ххх
Смотреть на него через стекло с дырочками так странно, так чертовски странно. Никс мелко сглатывает и незаметно ёжится. Мальчишка по ту сторону замечает, конечно же, и ухмыляется. Соул по ту сторону худой, если не сказать тощий. У него синяки под глазами ещё более тёмные, скулы стали острее. Он зачёсывает волосы назад, оголяет лоб, и Никсу видно пластырь над левой бровью. — Тебя бьют? Соул откидывается на спинку стула и сползает чуть ниже. Кажется таким уставшим, а когда улыбается вот так, создаётся впечатление, что, окончательно, он разбит. Соулу тяжело, а Никс не может помочь ему сейчас. Демон не хочет этой помощи. Ищет что-то, чего у Никса нет. — Будешь смеяться, — Соул чуть тянет гласные, звучит весело, но всё равно отчётливо измотано, — но я просто упал. Свалился с верхней полки, как какой-то идиот. — Неужели. — Никс хмыкает. Соул открывает глаза шире. — Правда-правда. Приходится держать себя в руках больше, чем обычно. Причина, по которой Соул тут, серьёзная, так просто не вытащить. Прочие заключённые наверняка видят в нём лёгкую добычу. Неужели он даже не пытается дать отпор? — Я свяжусь с Китом, — низким голосом говорит Никс, — и мы найдём способ тебя вытащить. Неожиданно для него, Соул качает головой. Он отказывается, а упрямо сжатые губы не дают усомниться в его намерениях. — Ничего страшного не происходит, — говорит в ответ, но не поднимает глаз от стола, на котором ничего нет. Руки спрятаны за спину, наверняка сцеплены в пальцах. Никс хмурится. — То, что ты там, неправильно. — Ну, я ведь и правда убийца. — Соул смотрит на него как-то неправильно, смотрит так, будто для него больше нет спасения. Он полностью сломлен, Никсу от этого так тошно. В винных глазах боль, которой быть там не должно, но она базируется не в теле — на его сердце Никс не может повлиять. — Пожалуйста, Никки, не переживай за меня. Я просто немного отдохну тут. Никсу есть что сказать по этому поводу. Но он стискивает зубы. Ничего не говорит.ххх
Когда Кит снова начинает говорить, нельзя не услышать его акцент. Он делает букву Л слишком мягкой, растягивает гласные, делает особый упор в шипящие. Он умеет говорить без акцента, на чисто бруклинском, но сейчас встревожен. На самом деле в подвешенном состоянии. Обычно опрятный, с иголочки одетый даже в обычные традиционные японские одежды, с собранным волосок к волоску высоким хвостом, сейчас он позволяет себе выйти за пределы идеального образа. Сведённые впереди плечи и сгруглённый полумесяц спины говорят громче него самого: "Мне страшно. Я не знаю, что делать". Никс не знает тоже. — Он взял на себя ещё чью-то там вину, приписал себе убийства, которых не совершал. — Кит выдыхает и проводит по лицу ладонью — так же, как делает это Соул. Только чуть более осторожно. — При этом не идёт на сотрудничество. Либо отмалчивается, либо отнекивается. — Он сказал, что отдыхает там, — низко бормочет Никс. Кит — сильный, несокрушимый, бесконечно мудрый, ведущий за собой целую мафию — опускает голову. Тень прячет его лицо, но Никсу и не нужно его видеть, чтобы знать о выражении. — Этот мальчишка… Они сидят в кабинете Кита. В полумраке вокруг журнального столика прячутся шкафы с книгами, потайные полочки, стойка с тремя катанами, ширмы, рабочий стол, два кресла и мини-бар (хотя Кит не пьёт практически ничего, кроме виски с колой и вишнёвым соком). Теперь же в этой темноте, кажется, прячется всё надёжнее надежда на то, что они смогут найти способ вытащить Соула из тюрьмы. На столике горы бумаг, старательно разложенных по папкам. Кит любит порядок, у него всегда всё подчинено системе. В этот раз поверх аккуратных стопочек кипа фотографий и показаний лежат наискосок, перечёркивая привычный устой. Киту не нравится, что Соул затащил сам себя за решётку. Не нравится, что там он не может присматривать за ним. Не нравится, что бесёныш подставляется так бездумно, не полагаясь ни на чью помощь, только лишь на себя, и рискует. Он говорит, что бессмертен, но и Кит, и Никс — оба прекрасно понимают, что это не так. То, что Соул всегда просыпается после того, как умирает, не означает, что однажды не настанет день, когда солнце не взойдёт. — Я отправил своих людей, чтобы контролировали ситуацию изнутри. — Кит немного успокаивается и подпирает подбородок кулаком. Взгляд его уже невидящий, но всё равно блуждает по бумагам. — Они говорят, что Сола мало кто трогает. Но они слышали, что поначалу было не так. Он несколько раз попадал в лазарет, каждый раз отказывался от госпитализации или сбегал, за что оказывался прикованным к кушетке или закрытым в изоляторе. — Если бы я не знал его, подумал бы, что он себя наказывает. — Никс устало мнёт виски, мнёт переносицу, мнёт заднюю сторону шеи. Кит согласно мычит и передвигает пару бумаг. — Но у него, как нам известно, нет совести. — Может, это и не так, — немного невнятно бормочет Кит и откидывается на спинку невысокого маленького диванчика. — Но меня тревожит, что он там. От Шиньи ему там не скрыться. И это то, что заставляет Никса выть ночами в пустой квартире от страха и вины. То, почему он не спит большую часть времени, а ищет способы, как достать мальчишку либо достучаться до него хотя бы. Потому что младшенький отдыхает в месте, где ему ни от кого не нужно прятаться, но "тот человек", как говорит Соул, тоже легко может добраться до него. Его не остановят стены и решётки. Проблема лишь в том, что Соул не помогает им в этом. Они хотят защищать его, но он не хочет этого. Вот и вся соль. Соул не хочет, чтобы они его вытаскивали.ххх
Солнце отражается от воды, и на какое-то мгновение кажется, что она серебряная. Стоит присмотреться, приложить ладонь ко лбу козырьком, и картина меняется. Вода противного, грязного, вонючего коричневого цвета. У самого берега мелкие огрызки пены собираются белой плёнкой. Бьются о скользкие камни пустые алюминиевые банки, погнутые и непонятного цвета от тины. Между мелкими камешками сверкает россыпь битого стекла, а если посмотреть влево, из трубы бесконечно льётся грязь. Несколько особо смелых чаек с дикими воплями проносятся мимо, охотятся за мёртвыми рыбинами у самого берега. Никс задирает голову, смотрит в небо, щурясь от яркого солнца. От пота майка липнет к телу. Соул появляется сбоку, стоит на трубе, как на твёрдой земле. Обе ладони над глазами, отделяют чёлку от лица и защищают чувствительные зрачки от яркого света. Зной заставляет воду вонять, трупы разлагаются слишком быстро. Смердит на всю округу. Ветер разносит над мелкими волнами грязную вонь, но, если зажать нос пальцами, можно насладиться лёгкой прохладой. Это не избавляет от чувства, будто грязь покрывает кожу плёнкой и проникает внутрь. Соул опускается на корточки и смотрит на Никса. Чёрные хвосты лениво вьются, выглядывая из-под большой лёгкой рубашки, выдают игривое настроение мальчишки. Он усмехается и спрыгивает с трубы, чудом не соскальзывает по камням в неизвестность и не разбивается. В несколько прыжков оказывается рядом и встаёт по левую сторону от Никса. Смотрит на труп убитой женщины сверху, не склоняя головы, без интереса. — Некрасиво, — хмыкает. Никс ухмыляется. — Мне тоже не нравится.ххх
Соул просыпается сразу же, как только ладонь касается его волос. Глаза остаются закрытыми, но он напрягается, втягивает воздух носом, пробуя запах, медленно расслабляется. — Откуда ты? — пробует Никс. Голос хрипит, подрагивает от напряжения. Закономерно: он напуган. — Хватит, — ворчит Соул в ответ и зарывается лицом в декоративную диванную подушку, но его приходится оттуда выковырять. Нужно обработать рану. — Соул. — Ммм. — Откуда? Никс не торопится — пока что. Опустившись на колени рядом с диваном, медленно разматывает бинт. Рана слегка ещё кровоточит, её придётся зашивать. Соул мягко вздыхает. Ресницы слегка дрожат, между бровями появляются маленькие морщинки. Всё его тело напрягается, он сдерживается, чтобы не вырваться. Ему больно. Он терпит. — Из Тоямы. — Зашить тебя сейчас? — Мммхмммм. Никс аккуратно накладывает швы. То, как легко ему это даётся, не должно радовать, но тихо, осторожно, он радуется тому, что справляется быстро, с минимальной болью. Соул её, конечно, испытывает, голова у него кружится. Но терпит мужественно, не пищит и не дёргается. Никс им гордится. Склонившись к нему ближе сразу, как только свежая повязка теряется в волосах, он слабо трётся о его затылок носом. — Принести тебе воды? Соул издаёт отрицательный звук и обнимает подушку крепче. Никс едва ощутимо целует его в макушку и поднимается, берёт со спинки дивана тонкий плед и укрывает мальчишку. — Спи. В ответ слышит лишь неразборчивое: "…до луны…". Прекрасно всё понимает.ххх
Когда проводишь в этом лесу больше трёх суток, уже не думаешь о том, что в него приходят умереть. За всё это время Никс не встречает ни одного свежего трупа. Только если сильно всматриваться в тени и изломы деревьев, можно увидеть поросшие мхом кости. Но с тем же успехом это может быть игра воображения. В лесу тихо настолько, что ощущается крайне неестественным. Не слышно ни птиц, ни треска веток, ломающихся под тяжестью шагов каких-то больших животных, ни тихого рыка волков. В красивых, плавных изгибах деревьев нет намёка на скачущих белок. Под корнями не видно нор. Лес живёт сам по себе, дышит корой и выкорчеванными корнями, поваленными, но продолжающими цепляться за землю деревьями. Никс перебирается через наклонённые стволы и бормочет под нос извинения, ломает язык японским, а может, наоборот. Этот язык ему не знаком практически, он знает только несколько выражений, нужных для путешествий в одиночку, и парочку дополнительных конструкций. Знает лишь потому, что Соул заставил его их выучить с самой лёгкой из возможных улыбок. В лесу он просит прощения у природы — на всякий случай. В месте, подобном этому, в то, что у всего есть душа, верится охотнее. К тёмному вечеру, готовящемуся перейти в ночь, Никс понимает, что уже потерялся достаточно для того, чтобы не найти дорогу обратно самостоятельно. Поначалу его это напрягает, но потом он как будто мирится с этим. Аокигахара забирает его тревоги. Чем больше он тут находится, тем меньше в нём остаётся беспокойства. К тому самому часу, когда темнота превращается в чернь, в голове у Никса становится пусто. А с наступлением четвёртого дня он наконец находит то, что ищет. В утренних туманных сумерках росчерк густого чёрного заметен, если это один из ориентиров. Никс ускоряется, спешит к широкому стволу векового дерева, когда слышит: — Не торопись. Убьёшься же. Бесформенно, Никс огрызается и обходит дерево, но готовое сорваться с языка возмущение падает обратно в грудь, проходит через голосовые связки болезненным комом и сворачивается холодной тяжестью в желудке. Наверх оно выходит уже тихим: — Она спит? Соул слабо улыбается. Обнажённый, он сидит, пристроившись между могучими корнями, способными полностью скрыть его от посторонних глаз. Между его коленями, свернувшись, лежит молодая девушка в одежде, которую надевают в лес. Она выглядит умиротворённой. Соул качает головой. — Мертва. — Он проводит по волосам девушки, едва трогая влажные от тумана и ночной сырости пряди, пальцами, касается бледной щеки. — Сошла с тропы и потерялась, сорвалась с обрыва. Перебила хребет и сломала ребро. Оно проткнуло лёгкое. Никс опускается на колено напротив. Рассматривает, но не трогает. Несмотря на то, что Соул рассказывает, не похоже, что она умирала в муках. — Ты не голоден? — Никс понижает голос. Соул усмехается и поднимает голову, смотрит на покачивающиеся кроны. — Я сюда пришёл не за этим. — Точно. — Никс опускается на задницу, не боясь запачкать штаны. — Ты бы не опорочил это место убийством. Соул улыбается, слабо демонстрируя зубы. Глаза его тоже улыбаются, мерно светятся. Приятный винный оттенок кажется слишком живым во всей этой картине. — Что-то звало меня сюда, — чуть пригнув голову, говорит он, — и я пошёл. — Что это было? — Не знаю. Я всё ещё слышу, но не могу найти. Никс горбит спину, прикрыв глаза, медленно вдыхает и поднимается. Осторожно помогает ему снять девушку, и, вместе, они укладывают её в корнях, будто она правда всего лишь спит. Примятые листья с перегноем служат ей мягкой постелью. Никс накидывает на обнажённые плечи демона свою парку и кивает в сторону. — Пойдём. Вложив ладонь в его, Соул сжимает пальцы и ведёт за собой в глубину леса самоубийц.ххх
(доп: от лица Сола)
Он видит её. Даже несмотря на зов, ведущий его сквозь старый могущественный лес, он сходит с невидимой тропы. Земля пульсирует под лапами, напитанная силой. Девушка лежит под деревом безвольно. Судя по тому, как именно она лежит, у неё проблемы. Сол перекидывается там, где она его не увидит, и выходит к ней. Он обнажён после обращения, между ногами у него вьются хвосты. Нет смысла прятаться. Она точно никому не расскажет. Он присаживается на корточки, склоняет голову к плечу, когда она замечает его и начинает возиться. Ковёр из мха, листьев и травы под ногами мягкий, прогибается. Тонкие пальцы с грязными ногтями зарываются в мякоть грунта. — Пожалуйста, — слышит он задыхающееся, — пожалуйста, умоляю… Помогите мне… Она молода. На вид ей нет и двадцати двух лет. Она маленькая, максимум полтора метра ростом, худенькая. Сол прослеживает взглядом след на земле из примятой травы, переломанных веток и раскиданных комьев. Скорее всего, упала и ударилась. Он не спрашивает, сможет ли она двигаться, потому что видит, что нет. Если бы у неё была такая возможность, она бы уже хотя бы села. Но ноги её лежат бездвижно так, как она упала. Сол чует кровь и слышит хрипы на каждый вдох и выдох в чужой груди. — Ты потерялась? — спрашивает вместо этого — просто чтобы отвлечь, пока просовывает руки под её плечи и грудину и пытается посадить. Она вскрикивает и стонет, а он ощущает под пальцами движение в её грудной клетке. Вот оно что. — По-пожалуйста… — Она дрожит, хватается за него. Сол поджимает губы и поднимает её, тянет на себя. Человек, когда его мышцы расслаблены, тяжелее, чем когда он напряжён. Откуда в такой маленькой девушке столько веса, Сол не понимает, но справляется с ним. Они устраиваются между корнями, там, где их не найти так просто. Девушка держится за него ледяными пальцами, пачкая кожу. Какое-то время она смотрит перед собой невидяще, а потом поворачивает голову. — Я… в-ведь… умру, да? Он не испытывает сожаления и не прикидывается, что это не так. Просто кивает. Он слышит, насколько тяжело девушка дышит, и ощущает, как ей больно. Боль эта танцует на кончиках его пальцев. Слишком знакомое ему ощущение. — В этом нет ничего страшного, — низким голосом говорит он, будто мурлычет. В сгущающихся сумерках его глаза светятся, мерцают красным. — Смерть всегда с тобой. Ты умрёшь, и это не будет больно. Ты просто вернёшься в круговорот. Земля однажды создала тебя, теперь ты вернёшь ей долг. Однажды она снова окажет тебе услугу. Девушка молчит. Ей тяжело говорить, потому что ребро опасно упирается в лёгкое. Сол делает короткий выдох, прикрывает глаза и слегка сжимает её. Тихий хлопок не уловим человеческим ухом, но он слышит. — "Рождения крик – смерти начало", — почти шепчет он. Медленно, тело в его руках расслабляется. — Ты всего лишь вернёшься домой. Она выплывает из реальности несколько раз. Её грудная клетка слишком жёсткая, в ней скапливается воздух, которому некуда выйти. Сол тихо говорит с ней, чтобы забить тишину. В одно из коротких мгновений бодрствования, где-то между тремя и четырьмя часами утра, она говорит: — Страшно… Он кивает. — Знаю. — А потом обещает: — Я буду рядом. Ты умрёшь не в одиночестве. Её поверхностное дыхание становится ещё менее уловимым. Сердце бьётся тяжело, ему не хватает кислорода и места. Тут и там в грудине девушки рвутся сосуды и вены, лопаются альвеолы. После пяти утра она перестаёт приходить в сознание. А ещё через полчаса прекращает дышать.ххх
Никс склоняет голову вбок, не отрываясь от книги. Прислушивается. Тихий шорох снаружи повторяется, а затем проскальзывает внутрь на кухню. Слегка скрипит портьера, звенит ложка в стоящей на краю стола пустой кружке. Соул не убрал за собой, а Никс не стал трогать. По секундной заминке и последовавшему за ней грохоту и звону понятно, что чашка не выжила. Никс закладывает страницу, убирает книгу и идёт на кухню. Соул стоит в центре небольшого хаоса, учинённого им. В том, что трезв, нет никаких сомнений — он не переносит алкоголь ни в каком виде. А вот в том, что зол, Никс не сомневается. Он подходит ближе, обступая осколки чашки, и касается плеча демона. Но тот резко отмахивается, и Никс видит искры, на миг мелькнувшие вокруг острых когтей. — Не трогай, — Соул не говорит, не просит — приказывает коротким рыком и отходит дальше, сжимается ещё сильнее. Вжимается в стол бёдрами, давит намеренно сильнее, чтобы край столешницы больно уперся в тазобедренные суставы. Никс фыркает и подходит снова, снова касается напряжённого тела. Соул рычит, скалится и готовится отбиваться. В его руках вспыхивает пламя, сильно коптящее, плохо слушающееся. Их Никс зажимает между ним и собой, а второй рукой крепко обнимает за плечи. Какое-то время ещё бесёныш дёргается и пыхтит, но потом затихает и постепенно расслабляется. Наконец, утыкается Никсу в грудь, намеренно небрежно, немного даже больно. Они стоят на кухне, в окружении осколков и вони сожжённого тюля, в тени северной стороны. Никс терпеливо ждёт, медленно гладит своего котёнка по лохматой башке и гибкой спине. В конце концов, он точно знает, когда можно дышать, и спрашивает: — Не твой день? Соул бурчит что-то неразборчиво, трётся носом о грудные мышцы, утыкается в них лицом и кивает. В руках у него больше нет ни пламени, ни искр. Он успокаивается, а стоит отпустить его руки, он обвивает ими Никса поперёк груди и прижимается ближе. Они застывают в молчании ещё немного. Никс продолжает обнимать его и гладить, разглядывая сбитый горшок с цветком на балконе. Немного земли лежит рядом, один стебель обломлен. Беззвучно, он вздыхает. — Прости, — говорит Сол глухо. Он немного отстраняется, так, чтобы его лицо было видно, но не поднимает глаз. — Я чуть-чуть поджёг твои занавески. И Мистеру Зеленушке тоже досталось. Никс качает головой и зарывается в чёрные волосы пальцами, массирует затылок. От незамысловатой ласки плечи Соула опускаются, глаза прикрываются. Никс наблюдает за ним без злобы. — Главное, что ты в порядке. Соул крепче сжимает пальцы на его футболке. — Стрёмные у тебя приоритеты, дедуля.ххх
Крик — не вскрик — разрывает тишину спящего дома в клочья посреди ночи. Даже не открыв толком глаз, Никс скатывается с кровати и мчится в одну из комнат, в которой спит — спал — Соул. Для того, чтобы его найти, не нужно даже включать свет. Соул плачет и рычит, а Никс слишком хорошо научен идти на звуки его голоса во тьме. Он справляется. Он включает свет в коридоре, только чтобы увидеть мальчишку на краю кровати. В ярости, он скоблит внутреннюю сторону предплечий когтями. Кровь кажется чёрной, мокро блестит, комната наполняется тугим запахом железа. Никс хватает футболку за низ и без жалости рвёт ткань в лоскуты уже на пути к кровати. На это уходит не больше пяти секунд. Соул в его руках бьётся, умоляет не трогать, умоляет прекратить. Лицо мокрое, всё в слезах и соплях, он не жалеет голоса, когда кричит. Никс прижимает его к себе и уже вслепую бинтует руки, а потом сгибает их и прижимает к груди демона, а самого демона — к своей. — Умоляю, — он бессильно плачет, громко, навзрыд, сотрясаясь всем телом. У него начинается икота, он задыхается, а Никс прижимается к его затылку щекой, тихо шипит и мягко покачивается. Скрещивает ноги, не сдерживая Соула, но отгораживая от всего остального. — Шшш, — он зарывается в спутанные, мокрые от пота волосы носом и жмурится, — я здесь, котёнок. Я здесь. Соул, ты в порядке. Я тебя держу, малыш. Соул снова плачет, вторая волна накрывает его, но в этот раз по-другому. С облегчением, с болью, с отчаянием, как будто рад, что выжил, но скорбит, потому что что-то потерял. Он сам жмётся в Никса и изворачивает шею, чтобы спрятать лицо у него под челюстью. Ему снова снятся кошмары. Он снова видит альбиноса с красными глазами, с чёрными тату, обвивающими крепкую шею и спускающимися по сильным рукам. Снова находится там, в подвале, в котором никогда не был, но который ищет; лежит на подавленном матрасе, грязном от крови и чего-то ещё. Он снова Свифт, а не Соул, которого Никс держит в объятиях. Никс знает, где этот подвал. Он помнит. Он знает, какого альбиноса видит Соул в этих кошмарных снах. Он укачивает кровожадного, сумасшедшего, ненасытного и жестокого — плачущего — демона в руках, как маленького, и обещает: — Всё будет хорошо, Соул. Мы справимся. Мы будем сильнее. Ему не хватает сил, чтобы признаться в том, что он всё это видел.ххх
Голова кружится. Сложно сказать, виноват в этом слепящий свет, жгущий кожу, ревущая толпа или удары, сыплющиеся, кажется, отовсюду. Может, всё сразу. Никс не в лучшей форме последние несколько дней. Поиски не дают результата, даже медитации не могут помочь. Он прекрасно знает, что бесёныш умеет прятаться лучше всех на Свете, и ему горько от того, что в этот раз Соул прячется от него тоже. Всё, что Никсу удаётся выяснить за несколько долгих недель, это что мелкого видели в Огайо, потом — внезапно — в Осло, Бергене, Тромсё, Эрнесте. Куда он держал путь, никто не знал. А после пахнущего рыбой и затянутого туманами Кетчикана его след затерялся в Фьордах. Что-то похожее на первобытный ужас наполняет Никса вместе с пустотой, а она настолько тяжёлая, что рук не поднять. Он едва ставит блок, защищает голову неохотно. Выбившиеся из становящейся всё длиннее косы волосы липнут к мокрой от пота и крови коже. Никс сплёвывает вязкую слюну и отфыркивается от льющейся из носа ручьём крови. Соперник с ухмылкой подходит ближе. Он не прячется, не таится, явно и заслуженно не воспринимает его всерьёз. Теперь он лишь красуется, потому что Никс серый и бесформенный. Бои без правил в тесных клетках не могут вернуть его к той жизни, в которой он справляется один. Серия ударов не очень болезненна, а может, Никс не чувствует уже боли — его тело сплошь синяки, жуткие гематомы да мелкие переломы, — но этого хватает, чтобы он потерял равновесие. Он валится на маты с тяжёлым выдохом и не спешит встать. Кажется, если закрыть глаза сейчас, расслабить мышцы и позволить темноте прижаться к нему со всех сторон, всё закончится. Те тревоги, делающие ночи бессонными и бесконечными. Та слабость, вызванная тем, что демон исчез так внезапно. Чёртов ремонт за стенкой. Боль в затылочной доле, тупая, пульсирующая, из-за которой у него нет аппетита и ужасное настроение. Никс игнорирует недовольный рёв толпы, видит смазанные силуэты машущих рук сквозь красноватую пелену залившей глаза крови. А потом красного становится больше. Он замирает. Глаза смотрят на него насмешливо и опасно — красные. Запах металла, вулканического пепла и магмы заполняет лёгкие фантомом, занимает законное, вырубленное только для него место. Соул смотрит на него с ухмылкой, расслабленно и фривольно. В темноте зала, в массовке безликой публики, он неизменно выделяется — единственный имеет значение. Никс поднимается, преодолевает липкую боль, и через несколько вздохов она перестаёт существовать. Ему нужно наружу. В этот раз он бьёт первым — в переносицу. Хруст сломанной кости отдаёт ощутимым тычком в основание локтя. Соперник вскрикивает и зажимает лицо ладонями, глаза его злобно сверкают. Никс расправляет плечи. — Король вернулся, — умалчивает "мой". Наконец-то он больше не тонет.ххх
Соул не успеет. Между ними большое расстояние, настолько, что даже такому, как он, не преодолеть его быстрее пули. Никс прикрывает глаза. — Чё-то ты как-то быстро сдался, — смеётся — как его там? Очередной шестой самоубийцы — кто-то, какой-то безымянный парень. Дуло больно упирается Никсу в висок, царапает край глазницы до густой кровавой капли на коже. Этим же дулом парень тычет в сторону Соула. — И это всё?! Мне про вас столько наговорили! Мол, остерегайся большого, но ещё больше берегись мелкого! Я чё-то не понимаю?! Между ними не меньше тридцати метров, это точно. Никсу с его места видно, как сильно дрожит пистолет у Соула в руках, какой он бледный даже для себя. Глаза широко раскрыты, у него как будто бы гипервентиляция — он выглядит плохо. Шестёрка склоняется к нему ближе, хватает за волосы и грубо дёргает, заставляя запрокинуть голову. — Какой-то он слабенький… Дуло резко опускается, мажет по глазу. Цепляет край верхнего века прицелом, рвёт острой гранью. Никс шипит и резко склоняет голову, и в этот же момент выстрел сотрясает стены оглушительным вакуумом. Две секунды не происходит ничего. Никс едва успевает сделать вдох, чужое тело валится рядом с ним. Тело шестёрки, подстреленное в шею. Парень жив, хватается руками за дыру в горле, сквозь пальцы сочится тёмно-алая кровь. Он глупо раскрывает рот и пучит глаза, жалкая рыбина. Никс поднимает голову и боится увидеть ещё одного — трупом. Но Соул оказывается перед ним быстрее, чем он успевает сконцентрировать взгляд единственного видящего глаза. Падает на колени, расшибает их наверняка, и хватается за верёвки. — Ты в порядке? — пробует Никс, но узкая солёная ладонь зажимает рот. Сильно трясётся, влажная, пахнет копотью и металлом. — Замолчи, — Соул звучит громче необходимого и дышит судорожно, глаза огромные, переполненные страхом, и смотрит он на Никса так, будто не верит, — я, блять, ничего не слышу, закрой рот. Никс молчит. Пока демон осматривает его лицо, ощупывает липкими холодными пальцами и слегка поддевает когтями рваную кожу. Молчит, пока эти же руки исследуют всё остальное. Молчит, пока эти же когти ломают наручники. Соула трясёт, даже когда шестёрка затихает, и они остаются одни, вдвоём в этом вонючем, наполовину сгнившем амбаре далеко за чертой города. Никс берёт его руки и зажимает между своими. Соул низко опускает голову, напряжённый, но он знает теперь, что никто из них серьёзно не пострадал. Ничего страшного. — Ненавижу пистолеты, — шепчет он так, как будто никто об этом не знает и не должен знать. Никс притягивает его одной рукой и вжимает в себя, ворошит ласково волосы. — Ты меня спас. — Такие громкие… Да, громкие, делают его глухим. Делают беспомощным. Больше всего он ненавидит именно это — беспомощность. Никс больше всего ненавидит заставлять его мучиться.ххх
— Давай мы не будем акцентировать на этом внимание, хорошо? — Соул улыбается — натянуто, неестественно. Улыбка не трогает его глаз. Никс хочет поспорить. Хочет обговорить всё, обсудить, предложить помощь. Соул перебивает: — Ничего не изменится. Но по факту изменения не получается игнорировать. Мало того, они есть. В Токио жарко. Летом влажность поднимается и колеблется между 70 и 90 процентами, вода буквально висит в набухшем воздухе. Дышать невозможно. Япония в конце июля похожа на огромную камеру пыток. Никс прекрасно помнит это удушение. Они идут по улице медленно, не спеша. Она широкая, но из-за большого количества людей кажется невозможно узкой. Никс изнывает. Привыкший к умеренному климату, больше северному, чем южному, он не знает, куда деться из собственного тела, чтобы стало полегче. На лбу у него ментоловый охлаждающий пластырь с нарисованным маркером котёнком, а в руке маленький вентилятор. Соул лениво обмахивается веером, чёлка убрана назад банданой. Но от того, что на нём кофта с длинным рукавом, Никс не может на него смотреть. — Тебе от жары не дурно? — Он сдаётся после долгого изнурительного боя. Япония явно не для него. Если и приезжать сюда, то точно не летом. Соул смотрит насмешливо, глаза его остаются холодными. — Здесь солнце слишком злое, — поясняет он, направляя вентилятор так, чтобы Никса обдувало под другим углом. Это не сильно помогает: маленький механизм гоняет горячий воздух туда-сюда. — Я не хочу получить рак кожи. — А ты можешь? Соул дёргает плечами. — Не хочу проверять. Это больно. "Я не люблю боль", — висит молчаливым и тяжёлым. Никс знает. После случившегося и закончившегося всего около недели назад Соул сказал это в первую очередь, и теперь его отношение к ней действительно другое. Соул в принципе тяжело переносит любые прикосновения, если к ним не готов, не только болезненные. — Неужели вы готовы сгореть заживо? — Никс позволяет себе жалобный стон и вытягивает ноги. Даже в сланцах его ступни горят. Асфальт чудом не плавится. Мальчишка ухмыляется. — Сиди тут, — он отдает вентилятор, — сейчас вернусь. Он уходит, скрывается в толпе, но прямо перед тем, как он в неё ныряет, Никс видит, как он сжимается. Голова втягивается в плечи, спина надламывается полукругом, подчёркивает его уязвимость. Что-то в Соуле больше не работает так, как нужно. Что-то в нём сломано. Никс не знает, как это чинить. Демон возвращается с двумя упаковками, внутри которых оказываются маленькие тонкие шарфики. Но прежде, чем отдать один, он неуверенно оглядывается. — Чтобы они хорошо работали, их нужно смочить, — говорит легко, а выглядит как будто бы неуверенно. — Я не подумал сделать это сразу… — Я схожу. Никс берёт оба полотенца и уверенно вонзается в поток, ныряет в кафе и проскальзывает в уборную, где делает всё, что нужно, заодно мочит волосы. Холодная вода приятно остужает кожу, покрывает её мурашками. Полотенце и правда охлаждает. Японцы гениальны. Когда он возвращается, Соул стоит к нему боком. Немного хмурый, он читает афиши, возле которых они остановились. Никс не успевает задуматься: протягивает руку и касается холодным полотенцем его шеи. Вот здесь это и случается. Соул моментально натягивается, резко разворачивается и скалится. Мощные клыки выпирают сильнее, чем обычно, устрашая. Переносицу пересекают шрамы и складки натянутой в оскале кожи. Алые глаза сверкают — он опасен. А в следующую секунду он понимает, кто перед ним, и всё резко исчезает. Это снова Соул, которого Никс знает, но с которым больше не знает, как себя вести. — Ты выглядишь мокрее, чем мокрая собака. — Демон насмешливо фыркает, а звучит так, будто давит это непринуждённое веселье из себя. Никс молча протягивает ему шарф. Соул тихо благодарит его и обматывает ткань вокруг шеи. Прячет под ней бешеный пульс, бьющийся в венах. Никс хочет сказать: "Прости". Хочет добавить: "Не хотел пугать тебя". Хочет уточнить: "Ты в порядке?". "Я так и не смог помочь тебе". "Я обещал тебя защитить, но не сдержал обещания". Он видит, к чему это привело. Все эти последствия. Он говорит: — Давай подождём до вечера в номере? Ещё пара минут под солнцем, и я превращусь в растаявшую собаку. Соул смеётся, подрагивая плечами — так, как смеётся, когда ему правда смешно. Он идёт чуть впереди, изредка оглядывается, чтобы убедиться, что Никс не отстаёт. В этом нет необходимости, ведь он слышит его прекрасно, чувствует лопатками. Но всё равно проверяет. Изменений не так много, они кроются в основном в мелочах. Но Никс о них знает. И не может развидеть.ххх
Полуденное солнце печёт не сильно, больше приятно. Лёжа вот так, в траве, под деревом, Никс воображает, будто может понять, почему Соул так любит нежиться в солнечные дни. Земля под ним прохладная, а сухая трава пахнет нагретой почвой. Никс вдыхает запах мирного дня, тихого поля подальше от города, и смотрит на ветки, на которых висит парами чья-то обувь. Много, много пар вместе с листьями. Из-за поросших веток их почти не видно. Никс всё равно видит. Упершись в землю, он приподнимается, пока вовсе не садится. Ветер шевелит верхушки трав, шелестит стеблями. Слышно, как где-то несмело стрекочут сверчки, предчувствуя подступающую вечернюю духоту. — Я уже начал переживать, что ты никогда не проснёшься. Никс задирает голову и видит свесившегося с ветки вниз головой демона. Тот улыбается, щурит сверкающие хитрые глаза. Выглядит хорошо. Никс не пытается придумать, почему не заметил его сразу. — Ты слышишь моё сердцебиение, — парирует он. Соул улыбается шире, демонстрирует зубы и щурится сильнее. Так же внезапно, как появился, скрывается из поля зрения, копошится на ветке и внезапно с неё спрыгивает. Никс наблюдает молчаливо, лениво моргает. Старается не тревожить рану. Соул небрежно кладёт ему на голову венок из цветов и присаживается на корточки, без разрешения лезет под одежду. Травинки щекочут голую кожу, но Никс не дёргается. Только поднимает руку и осторожно ощупывает венок. Прохладные лепестки упруги и наполнены силой, как будто ещё слишком молоды, чтобы вянуть. — Зачем венок? — Никс наблюдает за тем, как Соул втягивает когти, прежде чем приняться обрабатывать рану в очередной раз. По крайней мере, его прикосновения не причиняют сильной боли. — Подумал, будет симпатично смотреться на твоей могиле. — Соул хмыкает, но за позабавленным тоном скрывается горечь его страха, яд досады из-за собственной оплошности. Никс вскидывает бровь и выжидательно смотрит. Бесёныш заканчивает с обработкой быстро, а подняв голову, улыбается снова. — Но ты живой, так что это твой приз. Я нашёл хорошие цветы, долго не завянут. — Ты готовился меня похоронить? — Да, ты ведь так старался это сделать, — Соул падает на задницу, но даже это у него получается красиво. — Но я рад, что мне не придётся этим заниматься сейчас. — Рассматриваешь в перспективе? — Пф, конечно. — Демон усмехается прохладно. Никс сползает немного вниз, двигается осторожно, чтобы не смахнуть венок, так идеально ему подходящий по размеру. — Я не дам никому другому этого сделать. Похоронить тебя. — Соул опускает взгляд и находит его руку, расправляет ладонь и прижимает к ней свою, растопыривая пальцы. — Это сделаю я. Я провожу тебя туда. Никс прикрывает глаза и накрывает свободной ладонью его волосы, мягко ведёт по затылку к задней стороне шеи, но до шрама не доходит. Соул ластится, жмурясь. Никс понижает голос. — Выберешь для меня лучшее место? Соул смеётся. — Не сомневайся! А Никс, он… — Не сомневаюсь. Всё ещё широко и ярко улыбаясь, Соул продевает пальцы между его и сжимает их ладони в замок. Трётся о тыльную сторону кисти Никса скулой, делится своим запахом, оставляя его на грубых костяшках. Облегчение невозможно скрыть. — Мне идёт этот венок? — Никс наблюдает за ним, расслабленный. Ему совсем не страшно, даже если смерть стоит за этим деревом или сидит перед ним, ластясь котом. Соул открывает глаза, щурясь, тихонько урчит. Подвинувшись ближе, устраивается между ногами Никса, сворачивается калачиком. Прижимается к его груди щекой и обвивает свободной рукой поперёк туловища, второй продолжает крепко сжимать ладонь. — Красивые вещи идут красивым людям, — бормочет он, — а ты очень красивый. Просто старенький уже. Они сидят так, в пении сверчков и перешёптываниях ветра с листьями. Солнце медленно скользит по небу, и тень постепенно перемещается, застывает позади дерева. Никс ёрзает и ворчит: — Жарко. Соул обнимает его крепче и продолжает тянуть его боль. — Потерпишь.ххх
— Это так странно… — Соул тихо смеётся. Никс слышит что-то чуть глубже за этим смехом. Страх. — Забери меня, пожалуйста. Он находит его в Орлеане. Чёртов Орлеан, всё всегда начинается с него. Удушливая среда Луизианы липнет к коже потом, даже ночи невыносимо жаркие и тяжёлые. Соул ждёт его на товарных ящиках, опечатанных и готовых к транспортировке на воздушном судне. Сжавшийся на краю, с подтянутыми к груди ногами и приподнятыми плечами, он кажется до невозможности маленьким. Завидев его, бесёныш спрыгивает с ящиков и бежит навстречу. Закономерно, Никс останавливается и ловит его, когда тот прыгает. Под тяжестью его тела сложно устоять, но у Никса чувство, что он делает это всю жизнь. Или гораздо, гораздо дольше. — Я не знаю, что произошло, — Соул шепчет, прижимаясь к щеке Никса своей, не прячет испуг. Когтистые пальцы панически сжимаются на плечах, а бёдра обвивают бока так плотно, что даже дышать больно. Никс видит наконец-то выпущенные хвосты — и те беспокойно мечутся туда-сюда, тлея на концах. — Я как будто был в трансе. Очнулся уже здесь, но я не… не понимаю, что мне здесь надо. Зачем я сюда прибыл. — Скоро мы будем дома. — Никс крепко сжимает его в ответ, удерживает под задницей одной рукой, а второй успокаивающе гладит по напряжённой спине. Под пальцами у него остро змеится позвоночник, выпирают оборванными крыльями лопатки. — Готов лететь сейчас? — Тупые самолёты… Да, пожалуйста. — Соул выдыхает, наконец-то немного расслабляется и кладёт голову Никсу на плечо. — Знаешь, твои товарищи были со мной милы. Старались не шуметь, держались подальше, предложили покушать, хотя я знаю, что у них и так было мало еды. Не стал брать. Может, они даже не обиделись. Никс тихо хмыкает. Пока Соул болтает о чём-то отвлечённом, он думает о том, как бы им поговорить о произошедшем. Это было его первое исчезновение, но не первый раз, когда Никс ищет его по всему Свету. — Слушай, — чуть отстранившись, Соул касается пальцем его подбородка, — у тебя что, по всему миру есть знакомые? Никс скашивает на него взгляд. У бесёныша забавно дуются щёки, он кажется слишком сосредоточенным, когда скользит пальцем по горлу Никса, прослеживая сосцевидную. — Почему ты так думаешь? — Потому что, куда бы я ни поехал, кто-то обязательно там за мной присмотрит. По твоей просьбе. Не думай, что я не замечаю. Эти тоже много раз назвали твоё имя. Всё дело в том, хочет сказать Никс, что раньше мне действительно приходилось забирать тебя отовсюду. Случайным утром ты мог оказаться в любом месте на глобусе, поставить очередной флажок. Тебе так диктовали твои демоны, а я привык предугадывать их приказы. Никс вспоминает, как забирал его из разных штатов и стран. Соул множество раз бывал в Китае, Норвегии, Черногории, Индонезии, Австралии и Японии. Он пересёк столько границ, сколько нет на картах. И даже не помнит этого. Потому что оно случилось в прошлой его жизни. Вместо этого, вместо того, чтобы наконец-то сознаться, Никс прижимает мальчишку к себе ближе, трётся в ответ о его щёку своей. — Да, — говорит, — я же всё-таки веду с ними дела. Соул хихикает ему в шею. Наконец-то расслабляется полностью, становится тяжёлым. Никс беззвучно выдыхает.ххх
Никсу 13. Он крадётся по тёмным узким коридорам публичного дома, погружённого в сон. Старательно, он обходит те места, где старые половицы под пыльными коврами скрипят громче всего. Идёт почти вдоль стены, пока шершавые, старые обои, воняющие куревом, не сменяются выпирающим косяком. Краска тут облезает, шелушится под пальцами. Дверь поддаётся давлению, и вот Никс внутри. Каморка маленькая и тесная. Здесь места хватает разве что на пыльный матрас, что лежит прямо на полу, небольшой, почти пустой комод, перекошенный от старости, и такой же табурет. Никс делает два шага внутрь, останавливается прямо впритык с матрасом и закрывает дверь. Мальчик, которому он дал имя Соул, едва слышно подбирается на своём спальном месте. Ему 8 — или около того. Выглядит он явно не старше. Едва ли говорит, но очень красноречиво сверкает глазами и угрожающе скалит зубы. Он натянут, напряжён всем телом. Никс натягивает на лицо улыбку и опускается коленями рядом с матрасом, прямо на грязный пол. Протягивает раскрытые ладони, показывает, что безоружен и не несёт плохих намерений. — Я принёс еду, — шепчет, чтобы никто не услышал. Соул расслабляется, выпрямляется и заинтересовано смотрит глазищами. Никс достаёт из карманов две заветрившиеся булочки и протягивает ему обе. Тот от одной пытается отказаться, но Никс качает головой. — Бери, я поел. Врёт, но он сможет стащить что-то ещё завтра, перехватить в течение дня. Соул — нет. Он наказан за то, что укусил клиента до крови. Его морят голодом уже который день, у него торчат кости, как у детей не должно торчать. Пока Соул ест, низко урча от голода, Никс устраивается на краю его матраса, чтобы небольшой кусочек света, проникающий внутрь каморки из маленького окошка под потолком, падал ровно так, как ему надо. Он извлекает из кармана штанов пакетик с бисером и катушку с леской. — Хочу научить тебя кое-чему, — и улыбается. Соул настороженно замирает, подвигается ближе и внимательно смотрит. Всю ночь Никс учит его плести колечки из бисера. Они все одинаковые, потому что у Никса бисер только одного цвета, и он обещает найти другие, чтобы колечки были разные. Соул держит их в ладонях, как какое-то чудо, и внезапно широко улыбается, сверкая пустыми местами там, где должны быть молочные зубы. В рассветных сумерках его глаза щурятся и счастливо сверкают. Никсу 27, а Соулу — Соулу неизвестно сколько, предположительно 22, хотя выглядит он максимум на 16. Он стоит напротив бывшего публичного дома, когда-то бывшего подобием дома ему и камерой пыток для Соула. Колечко из чёрного бисера лежит в ладони памятью. Его он находит в вещах демона, когда ищет подсказку. Потому что где сам Соул — он не имеет ни малейшего понятия.ххх
Ему дурно. Ему плохо, душно, и он хочет от этого сломать что-нибудь, снести. Соул ждёт его посередине моста, опирается на перила и смотрит на Гудзон. Ветер теребит чёрные волосы, дёргает одежду. Он подставляется ему, тянется навстречу, закрыв глаза. Никсу отсюда, метров с двадцати, видно, каким тощим Соул стал. Медленно и будто бы нерешительно, он шагает вперёд. Жалкое расстояние в почти двадцать шагов кажется непосильным. Когда остается пять, Соул поворачивается. На короткий миг его глаза раскрываются шире, затем привычно прикрываются. На лице у него появляется сломанная, разбитая улыбка. Никс поджимает губы и шагает дальше, увереннее и злее. Этот мальчик, его мальчик, его сильный мальчик, пытается быть непобедимым — ради него. Никс сгребает его в охапку и не знает, кто в кого утыкается. Руки Соула обвиваются вокруг него крепко, это не демоническая сила, но сила человека, отчаянно нуждавшегося в ком-то долгое время. Сила человека, нашедшего якорь и держащего его чуть не зубами. — Ты здесь, — шепчет Соул ему в шею и смеётся так, будто сам в это не верит. Никс жмурится и обнимает его крепче. — Всё закончилось, — обещает он. Соул зарывается в него сильнее, и на коже у Никса появляются мокрые пятна чужих слёз. Он ждёт какое-то время, даёт своему непобедимому мальчику, своему маленькому воину, своему солдату выплакаться, отпустить боль с порывами ветра, что не могут просочиться между их крепко прижатыми друг к другу телами. Соул держится за него отчаянно, а Никс держит его — так же. Когда слёз становится меньше, Никс обнимает его лицо и смотрит. Оно выглядит не так уж плохо: подбитый глаз, квадратный пластырь в уголке рта, скрывающий почти всю щёку, небольшой кривой шов под чёлкой, корочка застывшей крови под носом. Сухие губы растянуты дрожащей улыбкой, которую демон не давит из себя. Она просто есть, сама по себе. Его глаза полны слёз, но и жизни тоже. — Пойдём домой, — шепчет Никс, а стоит Соулу кивнуть, не удерживается и прижимается к его лбу своим. Замирает так. Стоит и боится открыть глаза — вдруг это всё лишь снится ему? А открыв, боится закрыть. Вдруг Соул снова исчезнет, ускользнет у него из рук? Соул сжимает его запястья и смеётся, хрипит сорванным голосом. Сколько он кричал? Сколько звал на помощь? — Только ты и делаешь меня счастливым. Никс стискивает челюсти изо всех сил, чтобы не закричать тоже. Соул смотрит на него с пониманием. Он нежно улыбается. Его глаза — нет.ххх
— Хватит, — Никс задыхается, — перестань. Сердце бешено лупится в горле, голова начинает кружиться. Он опускает взгляд широко раскрытых глаз. Ему кажется, что у него онемело лицо. — Прекрати… — Воу, воу, эй! — Соул появляется в поле зрения, заглядывает в глаза и обнимает за щёки ладонями. Руки у него холодные, наверное. Никс не знает, не чувствует. Он старается дышать, вдох-выдох. Соул водит подушечками больших пальцев у него под глазами. — Тише, тише. Я в порядке, ты в порядке. Мы в порядке. Всё хорошо, Никки. Никс вцепляется ногтями в мякоть собственных ладоней. Смотрит в знакомое до последней черты лицо, но не видит. Слышит голос не понимает слов, не разбирает их, только интонации. Соул успокаивающе массирует его виски, не сводя взгляда, прижимается ко лбу своим. — Давай, Сникерс, возвращайся ко мне, — а потом перехватывает его ладони и прижимает к своему лицу, трётся о них, покусывает основание большого пальца. — Я живой, видишь? Хочешь, укушу сильнее? Никс стискивает зубы и сжимает его лицо сильнее, зарывается в волосы пальцами и склоняется сам, сильнее, вжимается в лоб. От Соула пахнет так же, как всегда, он дышит немного ускоренно, но чётко. Никс заставляет себя расслабиться. Перед глазами демон всё ещё в падении. Поскользнулся, сорвался с ржавой площадки, с коротким вскриком взмахнул руками и скрылся из поля зрения. А если моргнуть, Соул действительно живой, немного встрёпанный. — Ну, ты как? — Осторожно, он заглядывает Никсу в глаза. Гладит пальцами его руки, шею, щёки. Касается волос, зачёсывает их назад, щекочет края ушей. — Не делай так больше, — шепчет Никс. На полный голос у него совсем нет сил. Соул кивает — серьёзный. Поджимает губы — виноватый. — Прости, Никки, я не хотел. Тут скользко, я не заметил. Давай сойдём на землю, хорошо? — Никс кивает, а Соул ждёт ещё несколько секунд, прежде чем несмело отстраниться. Тянет за собой дальше. — Шагай осторожнее. Здесь вода. Он идёт впереди и тычет пальцем: "Здесь прогибается", — "Обойди лучше", — "Держись крепче", — "Аккуратно, тут торчит". — Тебе нечего бояться, — говорит, обернувшись через плечо, — я всё равно к тебе вернусь. — Знаю, — хрипло отзывается Никс, — но это не значит, что я готов видеть твой труп. — Что бы ни случилось, — Соул понижает голос, — не смотри. Я постараюсь, чтобы этого не произошло. Никс успокаивается. Только его руки бесконтрольно дрожат.ххх
— Узкоглазый, заблудился? Мужик пихает в грудь с силой, достаточной для того, чтобы выбить воздух. Неприятный зуд после тычка растекается под кожей, как грязь. Никс морщится и выпрямляется снова, разводит плечи. Движения его неспешные, он знает, что справится. Мужик ухмыляется, сплёвывает и перекатывает зубочистку из одного уголка рта в другой. — Я тебе покажу, а то вдруг ты не увидел! С такими-то глазами, поди, и хер свой не разглядишь. Позади него двое его дружков хихикают. Никс не реагирует. Смотрит на этого свысока, без интереса. За его собственной спиной святая святых Соула, клуб, в котором он танцует. Потревожить его то же самое, что испортить праздник. Никс не позволит. — Эй, братишка, — ещё один пьяненький американишка выплывает сбоку. Где-то там, позади, третий и последний бормочет что-то под нос. — Давай разберёмся без проблем, лады? Ты нас пропустишь, а мы тебя не будем лупить. Как тебе такая мысль? Никс молчит, продолжая смотреть на них. Первого он знает, дрался с ними в клетках. Остальные двое меньше и выглядят более жалкими. Все трое ничтожества. — Слышь, япошка, — бывший соперник наверняка его помнит. Но раз так, должен помнить и позорный проигрыш. — Катись-ка ты отсюда, не загораживай проход. — Вообще-то он китаец. Голос звучит позади, но никто не успевает ничего осознать. Неуловимой тенью, Соул появляется откуда-то снизу, выныривает, как будто из-под земли, выталкивает гибкое тело вверх, используя руки. Он движется стремительно, и, даже несмотря на внушительный рост бывшего оппонента, имени которого Никс не помнит, ловко обвивает его крепкую шею бёдрами. Двух остальных он даже не касается напрямую — прицельно мечет в них камни, и те падают на землю мешками с дерьмом. Никс наблюдает за этим с ухмылкой. За быстрой, смертельной пляской своего демона, держащего непоколебимо, быстро слабеющего громилу в захвате, за тем, как он ласково улыбается, сидя почти что на лице этого мужика, будто на троне. — Много ли ты видишь этими большими глазами? — Соул урчит, напоследок стискивая бёдра ещё крепче. Пальцы его опасно замирают над лицом пленника, но когти так и не пробуют кровь этой ночью. Неудивительно, как быстро мужик падает на землю. Соул придёрживает его голову над землёй, не даёт удариться, но только потому, что его ноги там. Он не любит, когда кто-то причиняет ему боль. Стоит громиле растянуться на грязном асфальте, он небрежно отшвыривает его и встаёт перед Никсом, довольный. — Твоя смена на сегодня закончена. Заглянем в маркет? Хочу шоколадного молочка. — Разве мы не до утра? — Не, я уже всё. — Бесёныш ухмыляется, делает пальцы пистолетом и игриво стреляет, намекая. — Твоя зарплата. — Пачка банкнот у него в руке внушительна. Никс берёт часть наобум, остальное оставляет. — Положи в общаг. Всё равно будешь клянчить на шоколадки. Соул широко улыбается и запихивает купюры, свёрнутые тугим бочонком, во внутренний карман кожанки. Берёт Никса под руку и тянет его за собой. — Я куплю тебе тортик. Хэй, а тебе понравилось представление? Я очень старался, чтобы меня не заметили. Крался, блин, как мышь. Но они так были зациклены на тебе, что меня даже не попытались заметить! Тупицы. Никс ворошит лохматые чёрные волосы и притягивает чужую голову к себе ближе, небрежно целует в макушку. Соул смеётся, отбиваясь. Внутри у Никса теплота: хоть он и не сомневался никогда в том, что пацан на его стороне, всё равно ему приятно. — Боюсь, я плохо разглядел.ххх
Время идёт так быстро, не успеваешь обернуться. Вот ты всего лишь 17-летний подросток, вынужденный выживать на холодных городских улицах, пока голод клюёт в желудок. Берёшься за любую работу, лишь бы хоть как-то. Делаешь это, потому что дома тебя ждёт мальчик, серьёзно больной. А ты приручил его, он в тебе нуждается, как ты нуждаешься в нём на каком-то глубинном уровне. А вот тебе уже за 30. Время оставляет отпечаток на лице. Глядя в зеркало, Никс старается не думать об этом, но видит каждый. Глубокие линии, каждый день всё более и более чёткие: между бровями — много хмурился; лучики вокруг глаз — всё же улыбался. Время меняет всё. Картина мира переворачивается, приоритеты встают иные. Ценности у Никса тоже не те, что были тогда, хотя одна остаётся нерушимой. Та единственная, ость его костяка, на встречу с которой он идёт. Осенний ветер задувает под одежду колюче и голодно. В Нью-Йорке едва выше 5 по Цельсию. Никса греет предвкушение и леденит страх. Он прячет руки в карманах куртки как можно глубже. Он уже не тот молодой парнишка, который вёл за собой группировку. Не тот, за чьей спиной один человек, вылетевший из времени, мог спрятаться или повиснуть. Но его спина всё ещё широкая и крепкая. Её он держит прямой. Соул не любит толпу. Ему не нравится шум и толкучка, он предпочитает избегать чужих прикосновений. Но Никс видит чужие руки у него на пояснице, улыбку, обращённую двум взрослым парням. Мужчинам. В груди тянет. То ли тоска, то ли ещё что. Соул оборачивается, как всегда, безошибочно его чувствуя. Моментально расплывается в улыбке — яркой, открытой. Настоящей. Выскальзывает из пространства окруживших его людей и ныряет в объятия Никса так же, как десять, двадцать лет назад. Они оба так давно друг друга знают, так много прошли. Они оба знают смерть в лицо. Лицо, которое Никс держит в ладонях, всё такое же молодое и красивое. Он помнит все эти морщинки, каждую линию. Шрамов прибавляется, тонкие линии появляются через переносицу и на лбу, пересекают верхнюю губу. Ему точно не было сладко эти годы, черты становятся жёстче. Что-то в уголках рта, что-то в прищуре. Соул улыбается, накрывает его ладони своими и нежно трётся о них лицом. Он — всё ещё Соул. Его маленький мальчик, чьё имя он принял взамен своего настоящему, чтобы стать ему другом. Никс улыбается в ответ. Соул протягивает руки и вытирает слёзы с его щёк. Шутливо морщит нос, а глаза у него блестят. — Совсем размяк, а? — дразнится, шмыгает и улыбается шире. Сильный, сильный мальчик. Никс не может отвести от него глаз. Соул отворачивается и тянет его за собой. — Идём. Я вас познакомлю. Он представляет его двум своим спутникам, а ему — их, и наконец-то он видит их вживую. Кацуки — "Для тебя Бакуго" — "Мы в Нью-Йорке, щенок. Здесь другие законы" — колючий и гордый, но верный до боли. Защищает Соула даже сейчас. Прикрывает спину, щурит острый разрез глаз. Взгляд у него такой же острый. Изуку — "Можете звать меня Изуку, я не против. Очень приятно с вами познакомиться" — "Давай со мной на ты, Изуку" — приятный и улыбается открыто, а глаза умные-умные, сканируют наголо. Кажется простофилей, но не заметить его силу нельзя. Соул смотрит на них с улыбкой, переполненной теплотой. До боли молодой, до щемящего счастливый. Никс чувствует давление его тела, когда он прижимается к боку, наблюдая за спутниками. Никс прислоняется к лохматой макушке щекой и сгребает ближе, прячет под объёмной курткой. — Ты выглядишь законченным. Соул покачивает головой и поднимает голову. Смотрит искрящимися глазами. Взрослый. Другой. Никс узнаёт в нём своего котёнка. — Они меня разрушат. Но я этого хочу. Никс ухмыляется. Он спокоен.ххх
— Я думал, ты ещё вырастешь. Соул оборачивается через плечо и смотрит с красноречиво вскинутой бровью. — Я вырос. Никс усмехается и расслабленно откидывается на спинку дивана. С кухни разносятся звуки чужих разговоров, гремит посуда и жужжит вытяжка, журчит вода. Может, доверить кухню сомнительным знакомцам не лучшая идея, но Никсу сейчас без разницы. — Не заметил. — Эй! На два сантиметра! — Соул бьёт себя в грудь кулаком, такой забавный. Никс не может не улыбаться. — И стал в плечах шире. Много тренировался. Между прочим, я многому научился. Покажу тебе как-нибудь все свои новые фокусы, описаешься от восторга. Никс наблюдает за ним с чем-то щекотным и тёплым внутри. Будто глинтвейна хлебнул, но не то. Такое от глинтвейна не испытаешь. Он думает о том, что за окном только-только занимается ноябрь, и дальше будет только холоднее. Зимы в Нью-Йорке не сильно холодные, но сильно колючие. Совсем не такие, как в Японии, что сделала язык Соула более путанным. — Весной обязательно. Бесёныш выбирает книгу из тех, что на столе, садится рядом. Прижимается бедром и плечом, уютно сворачивается под рукой и мурлычет, быстро пролистывая уже дважды прочитанные Никсом страницы. — Могу и сейчас. И неожиданно, в этот момент, Никс чувствует разницу. Она есть. Тот мальчик, которого он отпускал много лет назад и с которым мог только созваниваться, остался только в воспоминаниях. Сейчас с Никсом на диване сидит другой, обновлённый, поросший историями и тяжёлыми испытаниями юноша. Соул всё ещё… тут, но другой. Сложно сказать, лучше или хуже. Сильнее. Сломать такого не получится. Раньше он был мятежным, а сейчас будто обрёл дом, наконец-то. Опору под ногами. Никс не совсем понимает и путается. Ему кажется, что его водят за нос. Соул поднимает на него взгляд и смотрит широко раскрытыми глазами, в своей исключительной манере. Улыбка пропадает с его лица. — Что? — Сильно плохо было? — Может, спросить стоило не это, но Никс не пытается забрать слов обратно. Соул слегка хмурится. У него снова длинные волосы, он прячет их за воротом толстовки с надписью "я и есть солнце". — Было ужасно, — отвечает он и неожиданно улыбается. Обнажённые зубы выглядят слегка угрожающе, делают улыбку прохладной. Делают его жестоким. — Но я обещал тебе, что справлюсь. Видишь? Держу обещания. Зацени-ка, насколько я крут. Никс фыркает и треплет его волосы. — И правда. Ему тяжело смириться с тем, насколько его демон изменился. Он чувствует, что многое упустил. Чувствует, что будто виноват перед ним — а он да, да, виноват. Соул прижимается к его плечу щекой и нежится, когда пальцы зарываются в его волосы. Урчит, расслабляясь, подставляет горло под почёсывания, жмурится. Маленький. Никс хочет сказать ему очень многое. Хочет сказать: "Прости, что меня не было рядом", — но не говорит. Хочет пообещать, что в следующий раз непременно… Соул находит его руку и сплетает пальцы, смотрит в глаза открыто и ярко. И улыбается по-своему глуповато и красиво. — Мы решили остаться тут на какое-то время. — Вы же не скрываетесь или что-то типа того? Соул задумчиво отводит взгляд, как будто вслушивается. Затем ухмыляется и дёргает плечом. — Это тоже, но мы вроде как под защитой. Я их украл, ты знал? Меня даже объявляли в международный розыск, но мне удалось выиграть суд. Я доказал, что пострадал, и что они тоже хлебнули знатно. С нами хотели поработать лучшие психологи штата, но мы, хе, побывали у Дарования в гостях. Помнишь его остроухого, про которого я тебе говорил? Тот, который меня не переносит? Хех, он помог. Никс помнит. Друзья у его мальчика своеобразные, но надёжные. У него хорошее чутьё. — Что будете делать? — Мы тут в командировке. — Соул делает забавное лицо, пародируя профи с экранов. — В связи с ростом людей с мета-геном нас направили курировать Нью-Йорк. Пока троих. У нас тут есть куратор, естественно, он будет нас координировать, пока не заслужим репутацию. Хочешь к нам вступить? Тренировать молодняк, гонять по коридорам, выбивать из них дурь в залах. — Не думал, что тебе такое интересно. — Никс хрипло смеётся, а бесёныш фырчит в ответ. — Да, они, — он кивает в сторону кухни, — сказали то же самое. Никс видит. Его лицо меняется, когда он говорит о двух балбесах, разносящих кухню. Хриплый голос, принадлежащий Кацуки, разносится по коридору, как нарастающая волна цунами. Спокойный — Изуку — купирует катастрофу, в два слова гася нарастающий конфликт. Соул снова фырчит и открывает книгу. Никс наблюдает за ним. Другой, но родной всё ещё. Просто нашёл своё направление и движется по нему. — Ты счастлив? Соул улыбается, не отрываясь от книги. И без того светлое лицо становится ещё светлее. Никс внезапно замечает, что его свитер с высоким горлом. Соул щурится. Глаза его сверкают, хвосты вьются за спиной, мерно горя на концах. — Похоже на то.