***
— …Вот тогда-то я и понял, что в рыбалке главное — это взять побольше водки, — закончил свой очередной рассказ Вилыч и громко расхохотался За рутинной пахотой неделя пролетела быстро, и вот уже мы, распивая заначенную на такой случай бутлю дешевого портвейна, неспешно направлялись в сторону горного озера, на рыбалку. Мы проходили мимо здания городского клуба. Некогда служившее местом собрания жителей, ныне оно было заброшено и теперь представляло из себя жалкое зрелище. Битые окна и стены, покрытые слоями грязи и пыли словно кричали об отчуждении, которое оно пережило. Несколько лет назад управа ближайшего районного центра выделила бригаду рабочих и кругленькую сумму на восстановление здания. Мэр Льюис, смекнув что к чему, быстро освоил бюджетные средства по классическому сценарию. Прораб же, то ли почуяв неладное, то ли получив свой гешефт от Льюиса, приказал своим рабочим вынести из и без того опустевшего помещения всё, что имело хоть какую-то материальную ценность, включая медную проводку и трубы. Оперативно выполнив поставленную задачу, группа рабочих с предприимчивым прорабом во главе заполнила доверху несколько грузовых машин и ушла в закат. На следующем собрании, которое за неимением специализированного места проводилось в местной забегаловке, мэр с присущим ему артистизмом поведал жителям печальную историю о том, как проклятые гастарбайтеры темной ночью вломились в мэрию и вынесли сейф, в котором хранились деньги, предназначенные на ремонт клуба, а также полугодовой бюджет города. Раздосадованные такими вестями пеликанцы приняли слова мэра за чистую монету и скрепя сердце дружно набухались, к радости алчного владельца заведения. — Суки, — выдавил сквозь зубы Вилыч, смотря в сторону разрушенного клуба, — вот суки. Приехали, все спиздили и уехали. А как честнóму люду жить? Повезло тогда, что мэр нам еще бюджет выбил, без него, глядишь, и не протянули бы. — Ну, кто знает? Может Льюис утаил от нас что? Свечку-то никто не держал, — аккуратно возразил я. — Ну ты-то куда? Сэм, сосунок наш — я еще понимаю. Но ты то чё лепишь? Моряк похлопал по карманам и, нащупав пачку, достал папироску. — Вы еще амёбы все. Желудки. Мазута береговая. Дятлы недоделанные, мать вашу дери! — перебирал любимые выражения моряк, — Да будь моя воля, я бы вас всех взял — и на губу, за неуважение к начальству. Посидели бы недельку в коробе — метр на метр — может и поняли бы что. Закончив мысль, моряк сделал небольшой перерыв, прикуривая на ходу папирус. — Вот был у нас один такой, сильно любил языком чесать. Помню, отмечали мы раз, мне тогда капдва дали, — гордо поправил кепку Вилыч, — Короче говоря начал он затирать, что, мол, платят мало, начальство не так всё делает. Пиздит, пиздит и пиздит без умолку. Ну так мы его взяли — и жопой на костёр. Так и прозвали — Копчёный. — Ну что теперь, мнение своё высказать нельзя? Еще и когда очевидно всё, — не отступался я, — Это же по логике… — Ну что ты заладил? — резко перебил меня моряк, — Ты пойми только, паря, не обижайся. Чтобы мнение иметь, надо что то сделать сначала. Равноценное. Понимаешь? Вот станешь когда мэром — тогда и будешь покрывать хуями его, как захочешь. Это же тебе не с игрушками баловаться. Тут управлять надо, видеть перспективу, — протянул последнее слово он, указывая пальцем в небо. — Ладно, понял я. Спасибо за науку дядь Вилыч, — сказал я, понимая, что спорить со стариком бесполезно, — ну а с Копчёным-то что было? — С Копч… Аа, ну короче слушай… Мы уже свернули на просёлочную дорогу — это означало, что водоем уже совсем близко. Время было уже позднее, и наш путь было видно только благодаря лунному свету — фонари к тому моменту отключили, в целях экономии. Так мы прошли минут пять, под рассказ Вилыча, сопровождаемый стрекотанием сверчков и хлюпанием грязи под сапогами, пока, наконец, не вышли к горному озеру. —…Ну я взял его хорошенечко — и за борт! Стал он тогда Варёный,— посмеиваясь, закончил историю моряк, — Так, ну всё. Хорош трепаться. Айда за дело. Мы немного прошлись по периметру озера. Завидя наставленные «рогатки», пустые бутылки и бычки, Вилыч уверенно направился в сторону любимого места. Я последовал за ним. Моряк методично, не спеша начал раскладываться и готовить снасти. Оказавшись шустрее, я распрямился, отогнул лескоукладыватель на катушке, завел удочку за спину и сделал резкий замах. Заброс получился не идеальным, но в желаемую зону я попал и, сконцентрировавшись, начал проводку. Вилыч закончил свои приготовления, встал рядом и начал внимательно наблюдать за моими действиями, активно комментируя: — Так, давай. Веди, веди, веди. Ну ты че так быстро? Нежнее надо, нежнее. А ты ее как будто писюн свой лимонишь. Так, вот сейчас еще подсбавь… Я внимательно вел блесну, стараясь не обращать внимание на поучения старика. Внезапно рука ощутила характерные вибрации, которые, несмотря на грубость моей снасти, оказались весьма сильными и уверенными. Пошла поклёвка. — Ну давай же, ну! Подсекай заразу! — заорал во всю глотку Вилыч, возбужденный зрелищем, — Как баба, ей богу. НУ ЧТО ЭТО ЗА ЁБ ТВОЮ МАТЬ! Сделав несколько резких движений в попытках осуществить подсечку, я вдруг почувствовал, что напряжение исчезло. — Дилетант, — услышал я сбоку. — Да это из-за тебя всё, Вилыч! — взорвался от обиды я, — Ну сколько можно под руку пиздеть? — Ну ничего, — проигнорировал мою истерику старик, — Сейчас я тебя научу, как надо рыбу ловить. Словно из воздуха, в его руках появилась чекушка водки. Открутив крышку, Вилыч мастерски, в один присест осушил тару, после чего шлифанул беленькую остатками портвейна. Взяв в руки рыболовный инструмент, он, прищурив глаза, сделал свой фирменный заброс из-под руки. Пока приманка летела, Вилыч, не отпуская удилище, достал и прикурил очередную папироску. Выполнив все необходимые для успеха ритуалы, он начал осторожно мотать катушку, внимая своим тактильным ощущениям. — Вот так, вот так-от. Сейчас мы ей голову мальца поморочим. Через несколько мгновений спиннинг Вилыча резко согнулся — хищник атаковал приманку с большой силой. Моряк при этом совсем не растерялся: резкой, но небольшой по длине движения подсечкой он незамедлительно сопроводил поклёвку рыбы. — Смотри! Не, ты видел чё сделал? Смотри как я её, — словно ребёнок, радовался пожилой моряк, — Злая какая, ты глянь. Ну, сейчас мы её вот так, по-дедовски… — Ну, Вил Вилыч! Ну, вытворяешь! — воскликнул я, завороженный процессом. Леска натянулась, началась битва двух хищников. Рыба попалась не из лёгких, но и Вилыч был не пальцем деланный. Осторожными, выверенными движениями он начал высаживать рыбу. — Ну что же ты, шлюха такая? Что ж ты так упираешься? Все равно ведь вытяну, — приговаривал старик, покручивая катушку. Спустя несколько минут терпеливой борьбы, Вилыч подтянул рыбу к берегу. — Так, молодой, не моргай. Сейчас глушить будешь, — обернулся в мою сторону моряк, и, произведя некое усилие, выволок улов из воды. Я же, не теряя времени, взял первое, что попалось под руку — пустую бутылку от портвейна — и, определив примерное расположение головы, с размаху долбанул по трофею. Им оказался крупный, метровый осётр.***
Однажды в детстве я застал по телевизору передачу, посвященную рыбному промыслу: усатый дядька в камуфляжной разгрузочной жилетке целый час рассказывал про свои фирменные техники рыбной ловли, наглядно показывая процесс. На какое то время действие программы перенеслось в гостиную его дома, стены которой были увешаны крупными рыбьими чучелами. Мужичок хвастался своими трофеями, рассказывая забавные истории, связанные с их поимкой. Впечатленный этим зрелищем, я пообещал себе, что когда повзрослею — непременно стану рыбаком, поймаю рыбу своей мечты и тоже повешу её на стену. Увы, в тот вечер моей мечте не было суждено сбыться. Мы уже шли в обратном от озера направлении. За несколько часов Вилычу удалось наловить целый мешок рыбы — осетры, пара сомиков, несколько окуней среднего размера. Я же возвращался домой с пустыми руками. Единственный окунь, которого мне посчастливилось поймать, был настолько мал, что старик, завидев мой улов, безучастным голосом сказал: — Отпусти лучше. Пусть поплавает еще, я с ним годика эдак через два поздороваюсь. В целом, моряк был прав. Лучше совсем ничего, чем такое ничтожество. Но чувство досады при этом никуда не пропало, и я, потупив взгляд, слушал, как окрылённый успехом Вилыч в своей излюбленной манере подводил итоги сегодняшнего мероприятия: — …Я его подтягиваю, подтягиваю. Думаю — тяжелый, сука. Глаза зажмурил, и как дёрну! Потом очи мои открылись, а там, — демонстрируя руками тараторил старик, — вот такенный! И как он забился… Ну с твоим, конечно, его не сравнить. — Да пошёл ты. — не выдержав бросил я. — Ну, ты чего. Ты обиделся что ли? Ну будет тебе, паря. Внезапно впереди нас послышались какие то странные звуки. — Ну не слушай ты глупого старика. Что ты… — Вилыч, тихо! Слышишь? — шикнул я моряку, указывая вперёд. Старик прищурил глаза. Но зацепиться взглядом хотя бы за малейшее движение не удалось — было слишком темно. Постепенно звуки становились более ясными; в них узнавался бег, сопровождаемый всхлипами. Вскоре перед нами начал проявляться некий силуэт; cудя по телосложению, это была девушка. Одета она была явно не сообразно ситуации — eё изящная фигура была облечена в легкую, почти что прозрачную ночнушку. Одна ее стопа утопала в огромном тапочке, мех на котором уже успел собрать всю сопутствующую её дороге грязь и сваляться; вторая нога по какой-то непонятной причине не была обута. Внешний вид золушки говорил о том, что её карета уже превратилась в тыкву. Возникал один логичный вопрос: куда или откуда эта девушка так спешит? По хрупкой фигуре и огненно-рыжим локонам я узнал в ней Пэнни. В нашем забытым богом поселке она, пожалуй, была единственной, по-настоящему светлой душой. Несмотря на разгульный образ жизни матери, девушка выросла толковой и доброй. Пенни никогда не была грубой, не отказывала в помощи нуждающимся. По выходным она подрабатывала школьным репетитором в местом музее, давая местным оболтусам хоть какой-то шанс выбиться в люди. Пеликанцы в девушке души не чаяли и, видя её живой взгляд и улыбку, всегда отвечали взаимностью. Однако в тот момент Пенни без оглядки бежала в нашу сторону, буквально захлебываясь в слезах. Заметив нас, она, дрогнув от неожиданности, поскользнулась и упала в лужу грязи. Мы подбежали к ней и, поддерживая за руки, помогли встать. — Дочка, что с тобой случилось? — заволновался Вилыч, — Тебя обидел кто? Ты нам только скажи, мы его так отмуд… Девушка посмотрела на Вилыча. Её большие, изумрудного цвета глаза снова наполнились слезами, и она, закрыв руками лицо, начала рыдать пуще прежнего. — Ну что ты, красавица. Ну не реви ты, не реви. Успокойся. Что случилось? Сквозь всхлипы и вздохи Пэнни тихо сказала: —Мм…М-Мама…