Плод в ладонях

...Ему опять снилась Бамбуковая хижина. Родные стены, забавный, пытающийся изо всех сил казаться более взрослым Мин Фань, легкий щебет Иньин... ...Ужасно заваренный чай, который подал только принятый на пик мальчишка. Чувство, что что-то не так, что надвигается что-то нехорошее, будто гроза. (Такое чувство возникало, когда хозяин старался идти тише, чтобы застать его врасплох) Жаркие слова мальчишки обещанием. – ...Я хочу стать заклинателем, чтобы обрести великую силу, чтобы больше никто не смел наносить мне обиду... Я буду счастлив называть вас Учителем... ...А потом мальчишка ухватил Шэнь Цинцю за руки. Попытался, зацепившись пальцами за широкие рукава, будто не наставника пытался схватить, а любящую мать, требуя к себе внимания. ...Все, все на Цанцюн знали, что Горный Лорд Цинцзин не терпит внезапных прикосновений. Подобное разрешалось лишь другим Лордам, его братьям и сестрам, и то – за подобный жест они могли отхватить веером. Кроме Ци Цинци. ...Девушек он не боялся. ...Чай выплеснулся на ребенка, а Шэнь Цинцю, отбросив чашу и вскочив на ноги, едва удержался чтобы не отскочить в угол. – Что ты себе позволяешь?! – Сердце колотилось, и хотелось убежать. Ударить посмевшего протянуть к нему руки, чтобы не смел, чтобы больше никогда не... ...Мин Фань кидается, кланяется даже ниже обычного, лопочет испуганно, почти заикается. (Когда он только попал на Цинцзин, то стеснялся говорить, опасаясь собственного дефекта) – Н-наставник, простите! Этот н-неразумный недостаточно четко объяснил правила с-своему новому с-соученику! – Этот Наставник надеется, что подобная ошибка больше не повторится. – Цедит Шэнь Цинцю, прячет ладони в широких рукавах, заводит руки за спину, чтобы не показывать собственных дрожащих пальцев. ...Облитый мальчишка не двигается, но глаза его под спутанными мокрыми волосами – не глаза человека. Не глаза демона. На Шэнь Цинцю будто смотрит зверь, увидевший его слабость. В глазах маленького ребенка – жуткая смесь жажды и ненависти. Но проходит миг – мальчишка моргает, и вот на него смотрит наивное дитя, которого несправедливо обидели. ...Мин Фань отвешивает мальчишке подзатыльник и уводит из Бамбуковой хижины, шепотом выговаривая, что он предупреждал, что Учитель не любит прикосновений ни в какой мере. – Я мог обнимать мою матушку! – Возмущается мальчишка, перебивая его, и от тона его голоса Шэнь Цинцю вздрагивает. Мальчику не место на этом пике. – И Иньин он гладил по голове! Чем я хуже?! Слышен звук еще одного подзатыльника. – Учитель – не твоя матушка, придурок! Не смей их сравнивать! А Иньин девочка! – Мин Фань злится, что новый его соученик не пробыл в школе и дня, а уже находит претензии. ...Это был знак. С того дня, с того самого первого дня, как мальчишку с кровью демона приняли в школу, все покатилось в бездну. ...Шэнь Цзю открыл глаз, ощущая вокруг себя тепло и мягкость одеял. За все время, проведенное в подземелье, он отвык, позабыл, что вообще мог испытывать чувство комфорта, и сейчас все казалось ненастоящим. Неправильным. Слишком тепло. Слишком мягко. Слишком громко после мертвой тишины камеры, которую разбивало лишь его дыхание, когда его оставляли одного. ...Едва шуршали ветвями мертвые деревья. Где-то почти ошеломляюще громко журчал родник. Потрескивали ветви в костерке. Шелестела одежда. Живой артефакт сидела у костра спиной к нему, и завязав высокий хвост, заплетала длинные распущенные пряди в косу. (Лю Цинге носил хвост, и не терпел никаких кос – они требовали хоть какого-то усердия, а Бог Войны редко мог усидеть на месте дольше десяти мяо. Хотя так было бы практичнее) Перевязав косу, артефакт перебросила ее за спину. Подцепила пальцами странную чашу с ручкой, сделала глоток. Склонилась над тканью, расстеленной у костра. Передвинула один предмет. Второй, повертев в ладони, и тот вспыхнул, будто осколок зеркала. ...Сюаньсу. ...Тупой артефакт прикарманил себе осколки великого меча. Наверное, это должно было вызвать возмущение или ярость, но Шэнь Цзю чувствовал лишь тоску и что-то вроде облегчения. ...Осколки Ци Ге не должны были гнить в подземелье, в темной холодной камере. А так остатки его разбитой души тоже были украдены, и теперь будто бы он тоже присутствовал тут, незримо наблюдая за младшим братом и миром, который гнил и затухал. Артефакт осколки поглощать не спешил. Дева перекладывала их с места на место, склоняла голову то к одному плечу, то к другому, трогала себя то за висок, то за мочки ушей. ...Живой артефакт. Слишком древний, чтобы история сохранила его имя. Слишком могущественный, чтобы обрести даже не просто подобие разумности – а настоящий разум. В ней не было слепого подчинения приказам. Либо же Цзю не признали хозяином, хотя почему продолжили тащить дальше? ...Возможно, если бы он решился потратить немного отданной Цинфаном ци, то смог бы ощутить и чужую душу. Не человеческую, способную уйти на перерождение, но что-то почти не уступающее по сложности. ...Синьмо – дерьмовый демонический меч Твари со своим паразитическим псевдо-разумом – не стоял и близко. Где, в какой норе столько веков прятался этот артефакт, залечивая свои повреждения? ...Под чужой подошвой скрипнул песок, а виска коснулись теплые пальцы. – О, доброе утро. Пошли завтракать. «Сама завтракать и иди, идиотка!» – беспомощно подумал Цзю, понимая, что в чужих словах не было попытки задеть, но не в силах не среагировать. ...Чужие слова о том, что ему вернут конечности, жгли разум. Шэнь не хотел даже думать об этом, так как надежда на подобное разобьется так же, как и безымянная дева артефакт – едва угодив в загребущие лапы Твари. – Я иду. И ты со мной. – Силы у артефакта были не девичьи. Его легко подхватили на руки, будто уродливую соломенную куклу, и усадили на еще одно одеяло у костра. Отсюда было видно узкую полосу рассвета над деревьями. Из странной, слишком большой для обычного мешочка цянькунь, сумки были извлечены несколько бумажных свертков. Шэню было бы достаточно воды. Пытаться привыкнуть опять к пище, понимая, что это ненадолго и через день или два он вернется в подземелье, было еще мучительней, чем испытывать голод. – Совсем про них забыла. – Оповестила дева-артефакт, и развернула шелестящую бумагу. Придирчиво осмотрела, понюхала. – Я думала, что их уже доела, а тут перебирала вещи и наткнулась. ...Пирожки. Треугольной формы, золотистые, они все еще пахли свежим тестом и чем-то сладким, смутно знакомым. Прием с отворачиванием головы и попыткой держать рот закрытым провалился, стоило деве чуть приподнять бровь. Пришлось чертов пирожок кусать и тщательно разжевывать. ...Тесто было мягким, начинка – еще сочной. Кажется, яблоки и какое-то варенье? ...Цинхуа говорил, что яблони в человеческих землях перестали плодоносить. С того момента прошло достаточно времен, чтобы все запасы яблок в мире закончились. Или где-то еще остались? Неужели дева обчистила впридачу и дворцовые запасы? – Их мне друг вручил. – Дева держала в ладонях по пирожку. Один ела сама, второй скармливала ему, согнутыми пальцами едва прикасаясь к щеке. ...Она пояснила, что может читать его мысли лишь при физическом контакте. Друг? – Да. Другой... Артефакт. – Пояснила дева. – Не такой как я, чуть иной. Наши создатели... Общались. ...Значит, в темной древности существовал не один великий мастер, а целых дева? Да еще в одно время? И второй тоже может исцелять? – Конечно. Но вроде бы чуть хуже. Мы не проверяли на самом деле. – Беспечно сообщила дева, едва прожевав кусок. – Но он может придумывать разные интересные штуки. Шэнь медленно проглотил кусочек и приподнял бровь. – А я из ничего – не умею. Мне нужна схема хотя бы. Я могу только дорабатывать уже придуманное. – Артефакт запихнула свой остаток пирожка себе в рот, пригубила темный напиток из чаши с ручкой. Указала кивком на ткань у костра. – Вот смотрю, можно ли его как-то починить. Это же красивый меч. «Это БЫЛ меч» – не смог не огрызнуться Шэнь, но под чужим мимолетным взглядом откусил от своего пирожка еще крошечный кусочек. – «Один из самых могущественных мечей» Дева засопела, внимательно рассматривая бесполезные уже осколки. – В теории их можно либо переплавить, либо попытаться соединить вместе, заменив недостающие части. Но при первом варианте будет разрушена структура, да и вот этот узор пропадет. А для второго – нужен подходящий металл. А рукоять как выглядела? «Кузнецов, способных повторить такое, не рождалось уже сотни лет» – язвительно подумал Шэнь Цзю и осекся. ...Невыносимо древний и могущественный живой артефакт, чья имя и имя творца затерялись в истории. Второй артефакт, столь же древний, и, вероятно, столь же разумный. Их создатели, что общались между собой. Сюаньсу, созданный много веков назад. ...Что, если те три истории с разными действующими лицами, которую Шэнь считал вариацией одной и той же легенды, были действительно – тремя разными? Обрученные принц и принцесса. Братья-заклинатели. Великий целитель и великий мастер кукол. Плата – меч, золотое ядро и душа. Предметы – статуэтка, шкатулка, меч. ...Три великих мастера ушедшей эпохи, что создали три лучших своих произведения. Меч Сюаньсу – могущественное оружие, непобедимое в прямом столкновении. Почти разумное, обладающее собственной волей. (Может ли быть так, что он был полностью разумным? Или же его повредило временем так, что клинок так и не восстановился полностью, когда его сумел призвать Ци Ге?) Статуэтка – дева-артефакт, копирующая частичный облик убитого владельцем человека, способная исцелить и излечить любую травму. И третий, неизвестный еще своими свойствами и обликами артефакт – вероятнее всего, шкатулка. Как дева сказала? «Может придумывать разные интересные штуки»? ...Шкатулка, способная создать что угодно из ничего? Включая любое исцеляющее зелье, любой предмет и вообще все, что только придет в голову? Дева едва касалась костяшками пальцев его щеки, переводя взгляд с осколков на ткани на пламя костра. Отсветы пламени плясали на ее лице, полностью разрушая сходство с Лю Цинге. Тишину нарушал лишь слабый шелест мертвых ветвей вокруг да потрескивание тоненьких веточек в костре. ...Порыв ветра принес запах пыли и холода. И нить демонической ци. – Уважаемые, в колючих кустах! – Громко произнесла в воздух дева, не вздрогнув, не шевельнувшись, и даже не сделав ни единого движения, будто бы ощутила чужую ци давно. Будто бы ждала. – Или вы оттуда сейчас выходите, или выметаетесь еще быстрее. – А что нам за это будет? – Раздался высокий, насмешливый женский голос, и из-за кустов с мертвой, но еще не опавшей листвой показалась изящная рука с кучей браслетов на запястье. Ша Хуалин! – Это уже зависит от цели вашего прибытия. – Внешне спокойно сообщила дева-артефакт. На кусты она даже не смотрела. – А второй гость – это Император? Выскочившая первой Хуалин показательно сморщилась и замахала ладонями. – Ты что, у всех мужчин, что к тебе приближаются, будешь уточнять – а не Император ли это? – Будто бы желая раздуть скандал, требовательно уточнила демоница. – И нет, это всего лишь его правая рука! ...Наверное, это было уже чудом, что Цзю сумел удержать в себе съеденное. Одно упоминание, одно только появление подчиненного Твари и его супруги разбило спокойную гладь сна, в которой Шэнь позволял себе находиться. Все, теперь все закончится. Проигравший поединок, преданный теперь Императору Мобэй не сможет пойти против чужой воли и чужого приказа, а Хуалин – она слишком любит собственную жизнь, чтобы пытаться спасти хоть кого-то другого. ...Его вернут обратно, в то демоново подземелье, в ту провонявшую нечистотами камеру, к тем сучьим демонам, к агонии, к... К... В губы ткнулся глиняный бок чаши, и Шэнь послушно сделал глоток. Второй. На третьем закашлялся. Дева-артефакт, беспечно повернувшись к чужакам спиной, вытирала ему губы платком. Будто это было важнее, чем ее безопасность. – Дыши медленно, вдох и выдох. – Вторая ладонь ее легла в ворот рубашки, раскаленным клеймом прижалась к груди, напротив сердца. Чужой голос растекся медом по венам, приобрел такую глубину и бархатистость, что не слушать его не получалось. – Смотри, у тебя теперь целые ребра, ты можешь глубоко дышать. Шэнь, смотри – я тут, я говорю с тобой, ты не в подземелье, тебя никто туда не вернет. Ты там никогда больше не окажешься, веришь? ...Шэнь Цзю не верил ни единому слову. Но тело его, пронизанное мягким говором живого артефакта, будто лист, согретый первыми солнечными лучами, перестало содрогаться. Его уложили обратно, в гнездо из теплых мягких одеял, лба коснулась теплая ладонь. Заземляя, удерживая. Не давая упасть в приступ панической атаки. ...Все, все, кто был добр к нему, в конце концов погибли. Даже если добро это было мимолетным. Поплатился даже Мобэй, вынужденный убить собственного супруга. А он являлся правой рукой Императора. ...Тварь не пощадит сколь угодно редкий и ценный артефакт. Разобьет, разломает самым жестоким способом, раскрошит на пыль и осколки, наплевав на уникальные свойства. Уже того, что дева-артефакт вытащила Цзю из подземелья и подлечила – уже достаточно для вынесения смертного приговора.