***
— Паулина, так-так-так… — ангел Мисселина, учитель старших рангов, задумчиво перелистнула страницу некой книги учёта грехов, название которой быстро вылетело у Паулины из головы, как только она поняла, что сейчас будет происходить и как круто перевернётся её пребывание в Чистилище. Если дальше всё пойдёт по Данте, то ей явно теперь будет не до смеха. Паулина оттянула корку нижней губы и принялась за верхнюю. Нога её нервно дёргалась, а вспотевшая левая ладонь сминала то грубую ткань серого сарафана, то тёмный кушак на талии. Сегодня она выглядела как благонравная Непризнанная, чтившая традиции Школы, какими бы безвкусными и убогими они для неё ни были. Даже короткие волосы были красиво уложены в тугие косы на макушке, заканчивающиеся двумя хвостиками. «Прелестница из монастыря», — оценила Паулина собственный образ сегодня утром, когда Мими закончила с её прической. — Гордыня – присутствует и не раз проявлялась в поведении даже в Чистилище. Жадность – в умеренных количествах, но всё же есть. Гнев – в последние годы жизни значительно убавился, и тем не менее присутствует. Лень – есть. Корысть… хм-м-м… — учитель Мисселина прищурилась, завидев против неё улику. — Да, определенно есть. Чревоугодие – яй-яй-яй… — словно разочарованная мать, она покачала головой и взглянула на Непризнанную. У той вырвался надрывный смешок, мол, так уж получилось. Паулина пусть и не имела выдающихся успехов в делах любовных, зато отличалась нечестивой страстью к «КФС» и всей остальной вредной пище. Настала пора пожинать плоды. — А с виду и не скажешь… Ой, девочка, ну что же ты так? — Ангел Мисселина, не отвлекайтесь, пожалуйста, — прервал её важного вида старец, Серафим Кроули. — Да, простите, — Мисселина тут же вернула взгляд к книге. — За необузданным сладострастием – не замечена. Вердикт: «Алкать и жаждать». Только прозвучали эти жуткие слова, как Паулина, будто от грохота, с силой оторвала корку. Она тяжко опустила голову. Хотелось взвыть. И губа теперь болела. Спустя час с завершения сегодняшнего экзамена, всю группу новоприбывших учеников пригласили к аттестационной комиссии, где сначала учитель Девона озвучила результаты их работ, после чего с пылкой речью об их земных провинностях выступил директор Кроули. А затем началась публичная порка. Ангел Мисселина – совершенно очаровательная женщина со светлым ликом и убаюкивающим голосом – поимённо зачитывала грехопадения и обозначала самое главное из них, которое необходимо искупить в первую очередь. Теперь всё встало на места: какие «общественные работы» упомянула Мими и что отрабатывали Энди и Лора («это ж за какой грех в библиотеке-то можно получить индульгенцию? Лень? Похоть? Так и знала, что я ни на то трачу свою молодость!»). Процессия была долгой, утомительной и пугающей. Страх перед наказанием и безграничное чувство позора сейчас давили настолько, что вот-вот грозились перерасти во всеобщую панику. Бедняжка Клара, которая при жизни трудолюбием не отличилась, сидела совсем белой. Паулина несколько раз ободряюще дотрагивалась до её вздрагивающего плеча и мило, насколько она в данный момент могла, улыбалась. У неё сжималось сердце при виде этого дитя, которое должно было ещё хоть немножечко пожить вместо того, чтобы томиться в Чистилище. Мисселина торжественно захлопнула книгу учёта грехов. Вперёд вышел ангел Фенцио. Его немолодая фигура выражала величайшую скуку. — Всем вам прекрасно известно, какое большое значение имеет латынь в земной культуре. Это язык религии, медицины, дипломатии, юриспруденции, не говоря уже о поэзии или астрономии, — было очевидно, что это заученное и уже тысячу раз произнесенное выступление, которое Фенцио настолько ненавидел, что едва шевелил ртом. Этим он внушал ещё бо́льшее волнение. — Литера P в этом языке даёт начало слову «грех». Он стукнул один раз своим коротким бронзовым жезлом, и все ученики в миг согнулись пополам. Паулина ощутила жгучую боль во лбу. Ей прокалывали кожу и проникали в глубь плоти. Она мгновенно поняла, что это значит – её клеймили. Прижав ладони к голове, Непризнанная чувствовала жар калённого железа, хоть к ней никто и не прикасался. P въелась глубоко, пылала, светилась и отныне напоминала о том, кто она такая и зачем здесь находится. Слёзы окропили щёки, но не принесли облегчения. Они были так же горячи, как вся её кожа, а за собой оставляли только дымящиеся полосы. Паулина, помертвев от ужаса, что сейчас вся загорится, распахнула глаза. Она лихорадочно дышала ртом, осматривала и трогала себя, а когда не нашла больше признаков какого-либо горения, немного успокоилась. Кто-то уже пришёл в себя и теперь боязливо вытирал рукавом вспотевшее лицо, многие ещё корчились от боли. Ноготком Паулина едва притронулась ко лбу – от него до сих пор исходило пламя. Отвращение накрыло её плотным куполом. Группа немного опомнилась, когда Фенцио вновь заговорил: — На челе у вас отображен ваш первейший грех, по вине которого вы попали в Чистилище. Но каждый из вас так же несёт на себе печать остальных шести пороков. И ударил жезлом во второй раз. Боль снова пришла без предупреждения и сразу же схватила за горло. Паулина чувствовала себя обнаженной и уязвимой, как будто её обрекли на пытку, из которой нет выхода. Она стонала и содрогалась, но вытерпела, когда левую ногу ошпарило будто кипятком. На третьем стуке жезлом девушка кричала во весь голос, а на седьмом уже металась в агонии. P озарили её ноги и руки праведным огнём: по одной на каждой голени, две на левом предплечье, две – на правом, а седьмая венчала голову. — С этой минуты вы вступаете на Путь Искупления, и не перейдёте на высшие ранги до тех пор, пока душа и тело не отчистятся от скверны вашего главного позора. Помните: «Здесь мука, но не смерть».***
Паулину обдало копотью. Она истошно закашлялась и чуть не упала на пол, пока разгоняла вокруг себя чёрный дым. К ней подбежала ангел Иона – фанатка «Адской кухни», не иначе, – стукнула по голове половником и начала сыпать такими красочными эпитетами, которые были бы достойны вырваться из рта какого-нибудь орка. — Из всех новоприбывших сопляков ты – самая криворукая! — взорвалась Иона новой бравадой. — Барабульки со сладким соусом безнадежно испорчены! Жаклин, немедленно неси следующую порцию, а этот горелый вонючий кусок недоразумения скорми кому-нибудь или сама съешь, уж как тебе угодно! Она в сердцах швырнула сковороду в стену. Ученики, трудящиеся у этой стены, уже как будто выучив сценарий поведения своей начальницы, заблаговременно разошлись по сторонам. Когда барабульки разлетелись по периметру, а сковорода, не зашибив никого в своём полёте, мирно приземлилась, они вновь вернулись на свои рабочие места. Школьная кухня оказалась размером чуть ли с обеденный зал: с высокими распахнутыми окнами, с хозяйственными помещениями, крупным очагом в центре и несколькими каминами в стенах, где тушилось мясо или жарились на вертеле овощи. Всё здесь звенело, грохотало и шипело, отчего в первые пятнадцать минут нахождения в этой нескончаемой какофонии у Паулины чуть не задёргался глаз. А уж как поражало воображение количество посуды! Над множеством столов склонились ученики со светящимся клеймами. Большинство из них добросовестно выполняли свою работу: резали, свежевали, мариновали, смазывали, сортировали. Смотреть на это скучно. Быть же причастной к этому продуктовому концерту – невыносимо. Паулина остервенело взмахнула угольно-грязной тряпкой: — Да потому что я не умею готовить ваши барабульки! И я никогда не пользовалась этой допотопной плитой! — она указала на горячий очаг, из которого всё ещё валил чёрный дым. — И вместо того, чтобы орать на меня, лучше бы показали, как и что здесь делается! Иона крепко схватила её за ухо и через всю кухню, как непослушного ребёнка, потянула за собой. Однокурсники Паулины – тоже чревоугодники – с жалостью провожали её взглядами. Остальные же были настолько не заинтересованы в происходящем, что со стороны казались роботами. По всей вероятности, каждый из этих бедолаг в тот или иной момент прочувствовал на себе тяжесть ладони своего надзирателя. Иона так резко распахнула дверцу кладовки, что та чуть не слетела с петель, и взревела: — Хелмфрид, выметайся отсюда сейчас же, пока я не заставила тебя жрать с пола картофельную кожуру! Юноша, до этого одиноко сидевший на табуретке и перебиравший овощи, моментально исчез из поля зрения. На его место вниз по лестнице покатилась Паулина. Вопль она издавала жуткий. — Ой, какие мы изнеженные! — скрипучий голос Ионы резал слух своей ядовитостью. — Тьфу! Пока не перечистишь здесь все овощи, которые – говорю для особо тупых! – можно чистить, ты света белого не увидишь! — Да я мать твою…! Кладовка с треском захлопнулась.***
Иона, как и обещала, держала её в взаперти до последнего (а она и правда ушла с кухни последней). Первые полчаса Непризнанная пинала всё возможное в той кладовке, тарабанила по дверям, бранила Школу, да и весь Эфир в придачу. Следующие часы – смиренно чистила картофель, лук, чеснок и авокадо в немереном количестве, потому что, как выяснилось, припасов здесь было ровно на два дня, а ученики достаточно прожорливые существа, не говоря уже о том, что нужно было так же кормить весь учительский состав. Закончила Паулина свою работу примерно к вечеру, но выпускать её не торопились, как бы вежливо она не колотила дверь. Делать нечего – пришлось жевать, и это стало её колоссальной ошибкой. Когда кладовку открыли, Иона с вниманием ювелира рассмотрела никудышнюю новую кухарку, а потом, не побрезговав, полезла к ней в рот. Паулина изо всех сил пыталась откусить хоть ей кусочек пальца, но та крепко вцепилась в её челюсть. Отпихнуть тоже не удавалось, поскольку руки её держали какие-то женщины, вероятно, су-шефы сего адского ресторана. Причём тоже ангелы! И по итогу этой процедуры было изречено следующее: — Грубейшее пренебрежение своими обязанностями. Трапезничать на рабочем месте, при этом искупляя грех чревоугодия! — Но я в последний раз ела утром! — Шепфа Милосердный, она что, слабоумная?! Ку-ку, ты в Чистилище, на твоём лбу во-о-т таки-и-ими буквами, — Иона очень экспрессивно и весьма доходчиво показала размер её P. Прямо перед носом, — выведено: «ВАВИЛОНСКАЯ ГАСТРОНОМИЧЕСКАЯ БЛУДНИЦА». Значит, ты не просто будешь трудиться в поте лица на моей кухне, ты и крошку хлеба в рот не возьмёшь, пока я тебе этого не позволю! С этого дня я определяю твой рацион питания. Твой и тех сосунков, которые пришли сюда с тобой. Им я выдам сухпаек через три дня, а ты будешь сидеть без еды до следующей недели, понятно? — Нет! — Да! Вон из моей кухни! И её вышвырнули за двери примерно с тем же пылом, с каким спускали с лестницы кладовки. Паулина, выпучив глаза, уставилась в остроконечные своды потолка и не спешила подниматься с пола. Вес тех незабываемых впечатлений, которые она прямо сейчас пережила, было сложно оценить. День длился, как бесконечно длинный месяц. Она осторожно коснулась лба, и, к своему величайшему удивлению, не почувствовала ничего: ни пылающей раны, ни шрама. Непризнанная посмотрела на предплечья – четвёрка P всё так же отражалась на её белой коже. Это немного привело её в чувство, потому что в душе разгорелось желание немедленно разглядеть себя в зеркале. Она нелепо поднялась на четвереньки: покряхтела, потёрла ушибленные места, вздохнула с мученическим драматизмом и поплелась к себе в комнату. Путь в спальное крыло девочек пролегал через длинный запутанный вестибюль, который, насколько было известно Паулине, но лично она не проверяла («пока»), мог вывести в любое место в Школе. Пустынный коридор освещался огоньками. Тени от них тоскливо падали на вырастающие из стен скульптуры. В них она видела демонов в самом уродливом их проявлении и очертания благоговейных ангелов. Были дети с лирами, были воины со щитами, между ними вились виноградные лозы и рассыпались асфодели. В загробной тишине всё это откликалось в Паулине мрачной сказкой, отчего ей пришлось слегка тряхнуть головой. Она побрела вдоль вестибюля, и вдруг приметила приоткрытую дверь, из которой просачивалась совсем слабая полоска света. Час был не такой уж поздний, поэтому не было ничего странного в том, что здесь ещё шатались ученики, однако ей интересно осмотреть этот кабинет. Непризнанная несмело заглянула туда и с изумлением ахнула. Это оказалось едва ли не святилищем, и такой величавой красоты она не видела с тех пор, как побывала в итальянских соборах. Для столь большой комнаты в ней блуждало всего несколько огоньков, всё остальное освещалось огромной витражной розой. Кристальный лунный свет лился через её палитру, любовными пятнистыми отблесками пронизывал собою аметистовый сумрак. На стёклах был изображен как будто бы весь мир, начиная с Сотворения и заканчивая этой самой минутой. Глядя сквозь эту розу, Паулина теперь отчётливо, с ясностью, которая доселе ей была неведома, поняла, что она в ином мире. В Эфире – в отражении Земли. «Всего лишь в отражении…» Она почувствовала знакомую горечь, однако теперь было ещё кое-что другое. Слабое, практически призрачное принятие. Оно только зарождалось в её сердце. Паулина огляделась по сторонам. Одна стена была расписана библейскими мотивами, другая – повествовала историю Первых Детей. Девушка медленно, словно боясь кого-то потревожить, прошагала близ первой. «Кто из вас без греха?» – гласила сцена, напротив которой ноги её перестали слушаться. Паулина смотрела на Спасителя и грешницу и впервые за долгое время перестала о чём-либо думать. Она ни о чём не вспоминала, ничего не замечала, только блуждала взглядом по изображению. — Эта картина резонирует с тобой? Голос, похожий на мягкий плеск волны, ворвался в её созерцающую идиллию, но она, к собственному удивлению, даже не вздрогнула. — Разве что совсем чуть-чуть. Паулина исподтишка посмотрела на Дино, который около неё взирал на известный сюжет. Выглядел он точно так же, как в их последнюю встречу: в белоснежном облачении, собранный, серьёзный и до безобразия спокойный. Распустить бы пшеничные волосы и возложить на его голову лавровый венок – тогда его бы не отличили от античной статуи. Девушка прикусила губу и потянулась было содрать очередную корочку с неё, но остановила себя. Её охватило смущение за свой прошлый порыв «сделать лучше», поэтому теперь она совершенно не знала, как себя вести с Дино и вообще стоило ли ему что-нибудь говорить. — Что это за место? — вопрос был задан больше из любопытства, нежели из-за желания поддержать разговор. — Комната Писания. Здесь, как ты видишь, собраны произведения искусства землян, а там, через розу, льётся Свет Шепфа. Эта комната посвящена дару созидания, которым обладают только Он и человеческий род. Паулина про себя отметила, что нужно будет потом её изучить. Столь ошеломительная красота заслуживает более долгого рассматривания. — Ты давно зашёл? — Я был здесь до тебя. — Оу… Видимо, я тебя потревожила. — Вовсе нет, это общественное место. Но оно… не пользуется популярностью. — Почему? — Как тебе Школа? — Дино шустро перескочил на другую тему как раз в тот момент, когда она задала вопрос. Ответ моментально прозвучал в её голове. «Ужасно». — Привыкаю. — Вижу, тебя уже клеймили. Какой твой главный грех? — Неприлично спрашивать такое у девушки, — сказала она, ощутив, что невольно придала своему голосу больше жёсткости, чем хотела. Ангел внешне остался всё так же не возмутителен, но заторможено кивнул, будто ответ поставил его в неловкое положение. — Чревоугодие. Он усмехнулся. — Не буду спрашивать, как тебе кухня. — И правильно. Не хочу осквернять такое красивое место бранью. Дино теперь откровенно улыбнулся. Они продолжили стоять напротив картины. Тишина была такой же неуклюжей и противной, как пару дней назад, с Мими. Но если в случае с ней Паулина намеренно молчала, всё ещё тая в душе обиду, то с Дино она, напротив, ощущала себя обидчицей, хотя прекрасно понимала, что таковой не является. — Я сделала хуже, да? Тогда, в библиотеке. — Разве что совсем чуть-чуть, — сказал Дино в тон её приветствию. — Я хотела тебя отблагодарить. — Благодарность порой вредит. — Интересная риторика для ангела. Он с минуту молчал, она не торопила. Затем просто пожал плечам и двинулся дальше вдоль стены. — В общем, извини. И спасибо, что убрал того Заратустру… — Астра. — …и за подсказку. Я, кстати, на «отлично» защитилась. — Поздравляю. Дино был немногословен и на первый взгляд казалось утомлён её щебетанием, но, когда он опустил на неё взгляд, то в нём можно было разглядеть отблески веселья. Паулина как будто бы его смешила, в чём он в результате признался: — Ты забавная. Должно быть, Мими с тобой не скучает. — Почему ты так думаешь? — Потому что она бы уже выселила тебя. — Ты, кажется, хорошо её знаешь. — Мы… — ангел замялся, прочистив горло: — В некотором роде. Вы недавно прогуливались по Саду Гесперид, верно? — Да, а что? В мыслях всплыло видение о том событии. Она забоялась, что кто-то ещё помимо Геральда оказался рядом. Почему-то Паулина была уверена, что эта ситуация должна оставаться тайной. — Ничего, просто видел вас там, — на пару мгновений его синие глаза взволнованно заметались. — А встретились вы у статуи ангела? — Да. — И… какой она была? — Статуя? — Мими. — Красивой и печальной, — честно ответила Непризнанная. — Смотрела на ту статую, как на… возлюбленного, который её отверг. Дино ничего не ответил и никак не отреагировал. Лицо его превратилось в неживую маску. Эта беседа, хоть и носила в себе оттенок нелепости, вдруг стала очень занятной. Но Паулина заподозрила, что дальше ей не следует развивать её. Она опять может сунуть свой нос туда, где от чужого вмешательства только станет хуже. Неожиданно её взгляд упал на едва различимые иероглифы в некоторых сюжетах витражной розы. — Что это за язык? — Древнеангельский. На нём изрекались ещё до того, как было решено обучать людей в Эфире. Девушка нахмурилась, снова проигрывая в памяти пророчество Оракула, когда он твердил нечто настолько непонятное и расплывчатое, что её пробирали мурашки от этой неизвестности. — А есть какие-нибудь, не знаю, переводчики с древнеангельского? — Зачем тебе? — вскинул бровь Дино. — На нём никто не разговаривает. — Интересно, что написано на розе. И вдруг на уроках затронут этот язык. — Нет, древнеангельский в Школе не изучают, но переводчики существуют. У моего отца есть такой. Он использует его не в учебных целях, насколько мне известно. — Полагаю, ангел Фенцио мне его не одолжит? — Паулина засмеялась даже от представления этой ситуации. Дино подхватил её настроение. — Ну, может быть, однажды… Хотя нет, не надейся. Они опять оказались в тишине. Было видно, что ангелу и Непризнанной не о чём говорить, да и не связывало их ничего, но Паулине был приятен Дино. Она не чувствовала от него беды. — Хорошо, что ты так стремишься к учению. Главное – не беги впереди паровоза слишком часто, иначе перегоришь. — Ученье – свет, — ответила она, как самая прилежная ученица. Но в её планах переводчик немного не пересекался с учёбой.***
Паулина вернулась в комнату уже ночью. Обессиленная, она буквально приползла, кое-как помылась и еле переоделась. Мими безмолвно наблюдала за всеми её действиями и по глазам было видно, что она уже сомневается в трезвости своей соседки. Когда Паулина рухнула на кровать, она всё же спросила: — Как тебе наша повариха? — Эта Иона – грёбанная Сатана! И обратно уткнулась лицом в подушку. Мими, не выдержав, звонко засмеялась. А когда соседка рассказала ей полную версию того, как прошёл её будень, то стала бесстыдно надрывать живот. — Бесы свирепые, я тебе приписывала любой грех, кроме чревоугодия, — ахнула Мими, едва оправившись от припадка смеха. — Ты всегда была такой худой? Или ты себя так ощущала? — Друзья имели привычку называть меня ведьмой или приписывали мне наличие глистов, — промычала Паулина. Лицо её всё ещё было прижато к подушке. — Наверное, это тебя раздражало? — Только глисты. — Тогда радуйся – глисты в Эфире не водятся, а я тебя ведьмой точно называть не буду. Ты у меня отныне гастрономическая блудница. Паулина метнула в неё сандалию, но Мими ещё пуще засмеялась. В Школе ангелов и демонов один день насыщеннее предыдущего. Новичку никогда не догадаться, какая засада его ждёт за углом, но что Непризнанная точно уяснила, так это то, что ангелы могут вести себя хуже демонов, а демоны не всегда исчадия зла. Мими хоть и хохотала до сердечных колик, тем не менее нашла подход к уставшей соседке. — Не забыла про нашего Оракула? Я тут кое-что перевела. Паулина тут же приподнялась. Она планировала рассказать о переводчике завтра, но, раз Мими уже что-то откопала, то нельзя было откладывать. Прошло несколько суток после того происшествия со статуей, и девушки, случайно ставшие нежелательными свидетелями, твердо решили узнать, о чём же было то предупреждение Люциферу. Очевидно, что оно было связанно с нынешней обстановкой в Эфире. Мими не любила заводить об этом разговор, однако теперь, когда она воочию увидела нечто не предвещающее ничего хорошего, поняла, что нельзя просто так всё оставить. В конце концов, она наследница Мамона, Князя Искусителей, а тот в свою очередь ещё совсем недавно состоял в Совете Цитадели. И информация, которую она могла бы раздобыть, наверняка бы помогла отцу, может быть, даже целому Аду. Вот только была загвоздка во всём этом плане – Люцифер, который точно будет держать это в секрете. А если он узнает, что Мими влезла в его дело, то ей несдобровать. Впрочем, для Мими её семья была куда важнее Люцифера. Паулина поддержала демоницу. Пусть ею самой двигало обыкновенное любопытство, но, услышав ту воодушевлённую тираду, она вдруг осознала, что по какой-то необъяснимой причине хочет разделить с демоницей это занимательное маленькое приключение. Кто знает, возможно, оно станет для неё новым лекарством от меланхолии. Мими с энтузиазмом уселась рядом с Паулиной. — Оракул говорил на древнеангельском, что уже само по себе необычно. Он вообще редко когда просыпается и разбрасывается пророчествами, но, если и делает, то на общем современном языке. — Кто вообще такой этот Оракул? На Земле это просто места, где жрицы древности… э-э… впадали в экстаз и что-то пророчили. А здесь это личность получается? — Да, но не совсем цельная и не совсем живая, как ты могла заметить по тому, что он… ну, скульптура. Если я начну о нём рассказывать, то, боюсь, мы сменим нашу изначальную тему. Видишь ли, Оракул – это страсть моей далекой юности! Я обожала истории о нём. Ты бы знала, сколько раз я перечитала книгу его пророчеств и легенд… — Мими прикрыла глаза, погружаясь в сладкие воспоминания о своих беззаботных детских буднях. — Так, не перебивай меня! Она развернула исписанный витиеватым почерком пергамент. — Древнеангельский очень сложный язык. Для нас он сейчас такой же далекий и чуждый, как для землян, — она в задумчивости выдержала небольшую паузу, — древнеегипетские иероглифы, к примеру. Я же правильно это произнесла? Короче, я запомнила на слух как минимум половину пророчества, но перевести у меня получилось только три слова: ритуал, глаз и трон. Трон в отношении Люцифера – это седалище Сатаны, понятное дело. А вот что за глаз и ритуал… Нет, пожалуй, только ритуал меня настораживает. — Неудивительно, на моей памяти все ритуалы ведут к чему-то плохому. Ну, за исключением тех, в которых подружки наводят порчу на бывших. Мими прыснула смехом. — А ты сегодня в ударе. Если и дальше так будет, то ты точно станешь моей лучшей соседкой. — Это я ещё трезвая. — Вот как? — кокетливо протянула демоница. Девушки в шутку обменялись многозначительными взглядам, после чего засмеялись. — Новость, конечно, не особо толковая, но я всё же решила этим поделиться. Завтра попробую выведать что-нибудь про древнеангельский у учителя Мисселины – она единственная в Школе владеет этой речью. Ещё вроде бы как Серафим Кроули, но уж лучше кинуться в огненные воды Флегетона, чем спросить у него что-нибудь эдакое. — Знаешь, несмотря на все мои кухонные приключения, я тоже кое-что узнала. У Мими загорелись глаза. Она поудобнее устроилась на кровати и улыбкой воззрилась на соседку. — Я тут Дино встретила по дороге в крыло, — Мими резко моргнула от растерянности. Похожая реакция была и у ангела. «Да что между ними происходит?», — пронеслось в её голове, но она решительно отмела эту мысль, продолжив свой рассказ. — И мне удалось выяснить, что у ангела Фенцио есть переводчик древнеангельского. Знаю, что просить у него переводчик бесполезно, но вдруг есть ещё у кого-то, или на старших рангах… — Блеск! Шик! Феерия! — она громко захихикала и сморщила курносый нос, словно ребёнок, которому подарили заветную игрушку. Потом Мими распахнула глаза, в которых уже созрел план дальнейших действий. —Паулина, моя сладкая гастрономическая блудница, приготовься к новому шоу!***
— Вы сумасшедшие? — в едином порыве воскликнули демон и ангел. Мими самодовольно кивнула, Паулина же беспокойно замотала головой. Стояло раннее солнечное утро. Листву обдувал лёгкий ветерок, стряхивая с неё бриллианты росы. Облака, озаряемые золотым блеском, прислушивались к беседе четырёх учеников, которые свешивали ноги с парапета в зеленую пустоту. Ночью демоница так вдохновилась новостью о переводчике, что подняла свою соседку и мальчиков с кроватей ещё до завтрака. Паулина, большая любительница поспать и поесть, мало того, что еле держала веки открытыми, так ещё и пыталась заглушить злобный голос неудовлетворённого аппетита. Она то увлечённо втягивалась в разговор, словно являлась главной темой обсуждения, то немела, будто бы умирая от скуки. — Обокрасть Фенцио – уму не постижимо! — вскинул руки Сэми. — А главное – зачем? — Да, какой во всём этом смысл? Только сама идея звучит как полный абсурд! — вопрошал Ади. Вдруг он щёлкнул пальцами: — Я согласен. — Что?! — Да! — Мими радостно бросилась к нему в объятия. — Да ты пораскинь мозгами, Сэми. Если получится провернуть эту самоубийственную миссию, мы станем легендами воровского мира! — Вот именно, что самоубийственную, Ади! — Сэми вскричал с ещё большим запалом. — Паулина, ты явно не в восторге от этой затеи, да? — Да… — протянула мало что соображающая девушка. Сознание сейчас было забито совершенно другим. Сэми горячо приобнял её за плечи, хмуро посмотрел на демонов и выдал: — Мы против. — А, нет, я не против! — очнулась она, а потом задумалась: против чего конкретно она не возражает? Ади и Мими потянули на себя Паулину в знак присоединения к их «лагерю». Это немного разбудило её. — Вы можете объяснить зачем вам это надо? Нет, зачем нам, — он потыкал пальцем то в себя, то в Ади, — это надо? Паулина и Мими тревожно переглянулись. Обеих обуревали сомнения, ведь то маленькое жуткое происшествие манило их своей загадочностью и одновременно внушало страх перед опасностью. В первую очередь из-за Люцифера. Мальчики сразу же уловили их настрой, поэтому следующие несколько минут шли напролом своими расспросами. Соседки сдались, поведали им всё без утайки и Сэми и Ади смущённо притихли. Четверо учеников сидели в таком глубоком молчании, что со стороны можно было подумать, будто они в ссоре. — Бей меня сколько влезет, Мими, но россказни о Мальбонте – это уже не шутки, — первым прервал тишину Ади. Мими удручённо на него посмотрела. — Да что ты опять заладил об этом… Мальбонте! — ей было как будто физически неудобно произносить это имя. — С чего ты решил, что опять он причастен к этому? — Ты порой упрямее осла в своём решении отрицать очевидные вещи. Диалог снова рисковал перерасти в ругань, поэтому Паулина и Сэми, не сговариваясь, попытались разрядить обстановку тем, что, если все согласны с идеей обокрасть Фенцио, то надо составлять план. Демоны сцепились взглядами, но за бурным обсуждением быстро забыли о своей небольшой перепалке. — О нет! — неожиданно завизжала Паулина. Все огорошено повернулись к ней. — Нет-нет-нет, я же должна быть уже на кухне! Эта старая швабра меня прибьёт! Она слетела с крыши и помчалась в сторону столовой. Резко затормозила, повернулась, что-то прокричала бессмертным и продолжила свою гонку. Тройка друзей провожали её жалостливыми взглядами. — Вот же бедолага. — Зато смешная. Вы бы слышали, что вчера с ней было. Она…***
Ангелы на кухни неустанно бдели рядом. К Паулине в принципе было повышенное внимание, но она категорически не понимала – почему. Она не очень хорошо готовила и тем более не умела пользоваться каким-то древним очагом, но это же был не повод сверлить её тяжёлым взглядом, стоило ей только посмотреть в сторону пищи! Паулина только и делала, что резала салаты. Через некоторое время этот бесконечный круговорот овощей стал для неё мантрой, который заглушал её неугомонный аппетит. Пару раз ей прилетал половник в голову за то, что она резала огурцы «кружочками, а не дольками!». А авокадо Паулина вообще отвратительно почистила, поэтому «к концу недели будет зубочисткой выскребать себе мякоть на завтрак!». Вся обстановка на этой кухне очень нервировала её, и с каждой новой минутой голодания она только пуще реагировала на внешние раздражители. Но когда на кухне запахло чем-то до невозможности ароматным, жареным и сытным, Паулина чуть не тронулась в рассудке. Однокурсники были в не меньшем возбуждении, и это немного облегчило её душу. К счастью, коллективные терзания прекратились после обеда, когда ученикам пора было отправляться на уроки. Они выбежали из кухни, как ошпаренные, лишь бы поскорее перестать ощущать аромат очень вкусной еды. Паулина, идя за учебной сумкой, глубоко дышала. Никогда прежде она не вдыхала свежий воздух с такой жадностью, словно могла им наесться. «Шепфа, я умираю. Опять. Я ничего не слышу и не понимаю. Как я протяну так до конца недели?», — хотелось выть волком от невыносимости бытия. Она активно, даже слишком активно, включалась в лекции, лишь бы перебить нарастающую боль в животе. С некоторыми однокурсниками чуть ли не проходили соревнования за внимание учителя Девоны. Та же в свою очередь возбужденность в классе никак не комментировала, видимо, давно уже привыкла к такому состоянию учеников, которые только вступили на Путь Искупления. Когда закончились уроки, вечер уже близился к ночи. Паулина уныло шагала по Мраморному коридору, в ужасе размышляя над тем, чем ей теперь заняться. Голод уже становился невыносимым. За весь день ей не удалось даже зелень пожевать, несмотря на все её старания что-нибудь незаметно прихватить. И вдруг объявились спасители. Хотя на первый взгляд можно было подумать, что это грабители, потому что Непризнанную перехватили за углом и зажали ей рот. — Всё готово! — пылко прошептала Мими, а Ади спесиво улыбался, якобы это всё он один провернул. Только Сэми скрестил руки на груди, явно всё ещё не одобряя эту аферу. — Вы стащили переводчик?! — восхитилась Паулина. Ей в ответ дружно шикнули. — К сожалению, — высказался ангел. — Не слушай его, — отмахнулся Ади. — Переводчик нужно вернуть сегодня же ночью, поэтому план таков: ждём, когда все разбредутся по комнатам, и бегом к Оракулу. Переводчик выглядел далеко не так, как представляла себе Непризнанная. Это была пара обычных кирпичного цвета камушков: один из них нужно было приложить к устам говорящего, второй – к уху слушающего. На самом деле, эти камни являлись отколотыми кусочками Вавилонской Башни – той самой башни, по вине которой на Земле появилось множество языков, в то время как в Эфире благодаря ей барьеры между языками людей и бессмертных стиралась. Четверо учеников спрятались за горгульями на крыше, в нетерпении наблюдая за тем, как ученики покидают поляну. За это время Паулина пыталась выяснить, как они провернули это дело, но друзья наотрез отказывались говорить. Ясно было одно – в успехе самоубийственной миссии ключевую роль действительно сыграл Ади, благодаря своим способностям. А вот каким – ей только таинственно намекнули. Когда уже вокруг Оракула не осталось никого, кроме блуждающих огоньков, то все четверо быстро скатились вдоль стен, пролетели над аркадами и приземлились прямо перед опущенной головой статуи. Всё шло, как по маслу. Сэми приблизился к Оракулу с одним камнем, Мими, подхватив подмышку Паулину, с хитрой ухмылкой приложила второй к уху – вместе они приготовились насторожено слушать. Ади в этот момент важно продефилировал мимо скульптуры и вдруг обернулся… самим Люцифером. Раз – он издевательски постучал пальцем по голове Оракула, два – обошёл его по кругу, три – прикрыл веки. А когда распахнул, глаза его обрели в точности такой же оттенок, как у принца Ада. Оракул ожил. По земле пробежала та же лиловая дымка. Прорицатель с противным скрежетом повернул голову в сторону «Люцифера», но смолчал. Ади весь покрылся испариной, казалось, он сейчас упадёт в обморок от перенапряжения. Видно, ему тяжело давалось поддерживать эту форму, а Оракул упорно ещё невообразимо долгое мгновение сохранял тишину. Первое слово заставило парней согнуться пополам. Демона всего покорёжило, его иллюзия металась между настоящим обликом и Люцифером. Сэми зажмурился как от сильных колик, но упрямо продолжать держать камень у белых губ прорицателя. Паулина услышала родной язык и почувствовала, как её руку крепко обхватила такая же взволнованная Мими. Виски сдавила знакомая боль, заставляя морщиться и стонать от кошмарных ощущений. В голову прокрался голос, который пробирал до костей своим мраком, пустотой и тяготой. — Берегись, Сын Дьявола, ибо грядёт Наследник Зла. Когда начнется Ритуал, ты встанешь по левую руку, ибо левый глаз его чёрный, как пламя твоего трона. Перья и кровь оставит он после себя. Оракул испустил дух и замер. По поляне прокатился единый глубокий вдох. Пленники страшного гласа словно впервые в жизни смогли дышать. Они затряслись и рухнули на колени, пытались заново услышать окружающий мир. Пророчество громкой дробью отзывалось в ушах. Чуть позже Паулина слабо уловила голоса. Мими, Сэми и Ади уже, кажется, обсуждали то, что произошло. Ей же понадобилось на восстановления больше времени. Предчувствия о жарком споре её не обманули, ведь когда она повернула голову, то заметила того, кого совершенно не ждала. Взгляд Дино выражал великое осуждение и даже злость. Он то поджимал губы, то кривился от разочарования, пока друзья пытались ему что-то объяснить. Разум немного прояснился, поэтому она, немедля, подошла к бессмертным. Паулина ощутила укол совести, когда он впервые посмотрел на неё, потому что с её подачи всё это произошло. Дино был с ней мил и дружелюбен, а она его опять подвела. — За этим тебе нужен был переводчик, — процедил он, обращаясь к Непризнанной. — Дино, дай объяснить… — Мы пытались, он и слушать ничего не хочет, — закатил глаза Ади. Эта ругань была ему настолько безразлична, что он даже не смотрел в сторону ангела. Разглядывал блуждающие огоньки так, будто видел в них тайну бытия. Чего нельзя было сказать о Мими. Она нервничала, краснела и явно ощущала стыд. За пару дней Паулина разглядела в Мими то, что меньше всего ожидала увидеть в вечно уверенной и страстной демонице. И все эти эмоции сводились, казалось бы, к Дино. — Это всего лишь твоя очередная шалость, Мими, или ты опустилась до мести? Мими встрепенулась. Эти слова убили в ней ранимую красавицу, коей она сейчас и в Саду виделась Непризнанной, но вернули её дьявольский пыл. Тёмные брови тяжело опустились, а тонкий подбородок вздёрнулся. Она вплотную подошла к ангелу. — Так вот какого ты обо мнения? — Нет, ты знаешь, каково моё настоящее мнение о тебе, — голос ангела стал тише, но всё так же оставался грозен. — Но вот это… Зачем? Что вы такого хотели узнать, что решили обокрасть моего отца? — Кое-что важное. — Так скажи, Мими. — Я не могу. — Почему? Это же ведь важно. — Это важно только для меня! — В смысле для тебя? А мы? — обидчиво воскликнул Ади, однако тут же умолк, когда на лице подруги отразилась практически ярость. — Да, это была моя идея, — она снова обратилась к Дино. — Нет, это тебя не касается. Да, я стащила переводчик в корыстных целях. Нет, это не месть, как ты любезно заметил, – это решение, от которого, может быть, зависит безопасность моего дома. И если ты мне опять попробуешь читать проповедь, клянусь, Дино, я ударю тебя со всей силы, что у меня есть! Поверь, мне есть за что! Вот тогда-то я покажу тебе, что такое моя месть! Дино был выше Мими почти на целую голову, шире и сильнее, а она не отступала ни на миг. Они стояли друг напротив друга, воздух искрился молниями от их напряжения. Паулина не видела, что плескалось в серых и лазурных глазах, но они совершенно точно выражали нечто гораздо большее, чем то, что произносили их губы. — Мими, мне кажется, тебе и Дино стоит поговорить наедине, — вкрадчиво произнесла она. — О, мы поговорим. Несомненно, поговорим, да, Дино? Я ещё не всё тебе сказала с нашей прошлой встречи. — Мы поговорим, Мими, — он кивнул, словно принимая её вызов. — Но прежде отдай камни. Я верну их так, что никто об этом не узнает. Мими засомневалась, и ещё некоторое время испытывала его взглядом, но в итоге осторожно вложила в его протянутую ладонь переводчик. Ангел сердито посмотрел на Паулину. — Не забывай, что ты находишься в Чистилище, Непризнанная. Он распахнул огромным веером белые крылья и исчез из виду. От его прыжка лица четвёрки обдало ветром. Паулине, конечно, было совестно перед Дино, ведь получалось так, что она его использовала. Тем не менее чувство замешательства вскоре её покинуло, ведь то, что она услышала от Оракула была куда хуже. Эфиру действительно угрожала война.