Ловелас / Womaneater

      Воскресенье, 16 мая 2010       Её первое утро на территории поместья Малфоев началось с птичьего пения, солнечных лучей и искрящейся воды. Когда она приняла душ, почитала и позавтракала, подошло время отправляться на поле.       Решив просто обогнуть озеро по берегу после удивительно бесполезных указаний Малфоя, Гермиона отхлебнула кофе, благодаря заклинанию поддерживающего постоянную температуру, и приготовилась провести день в чистокровном обществе.       Коттедж оказался столь же уютным, сколь был очаровательным, и она неохотно признала, что Джинни, возможно, была немного права в том, чтобы использовать это время в качестве отпуска. Если не считать единичного неловкого приветствия со стороны обоих обитателей поместья, предыдущий день оказался приятным. Большую его часть она провела обустраиваясь, читая, готовя заметки и любуясь озером с веранды. Древние деревья красиво обрамляли закат, и Гермиона вспоминала лето перед началом охоты на крестражи — последнее, проведённое с родителями. Далёкие от меланхоличных, воспоминания вызывали чувство умиротворённого принятия.       Она продолжала идти вдоль озера, вдыхая свежий утренний воздух, характерный для поздней весны, и вздыхала от видений из прошлого. Обогнув дальний край озера, Гермиона обнаружила затенённую деревьями территорию, холм вдалеке и звуки смеха. И… звон хрусталя?       Звук денег. Она рассмеялась, покачав головой на поразительно меткое описание Малфоя.       Деревья скрывали её до самого выхода на поле. Невдалеке стоял шатёр, полный людей: они ели поздний завтрак, а в центре Малфой от души смеялся над чем-то, что говорил Блейз Забини.       У Гермионы была всего секунда, чтобы заметить приятное выражение его лица, пока он смеялся — по-настоящему смеялся, — как вдруг он поймал её взгляд, и всё веселье мигом исчезло. Пожевав губу и проведя рукой по длинной растрепавшейся чёлке, Малфой двинулся к ней.       — Доброе утро, Грейнджер. Если хочешь, можешь съесть что-нибудь в шатре. Мы начинаем через десять минут.       — Нет, спасибо. — Щёки всё ещё горели оттого, что её застали за подглядыванием. — Если не возражаешь, я просто пойду сяду.       Она кивнула в сторону высоких трибун вокруг поля. Казалось, они возвышались по меньшей мере на сотню футов.       — Могу долететь с тобой, если не хочешь взбираться по ступеням.       Теперь они оба смотрели в сторону абраксанских, этонских и гранианских крылатых коней, привязанных к столбу возле шатра и поедающих зерно. Гермионе стало слегка не по себе.       — Нет… нет, спасибо.       Малфой прищурился — это уже второй раз, когда она замечала, что он ничто не упускал из внимания.       — Неужели я только что раскрыл слабость Гермионы Грейнджер? И это полёты?       — Нет, — защищаясь, ответила она, — это непредсказуемость. — Гермиона сглотнула. — Вообще-то, я стала неплохо летать на метле. А вот на животных… Их способность принимать собственные решения или пугаться и лететь куда захотят… — Её передёрнуло. — Не фанатка такого.       — Здесь просто нужны уверенность и практика. Уверен, ты не струсишь перед вызовом. — Он поднял бровь, подначивая её лёгкой ухмылкой.       — Просто для меня это не является приоритетом, — настойчивее сказала Гермиона.       Если её тон и оказался слишком категоричным, Малфой не выдал это ничем, кроме едва уловимого изгиба губ. Желая сменить тему, она кивнула на шатёр, откуда им махала высокая изящная девушка.       — Кажется, кто-то хочет твоего внимания. Нам обоим нужно идти. — Двинувшись было к трибунам, Гермиона резко остановилась, когда он схватил её за руку.       — Подожди… — Обернувшись, она увидела, что Малфой пребывал в замешательстве. — Нам лучше сразу с этим разобраться. Идём.       Она последовала за ним, слегка волоча ноги. Этот его инстинкт командовать ею уже поднадоел.       — Гермиона Грейнджер, хочу тебе представить Асторию Гринграсс, мою невесту.       Гермиона протянула руку.       — Мисс Гринграсс, рада знакомству. Кажется, мы уже встречались на церемонии вручения премии «Пророка» два года назад.       — О, да! — звонко ответила Астория, изящно пожав руку Гермионы. — Вам вручили премию Минервы Рейкер за выдающееся журналистское расследование. За серию статей о коррупции в корпорации «Малфой», если не ошибаюсь, — она произнесла это без всякого злого умысла, даже не поняв, что именно сказала, но все остальные в шатре напряглись.       Малфой опустил взгляд в землю, слегка перекатываясь с пятки на носок.       — Да. Что ж. Очень рада официально познакомиться. — Гермиона скованно улыбнулась и настороженно огляделась.       Помимо Нарциссы, она увидела несколько знакомых по школе лиц: Дафну Гринграсс, державшую за руку Блейза Забини; Тео Нотта, обнимавшего неизвестного Гермионе волшебника; Маркуса Флинта, который сидел со старостой Слизерина с их первого курса. Дополняли слизеринскую компанию Грегори Гойл, Адриан Пьюси, Милисента Булстроуд, Трейси Девис и Грэхэм Монтегю. По краям стояли ещё какие-то незнакомые люди и…       — Невилл! — Гермиону окатило облегчение.       Он поднялся с места и обнял её.       — Да, Лонгботтом на удивление хорош со своими поразительно длинными конечностями, которые дотягиваются туда, куда остальные не могут, — сказал Малфой, вызвав пару смешков.       Невилл смущённо хмыкнул от двойного смысла.       — А где Пэнси?       — У неё шоу на следующей неделе, надо подготовиться. Передавала привет. — Невилл многозначительно на неё посмотрел, словно спрашивая: как всё проходит?       — И ей от меня передай, — отозвалась Гермиона, оглядываясь на Нарциссу и языком тела отвечая: справляюсь.       Он сжал её локоть.       — Рад, что смог тебя увидеть. — Дай нам знать, если тебе что-то понадобится.       Она услышала шум движения и бормотания и, обернувшись, увидела, что все начали подниматься — похоже, пора было начинать. В последний раз торопливо обняв Невилла, она начала восхождение на трибуну.       Всё, что Гермиона знала о древней игре симурга, — что она очень похожа на магловское поло и, по сути, послужила для него вдохновением. Волшебники древности использовали эту игру для подготовки к военным кампаниям, а их коллеги-маглы адаптировали её под собственные нужды — ещё до введения Статута о секретности. Как и в поло, здесь использовались клюшки, небольшой мяч и лошади, и до сих пор в неё играли только самые богатые из богачей. В условиях волшебного мира — этот вид спорта предпочитали чистокровные.       В отличие от поло, маленький мяч — паргой (или просто гой для краткости) зачарован, чтобы летать по случайной траектории. («Он совсем как бладжер, — когда-то объясняла ей Джинни. — На самом деле, квиддич украл идею у симурги».) Гой должен попасть в неподвижную квадратную мишень, где каждая цветная секция обозначала десять, пять и два очка соответственно. Вторым главным отличием от поло являлись, конечно, летающие лошади; иногда самые опытные игроки использовали гиппогрифов. Игра была быстрой, непредсказуемой, жестокой и невероятно опасной. Для того, чтобы избежать травм — как от хаотичного мяча, так и от падения с лошади, — нужно быть поистине опытным наездником и игроком.       С этими мыслями Гермиона наконец достигла мест для зрителей и увидела, как Малфой оседлал симпатичного пегого гранианского коня.       — Драко, только не улетай сейчас! — закричал Блейз.       Тео присоединился:       — Лучше бы Астории наложить на тебя связывающие чары, пока дело не будет сделано!       — Не, приятель. Тогда наши ставки на то, что он сбежит, станут бессмысленны, а банк уже дошёл до сотни галлеонов! Не разочаруй меня, Драко!       Малфой через силу рассмеялся, но его улыбка увяла, стоило ему отвернуться от друзей. Сузив глаза, Гермиона наблюдала за разговором, мысленно отмечая напряжение, которое, казалось, ощущали лишь они с Малфоем. Внезапно он устремил взгляд на трибуны, где стояла она, но так же быстро его отвёл, увидев, как она на него пялилась. Его лошадь пустилась в короткий галоп и резко взмыла в воздух, превращая их с Малфоем в размытое чёрно-белое пятно.       Интересно, подумала Гермиона, что они выбрали облегающую форму магловских игроков в поло, а не традиционные мантии волшебников.       — Это снижает количество травм, — произнесла из-за спины Астория, словно прочитав её мысли.       — О! Привет ещё раз.       — Я могу сесть рядом? — Астория махнула на соседнее от Гермионы место.       Она, конечно же, скорее предпочла бы сидеть рядом с друзьями, которые лучше понимали происходящее и не пытались активно скомпрометировать финансовое положение её жениха?       — Конечно, — вместо этого ответила Гермиона.       Между ними повисла тишина, пока не подлетел Малфой, протягивая Астории розу и целомудренно целуя в щёку.       — Моя любовь.       Гермиона фыркнула от всей этой театральщины, не успев остановиться, и закашлялась в попытке замаскировать звук. Но Малфой всё равно понимающе на неё посмотрел. Настороженно, но с любопытством.       Время остановилось, пока он едва покачивался вверх и вниз в такт взмахам крыльев — серые глаза ненадолго поймали её взгляд, — и если она и заметила намёк на разделяемое им веселье от этого выступления, спустя миг оно исчезло без следа, стоило ему занять позицию для игры.       — Вы в порядке? — Астория потёрла спину Гермионы, не заметив их переглядываний.       Продолжая покашливать, Гермиона только кивнула. Астория поднесла цветок к лицу и понюхала.       — Симурга — достойный вид спорта с богатой историей рыцарских традиций при королевских дворах… до принятия Статута, конечно. Мой отец говорит, что симурги очаровывали и волшебников, и маглов и считались ценным товаром не только среди игроков — за их мудрость.       — Товаром? — с ноткой ужаса переспросила Гермиона.       Она где-то читала, что симурги были кем-то вроде фениксов и кентавров — а эти виды не очень любезно относились к идее владения.       — Да. Их непросто поймать, так что за них можно выручить немалую сумму. Они очень мудрые и добрые, хоть и удивительно своевольны, так что сломить их довольно трудно. — И, почти не задумавшись, добавила: — Очень жаль, что их больше нельзя использовать, — они бы сделали игру намного более интересной, ведь они и сами игроки.       Гермиона постаралась не допустить в голос покровительственных ноток, но, кажется, ей не удалось.       — Да, но они — разумные существа, и вы же понимаете, что подобно тому, как никто не взял бы за привычку ездить в бой верхом на кентавре, так и для симурга было бы оскорбительно являться чьей-то собственностью и использоваться для игры?       Смех Астории звучал будто искристый водопад.       — О, я и забыла, что вы — одна из этих сердобольных борцов за права тварей! — В редкий, должно быть, момент восприимчивости Астория распознала ошарашенное выражение лица Гермионы, похлопала её по руке и добавила, сама используя покровительственный тон: — Наверное, вы правы. Я действительно мало что об этом знаю, помимо того, что говорил отец.       Попав в неловкое положение, испытывая одновременно раздражение и жалость, Гермиона решила просто смотреть игру.       Малфой, Невилл, Забини и Нотт состояли в одной команде — в форме чёрного цвета — и противостояли Монтегю, Флинту, Пьюси и Гойлу, носившим зелёную. В каждой команде было как минимум по одному игроку, неизвестному Гермионе.       Она наблюдала за жестоким танцем, в котором здоровенные животные кружились вокруг друг друга, замедляясь, ускоряясь и меняя направление в мгновение ока в ответ на малейшее указание своих всадников. Удержаться в седле казалось намного более сложной задачей, чем на метле, и не единожды она ахала, когда кто-то из игроков чуть не падал на землю. Малфой же держался увереннее всех, хотя его конь был самым быстрым.       Внезапно Гермиона вспомнила свою фразу на втором курсе — что он получил место ловца в команде по квиддичу из-за непотизма, а не благодаря таланту. Теперь же она осознала: если он проводил детство вот так, удивительно, что он не попал в команду в первый же год, как Гарри.       — Это было воскресной традицией, сколько я себя помню, — прервала Астория её мысли. — Я приходила посмотреть игру Малфоев с самого детства.       — Вы так давно друг друга знаете?       — О да. Он всегда относился ко мне как к младшей сестре… До недавнего времени, конечно. — Она улыбнулась — не вызывающе или кокетливо, а скромно.       — Как вы встретились? В романтическом плане.       Лошади стремглав понеслись через поле — Невилл по дуге послал мяч вниз Малфою на другой конец, где тот принял пас и принёс десять очков команде.       Вдалеке возликовал Тео:       — Юху! Хоть где-то он может взять на себя ответственность!       Игроки засмеялись.       — О, это предложили наши матери, — ответила Гермионе Астория. — Всё произошло довольно быстро: он только что закончил отношения, но мы уже хорошо друг друга знали. Иногда переход от дружбы к чему-то большему — самая естественная на свете вещь.       — Вы сказали, что всё произошло быстро. Сколько вы встречались, когда он сделал предложение?       — Месяц.       — Месяц?! — Гермиона чуть не поперхнулась кофе, в этот раз по-настоящему.       Астория снова легко рассмеялась.       — Я знаю. Но, как я сказала, мы уже хорошо друг друга знали, так что нам не пришлось проходить весь путь с нуля.       В погоне за мячом сошлись Нотт и Пьюси; крылья их лошадей практически сцепились, как вдруг их догнал Невилл и перехватил гой. Монтегю бросился ему наперерез, вынуждая остановиться и выронить добычу.       Гермиона задумалась о том, всегда ли Малфой так быстр и решителен с женщинами, и услышала ответ на невысказанную мысль.       — Вам может быть трудно это заметить, но он — настоящий романтик, — произнесла Астория, опустив взгляд на розу.       Слегка нахмурившись, Гермиона посмотрела на неё в замешательстве, поскольку та была права: Гермиона в жизни бы в это не поверила.       — Как это выражается?       Астория улыбнулась и пожала плечами.       — Небольшие жесты. Иногда он читает мне перед сном. Однажды я вернулась домой, а вся гостиная была заполнена розами. В самом начале ухаживаний он пришёл ночью к моему окну, бросил камешек, чтобы разбудить, а потом прочитал стихотворение о моей красоте, пока я стояла на балконе. Предложение он сделал на поле бабочек: два зачарованных голубя спустились вниз, неся кольцо на ленточке между ними.       Гермиона надеялась, что её лицо не выражало искреннего недоумения.       — У него невероятная память, потому что я наверняка что-то из этого упоминала, когда мы были детьми, и он сделал это для меня.       Кусочек пазла встал на место. Гермиона достала блокнот.       Хорошая память       Услужливый (возможно, романтично-показушный?)       — Были ли вы когда-нибудь объектом романтического внимания, мисс Грейнджер?       Ручка замерла над бумагой, и Гермиона медленно перевела взгляд на Асторию. Даже речь этих людей устарела. Она издала что-то среднее между фырканьем и смешком.       — Нет, но это и не мой стиль, честно говоря.       — Думаю, многие одинокие женщины постарше так говорят, но на самом деле не имеют это в виду.       Это высказывание было абсолютно нелепым по многим параметрам, не последним из которых являлось то, что Гермиона старше её от силы лет на пять. Возможно, игра и занимала большую часть внимания Астории, но всё равно не развязала ей язык больше обычного.       Затем Астория внезапно повернулась и пронзила Гермиону острым взглядом.       — Но не переживайте. Вы умны и красивы, и кто-нибудь сможет принять вас и оценить по достоинству. — И она явно говорила серьёзно.       Эта девушка поражала Гермиону, но она начинала понимать. Подобно краскам, проступающим на небе с рассветом, каждый момент общения с ней подсказывал, почему все мирятся с полным отсутствием у Астории чувства такта: она неизменно мила. Добрая в большинстве случаев и невежественная в других. В какой-то степени она была невинна, и все они хотели её защитить. Не мешало, конечно, и то, что она была просто сногсшибательна. Мир предоставил Гермионе немало свидетельств того, что красивым людям чаще оказывают доверие, чем обычным. Продукт эволюционного феномена миловидности.       И ровно в эту секунду Гермиона стала совсем не милой и ещё более жалкой: слева в неё на максимальной скорости врезался мяч.       Последовавший за этим тошнотворный хруст был едва слышен из-за криков зрителей и игроков. Гермиона, с её удачей, сидела на самом краю трибуны, и удар лишил её равновесия; она ударилась об ограждение и перевалилась через него, рухнув вниз. Гермиона вопила во всю мощь лёгких, когда сильная рука обхватила её за талию и затащила на тёплое седло на крылатом коне.       Личность её спасителя прояснилась в следующее мгновение, когда Малфой закричал:       — Флинт, мудила! В кого ты целился?!       — Дружище, я же говорил, что хреново играю.       — Да, но я не думал, что ты будешь настолько туп, чтобы послать гой в сторону зрителей!       Они аккуратно приземлились на поле, и Малфой сотворил мягкое одеяло, чтобы опустить на него Гермиону.       — Полнейший тупица, — пробормотал Малфой себе под нос. — Грейнджер, ты в порядке?       Её трясло от адреналина.       — Да, — ответила она, но поморщилась. — Моё плечо. Я вывихнула плечо.       Малфой перевёл внимание на её правый бок и быстрым заклинанием отрезал рукав, чтобы осмотреть травму. Её рука безвольно повисла, а кость торчала под странным углом.       — К счастью для тебя, у меня было столько вывихов плеча, что не пересчитать. Я знаю заклинание, чтобы его вправить… позволишь?       Сейчас Гермиона была согласна на что угодно, так что просто кивнула.       — Юнктура рефректио.       Раздался скрежещущий звук трущихся друг о друга костей, и в следующий миг Гермиона была готова запеть от облегчения.       — С-спасибо, — стуча зубами, выдавила она.       Малфой сотворил ещё одно одеяло и накинул ей на плечи. Среди толпы Гермиона заметила Нарциссу и Асторию.       — Мы перенесём наш чай на утро вторника, мисс Грейнджер, — со слабой улыбкой сказала Нарцисса.       Астория, со своей стороны, выглядела глубоко обеспокоенной и призывала Малфоя быть понежнее.       — Я всегда нежен, — рассеянно проговорил он, удивительно легко, но в то же время крепко удерживая Гермиону за предплечье и накладывая новые заклинания.       По взмаху палочки её шею и руку обвил бандаж, а вокруг плеча застыли льдинки. Наконец, он наложил на неё облегчающие вес чары — и поднял на руки.       — Малфой, к-какого х-хрена!       — Тебя слишком трясёт, чтобы идти обратно самой, мы уже выяснили, что на лошади ты не полетишь, и я не собираюсь оскорблять тебя, левитируя заклинанием, пока ты в сознании. Это — единственный выход.       Несогласно фыркнув, но слишком обессилев, чтобы возразить по-настоящему, она бросила отчаянный и растерянный взгляд на Невилла, одними губами произнеся: помоги мне. Но видела, что тот прятал за ладонью улыбку, лишь пожимая плечами в ответ.       Он и правда становился слишком похож на жену.       Спустя несколько минут неловкая пара в тишине огибала озеро, и Гермиона изо всех сил старалась не смотреть на Малфоя. Но чувствовала, как его тихие выдохи согревали макушку, а игнорировать уверенную хватку на рёбрах и бёдрах оказалось решительно невозможно.       Её дыхание успокаивалось вместе с дрожью.       — Тебе совсем не обязательно было меня нести. — Она дулась, как ребёнок, но ей, чёрт возьми, было абсолютно плевать.       — Кто бы сомневался, что ты окажешься настолько неудачливой, чтобы получить травму во время игры, в которую даже не играешь, а потом начнёшь капризничать, когда хозяин выполнит свой прямой долг и убедится, что о тебе позаботились.       — Твои рыцарские замашки неуместны. Ты мог бы просто нас аппарировать.       Малфой промолчал, и она решилась бросить на него взгляд. Точёные черты украсило замешательство и, если судить по порозовевшим щекам, лёгкое смущение.       Наконец он пробормотал:       — Ну, мы в любом случае уже почти пришли.       Когда в поле зрения показался дом, Малфой прочистил горло.       — Я опущу тебя прямо перед дверью и помогу войти. Сегодня тебе лучше не напрягаться, пока не сошёл отёк.       — Я имела дело с немалым количеством травм, спасибо. Вывих плеча — ничто, и я прекрасно знаю свой предел.       Их сковала напряжённость, не связанная с её плохим настроением; у Малфоя она проявилась в том, как внезапно он выпрямил спину и усилил хватку. Невысказанное прошлое войны и травм — опыт каждого из них, о котором другой не имел представления, — на мгновение подняло уродливую голову. В некотором смысле эта история была их общей, но опыт различался.       Во всём, кроме одного.       Гнетущую атмосферу удачно нарушил крик знакомого павлина, который самодовольно догнал их и пошёл рядом.       — Если бы я не знал, Грейнджер, подумал бы, что эта птица за тобой ухаживает.       При смене темы её накрыло облегчение, и она решила, что ничего плохого не случится, если она ненадолго ему подыграет.       — Он просто собирает гарем, а я не из тех, кого легко покорить обаянием.       Она подняла взгляд, не меняя положения головы, и заметила искривившую его губы лёгкую усмешку.       — Или, — Малфой поправил хватку, — он просто пытается найти ту единственную.       Замечание вылетело быстрее, чем она успела подумать:       — Вообще-то, это миф, что птицы находят пару на всю жизнь, а из всех пернатых морские виды — самые верные. Так что нет, он не ищет «одну-единственную».       Она скорее почувствовала, чем услышала, как он фыркнул.       — Хотя, — добавила она отчасти из честности, а отчасти — для поддержания непрочного перемирия, — мысль о том, что даже животные видят преимущества в надёжной паре, довольно привлекательна. — Она ощутила, как он уставился на неё, но продолжила твёрдо смотреть вдаль.       Наконец они добрались до крыльца коттеджа, и Малфой поставил её на ноги и провёл внутрь.       Он начал суетиться вокруг, сделал чай, принёс одеяло и постоянно спрашивал, не нужно ли ей чего-нибудь ещё.       — Бога ради, Малфой! — воскликнула она, когда он подсунул ей под ноги четвёртую подушку.       — Грейнджер, — сказал он, взбивая их, — я знаю, что у тебя, скорее всего, небогатый опыт хороших манер, раз ты общаешься с аналогом сельскохозяйственных животных, но именно так хозяин дома поступает с недееспособными гостями.       — У меня есть палочка, — спокойнее ответила она. — Я сама могу достать всё, что понадобится, не пошевелив и пальцем. Иди! Возвращайся к друзьям, сейчас же, — махнула рукой она.       Мгновение они молчали. Он не сводил с неё прищуренных глаз, а затем рассеянно кивнул и повернулся к двери.       Оттого, что он был так близко, что вёл себя подобным образом, её бросало в дрожь — потому что, подумала Гермиона, доверие оставалось проблемой. Возможно, навсегда останется. Он казался достаточно искренним в своём беспокойстве и доказал, что способен заботиться, но физическая близость к нему — они никогда не были так близко друг к другу — и получение помощи в трудную минуту заставляли её желать оказаться как можно дальше.       Ей просто нужно перевести дыхание.       Он был уже у двери, когда она позвала:       — Малфой! — Он повернулся с вопросительным выражением — неплохая перемена после его привычной осуждающей надменности. — Удачи на игре. И… спасибо.       Резкий кивок — вот и весь его ответ.       — Просто побереги себя. Мы в самом начале пути. — На этом он приподнял бровь и аккуратно закрыл за собой дверь, оставив Гермиону в полном замешательстве.       — Акцио заметки!       На диван прилетел коричневый блокнот с прикреплённой ручкой, и она вернулась к своим записям с игры. Вычеркнув строку, привычно задумалась над правильными словами. Или в данном случае — словом.       Хорошая память       Услужливый (возможно, романтично-показушный?)       Внимательный

***

      Вторник, 18 мая       — Здесь вы сможете найти все семейные архивы, включая альбомы и некоторые дневники.       Нарцисса привела Гермиону в солнечный кабинет, окнами выходящий на озеро. Гермиона почти каждое утро проводила на его берегу, наблюдая за рассветом и перебирая струны гитары. Всякий раз, когда она видела раскинувшуюся перед ней воду, возникал конфликт: сердце сжималось, мысли наполнялись тревогой, но ей хотелось лишь сидеть на песке. Словно она очень давно кого-то ждала, и, если задержится у воды, этот кто-то появится в любую минуту. Конечно, она ждала… но сейчас она не могла об этом думать.       Чай оказался на удивление приятным — за исключением чуть более прямых вопросов о личной жизни и планах на будущее, чем Гермионе бы хотелось.       В то время как дерзость Астории была основана на недостатке осознанности, дерзость Нарциссы являлась результатом её непреклонной убеждённости в собственной правоте. Она была самоуверенной: ясно видела игровое поле и не ходила вокруг да около, стремясь получить информацию, необходимую для того, чтобы оставаться впереди. Она ожидала только факты — ни больше, ни меньше.       Но на самом деле, кроме нескольких моментов, когда у Гермионы возникало неприятное ощущение, будто за ней следит хищная птица, они неплохо провели время. Настолько неплохо, что Гермиона решила принять предложение Нарциссы просмотреть семейные записи, чтобы лучше прочувствовать Малфоев.       Вот как Гермиона оказалась в небольшой комнате поблизости от воистину великолепной библиотеки (она гордилась сдержанностью, которую проявила, когда впервые её увидела: вместо безумного забега между полок, чего ей так хотелось, она продолжила степенно следовать за Нарциссой).       — Я убрала самые личные вещи, так что можете не волноваться. Прошу вас только спросить разрешения, прежде чем использовать любые колдографии для статьи, и обращаться ко мне за разъяснениями по любому поводу.       — Конечно, Нарцисса.       — Очень хорошо, — улыбнулась она, едва заметно потеплев. — Уверены, что вам не нужна помощь?       — Уверена. — Гермиона повела плечом. — Оно отлично зажило. Ваш сын не ошибался в том, что прекрасно владеет этим заклинанием.       — Ох, если бы вы только знали, в какие переделки он попадал все эти годы. Хотя, полагаю, вы можете догадываться. — Она неопределённо махнула рукой в сторону полок. — Я буду в библиотеке, — и с кивком вышла из комнаты.       Гермиона начала с альбомов. Официальные семейные фотографии — отсылки к чудовищным картинам в холле — чередовались с более личными снимками повседневной жизни.       Нарцисса старательно фиксировала события, делая пометки типа «Встреча с бабушкой Друэллой» под фотографией строгой женщины с белокурыми волосами, на вытянутых руках державшей малыша с хохолком того же цвета. На страницах хранились и другие памятные бумажки: билеты из опер и концертов, медицинский браслетик из Мунго для Д. Л. Малфоя. В альбоме за восемьдесят шестой год она нашла «Первый ужин в „Гай Савой“» — карточка, на которой к безумно улыбающемуся Драко без передних зубов склонялась с объятием мать.       Люциус присутствовал на немногих фотографиях, редко улыбался, и Гермиона видела, как с годами и улыбка Драко становилась всё более натянутой. Не раз на движущихся колдографиях он нерешительно оглядывался на отца, пока она не добралась до альбома за девяносто первый год, где все трое стояли перед «Хогвартс-экспрессом». Драко окончательно превратился в Малфоя, которого она помнила: надменного, насмешливого, излучающего чувство собственного превосходства. Миниатюрная копия отца.       Альбомы за последующие годы стали намного тоньше, вероятно, потому, что Драко учился в Хогвартсе. И действительно, какие родители снимают что-то помимо собственных детей? Пейзажи и поездки на континент перемежались снимками Рождества и летних каникул.       А затем она добралась до девяносто шестого. За несколькими фотографиями с пасхального собрания чистокровных семей кто-то неряшливо вложил вырванную из «Пророка» страницу, сложенную вдвое. Гермиона развернула её. «Новый обитатель Азкабана» и снимок пристыженного Люциуса располагались справа. Но её внимание привлекла статья по центру: «Впавшие в немилость: жена и сын Малфоя покидают суд». Драко обнимал мать и смотрел вперёд, пытаясь провести её сквозь вспышки фотокамер.       И ничего до тысяча девятьсот девяносто девятого.       — Он был слишком молод, чтобы чувствовать за меня ответственность.       Гермиона подпрыгнула при звуке голоса Нарциссы за спиной. На неё нахлынули воспоминания о тех годах, о том, что совершала их семья — по своей воле и по принуждению, что напрямую противоречило её собственному выбору. Она попыталась отмахнуться от смеси жалости и бессмысленной ярости, что испытывала по этому поводу — это ощущение временно, — и сосредоточилась на любопытстве. Любопытстве, которое являлось главной особенностью хорошего исследователя и писателя. Любопытстве, которое, как всегда говорила ей мама, являлось отличительной чертой готового всю жизнь учиться человека и которое было путеводной звездой в жизни лучших людей из всех, что она знала.       Всё, что выбирала Гермиона, было направлено на то, чтобы приглушить её склонность к критике и сосредоточиться на любопытстве. Позволить ему стать её мотивацией.       — Как вы справились?       Губы Нарциссы дрогнули.       — В те годы произошло не так уж много того, что стоило бы зафиксировать, — не то чтобы нам позволялось совершать что-то легкомысленное. Я, конечно, ужасно боялась за себя, но Драко… — Она вдруг побледнела, глаза остекленели. Нарцисса прямо посмотрела на Гермиону, и что-то изменилось в том, как она её видела. — Я знаю, что вам известны война и потери. Так что не стану читать вам лекцию о том, что, я уверена, вы сами понимаете лучше многих.       Мгновение они смотрели друг другу в глаза.       — Но я могу сказать, что наблюдать за своим ребёнком, страдающим от угрозы смерти и потерявшим всякую надежду на будущее… это худшая боль, которую только может испытать родитель.       Они недолго постояли, не сводя взглядов с пустого места на полках, олицетворяющего потерянные годы.       — Понятно, что это заставило меня переосмыслить некоторые вещи.       Гермиона почувствовала, как лёд тронулся — слегка — и теперь они оказались в чуть более равных условиях. Интересно, может, так было всегда?       — После войны, — голос Нарциссы стал громче, пересиливая эмоции, — его выбросило обратно в мир, полный выбора и ожиданий. Свобода парализовала, хоть он и чувствовал огромное давление, требующее соответствовать идеалам нашей семьи: жениться, зачать наследника и поддерживать имидж фамилии. После всего, что ему пришлось пережить, что его вынудили совершить, я пообещала ни к чему его не подталкивать, хотя, признаться, у меня самой оставались некоторые ожидания. Но, как Малфой — и как действующий глава семьи, — он всё ещё пытался себя заставлять.       Нарцисса вынула альбом за девяносто девятый, и Гермиона удивилась: на каждой фотографии была Пэнси.       — Они были друзьями с самого детства, и он позволил себе погрузиться в то, что хотела Пэнси — достаточно сильно за них обоих.       На этих снимках Драко выглядел даже больше похожим на модель, чем сейчас. Пэнси держала его стильным и в обществе, а Драко, со своей стороны, казалось, впитывал всё это обожание и культуру как губка. Типичное для него в школе выражение превосходства снова вернулось, причём с большей силой, и Гермиона представила его решительно настроенным бросить вызов сплетникам и восстановить имя Малфоев на вершине социальной лестницы.       — Они постоянно пропадали на вечеринках. Во Франции на модных показах и в бутиках. На яхте с друзьями. — Нарцисса подавила вздох. — Но было приятно снова видеть его живым, а не оболочкой мальчика, как раньше.       Снимок за снимком их двоих, таких красивых вместе. Пэнси улыбалась, очевидно влюблённая в мужчину, воплощающего идеал, о котором она всегда мечтала.       — Мы планировали весеннюю свадьбу. — Нарцисса показалась почти жалобной. — Драко выглядел достаточно счастливым. До тех пор, пока не улетел, и я поняла, что проблема могла быть глубже.       — Кажется, Пэнси его простила. — Гермиона вспомнила, как подруга защищала Малфоя тем вечером в баре.       — Как и ожидалось, — приподняла бровь Нарцисса. — Никто не может продолжать на него злиться, особенно когда он из кожи вон лезет, чтобы всё исправить.       Гермиона быстро нацарапала: «Репарации?».       — И, конечно, Пэнси нашла мистера Лонгботтома, который подходит ей намного больше, чем Драко.       — После Пэнси была Ханна? — спросила Гермиона.       Самые неожиданные отношения из всех.       Нарцисса кивнула, вытащив два альбома: за две тысячи третий и четвёртый.       — Это были ужасно неожиданные отношения. Но я пообещала не вмешиваться. — Одна тонкая бровь дёрнулась, показывая, что ей очень того хотелось.       Они листали страницы, и если с Пэнси Драко был одет на все сто, с тщательно уложенными волосами, в туфлях из драконьей кожи, то этот Драко выглядел… ну, неухоженным.       — Ханна мила. Полукровка — не то чтобы это имело большое значение в наши дни, — поспешно добавила она, вспомнив о собеседнице. — А Абботы — довольно уважаемая семья. Они встретились вскоре после смерти Люциуса. Драко немного растерялся от навалившейся ответственности, а Ханна его выслушала.       Помимо того, что на фотографиях с Ханной Драко выглядел более комфортно одетым, он ещё и широко улыбался и казался беззаботнее, чем на любом предыдущем снимке.       — Он чуть не продал компанию зарубежным инвесторам — хотел основать магическую коммуну с Ханной в Ирландии. — Нарцисса издала что-то среднее между стоном и смешком. — Хотя это и было… нестандартно, и он казался совершенно другим, я была готова это принять. Давление семейного наследия, которое он однажды почувствовал… — Нарцисса замолчала, прежде чем раскрыть слишком многое. — Я просто поняла, почему он хотел с этим покончить. И, опять же, он казался таким искренне счастливым. А я всегда — особенно после войны — только этого и хотела.       Внезапно Ханна пропала с фотографий, и Драко снова стал выглядеть спокойнее.       — Я пришла к выводу, что могла не знать, о чём на самом деле думал мой сын. Да и откуда бы, если он сам этого не знал?       Гермиона впервые заметила едва заметную морщинку между бровей Нарциссы. Волшебники старели медленнее маглов, а Нарцисса казалась даже младше своих сверстниц-ведьм. За исключением этой чёрточки, вырезанной годами беспокойства — прежде всего об одном человеке.       Она мягко добавила:       — Лучшее, что я могу сделать, — это попытаться помочь ему в этом разобраться.       Они снова погрузились в тишину, пока Гермиона раздумывала над словами Нарциссы и что они означали в контексте её задания… и каким на самом деле человеком являлся Драко Малфой.       — Значит, всего две сорванные свадьбы, — вернулась она к теме.       — Три, — уточнила Нарцисса. — Не так много, как заявил «Досуг», но достаточно, чтобы поставить его в неловкое положение. — Предполагаемое «и меня» осталось невысказанным.       — Но где же третья?       Если вышколенная женщина постоянно контролировала эмоции, то, подумала Гермиона, наблюдая за ней, раздувшиеся ноздри и горящие глаза являлись эквивалентом безудержной ярости.       Слегка дрожащим голосом, выдающим едва сдерживаемое бешенство, Нарцисса произнесла:       — О третьей Драко придётся рассказать вам самому. — И всё.       Она глубоко вздохнула. Во время разговора миссис Малфой казалась сражавшейся с самой собой: ей хотелось, чтобы сын принимал решения сам, но она с трудом отказывалась от старых идеалов.       — Он знает, что стоит на кону в отношениях с мисс Гринграсс. Я не молодею, и мне хотелось бы увидеть внуков до того, как стану совсем немощной. В этот раз он намерен довести дело до конца.       До Гермионы донеслись звуки фортепиано — слабо, будто музыка играла за несколько комнат от них.       — О! Уже начало четвёртого. — Нарцисса бросила взгляд на напольные часы в углу. — Похоже, он вернулся.       — Это… Драко?       — Да. Он играет с детства. — И снова включился режим хвастливой матери. — Мне никогда не приходилось его заставлять — ему просто очень нравилось. Мы даже отправили пианино в Хогвартс, когда он уехал, хотя, кажется, по какой-то причине он хранил своё увлечение в тайне от друзей.       Гермиона не знала, чего ожидала от своего приезда сюда. Она достаточно давно работала в журналистике, чтобы понимать, что у каждого человека есть история — как правило, со множеством сюрпризов. Но теперь она осознала, что в своём высокомерии действительно считала, будто знает, кем был Драко Малфой. Каждый проведённый в Уилтшире момент заставлял её усомниться в своих предположениях.       Нарцисса вывела её из кабинета — снова через чертовски великолепную библиотеку, которую Гермионе до слёз хотелось исследовать, — и проводила в музыкальную комнату на другом конце коридора. Окна во всю стену выходили на территорию перед домом, и между двумя из них, прямо перед очагом, Драко Малфой играл второй ноктюрн Шопена из опуса девять с таким чувством, что у Гермионы перехватило дыхание.       Его тело медленно двигалось в такт музыке, а сам он казался почти тоскливым.       Но, видимо, краем глаза он их заметил, потому что посреди одной из гамм резко поднял голову и остановился. Поднялся.       Выражение его лица было невозможно прочесть, хотя на щеках появился слабый румянец, и он на мгновение неловко застыл у клавиш. Гермиона практически видела, как крутились шестерёнки в его голове. Чего от него ожидают эти две совершенно разные женщины?       Он остановился на безразличии.       — Я пришёл в кабинет, чтобы начать смену с Грейнджер, но обнаружил, что вы сплетничаете обо мне, — произнёс он, манерно растягивая слова. — Я собирался зайти к вам, как закончу.       — А чего ты ожидал, дорогой? Мисс Грейнджер всего лишь выполняет свою работу.       Малфой окинул Гермиону взглядом, явно говорившим: «Я ни капли тебе не доверяю».       — Что ж, подойди и поцелуй меня, пока ты её не увёл.       Он послушно подошёл и поцеловал Нарциссу в обе щёки. Затем деревянно — особенно если сравнивать с тем, как двигался только что, — повернулся к Гермионе и произнёс:       — Идём?       Не зная, чем обернётся их первый настоящий день друг с другом, она шагнула в указанном направлении.       — Пока вы не ушли, — окликнула его Нарцисса и протянула бархатный мешочек. Её голос был низким, а взгляд — твёрдым. — Обязательно сделай это. — Переведя взгляд на Гермиону, она добавила: — До встречи, мисс Грейнджер.       — Спасибо за чудесное утро, Нарцисса.       Драко провёл её по коридору к выходу из дома. Он даже не старался идти рядом.       — Снаружи намного проще подчистить место убийства, — ухмыляясь, бросил он через плечо.       Под кожей вскипело раздражение. Как он это делал? Переходил от почти нормального к тому, кто заставлял её практически дрожать от гнева? Обычно ей удавалось сохранять отстранённость в общении с объектом, пока они не найдут общий язык, но сейчас она с трудом сдерживала эмоции.       Проследив за напряжённостью во время его взросления, сейчас она понимала, что за его настроениями и жизненными выборами стоит нечто большее, чем простое непостоянство.       — Почему ты прячешься за сарказмом? — Хотя она задала вопрос искренне, в её голосе слышалось разочарование, и он немедленно окинул её подозрительным взглядом.       — А чего ты от меня ожидала?       — Я не хочу, чтобы ты делал то, что я от тебя ожидаю. Я хочу, чтобы ты был честен.       — Как будто тебе не плевать, — едва слышно пробормотал он.       Внезапно он ускорился, так широко шагая, что Гермиона не могла за ним угнаться.       — Малфой! Стой! — Она поднажала, чтобы не отставать, как вдруг он послушал и развернулся.       — Ладно, давай с этим разберёмся. — Он потёр лицо, словно имел дело с особенно раздражающим ребёнком. — Ты, как и все остальные в этом чёртовом мире, видишь только то, что хочешь видеть. Поэтому лучший для меня способ получить то, чего хочу я, — использовать это, работать с этим. Честность тут ни при чём. Весь мир — театр, Грейнджер. Ты это знаешь.       — И то, что я хочу, — это чтобы ты был невыносимым козлом? — спросила Гермиона, уперев руки в бока.       Прямо как Молли Уизли. Боже правый.       — О, ты — особый случай. С тобой так или иначе не получится победить, так зачем пытаться?       — Я здесь для того, чтобы разобраться, какой ты человек — так звучало моё задание. — Она пыталась объяснить это спокойно, но чувствовала разгорающийся гнев. — Я довольно хороша в своей работе, в поиске правды среди мусора, и не позволяю своим чувствам затуманивать факты.       — Чушь собачья! — взъярился он. За исключением того дня, когда он на мгновение потерял контроль, она никогда не видела, чтобы его маска спокойствия настолько пошатнулась. — После множества историй, которые ты написала о незаконном сбросе отходов на речных дельфинов, о вырубке лесов в Южной Америке, жестоком обращении с ямбо — и всё это, добавлю, даже не обратившись за комментариями непосредственно ко мне…       — Так не работает, и ты это знаешь…       — …ты действительно думаешь, что когда-нибудь увидишь меня не как беспринципного грубияна, который хорошо себя ведёт только для позитивного облика в прессе?       Она растерялась, но быстро пришла в себя.       — Ты сам мне это сказал два дня назад! — Она пролистала заметки и нашла его слова. — Цитирую: «Социальный капитал — единственная вещь, имеющая значение для Малфоев в послевоенном мире».       Он фыркнул и покачал головой, переведя взгляд вдаль. За ним возвышались стены из кустарника — граница знаменитого лабиринта поместья Малфоев.       — Твоя мать, похоже, считает, что в твоей истории есть что-то ещё, что должны услышать люди. Для этого она выбрала меня и установила требования к заданию. — В этом был какой-то смысл и для неё самой, поняла Гермиона, но пока она не собиралась об этом думать. — Так в чём же заключается твоя история, Малфой? Почему бы тебе просто не рассказать?       Его глаза закрылись.       — В тех альбомах хранятся некоторые из множества твоих лиц…       — Блядь, я просто не верю… — перебил он её и вошёл в лабиринт.       — Малфой! — Чёрт подери её короткие ноги. Арочный вход отмечал начало живой загадки, а также служил для того, чтобы магически заглушить все звуки извне. — Нам необходимо договориться о каком-то перемирии, если мы оба собираемся получить то, что хотим!       — Ты не доверяешь мне, так с чего вдруг я доверюсь тебе? — прокричал он через плечо. — Что бы я ни делал, ты всегда до охерения подозрительна. Очевидно, что ты уже сделала выводы. Так что я просто подожду и со всеми остальными почитаю о том, что я за человек, спасибо.       В нескольких ярдах от неё он завернул за угол. После каждого поворота он оказывался всё дальше и дальше — пока не свернул за очередной поворот в тот самый момент, когда она вышла. Разум услужливо напомнил, что она может потерять его в этом лабиринте — и потеряться сама, — если не догонит.       И будь она проклята, если позволит себе заблудиться, просто пытаясь найти его.