Квантовая запутанность

— Надо эту окаменелость прикопать, — Лёва попинал чёрный булыжник носком ботинка. — И чем скорее, тем лучше. — А лопату где возьмём? У Валентина Сергеича попросим? — задумался Валера. — Зачем? — засмеялся Лёва. — Есть лёгкий способ! Он взял ручку и быстро настрочил в распечатке: «У Валеры Лагунова и Лёвы Хлопова появились две крепкие лопаты для земляных работ». Узрев два орудия ручного труда, со звоном выпавших из абсолютной пустоты к их ногам, Валерка схватился за голову. — Хлопов, о чём у нас только что разговор был?! Нельзя нарушать логику построения этого мира!!! — А разве для появления двух лопат во дворе тоже нужна причина? — опечалился Лёва. — Предположим, их дворник вчера потерял. — Но ты об этом не написал, а значит только что нахальным образом нарушил закон сохранения материи! Никакая масса не может быть ни создана, ни уничтожена! Забыл?! — возмутился Лагунов. — Да уберём их, не дрейфь, — хмыкнул Лёва. — Правда, Валер… Не сердись. Главное, твой вампирский камень до рассвета убрать, а то мало ли? Вдруг солнечный свет на этот чёрный булыжник никак не подействует? Вон, от святой воды он наоборот только крепче стал. От солнца, может, вообще алмазом сделается. А если кто-нибудь случайно заинтересуется и подберёт? А этот булыжник оживёт и в руку вопьётся. И всё сначала? — Будем копать, — решительно выдохнул Лагунов. *** Заморозки ещё не наступили, и почва под клёном оказалась мягкой. Яму выкопали общими усилиями в два счёта. Лёву страшно беспокоило состояние раненой руки Валерки. Он то и дело порывался отобрать у друга лопату, прося его передохнуть и обещая поработать дальше вместо него, но Лагунов, стиснув зубы, только бурчал «Отстань» и упрямо продолжал рыть. Когда уже всё было сделано, и они начали засыпать яму землёй, какая-то сварливая дама выглянула из окна пятиэтажки и недовольно прокричала на весь двор. — И чё копаем? Чё роем? Сейчас милицию как вызову! — Мы из отряда комсомольцев. Нас от школы послали благоустраивать дворы, — быстро нашёлся Валерка. — Рыхлили вот землю, чтобы дерево оздоровить. — Чтобы росло лучше! — подхватил тут и Лёва. — Мы уже уходим. Валера быстро присыпал последние комки земли и потоптался сверху ногами. — Надо будет написать где-нибудь в тех листах, что никто в это место никогда не сунется и не захочет копать. Прямо отворачивать всех будет от этих раскопок, как стратилата от дурной крови, — прошептал Валера на ухо Лёве, утаскивая его следом за собой. — И лопаты надо заставить исчезнуть, а то мне как-то неспокойно из-за них. Боюсь, всё созданное с помощью магии обречено со временем стать упырём. Даже если оно неодушевлённое. — Лопаты-вампиры? — вытаращил глаза Лёва. — Ты серьёзно? — Это жутче, чем пиявцы-вампиры, правда? — шутливо ткнул его в бок кулаком Валерка. — Не факт! Пиявцы кусают больнее, — отшутился Лёва, и они оба прыснули со смеху. — До свидания! — крикнул дотошной женщине Валера, утягивая Лёву за собой. — Ваше дерево теперь будет расти намного лучше! — Вот спасибо, вот молодцы … Погодите… А разве дворы благоустраивают в четыре утра? — неожиданно отмерла она, когда оба странных парня исчезли из-под её окна. — Надо было всё-таки позвонить в милицию! Но если я позвоню, милиция приедет и начнёт копать, а почему-то мне кажется, что копать под тем деревом нельзя. Нет, не буду звонить. И любопытная тётка отошла от окна, плотно прикрыв за собой фрамугу. *** — В каких ебенях вас носило?! — разозлённый Носатов едва не набросился на Валеру с кулаками, едва увидев его с Лёвой входящими в помещение. — Мы чуть с ума не сошли! — Да, Валер, где вы были? Мы волновались за вас! — Рита подбежала к Валере, но почему-то остановилась, не коснувшись его руки. Смутилась и отступила. — Ты какой-то другой, — заметила вдруг она, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. — Мы все за эту ночь изменились, — улыбнулся Валерка и осторожно, чтобы остаться незамеченным ни для кого, прикоснулся к ладони стоящего рядом Лёвы. — Что ты имеешь в виду? — искренне удивился Горь-Саныч. — Валера теперь снова человек, — ухмыльнулся Лёва, указывая глазами на своего друга. — Как?! — Носатов замер на месте. Горь-Саныч тоже изображал истукана и не шевелился. Рита, придя в себя, приблизилась к Валерке и заметила вдруг, что его рука перевязана куском ткани. — Просто расскажи, что произошло, — попросила она, дотрагиваясь до повязки. — Небольшая рана, через которую мы с Лёвой вытащили вампирский вирус, — улыбнулся Валера, прижав руку к груди. — Обработаю дома. Ничего страшного. — Нет-нет, — замотала головой Рита, пока Горь-Саныч стоял с приоткрытым ртом и не знал, что сказать. — Какой вампирский вирус? Отец Глеб и отец Павел никогда не говорили про вирус, зато постоянно твердили, что невозможно стратилату снова стать человеком. Нет такого способа! — Валер… Ты, правда, больше не стратилат? — Горь-Саныч во все глаза смотрел на Валерку, будто на восьмое чудо света. — Ну да, — кивнул Лагунов. — Больше нет. — Не морочь голову, пацан! — грозно зарычал Валентин Сергеевич, хватаясь за арбалет и наставляя его на Валеру. — Мы хорошо знаем, что может быть, а чего — нет! Ты просто врёшь! Это Лёва, наверное, что-то сказал тебе, и вы вместе сговорились врать? — не отводя арбалета от груди Валеры, Носатов кинул злой, обвиняющий взгляд на растерянного Лёву. Мол, как ты можешь защищать стратилата? А ещё охотник называется! Ничуть не испугавшись стрелы, нацеленной в его сторону, Валера отошёл в сторону, приблизился к столу, где в ящичках рядами располагались пробирки со святой водой. Открыл две и одновременно вылил себе на голову. — Теперь поверите? — бесстрашно глядя на Носатова, спросил он. Затем снял с себя комсомольский значок и швырнул его на пол. — У меня ещё и сердце бьётся теперь, только вы ведь всё равно усомнитесь. А вдруг я его нарочно запустил, чтобы всех обмануть? Но ничего. Обещаю, как только взойдёт солнце, я выйду на улицу без оберега. Если понадобится, могу раздеться догола, а то вдруг подумаете, что у меня второй значок к трусам прицеплен? — с издёвкой добавил он, не сводя с доктора холодного взгляда. Носатов судорожно сглотнул и опустил арбалет. — Но… как? — только и смог выдавить он. На лице его всё ещё читались сомнения. — Если это не трюк, то… что вообще?! — Это не трюк, — заверил доктора Лёва. — Я предположил, что сила, которая делает человека стратилатом, похожа на вирус и содержится в крови. Мы разрезали руку Валерки, чтобы убедиться в этом. Чёрная жижа вылилась на землю, и теперь Валерка — человек. Валентин Сергеевич вытер лоб тыльной стороной руки. — Мне кажется, что мы все спятили, либо чего-то вы не договариваете, — он впился подозрительным взглядом сначала в лицо Валерки, потом перевёл смурной, тяжёлый взор на Лёву. — Мы всё рассказали, — спокойно произнёс Лёва, не отводя глаз от Валентина Сергеевича. — А если даже было ещё что-то, — с напором добавил он, понимая, что доктор всё равно не отвяжется с расспросами, — то об этом говорить не надо. Для безопасности. — И что дальше? Как теперь искать последний кусок плиты, если Валера больше не стратилат? — озадачился доктор. — Да, как? — поддержал его Горь-Саныч. — Не надо ничего искать, — спокойно проговорил Валера, — Тысячелетний тоже обезврежен. — Нет, ну уж в эту сказку я не поверю! — нервно рассмеялся Носатов. — Ступай, вешай лапшу кому-то ещё! — Доказывать я ничего не буду, — ничуть не смутился Валера. — И проверить мои слова будет проще простого. С утра все пиявцы и тушки в школе станут нормальными. — Точно? — недоверчиво бросил Носатов. — Да, — без малейших колебаний ответил Валера. — Вот увидите. Вы можете пойти со мной и Лёвой в школу, представившись его родственником. Поглядите, как там обстановка, и сами убедитесь. — Ну и… Допустим, ты не лжёшь, и вы оба нашли секретный способ избавляться от стратилатов. Так что тогда? Закончим на этом? Распускаем команду? — Валентин Сергеевич чувствовал, что от него что-то скрывают эти два пацана, которым ещё даже нет шестнадцати, и ему было обидно. Бесспорно, проверить сказанное насчёт Тысячелетнего не представляло труда. Всего лишь нужно дождаться утра и прийти в школу. И тогда действительно всё станет очевидным. Но Валентин Сергеевич уже привык охотиться. Это стало смыслом его жизни. А Лёва за прошедшие три года стал ему кем-то вроде сына. Теперь же Лёва просто вернётся домой? Так ради чего бывшему алкоголику жить дальше? — Не закончим, — Валера посмотрел в сторону. — Возможно, где-то ещё остались стратилаты. Возможно, придётся ездить по городам и бороться с ними, и ваши навыки пригодятся, но я вас прошу, Валентин Сергеевич, позвольте Лёве нормально закончить школу и продолжить заниматься любимым делом. Я про футбол говорю. Вся жизнь не должна сводиться к преследованию вампиров и постоянным переездам. — Да ладно, Валер… — смутился Лёва. — Я сам с ним ездил… По доброй воле. Валентин Сергеевич меня не заставлял. Ненадолго в помещении стало тихо. И в этой тишине Валера приблизился к Рите. Положил руку ей на плечо и промолвил: — Утром сходи в поликлинику, сдай ещё раз анализ крови. — Зачем? — удивилась Рита. — Что нового он покажет? Я и так знаю, что скоро умру. Честно говоря, — неожиданно девочка всхлипнула и приткнулась, как котёнок, к плечу Валеры, — я рассчитывала, что ты меня покусаешь, и я, став пиявцем, буду жить вечно! Я боюсь смерти. Прости за то, что я от тебя такого хотела! Прости, Валер… — Я всё понимаю, — Валера погладил Риту по плечу. — Но бояться смерти тебе не нужно. Ты будешь жить ещё долго. Просто сделай, как я говорю. Сдай анализы. Обещаешь? — Хорошо, — вытирая слёзы, кивнула Рита. — Я сделаю, как ты говоришь, хоть и не понимаю, зачем… *** За окном светало. Дождевые тучи разошлись, и первые лучи солнца окрасили небо. Отец Глеб отложил в сторону оберег от дурной крови. Снял значок с надписью «КПСС», приколотый с обратной стороны вязаного свитера, и печально улыбнулся. Никогда прежде совесть не мучила его. Никогда прежде за много сотен лет в нём не просыпалось ничего человеческого. Ни жалости, ни сострадания. И вот теперь, будто в насмешку, давно иссохшая душа пробудилась и за несколько часов истерзала его, показывая одно за другим все его преступления. В памяти неотступно восставали лица тех, кого он давным-давно выпил до дна: женщин, детей, стариков, юношей… Тысячи тысяч жизней за прошедшие века, принесённые в жертву ради того, чтобы жил он один. — Я иду за вами, — улыбнувшись, сказал неизвестно кому отец Глеб и, открыв дверь, шагнул за пределы дома навстречу солнечным лучам. Он продолжал улыбаться, даже сгорая во вспышке, испепелившей его тело. *** В тёмной келье, освещённой светом одной крошечной свечи, пожилая настоятельница хлопала по щекам юную монахиню, заставляя ту придти в себя. Всего в келье и было, что небольшой столик со свечой да узкая койка, застланная грубым покрывалом. Библия и Псалтырь, стоящие на деревянной полке. — Вешаться-то зачем, Маша? Грех какой! Была бы ты мирская, ничего не понимала, то понятно. Но ты уже понимаешь. Тогда почему? Кто-то из сестёр тебя обидел? — Матушка? — монахиня открыла глаза и расфокусированно посмотрела на свою настоятельницу. — Это вы? — Я. Зачем в петлю полезла, глупая? — Мой бывший приходил под окна кельи три месяца назад. Я ещё не приняла тогда постриг, — еле слышно заговорила Мария. — Грешна, поддалась… Вышла во двор, когда все уснули. Нет, я дважды грешна, ведь он теперь женат! Чужого мужа, выходит, совратила. Забыла, что сама Богу обещана. Всё забыла… Матушка покачала головой и указала на Библию, лежащую на полке. — Молись. Грех, конечно, большой, но Бог простит, если будешь молиться. Только, скажи, детка, если он уже и без того много раз обманывал тебя раньше, зачем ты поддалась? — Люблю его я, — заплакала Мария. — До сих пор. — Крепко молись, — повторила настоятельница. — А про смерть даже не думай. Хорошо, что я успела вовремя. А то погубила бы ты душу, дочка. — У меня есть и другой грех, матушка, — еле слышно прошелестела Мария. — Беременна я. Вчера поняла. Это ж позор ужасный для монахини, — и она зарыдала ещё громче. Матушка крепко обняла Марию, прижала к себе, как малое дитя. — Грех, позор, но дитя живое. Родишь и вскормишь, а дальше придумаем, что делать. Если решишь остаться с ребёнком, то будешь писать письмо в епархию с просьбой о снятии монашеского обета. И я буду просить за тебя. Худо от обета отрекаться, но всё лучше, чем на смерть дитя обрекать или бросать в приют. И вот ещё… Чем думать о смерти, подумай лучше, какое имя дашь малышу. Мария вытерла слёзы. Лицо её просветлело. — Если девочка родится, назову Ксенией. Потому что вы, матушка, всегда были ко мне добры. А если мальчик… Тогда Глебом в честь отца покойного. Боюсь только, всю жизнь придётся страдать этому малышу за мои грехи… — И-и, дочка. Если и доведётся ему страдать, то за свои грехи, — Ксения покачала головой. — Я вот что тебе скажу: мальчик у тебя родится, как я вижу. А что жизнь у него будет трудная, так то он сам виноват. Зла он сделал много людям. Очень много. — Как? — испугалась Мария. — Он ведь ещё не рождён. Когда успел нагрешить? — Не все души рождаются один раз. Есть такие, кто много ошибается, но Господь даже к таким заблудшим душам милостив. Он даёт второй шанс. А иногда и третий. То, что этот ребёнок пришёл именно к тебе, в том промысел Божий. Научи его милосердию и состраданию. Он нуждается в этом. Только через тебя он может быть спасён, а ты спасёшься через заботу о нём. Мария слушала матушку, широко распахнув глаза, а старая монахиня, глядя на неё, тихо улыбалась и качала головой.