Дыра в мироздании

      — Не стоит этого делать, — настойчиво говорит Кастиэль. Ветерок игриво шелестит его пальто и щекочет щёку, но его внимание полностью сосредоточено на Дине, не признавая ничего другого.       — Нет, я уверен, что должен, — Дин ухмыляется, но Кастиэль замечает, что это всего лишь фальшивый фасад — его улыбка совсем не искренняя, в глазах нет прежнего блеска. — Я просто не могу позволить, чтобы мир погиб, потому что я слишком обожаю быть тем, кем я есть.       — Возможно, есть иной выход. Может… — Кастиэль не понимает, почему всё ещё возражает. Он знает, что не должен этого делать, потому что именно так гласит пророчество. Но всё-таки… всё-таки он отказывается принять решение Дина.       — Может, и есть, — говорит Дин, погружая палец в траву и грязь, которые уже размягчились от дождевой воды. — Но у Сэма… у нас просто нет времени на поиски.       — Дин, — беспомощно произносит Кастиэль. Он не понимает, почему у него болит грудь и всё расплывается перед глазами. Насколько ему известно, его сосуд не повреждён, но в лёгких ощущается мучительная боль, которую он не может объяснить ни самому себе, ни другим.       — Кас, я… — Дин на секунду замолкает, а затем продолжает, — твою мать, — он хватает Кастиэля за плечи, сжимая пальцы так крепко, что Кастиэлю было бы больно, если бы он чувствовал боль так, как чувствуют её люди. Прежде чем он успевает отреагировать или сказать хоть слово, Дин прижимается губами к губам Кастиэля с силой и грубостью, в порыве чувств, которые застают Кастиэля врасплох. Он чувствует головокружение — невероятную, невыносимую лёгкость, когда губы Дина прижимаются к его губам, их языки встречаются, и ощущение равновесия и стабильности как будто пропадает — мир кренится и выстраивается вокруг по-новому, руки Дина — единственное, что удерживает его на месте, колени задрожали.       А потом всё исчезает.       Когда Дин отпускает Кастиэля, тот неуверенно спотыкается и отступает на несколько шагов, едва сохраняя вертикальное положение. Но ощущения тепла, которое исходило от Дина, сладостных прикосновений его рук и губ, уже засели в теле ангела и не желают уходить, оставляя неизгладимый след. Но душа его испещрена вопросами, и он пока не может понять значение таких ощущений.       — Всегда было интересно, на что это похоже, — произносит Дин, прикасаясь пальцами к своим распухшим губам и делая шаг назад с видом, словно он о чём-то сожалеет. — Но теперь, похоже, мы оба знаем, — добавляет он, и его глаза на мгновение ярко блеснули, прежде чем взгляд снова стал отрешённым.       — Дин, я… — начинает говорить Кастиэль, но неточность и неопределённость человеческих слов не дают ему покоя, разочарование нарастает внутри него. Кастиэлю вдруг захотелось поговорить с Дином своим настоящим голосом — такого острого желания он не испытывал с тех пор, как впервые вызволил Дина из когтистых лап погибели. Но, возможно, это не имело бы никакого значения: Кастиэль даже не знает, какие слова ищет, на своём языке или на каком-либо другом.       — Кас, — только и успевает прошептать Дин, прежде чем, задрав лицо к небу, кричит, — я здесь, пернатый урод! Я согласен — спускайся и забери меня, пока я не передумал!       Проходит мгновение, и на Дина с неба, словно прожектор, падает яркий золотистый свет. На секунду волосы и лицо Дина озаряются небесным сиянием — трансцендентное чудо, от которого у Кастиэля замирает сердце. — Спасибо, — говорит Дин, оглядываясь на Кастиэля. — За… ну, знаешь. За всё.       Прежде чем Кастиэль успевает ответить, золотой свет окутывает Дина; Кастиэль делает шаг вперёд, протягивая руку. Но уже слишком поздно: руки отскакивают от света, словно от полупрозрачного стекла, и Дин оказывается в ловушке, недосягаемый для Кастиэля. Ветер проносится по поляне, треплет ветви деревьев, рвёт траву и цветы вокруг них.       Буря прекращается так же внезапно, как и началась, и Кастиэль моргает, наблюдая, как свет исчезает, оставляя после себя лишь фигуру Дина, стоящего на коленях на земле.       — Дин… — задыхаясь, прошептал Кастиэль. Он кладёт руку на плечо Дина, боясь, что обожжётся. Но под пальцами всё та же тёплая плоть, и Кастиэль чувствует, как сердце дрожит от глупой надежды — надежды, которую он не мог сформулировать до сих пор: Дин не исчез, он не является истинным сосудом Михаила…       — Кастиэль, — это голос Дина, но это не Винчестер. Вздрогнув, ангел отступает на шаг, когда Дин встаёт с необыкновенной грацией. Моментально рука Дина оказывается на горле Кастиэля. — Скажи, есть ли хоть одна причина, по которой я не должен поразить тебя на месте?       Из-за давления большого и указательного пальцев на горло Кастиэль сглатывает. Михаил мог уничтожить его сейчас, и, возможно, на этот раз Бог не спасёт его. Возможно, он выполнил свою роль, приведя Дина к Михаилу, но какая-то его часть всё ещё противится смерти.       Это не потому, что Кастиэль боится смерти — на самом деле, часть его души была бы рада возможности сложить с себя все тяготы и отдохнуть в объятиях Господа. Скорее, дело в другом — в тоске, которую Кастиэль не осознавал, пока Дин не заключил его в свои последние объятия, в тоске, которая, как теперь понимает Кастиэль, всегда была рядом, терпеливо ожидая искры, которая разожгла бы пламя, которое поглотит всё на своём пути.       Теперь огонь ревёт, и Кастиэль знает, что это за жажда, и знает, что всегда будет прикован к своему сосуду до тех пор, пока живёт тело Дина — и, возможно, даже после этого.       — Я могу помочь тебе.       Дин кривит губы.       — Ты смеешь предполагать, что мне понадобится помощь такого человека, как ты? Отступника, предателя, позора?       Кастиэль падает на колени, когда рука Дина прижимает его к земле. Глупо надеяться, ведь он лишь смутно знает, насколько силён Михаил. Его святая ярость непостижима, не поддаётся описанию и уничтожает всё, к чему прикасается. Глупо надеяться, и всё же Кастиэль не может перестать верить в то, что, возможно, если он только выживет, то когда-нибудь снова увидит Дина.       — Нет, — шепчет Кастиэль. — Я ничто, и ты не нуждаешься во мне, но я… я не хочу умирать вот так.       — И с чего ты взял, что меня должно волновать, чего ты хочешь? — взгляд Дина невозможно отстранённый, холодный.       — Не должно, — говорит Кастиэль. — Но я хочу умереть, служа Богу, и помочь тебе.       Дин — нет, Михаил — пристально смотрит на Кастиэля, и слабый гул силы проникает в глубину сознания Кастиэля, навязчивый и почти болезненный.       — Ты можешь оказаться полезным, непокорный, — Михаил убирает руку с горла Кастиэля, и тот падает на землю. — Пока что я потерплю твоё дальнейшее существование.       Кастиэль касается основания своего горла и удивляется, насколько это ощущение отличается от прикосновений Дина, хотя плоть, что его касалась, одна и та же.       — Я живу, чтобы служить.       Михаил отрывисто кивает.       — Знай, что я без колебаний уничтожу тебя по своей прихоти. Пока ты полезен и послушен, у тебя есть место, и ни один ангел не посмеет нанести удар, пока я рядом. Когда ты перестанешь существовать, знай, что я не повторю ошибок Рафаэля.       Кастиэль кивает, но не встаёт.       — Я буду ждать твоих приказов.       — Хорошо, — говорит Михаил и исчезает.