымающуюся грудь. Он возбуждён, но чутко следит, чтобы Изуку не сделал ничего лишнего.       Изуку мягко целует мошонку и опускается, так и не дождавшись запрета. И новый стон — он звучит протяжно, сладко, насыщенно. Язык скользит по пульсирующей, немного растянутой дырке влажно, почти лениво, Изуку исследует вверенную ему территорию.       Стыда нет, он хочет узнать больше, увидеть больше, погрузиться как можно глубже. И позволяет себе это: скользит внутрь. Вскрик мог бы напугать, но он не отвлекается, прекрасно чувствуя, как Сора едва держит себя на месте, чтобы не взлететь. Если бы он и правда был против, уже сделал бы что-нибудь. Сжёг бы его, например, кольнул когтями. Оттолкнул бы.       Но он только хватается на постель и хнычет тихо, слишком размазанный ощущениями. Мышцы ритмично сжимаются вокруг языка, когда Изуку вводит его глубже и начинает двигать неспешно, привыкая к новым ощущениям и подбирая удобный ритм. Ему жаль, что у него всего две руки, он бы хотел касаться всех частей его тела. Хотел бы оказать внимание каждому уголку.       Кнуты. Он резко выдыхает и выпускает их, а они змеятся, пеленают всё тело демона, от бёдер до горла, опутывают запястья. Сора охает, вцепляясь теперь в них, а Изуку использует минимум два хлыста, чтобы обернуть их вокруг члена.       Концентрация слегка падает, но он чувствует, что теперь хотя бы немного добивается желаемого. Особенно когда видит, как Сора бьётся в путах, разрываясь между стимуляцией внутри и той, что снаружи. Когда кнуты ласкают его грудь и член, а язык влажно и нежно скользит внутри. Он мокрый сам по себе, этот демон, и у Изуку есть пара мыслей, с чем это может быть связано… Но прямо сейчас ему нравится просто думать о том, что он — главная причина.       Теперь он может не отвлекаться. Он разводит ягодицы шире и ныряет глубже, делает язык твёрже. Слюна бежит по подбородку, лицо всё мокрое, но Изуку всегда был хорош в том, чтобы доводить начатое до конца. Его не смущают такие вещи, тем более, когда он доводит Сору до того, что тот скулит, запрокидывая голову, и пытается свести колени несмотря на то, что причуда сильнее.       Изуку обводит кольцо мышц по кругу, мажет снова и снова, делая вход мягким и припухшим, слишком чувствительным. Плети вокруг ствола мокрые от смазки, которой слишком в избытке, и он всё же сжаливается, сменяет их на руку, обвивает ладонью и резко двигает. Пальцы второй проникают внутрь, сразу три, снова находят то место, прикосновение к которому заставляет Сору снова не сдерживать звуков. Он стонет в голос, вены под нижней челюстью набухают и пульсируют почти призывно.       Изуку не в силах противиться. Поднимается и прижимается губами, открытым ртом, зажимает чувствительную кожу зубами, не боясь оставить меток — знает, что ему можно.       — Изуку! — Сора выдыхает шумно, губы едва слушаются. Изуку целует его в них, пробегает языком, едва не урча от удовольствия. Ведь этот разнеженный, взмокший, нырнувший в хаос демон — его рук дело. Это он сделал его таким.       — Что такое, Сора? — шепчет ласково, прижимаясь губами к мокрому виску. Сора жалобно хнычет и тянется к нему, в этот момент затихающий гром, кажется, его уже не волнует. Изуку прикусывает кончик заострённого уха, обводит языком, побуждая говорить, а может, мешая, может, сбивая ещё сильнее.       Сора тихо всхлипывает и слегка вскидывает бёдра.       — Чего ты ждёшь? — Он смотрит на Изуку слезящимися глазами, а тот сгибает пальцы и давит сильнее, и Сора рассыпается в хриплых, почти рыдающих звуках. Новая порция смазки стекает Изуку на пальцы. Боже, он такой мокрый. – Тр-трахни меня, ну же…       Изуку мягко улыбается и неспешно выцеловывает горячее, залитое красным лицо.       — Мне приятно знать, что ты хочешь, — говорит нежно, не скрывая ни любви, ни заботы, которых в нём чересчур. — Но сегодня я хочу сделать тебе хорошо без этого.       — Ты сделаешь мне о-ннгг-аангх!-чень хорошо, хах, ха-ах, ес-если… — Сора жмурится, закусывает губу и медленно откидывает голову. Из уголков глаз слезинки срываются горячими и заметными. Изуку собирает их губами, успокаивая, замедляя движения рук.       — Если что? — подталкивает осторожно.       Он видит, как демон дёргается в путах. В этот момент он правда не может из них выбраться. Это зажигает в алых глазах огонь другого характера, что-то о соревновании, о желании не сдаваться. Не о страхе, вовсе нет. Изуку слишком хорошо его знает, чтобы точно понимать.       Тогда Сора смотрит в упор. Поджимает подрагивающие губы, упрямо подбирая слова, и выдаёт только одно решительно и уверенно:       — Войдёшь.       Изуку швыряет в мурашки, как будто кто-то хватает за шкирку. Он прижимается ближе, целует снова. Кровь расцветает на языке ярко и насыщенно, а он, видимо, совсем крышу потерял, раз наслаждается этим. Сора выглядит слегка виноватым, когда отстраняется, прикусывает губу — видно, как клыки становятся меньше.       — Всё хорошо, — Изуку улыбается, перебивая раньше, чем тот успеет хотя бы что-то сказать. — Я обещаю, что сделаю это в следующий раз. Веришь мне?       Медленно, но Сора всё равно кивает. Изуку тепло прикрывает глаза и вонзает пальцы глубже.       Дальше он не отвлекается, только серьёзно смотрит на лицо того, кому делает хорошо. Смотрит на то, как алые глаза закатываются, как влажно блестит язык в приоткрытом рте. Как между бровями то появляется, то разглаживается глубокая морщинка, и дрожат ресницы.       Он рассматривает красные метки на щеках, внешних уголках глаз и на спинке носа, и ему хочется обвести их кончиками пальцев, повторить кистью. Он обязательно сделает это позже.       Когда Сора подбирается к грани, он это улавливает. Пульс мышц вокруг пальцев становится чётче и быстрее, он ускоряется тоже. Выпрямляется, целует напоследок влажно в уголок губ и вжимает подушечку большого пальца под мошонкой, туда, где есть ещё одно хорошее местечко.       Его поражает то, насколько Сора чувствительный, но при этом как надолго его хватает. Или наоборот. Он в восхищении и не может оторвать глаз, особенно когда член в его туго сжатом кулаке вздрагивает, из него выплёскивается прозрачное предсемя, но твёрдость никуда не девается.       Сора захлёбывается стоном, извивается и скулит, ему все эти нежности куда острее, чем грубые прикосновения. Перед ними он более уязвим и открыт, и Изуку счастлив, что смог сделать ему хорошо, не отпугнув при этом и доведя до грани.       — Н-не могу, — шелестит снизу, он переводит взгляд на раскрасневшееся, залитое слезами лицо, — больше… Изуку…       Изуку резко склоняется и лижет головку языком, широко и влажно, посасывает, втягивая остатки предсемени. Сора почти плачет, плети не дают ему сбежать, и это читерство, наверное, но — опять же — он может выбраться из них, если действительно хочет.       — Я знаю, что можешь, — шепчет Изуку ему в живот, кончики волос щекочут чувствительную кожу. — Покажи мне, Сол.       Тело под ним крупно вздрагивает. Изуку кидает взгляд вверх, только чтобы увидеть, какими огромными и застекленевшими глазами демон смотрит на него. Как на самом деле ему нравится слышать собственное имя, особенно от него, впервые за эти годы вот так, не на японский лад.       Он улыбается, не скрывая нежности, просто наблюдая за ним. И перебирается между ног, где ничто ему не мешает. Четвёртый палец скользит внутрь вместе с несколькими не слишком большими плетями. Он очень старается не сделать ничего лишнего, метит только в одну точку. Снова и снова, он касается её, массирует круговыми движениями и дразнит, избегая прикосновений вовсе. Специально давит в другие места, протягивает костяшки по чувствительным стенкам, а те сжимаются туго, почти болезненно.       Он выпускает член, вытягивает руку и проводит широко раскрытой ладонью по поджавшемуся животу, собирая пот и липкое предсемя. Смазка хлюпает вокруг пальцев и плетей, когда он ускоряет движения, больше не нежа, а помогая достичь оргазма, такого, каким он сам хочет его видеть.       — Такой мокрый, — с благоговением выдыхает он, задыхаясь от того, как в нём самом возбуждение плещется, выжигая изнутри. Мысли путаются, вяжутся узлами, а он вцепляется в то, как в ответ на его слова Сора сжимается туже и закусывает губу. Несколько слезинок срываются с ресниц, волосы так красиво разметались вокруг него, среди подушек и одеял.       А затем Сора толкается бёдрами навстречу, задыхаясь, ещё и ещё, и Изуку наконец-то получает то, чего хочет.       Он не может отвести глаз от того, как это тело выгибается, как натягиваются мышцы и плети вокруг с виду хрупкого тела. Сора не кончает много, но это уже больше, чем предсемя, в котором они оба измазаны.       Изуку шумно выдыхает, замирает с приоткрытым ртом, с восторгом смотря на него, дрожащего, остывающего, такого слабого и уязвимого. Плети растворяются, Изуку медленно вынимает пальцы и вытирает их о край простыни, и только после этого подаётся вперёд, обхватывает лицо ладонями и целует неспешно, неглубоко. Язык Сору плохо слушается, он ленивый, неподвижный. Но Изуку всё равно обхватывает его губами и втягивает, посасывает, мягко оглаживая своим.       Кажется, больше Сора не в состоянии сделать хотя бы что-то. Руки его дрожат, ноги так и лежат безвольно, и он больше занят тем, что пытается восстановить дыхание. Изуку не настаивает. Только запускает руку в бельё и обхватывает себя, сжимает как можно туже и выдыхает шумно, слегка запрокинув голову.       Он не знал, что может так долго терпеть возбуждение, а теперь ему кажется, что одного прикосновения хватит, чтобы кончить.       Сора тянется к нему и обводит головку кончиками пальцев. Изуку смотрит на него, удивлённый тому, как быстро он взял себя в руки. А демон ухмыляется ему разморенно и тянет за резинку белья на себя, заставляя лечь сверху.       — Ты можешь войти, если хочешь, — урчит он, обнимая ствол ладонью, а второй обхватывая заднюю сторону шеи и удерживая тут. Изуку тихо посмеивается и трётся щекой о его предплечье, толкая бёдра вперёд, в крепкую хватку пальцев.       — В следующий раз.       Сора шикает, прикидываясь раздражённым. Кончики когтей шутливо прижимаются к коже, разгоняя мурашки.       — Какой же ты противный.       Изуку смеётся, хотя сейчас не до смеха совершенно. Он упирается руками по обе стороны от головы демона и начинает двигаться. И это так странно и чарующе: он не в нём, вокруг ствола только пальцы, но он смотрит в алые глаза, а те в ответ, и ощущается всё так, будто они правда занимаются любовью. Будто он внутри по самое основание, и сжимают его не когтистые пальцы убийцы, а тугие мышцы.       Сора ухмыляется уголком рта и смазывает ладонь языком — уфф, горячо! — затем возвращает её на место и начинает двигать кулаком навстречу, совершенно не стесняясь звуков, которые получаются. Изуку вплетает пальцы в складки белья, всё так же нависая над ним громадой. Ему прекрасно видно, как тот склоняет немного голову к плечу, щурится, наблюдая за ним, любуясь им. Оценивая его.       Ладонь, увенчанная когтями, медленно скользит по его груди и животу, вверх и вниз, пальцы жадно и голодно цепляют перекаты крепких мышц. Сора улыбается шире, опускает взгляд, чтобы видеть всё, медленно облизывается кончиком языка и откидывает голову, обнажая шею. Изуку совсем не стыдно от того, что он рычит, склоняясь, чтобы в очередной раз прижаться к этой открывшейся коже ртом, отметить её зубами и языком. В нём пробуждается голод, о котором он не знал, который не был ему знаком никогда прежде.       Голод, твердящий ему, чтобы подчинил, забрал, отметил по-настоящему. На Соре же есть метка Каччана, так? Значит, и он может оставить свою?       Но что-то его останавливает. Возможно, какое-то нежелание принуждать, глубокое уважение к человеку перед — под — ним. И он давит то тёмное, что в нём есть. Он не сможет сделать этого без разрешения, вот так вот. Сора будто видит это, потому что ухмыляется шире, более резко, и подаётся навстречу сам, чтобы прошептать в губы:       — Теперь ты сдерживаешься.       И — Изуку рычит громче, ниже. Толкается сильнее, быстрее, резче. А стоит шее открыться снова, он вонзается в неё зубами, не так уж сильно, чтобы правда прокусить, но метка будет алеть на коже ещё несколько дней. Когда исчезнет, он с радостью повторит. Сора издаёт восторженное урчание из самой груди в ответ, обвивает его ногами и тянет ближе, и Изуку кончает ему на живот, орошая до самых ключиц.       Слезть ему не дают. Едва пелена перед глазами стихает, Сора обнимает его лицо и целует, и Изуку задыхается от наслаждения, сам рвётся навстречу, сильнее на него наваливаясь. Демон посмеивается ему в губы, покусывая их, в этот раз осторожно, чтобы не прокусить. Старая ранка ещё немного кровит, кажется, ему этого достаточно.       Изуку отстраняется первым. Почти смущённо, он прячет лицо у Соры под челюстью, а тот смеётся, поглаживая по волосам.       — Что такое? Решил в хорошего мальчика поиграть?       Изуку ворчит неразборчиво, сам не знает что. Это демона смешит ещё сильнее, и он хихикает, не выпуская из тёплых бережливых объятий. Изуку наблюдает за тем, как медленно поднимается и опускается его грудь, и думает о том, сделал ли всё хорошо. Не навредил ли ему. Не затронул ли чего-то, куда лезть не нужно было.       Когда спрашивает об этом, Сора только закатывает глаза и щёлкает по краю уха.       — Если бы что-то было не так, я бы тебя остановил.       Изуку с сомнением мычит, всё так же лёжа сверху, с чужими ногами на пояснице.       — Ты был обмотан.       — Ты не хуже меня знаешь, что твои плети не справились бы с моим пламенем, — спокойно отвечает Сора, и голос его звучит так же холодно и опасно, какой кажется плотоядная улыбка, которую он дарит. Изуку ведёт плечами и кладёт голову обратно.       — Тебе было хотя бы немного хорошо?       — Если вдруг ты не заметил, так, на секундочку, я кончил, — резонно замечает демон. — Я не настолько хороший актёр, чтобы имитировать оргазм.       И это наводит его на следующую мысль, но он не знает, как корректно задать вопрос. Какое-то время он мнётся, подбирая слова, а Сора прислушивается. Это заметно по тому, как он дышит более сдержанно, слегка напряжённо, будто бы даже втянув голову в плечи. Так и не получив вопроса, урчит:       — Спроси как есть.       Изуку вздыхает. Эта способность понимать, что творится в чужой голове, восхищает, пугает и раздражает одновременно. Как будто никак не спрятаться. Демон посмеивается, улавливая его смешанные эмоции.       — Ты был… мокрым, — толкает Изуку сквозь связки, сам же морщится от нескладности сказанного и добивает. — Там.       Сора охает и запускает пальцы в его волосы, мягко почёсывая макушку. Неосознанно, Изуку расслабляется с ним рядом, под этими прикосновениями, и больше раздражения в нём нет. Только удовольствие, тихое и урчащее, затапливающее всё его тело сверху донизу.       — Я говорил Кацуняну, но, типа, моё тело бесполо. Играю за обе команды, юху.       Изуку замирает. Чувствует, как глаза против воли раскрываются шире, поднимает голову и смотрит удивлённо. Сора заинтересованно склоняет голову к плечу, слегка поджимая губы. Вблизи видно следы от зубов на них.       — Ты можешь… У тебя есть…       Демон обворожительно улыбается, не скрывая острых зубов.       — Не знаю, могу ли выносить ребёнка, если ты об этом. Теоретически, думаю, да, так и задумывалось. Но спасибо моему господину, вряд ли это возможно теперь.       — А хотел бы?       — Боже упаси!       Изуку смеётся, не сдерживаясь.       — Богохульник.       — Я намного хуже.       Коготки приятно скоблят кожу головы, он чувствует себя котом. И ему становится интересно, чувствует ли себя так же сам Сора, когда чешут его, но для него ответ и так очевиден. Если бы Соре было неприятно, он дал бы об этом знать. И когда что-то нравится, он не молчит тоже. Язык его тела всегда красноречив: даже если он закрывается, легко понять, что что-то не так.       Изуку обвивает его обеими руками за талию и жмётся ближе. Сора поглаживает его за ушами, щекоча чувствительную кожу, лёгкими прикосновениями перебирает короткие волоски там и едва ощутимо дёргает пряди.       — Большой обнимишка, мне нужно одеться.       — Зачем?       — Это ещё что значит? — И ладно, Изуку правда нравится слышать, как он смеётся. — Мне становится холодно.       Изуку копошится, всё же слезая, подтягивает одеяло и накрывает обоих. Демона притягивает к себе, обвивает обеими руками, прячет от холода. Сора осторожно сжимает его бока ладонями и приподнимает голову, мурлыканье разливается между ними так же естественно, как хвосты обвивают ноги.       Молчание разливается вокруг них, окутывает вместе с теплом, уютное и спокойное. Молчание двух людей, между которыми нет секретов, но очевидно есть что-то настоящее и искреннее. Что-то, чего они не прячут.       Изуку знает, что демон не спит. Чувствует, как коготки водят у него по груди, вырисовывают всякие узоры. Он переводит взгляд, только чтобы увидеть задумчивое выражение на испещрённом метками и новыми тонкими шрамами лице.       — О чём думаешь?       Сора переводит взгляд на него в ответ, лицо светлеет сразу. Он пожимает плечом и указывает на окно кивком головы.       — Гроза закончилась, — улыбка цветёт на губах, настоящая, тихая. Он смотрит на Изуку с искрами в глазах, хорошими, не провокационными. — Было приятно провести её так. Что будем делать теперь?       Изуку зарывается в его волосы, перебирает их, длинные, тяжёлые и пушистые, такие чертовски мягкие, будто тоже льнущие к рукам. Рассматривает метку на горле и легонько чмокает в спинку носа, пробегает кончиком своего по местечку между бровей.       — Наслаждаться тишиной.