Плод в ладонях

...Он маленький. Такой маленький, крошечный, слабый и беспомощный. Но он не один. Рядом – свет. Тепло. Обещание защиты и поддержки. Он ищет этот свет и это тепло. Ерзает, когда его заворачивают обратно. Выпутывается, выползает, идет на нетвердых дрожащих ногах. Не удержав равновесия, падает. ...Поверхность твердая, и ему больно, но он не плачет. Боль его забирает свет и тепло, что мягче перин и легче солнечных лучей. Боль забирает тот, кто находится с той стороны. С той стороны приходит безмолвная поддержка и ободрение. Уверение, что он справится. Ведь он – сильный. Очень-очень сильный. И с каждым днем силы в нем становится все больше. Он учится. Встает. Падает. Встает снова. И снова. И снова. И снова. ...Получается. ...Свет и тепло ведут его. Тянут, будто привязанная к руке нитка. Через коридоры, другие комнаты, Внутренний сад. Маленький пруд с декоративным мостиком. (Он плюхается в воду и едва не захлебывается. Няньки забирают его обратно, снова переодевают, охают, вздыхают. Чуть погодя он снова сбегает) ...Наконец он находит источник. В покоях пахнет благовониями так, что хочется чихать. Но это неважно. Ничего не важно. Свет и тепло обретают форму, собираются в фигуру в светлом ханьфу, что держит в руках вышивку. ...В голове, в груди формируется что-то непонятное, странное ему самому. Он хочет броситься вперед и убежать обратно к нянькам. Но он не боится ничего. И своего страха тоже не боится. Он приближается к источнику. Тянет его за рукав, привлекая к себе внимание. Заставляет оторвать взгляд от вышивки. Взглянуть на себя. Свет и тепло должны увидеть, что он пришел. К нему пришел. ...К отцу. ...У отца холодные бледные ладони. Но он обнимает так, что становится светло и тепло. – Ты же мой птенчик. – Шепчет отец, беря в свои ладони его лицо. – Как ты меня нашел? Слова – трудно. Поэтому он морщит лоб и бодает головой отцовские руки. Забирается к нему на колени, прижимается близко-близко, сминая в кулачках чужую одежду. – Он так вырос. – Вздыхает отец, позволяя сидеть на своих коленях. Гладит по голове, по спине – и руки у него огромные. Под одной отцовской ладонью он весь может спрятаться. – Беспокойное дитя. – Говорит матушка. Матушку он видел прежде. Он знает, как она выглядит. Как звучит ее голос. Как пахнут ее одежды и волосы. Матушка похожа на цветок. – Пора вернуть его нянькам. – Говорит матушка. – Но... – Дорогой, я мать. Я знаю лучше, что нужно ребенку. Его вытаскивают из отцовских рук. Свет и тепло становятся как прежде – нитью на руке. Он разевает рот и кричит. И кричит до тех пор, пока няньки несут его в детскую. ...Он снова находит отца. Теперь он знает дорогу, и на путь требуется гораздо меньше времени. Иногда его находят няньки. Иногда рядом с отцом матушка. ...Матушка маленькая и красивая. Отец, когда поднимается на ноги – высокий и теплый. Он такой высокий, что затекает шея смотреть на него снизу вверх. – Ты тоже вырастешь высоким. – Обещает отец. Он всегда знает, о чем он думает. – Нехорошо. – Фыркает матушка. – Все мужчины в моем роду были нормального роста. – В моей семье все высокие. – Говорит отец. Что-то в голосе его не так. – Уродливые каланчи. Но ты, дорогой, красивый. Так что твой рост дефектом не является. ...Его снова уносят няньки. Но он уже понял, как действовать дальше. Поэтому он не кричит. У нянек всегда куча своих дел, так что он дожидается, когда за ним перестанут следить, и снова бежит к отцу. ...И слышит: – В нем нет ни единой черты от семьи Лю. Дорогой, может быть ты скажешь правду? – Моя Госпожа, я не понимаю... Странный звонкий звук, от которого звенит в голове. (Будто бы это его наградили пощечиной. Но он пока этого не понимает) – Мальчик! В моей семье первенцами всегда были девочки! Ты мне изменил! Под какого кобеля ты лег?! Как ты думаешь, мне приятно вписывать имя твоего ублюдка в семейные книги?! – Моя Госпо... Что-то падает. Что-то громко звонко бьется. Стучит осколками по полу. Он приседает за дверью, закрывает ладонями уши, съеживается. Но продолжает слышать. (Он слышит крики внутри своей головы) – Я так тебя люблю, Мэйчи. Я умру в тот же миг, когда ты меня разлюбишь! Но ты такой красивый, такой прекрасный... Как я могу жить, зная, что любой в цзянху хочет тебя получить? Даже сама мысль, что ты был мне неверен до свадьбы, сводит с ума... Я же сделала так много ради нашей любви, почему ты продолжаешь быть со мной таким холодным? Разве я не достойна знать правду? Просто скажи правду... Я же прошу от тебя только этого. Под чей член ты лег? – Моя Госпожа... Это дитя от тебя. Клянусь всеми богами и демонами, я не мог предать твое доверие! – Ты же знаешь, мой дорогой, я верю тебе! Конечно-конечно, я тебе верю! Я люблю тебя так сильно, что приму любой твой ответ... Это был тот ублюдок с Байчжань, да? Ну да, он же заклинатель, вполне может явиться ночью к тебе на мече, а ты призывно распахнул окна. – Такого не было! Я не видел его с момента, как покинул Цанцюн! Он был моим другом! Только другом! Клянусь! – Тише, тише... Конечно, твоя Супруга тебе верит... Но я хочу, чтобы ты доказал свои слова делом. Ты понимаешь меня, Мэйчи? ...Когда няньки его находят, он не плачет и молча позволяет себя унести в детскую. Свет и тепло с той стороны тускнеют. Будто их закрывает плотное одеяло. (Свету и теплу тоже бывает больно. Но он пока этого не осознает) ...Когда рядом с отцом матушка, свет и тепло тускнеют. Ночами он ворочается, не в силах уснуть. Что-то мешает. Что-то зудит, будто в постель набросали крапивных листьев. ...Утром он застает у отца лекаря. Лекарь хмур и недоволен, и моет руки в тазу, подставляя руки под воду, что льет из кувшина слуга. В покоях странно пахнет. – Возможно, это из-за Золотого Ядра. Такое часто бывает, что в заклинательских семьях рождаются лишь мальчики. – Говорит лекарь устало. Матушка сидит у постели, держит в своих крошечных ладонях бледную руку отца. Гладит его по голому запястью с невыносимой нежностью. – Ничего, ничего... – Шепчет она, и отводит с лица отца черную прядь. – Ты пообещал мне дочь. А это был всего лишь мальчик... Это к лучшему. Я не хочу больше ублюдочных сыновей... Ты подаришь мне девочку и дашь ей всю свою красоту, правда? – Это мог бы быть четвертый ваш сын, госпожа Лю. – Вздыхает лекарь. – Думаю, нужно дать вашему супругу время на восстановление. – Заклинатели легко переживут и не такое! Вот что, Мэйчи... В этот раз ты постараешься, правда? Я же люблю тебя сильнее всех на свете, прошу, покажи мне, что ты хотя бы немного принимаешь мои чувства... – Госпожа Лю, выбор пола будущего ребенка невозможно проконтролировать и у женщины. – ...Если еще раз скинешь дитя или принесешь пацана, я прикажу утопить первенца... Пойми, это только ради твоего блага и будущего моей семьи. Матушка наклоняется, целует отца в лоб. Поправляет подушки. – Лекарь Яо... – Голос у отца тихий, ломкий, будто стебелек у высохшего цветка. – ...Пожалуйста. Средство... Ядро... – Господин Мэйчи, вы должны понимать, что даже если запечатать ваше Золотое Ядро, это не даст никаких гарантий, что вы сумеете зачать дочь. – ...Разбейте... – Просит шепотом отец. Просит отчаянно. Матушка улыбается, снова целует его. Гладит по лицу. Берет за руку. – Какой ты у меня смелый, супруг мой! И потом, зачем тебе это ядро? Или ты хочешь жить вечно? Я смертная, Мэйчи. Пройдет совсем немного времени, и кожа моя сморщится, волосы станут седыми, и вся я превращусь в сморщенную сливу, а потом умру... Мне будет так обидно, что возле меня, старой и трухлявой, будет сидеть вечно цветущий муж... И потом, ты обещал любить только меня! Я не вынесу, и сердце мое разобьется, когда после моей смерти ты найдешь себе другую Госпожу! ...Отец качает его на руках. Целует в лоб, прикасается своим носом к его, обнимает крепко-крепко. – Ты же мой птенчик. – Говорит отец шепотом, едва слышно. Это их общая тайна. Никто не знает, что отец зовет его именно так. – Когда ты подрастешь, я покажу тебя своей семье. У меня есть и брат, и сестра – они будут твоими тетей и дядей. Есть дедушка с бабушкой. Они увидят тебя и сразу же полюбят... Они научат тебя петь наши семейные мелодии. Как учили меня. Отец не поет. На шее у него, под фиолетовыми цветами, под высоким воротом белых одежд – две вертикальные нити, будто по коже провели красной тушью. Отец мурлычет, и не размыкая губ, издает странные и смешные звуки. Он хочет повторить, но не получается попасть в ритм. – Все получится. Ты только не прекращай пробовать. Ты же очень храбрый птенчик, и не боишься длинного пути? – Спрашивает отец с улыбкой. – Дорогой, тебе не стоит напрягать свой организм. – Голос матушки мягок, но свет и тепло, идущие от отца к нему, разом тускнеют. – Ты в положении, а твой первенец уже слишком тяжел. – Моя Госпожа, мне вовсе не тяже... У матушки дрожат губы. – Ты вечно хочешь со мной поспорить, да?! Я лишь хочу для тебя добра! Почему ты всегда такой капризный? ...Отец передает его нянькам, гладит напоследок по голове. Улыбается, но как-то не так, как прежде. (Улыбается грустно, но он этого пока не понимает) ...Покои отца теперь закрыты. Он пытается сдвинуть засов, но пока слишком мал и не может до него даже дотянуться. (А потом отец берет его на руки в последний раз. Но он этого не понимает) ...Ночью засов не задвинут. Отец на кровати, в матушкиных объятиях. Они возятся, делают что-то непонятное, а потом видят его. ...На отце странно пахнущий халат в розовые цветы. Фиолетовые, зеленые, черные цветы распускаются на его руках, украшают шею. Отец весь дрожит, покачивается, но несет его в детский павильон. Усаживает на кровать, падает на колени, целует в лоб, гладит по голове. Свету и теплу так больно, что эта боль передается по нитям и ему. – Птенчик мой, пожалуйста, не нужно ходить ко мне ночью. Со мной все хорошо, а маленьким детям по ночам нужно спать, чтобы вырасти большими и сильными. – Говорит он мягко. В глазах его отражаются свечи. – Господин Мэйчи, ваша Супруга распорядилась привести вас к ней. – Говорит служанка. – Я сейчас приду. – Госпожа Лю требует, чтобы вы вернулись немедленно. Отец бледнеет, губы у него на миг становятся тонкими-тонкими. – Дайте мне немного времени. Я только хочу успокоить сына и сразу... – Значит, ты любишь своего ублюдка сильнее собственной супруги? – Голос у матушки холодный и вкрадчивый. – Что же, это было ожидаемо... – Это не так! Моя Госпожа, я люблю вас больше жизни, но это мой ребенок! – У тебя будут другие. Дочери, если ты постараешься. – Говорит матушка пренебрежительно. – Если ты и вправду любишь меня, как утверждаешь каждый день. – Но он уже есть! И я слышал его еще до того, как лекарь извлек его из меня! Матушка кутается в свой халат. В глазах у нее стоят слезы. – Только женщины могут по-настоящему любить своих детей! Ты просто что-то напутал! Или ты хочешь сказать, что я своего сына не люблю? – Это не то, что я хотел сказать, моя Госпожа... Матушка шмыгает носом, прикладывает платок к уголку глаза. – Ах да, эти твои семейные незримые нити... Я не хочу, чтобы ты опутывал ими и мою дочь. Избавься. Отец дрожит. Обнимает его так крепко, что становится почти больно. – ...Моя Госпожа, я обрезал нити со всей своей семьей, как ты попросила. Но это мой сын, и он еще совсем маленький, для ребенка это очень тяжело... Матушка роняет слезы. – Ты меня не любишь? – Спрашивает она печально. – Просто скажи, что ты меня никогда не любил, а только терпел! И тогда ты сможешь хоть сейчас покинуть мой дом! Я не стану тебя держать! Я люблю тебя так сильно, что согласна отпустить! В глазах отца что-то вспыхивает... – Но твоего ублюдка я прикажу утопить. – Заканчивает матушка. – Без тебя он мне без надобности. ...И гаснет. ...Отец целует его ладошки, обнимает снова. – Ты подрастешь и пойдешь учиться в Цанцюн. – Говорит отец тихо. – У тебя будут друзья и боевая семья. Будь старательным и честным, птенчик. – Уж не тебе решать его судьбу. – Фыркает матушка. – Он будет отличным вложением для моей будущей Наследницы. – Тогда я повешусь. – Спокойно говорит отец. (Он не понимает этих слов. И не поймет еще долго. Трудно понимать то, о чем не помнишь) – ...Ладно. Дочери. Ты выносишь мне много дочерей и никогда больше не станешь перечить. – Соглашается матушка. – Избавляйся от нитей. Отец кладет свои большие холодные ладони ему на виски, целует в макушку. – Пожалуйста, прости меня, птенчик... Слушай матушку... – Просит он. Свет и тепло, что были с ним всегда, что поддерживали, хранили и всегда грели... Исчезли. Потухли. ...Спрятались в скорлупу, будто для птенца время пошло вспять, и он вновь оказался внутри яйца. ...Над головой гудело что-то, будто рой недовольных бабочкопчел. На лбу лежало что-то теплое и тяжелое. Живое. – ...Нити связи подрезали в раннем детстве. Даже немного удивительно, что они не атрофировались полностью. – Восстановить можно? – Да, но потребуется время. Пока есть занятия поважнее – не встречал еще прежде такого... Вот вроде бы с одной стороны – самое обычное безумие, но начинаешь распутывать – а оно пришло извне! Занимательная штука. – Г-господа артефакты смогут исцелить младшего брата этого ничтожного? (Этот голос он узнавал. Шан Цинхуа) – Мы уже. – Последовал ленивый ответ. – Между прочим, пациент уже пришел в себя. По телу прокатилась осторожная волна знакомой ци. Му Цинфан. – Как вам удалось уложиться в столь короткий срок? – Да, точно целитель. (Кажется, Лю Цинге хотел проломить ему голову. За что? Думать было тяжело. Мысли, тяжелые и неповоротливые, будто морские тюлени, плавали в темноте разума) – Уважаемый лекарь нам льстит. Мы всего лишь скромные живые артефакты, которые специализируются на физических и душевных травмах. – ...Идите в жопу. – Четко и ясно произносит Лю Цинге, и совершив над собой усилие, открывает глаза и садится. Его ведет, за плечи поддерживают, к губам прижимается пиала. Отвертеться не получается. ...Чай сладкий настолько, что отвратителен. Но это почему-то помогает. Зрение становится четким настолько, что удается рассмотреть испуганное лицо Цинхуа и обеспокоенное – Му Цинфана. ...Так же четко видно еще две наглые рожи, которые прежде Лю Цинге на глаза не попадались. – Где Ченлуань? – Попытавшись призвать меч и не преуспев в этом, хмуро уточнил заклинатель. – Глава Школы временно приказал запечатать твой меч. – Нервно выдавил Цинхуа. – Дай мне свой. – Во-первых – зачем? А во-вторых – нет, не дам! – С вызовом, сорвавшись на мерзкий писк, ответил четвертый Лорд. – И, в-третьих, ты пока что заперт в пещерах Линси! От трескотни старшего брата начинала болеть голова. – Мне нужно. – Зачем? От чужого голоса звенит в висках и темнеет в глазах. – ...Мне нужно домой. В семейное поместье. – Зачем? ...Ему помогают лечь обратно на мягкое, прижимают ладони к вискам, успокаивающе держат за руку. (Один из тех чужаков напевает мелодию, не размыкая губ. Она так похожа, похожа на ту, что Цинге слышал от отца) – Отдохни немного. Совсем малость, а после ты отправишься домой. Проведаешь матушку... Отца... Лю Цинге не хочет засыпать. Ему нужно в семейное поместье. Проверить, правдив ли его сон или нет. (Это не сон. Не сон. Не сон. Это то прошлое, что было спрятано за скорлупой) Лю Цинге засыпает, но слышит напоследок еще кусочек разговора. – ...Надеюсь, ваш Глава Школы не будет возражать, что раз мы вдвоем помогали, то и желаний у нас на одно больше. Его мы даже готовы озвучить прямо сейчас. – К-какое же? – Голос у Шан Цинхуа дрожит. – Кровный отец Бога Войны. Этот желает забрать его как плату. – ...Это будет скандал. Большой и громкий... Этот ничтожный посмотрит, как вам в этом помочь.