Плод в ладонях

...Мобэй привел Шан Цинхуа, что отчаянно трясся, потел, и блеял о «мести шисюну, что выпил всю его кровь на Цанцюне» таким тоном, что легко можно было понять, что Шэня утопят. Утопят в слезах скорби, перед этим лично спросив, можно ли свершать эту самую месть. Когда Мобэй, отпустив шею Цинхуа, захлопнул дверь и оперся о нее плечом, бывший Горный Лорд пика Аньдин совершенно неэлегантно шмыгнул носом, и рухнул на колени перед ним. Помог приподнять голову, влил в горло укрепляющий отвар. – Шисюн Шэнь, ты уж прости, что так долго. – Глаза у Цинхуа были полны слез. – Мы пытаемся, правда! Но ты же понимаешь, что без главного нашего стратега продумать все просто невозможно! Столько работы, столько работы, а еще постоянно меняются обстоятельства! Безбожный лгун. Шан Цинхуа вечно принижал себя, но он мог достать что угодно откуда угодно, да еще и в бюджет со сроками уложиться. Но таково было его амплуа на публике. Почти бездарный заклинатель, чудом попавший на пост Лорда, не могущий ни в планирование бюджета, ни в отчетность. ...Тем не менее, Шан Цинхуа летал на мече даже быстрее Лю Цинге. И достал школе дипломатические договоренности с Северными землями демонов, заключив союз с молодым принцем из рода Мобэев. Конечно, о первом не распространялись, а второе в обществе людей и вовсе порицалось. Теперь же, когда школа Цанцюн пала, Цинхуа играл роль перебежчика, шпионившего для демонов и предавшего своих боевых собратьев. Мобэй-цзюнь, не отличающийся разговорчивостью, комментариев касательно новой роли своего «слуги» не давал, ограничившись хмурым взглядом. Понятливым этого хватило, а тупые достаточно быстро теряли свои головы. А нервному сверх меры Цинхуа даже изображать, что он до истерики боится своего короля, было легко. ...Благо, что еще давно, когда Шэнь Цзю еще был Шэнь Цинцю с пика Цинцзин и вторым по старшинству, в его бамбуковую хижину явился ледяной демон с просьбой (звучавшей, как приказ, но право слово, это мелочи в менталитете демонов) о выдаче дозволения на официальные ухаживания за его младшим собратом. Или Мобэй просто выкрадет Цинхуа, как того требуют демонические ритуалы. Но ледяной принц жаждал хотя бы попробовать эту самую «человечью сложную культуру», раз уж его избранник принадлежал к людскому народу. И все вопросы с деталями ухаживания и допустимыми действиями были улажены сразу же... – Сестрица Ци добилась роли супруги Бинхе, – блеял Шан Цинхуа, трясущимися руками протирая принесенной влажной тряпицей его раны и накладывая заживляющую мазь, – так что она скоро сможет спуститься к тебе... Ты не переживай, мы тебя вытащим, потерпи еще немного, шисюн Шэнь... Мазь делал Му Цинфан, оказавшийся в теперь уже Императорском дворце на должности целителя. Он не говорил, какой ценой – но Цинхуа проболтался, еще когда приходил в позапрошлый раз ради новой «порции мести». Бывший Лорд пика Цяньцяо позволил себя кастрировать, чтобы спасти собственных учеников, которых Император превратил в слуг и рабов. Чтобы спасти учеников и брата по секте. ...Ло Бинхе, вероятно, что-то подозревал, поэтому наложил на него проклятье и пообещал, что если Му Цинфан хотя бы попробует проверить у бывшего шисюна меридианы, то лишится рук. Так что Цинфан не мог помочь лично, и лишь создавал мази и укрепляющие отвары. Оставайся у Шэнь Цзю язык, он бы задал лишь один вопрос. Почему? ...Ци Ге был мертв. Тварь лично притащила ему осколки Сюаньсу, и едва не захлебываясь от восторга, расписала, как в Юэ Циньюаня впивались десять тысяч отравленных стрел, и как тот корчился от невыносимой боли. И обвиняла в этой смерти Цзю, что посмел, подчиняясь кровяным паразитам, написать письмо с просьбой о встрече. ...Тогда, лишенный рук, глаза и языка, Шэнь Цзю впервые осознал, что виноват. Тварь засовывала в него ростки вины пытка за пыткой, и те, наконец, дали обильные всходы. Твари очень нравилось, когда все вокруг ощущали вину. Чтобы оглушительно, с бессильным воем, мертвыми глазами. И без надежды на лучшее. На хорошее. На хоть что-нибудь. Ци Ге умер. Шан Цинхуа в тот свой приход плакал. Плакал Му Цинфан, забившийся в камеру к Цзю, пока снаружи сторожил один из его бывших личных учеников, не в силах даже исцелить новые раны своего собрата. Мобэй позволял своему «слуге» давиться слезами и соплями, и лишь уходя, отвернувшись, произнес в пустоту. – Мне жаль. Юэ Циньюаня он не сильно любил, но уважал за силу и влияние. И убийство из засады теперь уже бывший Северный принц не одобрял, но против своего хозяина и Императора идти не мог. ...О том, что это была засада, узнали слишком поздно, и ни предупредить, ни предотвратить не успели. Ци Ге умер, и все теперь стало бесполезно. Не оставалось больше в мире заклинателей достаточно сильных, чтобы бросить вызов юному Императору. Разрушены оказались все школы, а вскоре и миры оказались объединены. – Это катастрофа, шисюн Шэнь... – Лепетал тогда Шан Цинхуа. – Я не знаю, кто подал Императору эту идею, мне не дозволено присутствовать на совете, я же слуга... Размеры пахотных угодий ежедневно уменьшаются, демоны охотятся на людей, как на цыплят. Заклинателей вырезают, нечисть плодится как мошкара после дождя, флора почти уничтожена... Шисюн Шэнь, я даже не знаю, что будет через десяток лет такими темпами... Шан Цинхуа приходил, умолял потерпеть еще немного. С каждым разом он был все бледнее, все несчастней. Все тише плакал. – ...Шисюн Шэнь, прости, что так долго. Ци Цинци... Она не придет. Ее обвинили в заговоре и отдали демонам. Кто-то донес... Я предлагал моему королю попросить Императора, чтобы ее отдали ему на роль наложницы. Ло Бинхе отказался... Демоны... Шисюн Шэнь, я не знаю, что мне делать... – ...Шисюн Шэнь... – Шан Цинхуа плакал, и слезы стекали по его красному лицу, капали с кончика носа, расцветали мокрыми каплями на одежде. Он кутался в подбитый белым мехом плащ, пока Мобэй Цзюнь, впервые за все время подошедший вплотную и опустившийся на корточки, неловко промывал ему раны мокрой тряпицей. – Я... Мне... Ло Бинхе сказал, что раз я был шпионом, то веры моим рукам нет... Он приказал моему Королю их отрезать... Шисюн Шэнь, как же... Как же, должно быть, тебе было больно... Мой Король перед ударом заморозил мне руки, но боги, это все равно... Все равно... Если бы мог, Шэнь Цзю сказал бы, чтобы Цинхуа больше не приходил. Все попытки вытащить его из темницы сыпались, будто дом из бумажных листов. Пусть прекратит и попытается выжить сам. Шмыгнув носом еще раз и вытерев лицо о мех на плаще, Шан Цинхуа растянул губы в жалкой улыбке. – Но ничего, ничего... Шисюн Шэнь, я все продумал... Потерпи еще немного, совсем скоро мы тебя вытащим. В следующий раз план сработает. Шан Цинхуа не приходил. Не приходил. Не приходил. А потом явился Мобэй Цзюнь. Один. Без своего плаща, украшенного белым мехом. Если подумать, зачем вообще демону, который не испытывает холода, нужен плащ? Захлопнул дверь, привычно подперев ее плечом. Чтобы никто не мог приоткрыть ее. Подсмотреть. Подслушать. Донести. Бывший принц Севера молчал долго, и воздух в камере остывал от его дыхания. В словах не было нужды. Все было понятно. Наконец, спустя почти вечность молчания и тишины, демон разомкнул губы. – Император приказал казнить Шан Цинхуа. Тишина была давящей. Казалось, ледяной демон тоже мертв и в камере раздавалось лишь дыхание самого Цзю. – Цинхуа не чувствовал боли. Я сделал все быстро. Больше он не сказал ни слова. ...Ло Бинхе нашел новую пытку, и воплотил ее руками Му Цинфана. Теперь бывший глава пика Цяньцяо, будто последний раб, должен был самолично варить специальный отвар и самолично же вливать его в горло Шэнь Цзю. Редкие ингредиенты, уникальный рецепт. Ни с чем несравнимые ощущения. Беспомощность. Жар. Боль от прикосновений и жажда их же. ...Затем приходили демоны. А потом в его камере появилась Ша Хуалин. Она ступала босыми ногами по грязным холодным камням, смотрела хмуро, и губы ее, пухлые, красные, кривились, будто от недовольства. Она медленно двигалась на границе света и тьмы, и в конце концов затаилась в одном из углов. Только дыхание ее выдавало. Демоница сидела, вжавшись спиной в стены, прижимая колени к груди и обнимая себя руками. Смотрела на Шэнь Цзю, но казалось, не видела ни его искалеченного тела, ни неровных заляпанных кровью и грязью камней, ни мешка темницы, в который зашла сама. – Ненавижу. – Наконец прошептала она, и совсем не по-демонически шмыгнула носом, вдруг став похожей на несчастную маленькую девочку, а не на одну из императорских жен. – Он обещал, обещал, что никто никогда больше не отведает этой мерзости! Он обещал, что мой отец заплатит за совершенное! А теперь мой отец принимает участие в Совете, а в тебя льют это! Ненавижу! Ненавижу его! Чтоб он сдох!!! Ша Хуалин кричала, кричала, а потом завыла, и уронив лицо в ладони, некрасиво расплакалась. Она продолжала приходить. Нечасто, но будто бы подгадывая момент, когда им занимались демоны. Кричала на них, выгоняла, била. Больше не плакала. А однажды, явившись, когда в камере был Му Цинфан, Ша Хуалин схватила его за плечи и начала трясти, проклиная за какие-то духи, которые пахли не так, как она заказывала. И трясла до тех пор, пока тот не выронил чашу с отваром. Только тогда демоница прекратила, но вместо того, чтобы убрать руки, уткнулась лбом целителю в плечо, и молча так простояла несколько мяо. А потом, оттолкнув Цинфана, убежала. Тварь об этом не узнала. И не прознала, когда Ша Хуалин снова опрокинула чашу, не дав возможности Му Цинфану влить это в своего бывшего шисюна. ...Му Цинфан был ей за это благодарен. Шэнь Цзю... Наверное, тоже. Нескольких порций уже выпитого отвара хватило, чтобы безвозвратно исказить организм заклинателя любой силы, и каждое повторение лишь все ухудшало, сокращая время между циклами. После смерти Ци Ге в нем треснуло что-то, что еще поддерживало жизнь. ...Золотое ядро было разбито уже давно. Теперь в живых его держали лишь кровяные паразиты. ...Император теперь уже Трех миров нашел способ делать своих демонов сильнее. ...Когда на пороге камеры появился Юэ Циньюань – Шэнь Цзю едва не умер. Сначала – от надежды, что Ци Ге выжил, и осколки Сюаньсу – лишь обманка, чтобы сломить. Ввести в заблуждение. Потом, когда Ци Ге, великодушный, деликатный Ци Ге, знающий, как сильно Шэнь боялся подобной связи и потому никогда не настаивающий, с несвойственной ему звериной жестокостью набросился и овладел, впиваясь зубами в шею, вколачивая в ледяной твердый камень темницы, причиняя больше мучений, чем демоны до этого – от боли и страха. ...А пробудившись от наведенного Императором трех миров кошмара, за которым тот наблюдал из теней – от осознания, что грязная тварь наконец добралась до последних тайников в его сердце. Тварь хохотала, а потом приказала пошить одному из демонов сюаньдуань, похожий покроем и цветом на облачение мертвого уже Главы школы. Шэнь Цзю уже давно не знал, что хуже – наведенные кошмары, когда его насилует его названный брат, нашептывая, что всегда мечтал натянуть его вот так, как последнюю шлюху, или же явь – где эту же роль выполняли демоны. Разница лишь в том, что демоны предпочитали удовлетворять себя, и редко внятно что-то говорили. Им больше нравилось, когда он сам кричал от боли. ...Во снах тварь создавала Шан Цинхуа, что обвинял его. ...Вэй Цинвэя, пытающегося его задушить (голову его наяву принесла тварь, и та лежала рядом, пока демоны не убрали, устав от вони). ...Ци Цинци, что плакала и пыталась отбиться от рук десятка демонов, попутно проклиная его за эгоизм. ...Шэнь Цзю не мог больше отрицать, что не виноват в их смертях... Он уже согласился со своей виной. Он согласился со всеми грехами. Со всем. ...Приходили и иные, наяву. Жены и наложницы Императора Ло Бинхе рассматривали его, будто невиданного зверька на городской ярмарке. Проклинали, предлагали новые виды пыток «для отмщения и восстановления справедливости». Предлагали отрезать мужское естество, чтобы Шэнь Цзю навсегда уяснил, как соблазнять невинных учениц. ...Он... Соблазнял? Его наказывали в том числе и за это... Приходила младшая сестра шиди Лю. Она появлялась чаще остальных. Сначала кричала, обвиняя в убийстве Лю Цинге. А потом смотрела, как его имеют демоны. Она могла смотреть часами, будто обратившись в статую. ...Цю Хайтан приходила сначала часто, потом лишь в компании других дев. Она показательно плакала и причитала, что ее отцу и брату, которых пожрал огонь, было гораздо больнее, и такой раб, как Шэнь Цзю, должен заплатить болью в сотню раз большей. ...Однажды Ша Хуалин размозжила одному из демонов, что не слез с него слишком быстро по ее приказу, голову. Шэнь Цзю смотрел, как медленно вокруг туши демона расползается кровавое пятно. Хуалин смотрела тоже, кривя губы в подобии оскала. Потом села рядом, и прижала к его губам горлышко кувшина, заставляя сделать глоток. ...Внутри было вино. Ша Хуалин была пьяна. – Ты скоро сдохнешь. – Шмыгнув носом, доверительно призналась демоница. Шэнь Цзю был с ней согласен. – А потом все мы... Во дворце всегда праздник, но я знаю... Я всеееоо знаю! Она отставила кувшин и обняла собственные колени, положив на них подбородок. Уставилась в пустоту перед собой. – Эта твоя... Как ее... Шимэй Ци, верно? Она же сюда явилась, чтобы тебя выкрасть. Я все думала... Думала, и думала, и все понять не могла – кто... Цинци же так хорошо играла, и проверку прошла... Я всегда вижу, кто играет, а кто нет. Тут все играют. Я сначала подумала, что она совсем как Миньянь – такая же сучка, а она не такой оказалась. Пока во дворце жила, она меня научила вышивать. Представляешь? Я понимаю, что она притворялась, и все это чтобы втереться в доверие и ослабить бдительность! Меня отец только тем варевом, которым пичкают тебя, поил, и трахал – все пытался получить себе больше силы! Она шмыгнула носом и потерла кулаком глаза, размазывая потекшую тушь. – Бинхе всегда говорил, что у вас там на пиках одна падаль, и все тебя ненавидят, и друг друга ненавидят, и слабых пожирают, и его травили постоянно... А меня – и вышивать... Орхидеи, и плывущие облака, и, и... Это же твоя семья была. Не по крови только. Если б я знала, что вы, Лорды, так друг за друга цепляетесь... Я б к вам пошла, пусть бы кто-то из ваших меня трахал. Не умею я иначе... Только трахаться и убивать. А я бы вышивке училась... Глупо, правда? – Она снова потерла глаза. – На Цинци донесла Иньин. И Миньянь. Она втерлась в доверие к Цинхуа, который, который... Мобэй его лично убил, знаешь? Бинхе хотел сам, а Мобэй успел быстрее. На месте – хлоп! И все. И ни боли, ни ожидания пыток... Ты знал, что слезы ледяных демонов обращаются камнем? Я не знала, но у меня теперь целая шкатулка этих камней... Камни есть, а мира нет... И ничего не будет скоро... В меня десять порций отвара влили. Он одинаково и на демонов, и на заклинателей действует, представляешь? Десять чаш – и я на всю жизнь такой осталась. В тебе уже... Не знаю, двадцать? Больше? Меньше? Тридцать? Я себя в эти моменты тупой сукой ощущаю, а у меня цикл – раз в полторы луны. Сутки кричишь и не знаешь даже, чего больше хочешь – чтобы тебя трахнули, или чтобы убили наконец и все это прекращалось... И запахи... И ничего не помогает... Он обещал мне, что отец мой заплатит за то, что сотворил со мной, я говорила? Нет? Не помню... Скоро во дворце, кроме человечины, уже подавать будет нечего, а эти идиотки шелка перебирают... И шпильки... А потом мы все сдохнем... Пусть бы только с красивым лицом за мной пришла, а не как у этого... Ублюдка... Поскорей бы... Ша Хуалин поднялась на ноги. Качнулась, толкнув ступней кувшин. Вино разлилось на камни, смешиваясь с кровью мертвого демона. С кровью самого Шэнь Цзю, который, кажется, всю жизнь провел в этой камере. ...Лицо Ци Ге Шэнь Цзю видел лишь в наведенных кошмарах. Все реже. Императору быстро надоела эта забава. ...А потом в круг света из тьмы вышагнул Лю Цинге, и теперь становилось окончательно понятно – тварь сломала его последнюю преграду в разуме. Или же Шэнь Цзю умер окончательно, и за ним пришла смерть с лицом, которое он прежде знал. С лицом друга, которого он убил.