Надежда смерти не блестит слепым,
А жизнь слепая так невыносима,
Что участь каждая завидна им,
Их в мире след исчез быстрее дыма;
Нет состраданья к ним, их суд презрел,
Что говорят об них? взгляни и – мимо!» «Божественная комедия» Данте Алигьери
***
11 февраля 1988 года
Дама в леопардовом полушубке беспощадно отчитывала несчастливца, которому пришлось обслуживать ее в этот предобеденный час. Вокруг сновали люди — мужчины и женщины в синих и голубых одеждах — традиционных для полицейских управлений Тиано. Длинная стрелка часов на стене щелкает, резко передвигаясь на одиннадцать. «Дамы и господа, на часах одиннадцать пятьдесят пять, вы слушаете «Неспящий Тиано», с вами неизменная ведущая часа молодых талантов — Аби Джейл. И буквально через пять минут вы услышите голос юного дарования прямиком из бара «Сирена» на Заводском проспекте. Звучит многообещающе, не так ли!..» — Скука, — парень переключает радиостанцию, подкрутив валик загорелой рукой. — Это ужасно, Мэт, просто ужасно скучно, я говорю тебе, нужно было идти в банду, как Кей… Там хоть что-то происходит… — Конечно, чтобы твоего старика точно хватил инфаркт, отличный план, Ваари. Дай ему надежду, что хоть один из его детей не идиот, не будь ублюдком. — Мэт, долговязый парень двадцати лет с короткими светлыми волосами, раскачивался на жалобно скрипящем стуле, закинув ноги на выкрашенный в белый стол. Синяя форменная накидка небрежно свисала с его плеча. — Ну или вон, иди помоги Айру, дамочка сейчас его сожрет без хлеба. Только и останется, что поминать. Радиошум сменяется какой-то ненавязчивой джазовой композицией из прошлогодних чартов. Ваари морщится, выражая весь свой энтузиазм по поводу слов Мэта: — Ага, встал и побежал, сам справится. Не мое дело. — Так тебе же скучно смертельно, — Мэт посмеивается, стуча подушками пальцев по своей ноге в такт радио-песне. — Не настолько… — парень не успевает закончить мысль, резко раздавшийся шум отвлек его, как и любого в офисе. Парадные двери распахиваются, ударяясь о стены так, что сыплется штукатурка. Старший прапорщик Титор, у которого в подчинении находятся все курсанты, проходящие практику в этот холодный февраль, врывается в офис с выражением чистой ярости на обросшем седой щетиной лице. Один его глаз заплыл, кожа вокруг отчетливого фиолетового оттенка, скула рассечена, на виске багровеет синяк. И что Мэт, что Ваари, что весь остальной полицейский отдел промышленного Тиано готов поклясться, что утром ничего этого не было. «Это точно станет сплетней недели», — мысленно резюмирует Ваари в резко наступившей оглушительной тишине. — Чего уставились, недомерки! Работать, живо! — господин Титор орет на пределе возможностей человеческих легких, пока взгляд каждого в этом помещении плавно перетекает за спину прапорщика. Туда, где Калеб и Тео держат под руки Мириам — их общую одногруппницу. С мест, где сидят Ваари и Мэт отчетливо видно и рассеченную губу, и сбитые в кровь костяшки девушки. Не нужно быть Шерлоком, чтобы сложить два и два. — Ебать, — шепчет Мэт, вздрагивая, когда видит неестественно острую, почти безумную улыбку на лице одногруппницы, судя по всему, бывшей. — Ебать… — едва ли не падает со стула, опускаясь на все ножки с отчетливым стуком. — Это станет сплетней месяца, — шепчет Ваари. Почти восторженно наклоняется вперед, перегибаясь через стол, когда девушку уводят дальше по коридору, туда, где находятся камеры временного содержания, под бессвязный ор старика Тито. — Нихуя… — Мэт заторможенно моргает. Оглядывается вокруг, замечая еще одну свою одногруппницу, которая в отличие от них с Ваари была участником патруля. Невысокую азиатку буквально окружают их сокурсники и просто жаждущие сплетен коллеги. — Какого черта стряслось?! — Мэт трясет Ро за плечи, пока Ваари восхищенно смотрит ей в рот, ожидая хорошую историю. Ро морщится, отталкивая Мэтью. Поправляет накидку и блузу: — Одно слово, мальчики. Небеса. — Твооою мааать, — Ваар выдыхает, глядя на Ро широко распахнутыми глазами. — Это был Ангел. Не говори, не говори мне, что тихоня подралась с ангелом! — Коллективный вздох недоверия раздается в толпе. — С тремя, потом с Тито, потом с Калебом и Тео. Как в кино, я клянусь… — Ро качает головой сжимает губы в линию, замолчав на секунду, после чего продолжает. Ей нравилось внимание окружающих, хотя явно она этого не демонстрировала. — Небеса появились из-за угла и попытались схватить какого-то парня, — кистью показывает жест пятьдесят на пятьдесят, не прерывая мысль, — кто его знает — то ли бандит, то ли просто не там и не тогда отметился. — Тианола замерла, каменным изваянием. Я пыталась ее растолкать, но она просто ни на что не реагировала, — слегка щурится, отлична зная, что следующая часть истории вызовет общую реакцию — А потом Тито пошел клянчить взятку за молчание, — половина толпы понимающе гудит: Титор, клянчащий взятки у любого, кого считает платежеспособным, было настолько привычным явлением, что уже не вызывала ничего, кроме легкого раздражения, да и не то чтобы он здесь такой один. — И Тианола взорвалась. — Бум! — разводит руки в стороны для наглядности, — я едва моргнула, а ангелы уже на земле, парень убегает, а прапорщику начищают личико. Секунда, ребят. — Ро нервно оглядывается по сторонам, прикусив нижнюю губу, переходя на шепот, — я в тот же момент решила, что это не мое чертово дело. Но Калеб и Тэо смогли ее скрутить… Честно, мне не кажется, что она хоть сколько сопротивлялась после того, как врезала Тито пару раз, — тон девушки приобретает мистически-заговорческие нотки. — Врезать Тито — это, конечно, мечта всего отдела, но боже… Это безумие, — качает головой. — Ей такой пиздец! — Ваари даже не пытается выглядеть сочувствующим или скрыть улыбку, он слишком взволнован новостями. — Скинемся группой на венок для безымянной могилы, когда небеса придут за ней… — У меня нет столько денег и хоть сколько-нибудь желания отсвечивать небесам! — Ро хмыкает, качает головой, — но нет, Тито, черт возьми, каким-то чудом господним все уладил, что-то о бандах и территориях, хотя Тианола теперь точно здесь не числится, ни за какие деньги, что по меркам Тито высшая степень. Именно это он и орал, пока ее тащили сюда. — Как думаешь, сколько ее продержат за решеткой? — Мэт произносит задумчиво, потирая щеку — Пятнашку, либо пока кто-то не внесет залог, без вариантов. Тито в очень расстроенных чувствах, — Ро пожимает плечами, садясь на край стола. — Типа, я реально думала, что в какой-то момент он ее пристрелит… — Любой бы был не в духе после того, как ему надрали задницу, — смеется Ваари, шутливо боксируя с воздухом. Толпа разделяется на группы знакомых и друзей, чтобы обсудить новость как следует, оставляя Ро, Ваари и Мэта в одиночестве. Мэт оглядывается на приглушенные крики из закрытого помещения в темном конце коридора, противоположном залу с рабочими местами. Смотрит на друга, прикусив губу. Лицо Ваари озаряется хитрой улыбкой. Он открывает ящик, доставая два практически чистых стакана, — кто идет со мной за продолжением истории? — Я пас, — Ро тут же поднимает руки в защитном жесте. — Эти проблемы мне не нужны. А вы, идиоты, точно дерьмово закончите. — Ссыкло — резюмирует Ваари, схватив Мэта за край накидки, — пошли! Мэт едва кивает, покидая вслед за Ваари душный, гомонящий зал.***
«Оглядываясь назад, это просто моя жизнь, не так ли? Все начиналось довольно хорошо», — когда-нибудь, когда она достаточно постареет, чтобы писать автобиографию, она сохранит эту строчку для эпиграфа. Все начиналось просто отлично — у нее было счастливое детство (смешно, разве хоть кто-то, включая ее саму, в это верит?). Ба и де — благословение. Старая подруга — ее личное чудо. Хель и Эри — богини спустившиеся с небес. Вэл и его ублюдки… Это больше адский легион, чем что-то другое, но они неплохо сочетаются с общей эстетикой. Тиано — ад на земле. Но это ее ад. Мириам готова признается в теплых чувствах ему и только ему. И не только потому, что больше некому. Быть полезной, строить новый мир на пепелище, оставленном Титанами, создавать что-то хорошее вопреки — наследие женщин, поставивших ее на ноги. Всегда защищать тех, кто нуждается в этом, протягивать людям руку — наследие ее Старой подруги. Это хорошие вещи, правильные вещи. Это идеи, которые она любила, которые звучали в душе и в сердце, но никогда не принадлежали ей до конца. У нее были шансы стать отличным человеком. Старое доброе «вопреки» поднимало каждый день Хельгу и Эриду, могло бы, наверное, поднять и Мириам, но, в конце концов, это просто она. «Паршивая овца», — сказал Вэл. И Вэл всегда прав. Было бы так славно протягивать руку помощи, чтобы помочь людям выбраться из глубокой чернильной колеи, которую представлял собой Тиано, но иногда, для таких уродов, как она, это просто не работает. Истина. Чтобы ее осознать, Мириам пришлось потратить немало времени. Сегодня не стало прозрением. Предчувствие правды — ее постоянный спутник с того дня, когда ей пришлось заставлять себя подниматься с кровати. А ведь даже после смерти Старой подруги она не чувствовала такого отчаяния, как в тот момент, в тот самый день, когда самообман перестал работать и она осталась один на один с реальностью. Сегодня не стало для нее прозрением — это правда, — но стало последней чертой. «Ты тянешь руку до онемения, в дождь, в снег, в самое пекло, ты пытаешься нежно обхватить кисть того, кто внизу, чтобы вытянуть», — вот, как видит это Хель. И это помогает многим, если не заканчивающиеся благодарности от каждого, кто хоть раз пересекался с женщиной, о чем-то говорят. Но Мириам не может. Она не может тянуть вверх. Это значит: туда нужно добраться, надеть белое пальто и сыграть в благородность, что не так уж сложно, но есть одно «но». Ее Светлость Благородство никогда не запачкает руки в чем-то слишком грязном и порочном — Мириам лет с десяти ныряет в моральную неоднозначность с головой, балансируя на грани светло и темно серого. И сегодня похоже на день, когда она либо сорвется, либо изрежет руки, держась за край острия, так, что белые рукава окрасятся алым. Дышать все еще сложно, но впервые за долгое время — это потому, что кто-то из ее ублюдков однокурсников врезал ей по ребрам, а не потому, что ее жизнь похожа на длительное удушье, где есть место честной Мириам, преданной Мириам, благородной Мириам… И нет места Мириам. «Помогать ублюдком — неблагодарное дело», — сказал ей однажды Вэл, — «они никогда не оценят твои старания». Будто не он в конце концов собрал самых неблагодарных ублюдков у себя под крылом. Лицемер. «Ты Мириам ублюдок в самом правильном смысле этого слова.» — тоже сказал Вэл. А он всегда прав. Не то чтобы Мириам обманывается, считая Вэла хорошим человеком. Хорош он только по адским законам, где выживает хитрейший, а твоя цена определяется людьми, которых ты можешь под себя подмять. Но в отличие от доброты Хель и Эри — это то, что она действительно может понять. «Саморефлексия — это конечно замечательно, Мириам, но, возможно, тебе все же стоит обратить внимание на речь Тито…» — внутренний голос отчитывает с нотками издевки. — Алое пиздоуебище блядестебанное, да чтоб тебя три тысячи чертей по эллипсоидной траектории, пока Сатана пускает по кругу твою шлюхандру-мамашу! Ты, блять, сука, издеваешься надо мной. Небеса, Тианола, мать твою во все отверстия, это еманые небеса! — не замолкал Титор, ходя из угла в угол по небольшой площади у самой решетки ее камеры. Это определенно была наиболее оригинальная словесная конструкция от командира, которую она когда-либо слышала. Тихонько постукивая носком ботинка о металлические решетки, Мириам запоминала каждый речевой оборот, находя ситуацию чем-то средним между «крайне забавно» и «невероятно удручающе». «На месте Хель и Эри я бы отреклась от себя. Жаль, с добрыми людьми никогда не бывает так просто», — отчаянно насмешливая мысль. — Ты подставила весь блядский отдел! Ты понимаешь это?! Мне пришлось задницу этому, — неразборчиво мычит, явно опасаясь говорить вслух все, что он думает о «спецотделе», — выцеловывать, чтобы нас отпустили с миром. Тебя бы застрелили как паршивую суку, будь благодарна! — рычит, ударяя сжатой рукой по решетке. — Ага, задницы вы выцеловывать умеете профессионально, господин прапорщик, — угрюмо тянет Мириам, кончиком пальца водя по изображению маленького льва, чем-то напоминавшему ей картинки из средневековых трактатов. Он был вырезан на узкой скамье кем-то из ее предшественников. Она назовет его Ричард, потому что она королева банальных имен. — И я бы посмотрела, как они пытаются, — раздраженный смешок. «Небеса. Великие люди мира сего, между прочим», — как и любой коренной обитатель портового Тиано, она ненавидела сам факт их существования, хотя, конечно, для нее все было немного глубже, чем «ох, ну они просто плохие ребята». — У тебя, сука, девять жизней?! Или нихуя мозгов! Это, мля, небеса! Пока у тебя в родственничках гребаного титана не завалялось, они прикончат тебя в лучшем, сука, случае! Как можно быть такой упертой дурой! Это пиздец, Тианола. Блядевыебанный пиздец. — Титор останавливается, качая головой. Его лицо насыщенно-алое от сдерживаемого гнева, лоб вспотел, а венка на виске вздулась и пульсировала. В почти осязаемом отчаянии он поворачивается к Мириам, — подумай о родителях! Им-то за что такое! Мириам прикусывает внутреннюю сторону щеки. «Ну подумаю я о Сиятельной Лагуне и неизвестном несчастливце, павшем жертвой ее обаяния, многое это изменит? Ставка в тысячу ковенских — Лагуна даже не моргнет, если с Мириам что-то случится, черт возьми, нет шансов, что она даже вспомнит! Потому что слишком увлечена созданием своего идеального домика с маленькой любимой семьей». Думать о Саргисах ей не хочется, потому что эти мысли болят, болят и кровоточат разочарованием. «Ты разочарование, Мириам» — сказала бы она на месте Саргисов, но опять-таки: хорошие люди и их мягкое принятие, их нежные взгляды и безусловная любовь, для которых ее недостаточно и которые она не заслужила. Что даже в мыслях звучит нелогично. «Глупая», — нежно сказала бы Хель — «любовь на то и безусловная, что за нее не надо бороться» Думать о Вэле с его маленьким цирком уродов… Ее унизят от Тиано до Тадж-Махала и обратно. Каждый из них найдет это невероятно смешным. Поднимается с узкой неудобной скамьи. Это ее реплика. И она может сказать что-то стоящее, но куда веселее просто дерзить: — Тито, — тихий вкрадчивый голос. Мириам чуть наклоняет голову, — мы работаем на деньги налогоплательщиков, — делает шаг к решетке, — чтобы защищать их по закону. — Еще шаг, — парень выглядел образцовым налогоплательщиком, — разбитые губы резко дергаются, застывая жутким оскалом, — а те ребята в белом — нет. Я просто выполняла свою работу, — небольшая пауза. — Твою, кстати, тоже, господин прапорщик, — смотрит не в глаза мужчине, а чуть мимо его головы, — будьте благодарны. Это было хорошо. Вэл бы был в восторге от подобной речи, а потом надрал бы ей задницу за неуважение, если бы это было направлено на него. — Дура ты, Мириам! — мужчина трет виски руками, теперь его тон смиренный, а не гневный, на что Мириам просто приподнимает бровь, без слов выражая свое презрение. — Вот скажи мне на милость, чего тебе на жопе ровно не сидится. — Прапорщик резко вздыхает, опустив руки к груди, — я ведь неплохой человек, понимаешь, неплохой, у меня жена, дети, внучка подрастает. Мне нужно их всех чем-то кормить. Я не смогу сделать этого, будучи мертвым. Каким я бы стал, нарушив правила Небес! Выполнять свою работу мертвым — тоже невозможно! — Как будто ты сейчас выполняешь, Тито, — спокойное замечание Мириам, после которого прапорщик посылает ей злобный взгляд. — Вы, молодежь, всегда одинаковые, — вздыхает Тито, опуская плечи, отходит к стене, на которой висит рамка с черно-белой фотографией двадцати парней и девчонок в полицейской форме Тиано года так 1950. — Смотри, смотри, дура, может появится немного мозгов в этом пустом черепке! — Мужчина рычит, указывая морщинистым пальцем на фоторамку. Кивает Калебу и Тэо, которые остались здесь с тех пор, как затолкали Мириам в камеру, — вы тоже, недоумки! Тридцать восемь лет. Какие-то жалкие тридцать восемь блядских лет! А мертвецов на этой, блять, фотографии больше в четыре раза! — А теперь посмотри сюда, — выдвигает ящик стола, доставая стопки фотографий разного качества и разных времен. — Двадцать лет назад — жив только один — ушел из профессии при первой возможности, а затем сбежал из страны, остальные почти все погибли при исполнении из-за Титанов! — кидает фотографию на стол, как карту уно, достает следующую, перебирая стопку. — Десять лет, пятьдесят на пятьдесят. Пять из десяти оставшихся — почетные работники небес, — снова кидает. — Пять лет, одиннадцать мертво. Год назад было три, — замолкает, жуя губу, потому что «год назад» все еще сложная тема, потому что «год назад» весе еще оплакивает весь Тиано, и не все тела нашли путь к покою, даже если их смерть произошла «год назад»… — Мои, мой поток, мои ребята, с которыми я за партой одной сидел! — Прапорщик снова показывает на стену, где висит одинокая черно-белая фотография — Роза, Антип — убиты Ирисом, так как, блять, просто оказались не там и не тогда! — Эй, Кора, Зоя, — публично казнены, потому что пытались изо всех нахрен сил. — Эрих, Кэй, Аиша, Цваан — пропали без вести, потому что не хотели играть по правилам Небес или потому что слишком уж, сука, яро боролись против Титанов. — Унво, Тоуди, Ирро — погибли год назад. Двое убиты. Один просто никогда больше не вернулся домой и черт его знает в какой групповой свалке теперь захоронен! — Титор растирает все еще красное лицо ладонями, доставая, трясущимися руками, из рабочего стола графин с мутной жидкостью. -Аби — инфаркт. Не выдержал нагрузки. Гаями — самоубийство, нашли повешенной прямо над делом о безымянном детском могильнике на двадцать неопознанных трупов, — невеселый смешок, — и два опознанных — ее дочь и племянница, пропавшие в семьдесят четвертом, — выпивает стопку резким рывком. — Вот так, молодежь! Опять остались только ублюдки! Потому что всегда остаемся только мы. — Варител — работает на Небеса. Кармен — сбежал с Титанами. Роб — облизывает пятки ангелов на чиновничьем посту в пригороде Тиано. Шон — награбил во время смуты и теперь шикует в старом Тиано. Да я — Олес, — мычит неразборчиво, смотря на фотографию. — Всегда ублюдки остаются, закон блядской вселенной! Олес Титор сжимает рюмку широкой волосатой рукой, наливая до краев. Снова пьет, после чего сипло закашливается, морщась: — Но знаешь, что я скажу? — опускает рюмку на маленький жестяной поднос, где уже покоился полупустой графин. — Нихрена я не жалею, а когда жалею, смотрю на эти вот фотографии! — С силой тычет пальцем в небольшую стопку, — отлегает сразу! И желание небеса послать, и желание нос совать не в свои дела. Тианола, понимаешь?! Вот он — ублюдок, — указывает на себя, — зато мать и жена могут спать спокойно в тепле и комфорте! Машет рукой в сторону рыжей девушки: — Нет, Тианола — нихуя ты не первая, понимаешь?! — говорит с какой-то отчаянной злобой, — ты последняя, блять, пока еще живая! Заберут тебя или отсидишься пару суток — не важно, но после, иди-ка ты падай в ноги перед мамкой своей. Хочешь людям помогать?! Флаг в руки, барабан на шею. Стань ебаным врачом! — Титор заканчивает свою речь, стукнув кулаком по столу. Она бы пожалела мужчину. На самом деле, что бы о ней не думали — Мириам довольно мягкий человек… Просто. Лицемерие. Как и все вокруг, как и все в среднем классе Тиано, как и вся ее жизнь с тех пор, как она согласилась на предложение Хель, взяв теплую-теплую, нежную, заботливую руку женщины в свою. Правильным решением было бы молча кивнуть, побыть «хорошей девочкой» еще часика полтора, и, возможно, даже договориться с Тито на испытательный срок. Но от одной мысли о том, чтобы снова замолчать, она чувствует удушение. Мириам, не молчит: — Побольше скорби, ублюдок! Я не верю… — хмыкает, склонив голову на бок. — Твои слова имели бы смысл, будь ты просто безучастным болваном. Черт возьми! — уголок ее губ дергается, будто она нашла что-то забавным и пытается скрыть улыбку, — это было бы правдоподобно будь ты просто псиной Небес… Но, посмотри-ка, — ее голос тихий и вкрадчивый, никак не больше, чем шепот. Но разве не везение, что в камере достаточно пусто для хорошей акустики, — ты был на зарплате Титанов, пока они платили, — Мириам разминает затекшие руки и плечи, — ты до сих пор на зарплате банд… — подходит ближе к решетке, обхватывая одну из перекладин рукой, со своей стороны, — Так что побольше скорби, Титор Олес Шелл. По тем, чья кровь и на твоих руках, — цокает языком, — так ужасно, командир, знать лица имена и истории тех, кого убил. Кошмары не мучают? — почти улыбка уродует лицо Мириам, пока Тито медленно бледнеет.***
Мэт смотрит на Ваари со смесью нечитаемых эмоций, отстраняясь от двери и прижав граненый стакан к груди. Одними губами шепчет: — Какого черта… Ваари мотает головой: — Я не знаю… Я не знаю, она либо бессмертная, либо хочет умереть… Господи. Мэт шипит: — Я не об этом идиот. Меня одного смутила целая толпа мертвецов, которые были нашими коллегами! —Тише ты! — громким шепотом отвечает Ваари, — это Тиано… Это в норме вещей, раньше, до ангелов, было неспокойно… — Нет, черт возьми, нет, не в норме! Слушай, слушай она же права, Титор та еще шлюха! Это все знают. Буквально все. Если он, то, кто еще, сколько еще… Ты думал об этом? — Мэт сжимает стакан, смотря в мраморный пол с мрачным выражением на лице. Взгляд Ваари смягчается. Он кладет ладонь на плечо друга, немного сжав: — Мэтью, — качает головой смотря на него с подтекстом на дне потухших зрачков, — нет. Нас это не касается. Не ка-са-ет-ся, — произносит, серьезно выделяя тоном каждый слог. — Тиано помойка, помнишь? Просто при первой же возможности свалим в ту же Софинию. Пусть другие разбираются с этим дерьмом. — Я не знаю, Ваар, это много, кажется, больше, чем должно быть в среднем. Понимаешь, ее слова о крови на руках… Имеют смысл? Что если… — Мэт скользит взглядом по доске почета, приколоченной к стене, на которой в самом центре уже десять лет неизменно, по словам сотрудников, висел Титор. — Нет. Таааак. Нет. Лезть во все это было плохой идеей… Черт, Ро была права, — Ваари судорожно проводит рукой по своим волосам. — Мэтти пошли покурим, а? К черту, не будут же ее тут в самом деле убивать, — нервно хмыкает. Стук чего-то о метал, достаточный, чтобы его можно было услышать даже за закрытой дверью, привлекает внимание обоих парней. После чего, наконец, раздается громогласный ор прапорщика. — Блять! — глаза Мэта округляются. Ваари резко прижимает к двери стакан, приложившись к нему ухом.***
Грубая рука проскальзывает между прутьев, хватая край синей накидки Мириам, рывком тянет вперед, практически вдавливая в решетку: — Неблагодарная шваль! Нужно было оставить небесам разбираться с тобой! — Мужчина практически воет, дергая накидку достаточно сильно, чтобы послышался треск ткани. Мириам болезненно морщится, пытаясь отцепить руку мужчины, — Да я Хельгу пожалел! Женщина убивается на трех работах, людям помогает! Она же в тебе души не чает! — рывок и удар о прутья. Мириам рычит, довольно грубо впиваясь ногтями в пальцы Титора, но она изначально находится в не самом выгодном положении для борьбы. — Не хотел потом смотреть, как она оббивает поклонами все морги и больницы, пока твой труп в гребаных горах клюют вороны! Но нет же! Ты же, блять, спешишь на тот свет! Ты же, сука, не понимаешь, шавка, когда рот стоит закрытым держать! — Накидка начинает расползаться в месте стыка швов, — Ну давай, шваль, давай! Я от души посмеюсь в своем теплом, комфортном кабинете, когда твоя безутешная мать будет рыдать в морге над твоим, сука, телом! — Да, — говорит Мириам, потому что прапорщик прав, и она не умеет держать язык за зубами, — да, Титор, — уродливая улыбка застывает на ее лице, — ведь с твоими детьми этого никогда не случится… Она видела, как мужчина поднимал ногу для удара, но что она могла сделать? Край ее накидки все еще был в руке этого человека, и даже, когда Мириам сгруппировалась, рывком дернувшись назад — этого было недостаточно, чтобы избежать столкновения ее несчастной светло-серой рубашки с подошвой армейского ботинка. О том, что под рубашкой находилось ее тело с парочкой довольно важных органов Мириам старалась не думать. Она сделала все, чтобы минимизировать удар, кроме самого очевидного — не выводить противника, находясь в невыгодной позиции. Растягивается на бетонном полу. Дышит мелко и быстро, чтобы не провоцировать большую боль. Закусывает губу, поморщившись. Ну, это всего лишь почка. Тем более удар слабоват. Инк бьет сильнее. А она добилась своего. Неподвижно держит правую руку, чтобы скрыть ключи прапорщика, перекочевавшие к ней в рукав во время всей этой стычки. Черт, если Вэл узнает обо всей ситуации, он ее из жалости добьет, как существо, «не подающее признаков когнитивного мышления». — Достаточно, — уже куда более спокойно говорит Титор, — достаточно. — Он грузно сутулится, как бы уходя в себя, — Пятнадцать суток, — бормочет в комнату, развалисто шагая в сторону своего кабинета, — пятнадцать суток! — орет, после чего закрывает скрипучую дверь с громким хлопком. Мириам усмехается, все еще не поднимаясь с пола: — Признаю, про детей — запрещенный прием. — Говорит больше себе, чем своим бывшим одногруппникам, которые выбрали наблюдать за происходящим, как за реалити шоу, а не стать непосредственными участниками. — Ну что, куколды, это было достаточно зрелищно? — тяжело поднимается, сначала в сидящее положение. Прикусывает до крови внутреннюю сторону щеки. «Больно-больно — больно. Терпи». — Я видел, как он потянулся к пистолету после слов о крови на руках, — Калеб безразлично хмыкает, — легко отделалась. «Я при возможности тебя легко отделаю, придурок», — рычит Мириам в мыслях, наконец поднимаясь на ноги, держась о стену. — Ну и далеко намылилась? — Тэо приподнимает бровь, — и да, это было просто жестоко, прапорщику пятьдесят, а если бы у него прихватило сердце, — саркастическим тоном продолжает парень, облокотившись о стену. «Тогда бы мы стали свидетелями чудесной картины, как души невинно убиенных уволакивают его шкуру в ад», — слегка скалится своим мыслям, — «жаль его не существует… Ада, не прапорщика». — Мир бы ничего не потерял, — девушка добирается до замка, осматривая его. «Ну это просто жалко обычный амбарный замок и пара фрагментов решетки, которые он скрепляет», — выдыхает, тут же пожалев об этом, когда бок резко колит. Во входную дверь проскальзывают Ваари и Мэт со стаканами в руках. — Это не самое странное, что я видел сегодня… — медленно тянет Калеб, пожимая руки парням. Мэт отмахивается от него, сосредотачиваясь на Мириам: — Мы слушали и по звукам тут произошло некоторое дерьмо… Помощь? Девушка недоверчиво склоняет голову, смотря на Мэта так, будто он только что сказал, что небо зеленое. После секунды раздумий отрицательно мотает головой: — Порядок. Ваари шепчет, опасливо поглядывая в сторону кабинета прапорщика: — Охренеть ты его довела! Нам за дверью страшно слушать было. Я никогда не видел Тито таким… Таким… Ух… — Придурком, — заканчивает Мэт за друга, пока Ваари делает жест рукой мол пятьдесят на пятьдесят то, что он хотел сказать. — Тебе нужно кому-то сообщить, что ты здесь? Мы могли бы позвонить… — Мэт спрашивает, сверкая на всех в помещении своей очевидной аурой «хорошего копа» — Да чего ты с ней церемонишься, — Калеб цокает, — Она ебнутая. Ее бы в диспансер на пол пути в Софинию на постоянной основе, а не тут на пятнадцать суток… — складывает руки на груди, — Ставлю сотку, что ее портрет будет украшать стены доски «Их разыскивает полиция» уже через месяц, а, Тианола? Какого несчастливца замочишь первым? — Я пока не решила. Но мне нравится твой цвет волос. Отлично впишется в мою коллекцию скальпов, Блонди, — одаривает Калеба своей лучшей невинной улыбкой, после чего достает ключ. Очевидно, что никто из парней даже близко не захочет иметь с этим дело. А Вэл в любом случае послал бы кого-нибудь за ней, как только бы узнал о «проблемке». Она просто экономит всем время. —Черт, только не говори, что это ключи Тито… — шокированно бормочет Тэо, смотря на связку ключей в ее руках. — Ну а как мне иначе, по-твоему, проникнуть в его дом, чтобы совершить холоднокровное убийство из мести? Я же маньяк, а не домушница, — ответ Мириам был непроницаемым, с совершенно нейтральным выражением лица. Судя по тому, что засмеялся только Ваари — он единственный здесь ценитель хорошего юмора. — Да, отчего же и не посидеть пятнашку?! Мэт бы даже таскал тебе подачки из жалости, он у нас сердобольный! — Ваари улыбается, произнося все легким тоном. Мэт пихает его локтем в бок: — Придурок. Это элементарная порядочность… Мои родители воспитали меня хорошим человеком. — Ммм… Какое заманчивое предложение. К сожалению, у меня нет времени на такой отпуск. И денег на его досрочное завершение, — легко открывает замок, выходя из камеры, все еще держится за бок, но это стратегия «посмотрите, я жалкая и беспомощная, отпустите меня с миром». Она отказывается признавать, что ей все еще больно. Если она откажется достаточно убедительно, возможно, поверит сама. — Отлично, и какие такие дела у тебя, маньячка? Спиться в канаве, как половина порта, — Калеб презрительно фыркает. Классический представитель низшей ступени иерархии из Старого Тиано, — или устроиться шлюхой в какой-нибудь облезлый притон с полуслепым владельцем. — Ого, тебя так волнует моя судьба? Я тронута, блонди, какого хорошего друга я теряю… — кладет ключи на угол стола, — обязательно пришлю тебе открытку на рождество! Как там тебя… Алерт? Боб? Бьенсе? — Калеб Арне, мы учимся в одной группе три чертовых года, можно было бы запомнить… — осуждающе шипит парень, сложив руки на груди. — Да-да, конечно, как же плевать, блонди… Мириам останавливается у двери из карцера. Замирает на пару секунд, после чего возвращается к шкафчику с личными делами учащихся, забирая свое. — Никто меня не видел, никто меня не слышал, меня вообще не существовало. Сочтемся как-нибудь потом, — бормочет, подхватывая свою сумку, валяющуюся у двери, куда ее бросили, как только они оказались в участке. Под молчаливое осуждение четырех пар глаз она идет прочь. Взгляды некомфортно впиваются ей в спину и на секунду кажется, что их куда больше. И каждый портрет на доске почета, каждое лицо уголовника на стенде «их разыскивает полиция» и даже серьезные молодые лица на черно-белых фотографиях смотрят ей вслед. Мириам позволяет себе быстро отпустить эту мысль. Она не настолько важна, чтобы даже ее собственная жалкая судьба обратила на нее внимание. Шаг. Она толкает дверь вперед только для того, чтобы выйти из помещения, освещенного бесконечно мигающей желтой лампой, в длинный темный коридор. На противоположном конце которого неспешно вышагивала знакомая сутулая фигура. — Блять… — шепчет себе под нос. «Нужно было меньше трепать языком, Мириам.» — строго отчитывает ее собственное сознание. Мириам, выпрямив спину и делая шаг ровнее, продолжает идти вперед, будто остановившийся при ее выходе человек существует лишь в ее голове. Если ей повезет, так все и будет. (Мириам никогда не везет) — Огонь Самайна, — голос сиплый, прокуренный, как всегда неприятно режет уши. — Инк… — тон немного срывается, как человек, поскользнувшийся на третьей ступени с конца, — какой сюрприз…