Инеж. Нью-Йорк
Каз без проблем закидывает рюкзак на плечо, и Инеж чувствует, как её сердце куда-то проваливается. Ей кажется даже, что непослушный орган действительно ухает вниз — или просто замирает — и так гулко это отдаётся в груди, что все могут услышать. Она переводит взгляд на стаканчик кофе — просто потому, что ей нужно куда-то смотреть. Стакан стоит нетронутый с самого начала занятия. То, что Инеж могла бы принять за попытку Бреккера отстраниться от неё — как и его молчание весь урок. То, чему придётся искать иное объяснение. Видимо, он просто жалеет о том, что был так откровенен у Джеса. Инеж прикусывает губу, пытаясь восстановить движение мыслей в голове. Она была так убеждена, что Каз тоже бывает в Кеттердаме, что он — это Бреккер, что теперь реальное положение дел никак не укладывалось в привычную картину мира. К ней подходит Нина и что-то говорит, а Инеж глупо смотрит на неё, смутно осознавая, что Каз уже ушёл на следующее занятие. Не подождал их. Не забрал кофе. Ничего не сказал. Инеж даже не может вспомнить, поздоровался ли он, когда она ворвалась в кабинет со звонком — банально задержавшись в кафешке из-за внезапной очереди. Какого чёрта он тогда вообще сел за их парту, если собирался её игнорировать?! Инеж не всхлипывает — хотя очень хочется плакать. Инеж на пару секунд прикрывает глаза, успокаивая жжение в них, отгоняя слёзы. Делает вдох и заставляет себя сфокусироваться на настоящем. Ничего страшного не произошло. Просто в её жизни — двух жизнях — есть два невыносимых Каза Бреккера. И как только один из них позволил ей стать чуть ближе, другому, разумеется, было необходимо отдалиться! Но это было жестоко с его стороны. Сначала сказать, чтобы никогда не целовала, а потом прийти с бутылкой виски и открыть душу. А на следующий день начать игнорировать. Всё ли у него хорошо в жизни, что он позволяет себе так с ней поступать? Злость резко вспыхивает внутри, и Инеж старается ухватиться за это чувство. Острое и яркое, оно помогает выйти из ступора и услышать, наконец, Нину. Подруга взволнованно глядит и, видимо, не в первый раз спрашивает, всё ли в порядке. Инеж делает глубокий вдох, выдох и улыбается, прежде чем соврать — вернее, сказать лишь часть правды. Разумеется, у неё всё хорошо. Просто зашумело в ушах — потому что опять не выспалась и не позавтракала. Всего-то. Нина тащит Инеж в столовку, делая вид, что поверила этой лжи. Что не обратила внимание на молчание Каза всё занятие и на стакан, оставшийся на парте после его ухода. И пока Инеж методично уничтожает булочку, купленную Ниной для неё, она совершенно не ощущает вкуса. Она уходит в себя, снова переставая слышать окружающие звуки. Пазл отчаянно отказывается складываться. Неужели она сама столько всего себе придумала? Неужели между действиями и словами Каза и Бреккера действительно не было никакой связи? Инеж опускает взгляд на свои руки и понимает, что всё ещё сжимает в пальцах несчастный стакан. И — сказывается ли это недосып или алкоголь каким-то образом всё ещё действует на неё спустя сутки — Инеж делает глоток кофе. Горько — это она может сказать даже сейчас, когда все чувства притуплены состоянием шока. Горько так, что по плечам бегут мурашки, а ей хочется скривить лицо. Но она делает ещё один глоток — потому что булку надо запить. Да. Только поэтому. Не потому, что сейчас ей хочется ощутить хоть немного связи с Казом Бреккером. Нина взволнованно смотрит на неё, но ничего не говорит по этому поводу. Лишь осторожно интересуется, не хочет ли Инеж пойти домой. Но Инеж отрицательно мотает головой. В самом деле не хочет. Что ей сейчас делать дома? А в школе хотя бы есть возможность переключиться с собственных мыслей. Детали пазла по-прежнему не хотят стыковаться. И уж тем более они не могут встать на место, когда внезапно появляется Джеспер. У них с Казом по расписанию другой предмет — хотя Инеж даже не может вспомнить какой. Джеспер бежал — это понятно по его дыханию и безумной ухмылке. Но Инеж смотрит не на ухмылку друга. Она смотрит на термос в его руке. Термос, подозрительно знакомый ей с недавних пор. И думает, что если Каз действительно сделал ей чай и прислал Джеспера, чтобы его отдать… Что ж, пазл — или даже невероятно сложная мозаика, к которой изначально не было схемы — превращается в кучки цветного стекла. Красиво, больно, абсолютно невозможно. Ей никогда его не понять. Ни в одном из миров. И даже кофе не в силах ей помочь. А Джеспер в самом деле протягивает термос ей и, подмигнув, уносится обратно. Какая-то часть Инеж — та, что не находится в полнейшем ступоре — благодарна другу, что тот не стал ничего говорить. И эта же часть злится, что в этой ситуации слова были не нужны — что для всех это так обыденно. Она приносит Казу кофе, он ей — чай. В чае сегодня ромашка — она чувствует это в аромате — и, наверное, ей стоит его выпить и успокоиться. Потому что пока она разрывается между желанием слить весь чай в туалет и мстительной потребностью вернуть термос нетронутым — как он поступил с кофе. Но Инеж задумчиво смотрит в окно. Шок отступает, она всё больше возвращается в реальность, усилием воли всё же заставляя себя разделить Каза и Бреккера. В этот раз окончательно и бесповоротно. Она помнит, что Каз был её другом и поддержкой больше двух лет. И по каким бы причинам он ни пытался отстраниться от неё сейчас, он продолжает заботиться о ней. Он сделал ей чай. Она продолжит покупать ему кофе.Каз. Нью-Йорк
Каз чувствует себя ужасно и на то есть несколько причин: во-первых, его организм слишком привык к стаканчику кофе на первом уроке и теперь, без дозы кофеина, ему ужасно хочется спать — осознавая это, он едва не фыркает. Хотеть спать во сне — это не кажется логичным. Во-вторых — и это уже не физические ощущения, а моральная пытка — он ощущает себя трусом. Проснувшись у Джеспера после Хэллоуина самым первым, Каз немного прибрал разбросанные по дому бутылки, и вызвал себе такси, сбегая. Он ни с кем не попрощался, просто не найдя в себе мужества. Он боялся, что проснётся Инеж. После откровений ему хотелось увидеть её реакцию, увидеть её поддержку. Но после дня в Кеттердаме, после того как он подставился, Казу захотелось закрыться. Ощущение совершённой ошибки накрыло его с головой. Ему вообще не следовало пить в тот вечер. Голова всегда должна оставаться холодной, а действия — продуманными на несколько ходов. А теперь — из-за глупой потери самоконтроля, из-за поцелуя и его откровений — он оказался не способен закрыться от мыслей об Инеж пока был в Кеттердаме. И подставился как последний филя — Призрак наверняка сама успешно бы избежала того покушения. Но хуже всего — думает Каз, глядя на термос в своём рюкзаке, — что он бы подставился ради неё ещё хоть сотню раз. И это было отвратительно. Слабого мальчишку внутри хотелось утопить — как если бы Ритвельд не утонул вместе с братом. Как если бы жил и продолжал верить в чудеса. Каз прикрывает глаза, делая вдох. Рядом о чём-то щебечет Джеспер, словно намеренно игнорируя состояние друга — или, может, пытаясь приободрить. Каз поднимает веки и смотрит в упор на Джеса. А потом делает то, чего делать не собирался — словно признавая всю собственную никчёмность. Он протягивает Джесперу термос и кратко просит отнести его Инеж. Друг кивает — на удивление без возмущений встречая просьбу — и, кинув взгляд на часы, уносится через коридорную толпу. Каз выдыхает, радуясь наступившей тишине. И тут же проклинает эту тишину, которая нисколько не прерывает его мыслей. Он жалок, Инеж нужна ему также, как и Призрак. Она — тот образ, что даёт ему силу. Без неё он слаб. Но — Каз это чётко осознаёт — его собственные чувства делают его слабым. А значит, ему нужно отдалиться. Хотя бы во сне, хотя бы чуть-чуть, пока мысли и гормоны не успокоятся. И только термос чая — до чего же глупо — кажется Казу единственной возможностью намекнуть Инеж, что она дорога ему. Поймёт ли она всё правильно? Нет. Понять невозможно. Даже я бы не понял. Но он никогда не сомневался в её умственных способностях. Инеж всё обдумает и, если и не поймёт до конца, то выводы сможет сделать верные. И глупый сентиментальный Каз продолжает верить в свою музу. Нет. Я точно сошёл с ума. ** Они встречаются вечером того же дня в библиотеке — абсолютно неожиданно сталкиваются между стеллажей и молча расходятся в разные стороны. И также молча садятся за один стол, чтобы начать заниматься. И Каз проклинает себя за слабость — в сотый раз за последние сутки, ощущая себя сопляком. Он может лишь пообещать себе, что будет сидеть с Инеж, отдыхать в тишине её общества, но не скажет ни слова за вечер. Может, со временем он сможет пересесть за соседний стол. А потом и вовсе перестанет искать её общества. Плевать, что рубить хвост по кусочкам — не лучшая идея. Уйти сразу он не в силах. Каз пытается убедить себя, что поступает разумно, сидя здесь с ней. Если он сразу прекратит всякое общение, сны перестанут приносить отдых. Днём он станет злым, раздражённым и рассеянным — уж последнего точно допускать нельзя. Инеж не пытается начать диалог. Ничего не спрашивает про его поведение, не просит уточнить или рассказать что-нибудь о темах, которые они проходят. Она ведёт себя как обычно, снова чувствуя, что нужно Казу. Не нарушает его личное пространство — не отсаживается на другой конец стола, но и не садится совсем близко, как бывало в дни их интересных дискуссий. Не смотрит на него пристально или изучающе, лишь изредка поднимает взгляд, словно убеждаясь, что он ещё на месте. И не отводит дёргано глаза, когда они один раз встречаются взглядами. Смотрит настороженно и любопытно, как кошка, ожидая его дальнейших действий. А Каз долгих несколько секунд просто не может отвести взгляд от её лица. Внутри разливается чувство тепла, когда он понимает — Инеж не уйдёт. Она собирается оставаться рядом с ним — совершенно непонятной ему преданностью. А ведь он её обидел — наверняка обидел — сначала реакцией на поцелуй, потом откровенным игнором на протяжении дня. Почему ты ещё здесь? Ему отчаянно хочется задать этот вопрос, но в горле сухо. И ответ знать совершенно не хочется — да и всё просто, его подсознание сжаливается над ним, продолжая дарить уют. Резкой вспышкой, напоминанием, приходит мысль, что это всё сон. И Каз отводит взгляд, так ничего и не говоря. Его слова всегда всё рушат между ними. В следующий раз Каз поднимает взгляд от книг, только когда Инеж начинает шуршать вещами, собираясь, а потом ставит на стол термос. И неслышно выскальзывает из библиотеки.Инеж. Нью-Йрок
Инеж абсолютно не понимала этого парня. Каз из раза в раз продолжал игнорировать кофе, который она приносила. И из раза в раз продолжал приносить ей чай. Прошло уже больше двух недель и за это время они не сказали друг другу ни слова. И по-прежнему сидели рядом на совместных занятиях и в библиотеке — когда пересекались там. Они теперь не обсуждали сложные темы по биологии или интересные факты по истории, Каз больше не помогал ей с математикой. Но периодически в библиотеке он откладывал свои книги с закладками так, чтобы они оказались ближе к Инеж. И заметки на полях или подчёркнутые фразы в тексте зачастую отвечали на её невысказанные вопросы. А иногда он, выглядя максимально беспристрастным, придвигал к ней книги о сомнологии. И как бы Инеж не стремилась показать Казу, что максимально уважает его и что она всегда примет его таким, какой он есть… Иногда хотелось взять и хорошенько его встряхнуть. Она начинала уставать от этой странной неопределённости и его игр с ней. То игнорирует, то помогает, то гипнотизирует взглядом. Честно слово, этому парню стоило бы посетить психолога! Но Инеж молчала, какой-то частью души трусливо боясь потерять даже это подобие общения. И словно в противовес — Бреккер стал более общительным с ней. Инеж не могла понять и не смогла бы объяснить, но она чувствовала это. Словно после той битвы за Гавань Бреккер окончательно доверился ей. В этом чувствовалось какое-то отчаяние, словно он не верил сам себе. Но Инеж чувствовала гордость, она смогла показать Бреккеру, что достойна доверия. Он подпустил её — как опасный хищник внезапно доверился — и по какой-то неведомой причине не прогоняет из своего личного пространства чердака. В абсолютной растерянности Инеж даже начала дневник — записи на сулийском, вперемешку с непереводимыми керчийскими выражениями смотрелись в Нью-Йорке странно, но приносили ей облегчение. И она точно знала, что так записи никто не поймёт и не сочтёт её ненормальной — никто бы даже не стал вникать, с чего вдруг в её записях Каз Бреккер превратился в двух людей.Каз. Кеттердам
Казу временами казалось, что он сходит с ума. А временами всё было в порядке. Наверное, его действия дали какой-то эффект. Во всяком случае, ограничение общения с Инеж помогло — он снова взял под контроль свои мысли и действия. Не смог совсем отстраниться от Призрака, но считал это компенсацией для себя. В конце концов, он привык получать то, что принадлежит ему по праву — а спокойствие, которое ему дарила Инеж Гафа, было чем-то, что он считал необходимостью для себя. За последние несколько недель он смог разобраться в себе, принять свою слабость — потребность в Призраке — и смог спрятать это, закрыть в сознании. Он учёл всё, начал больше общаться с Призраком, но и показывать ей дистанцию. Исключительно рабочие отношения, основанные на доверии. Каз позволял себе доверять ей полностью, позволял себе не ждать удара от неё. Но если раньше это было исключительно из-за снов, теперь он узнавал девушку в реальности. И каким-то образом это отрезвляло, он словно перестал идеализировать её образ. Иными словами, в Кеттердаме всё было хорошо — его дисциплинированный разум не допускал больше лишних мыслей. Каркас непоколебимого, невозмутимого и опасного человека снова плотно встал на место. Но вот в Нью-Йорке он отчаянно мёрз — не физически, но душевно. Ему отчаянно не хватало разговоров с Инеж, её улыбок и смеха. Её тишины стало недостаточно — Каз никогда бы не подумал, что может скучать по пустой болтовне. Сны превращались в медленную пытку, а бесконечный трёп Джеспера стал восприниматься как благо. И кофе. Тот самый стаканчик кофе, который Инеж продолжала ставить рядом с ним каждое утро. Разнеженный нью-йоркский Каз готов был плакать — потому что слишком хорошо знал Инеж. Потому что с лёгкостью мог прочитать её послание — она рядом, что бы ни случилось, как бы он себя ни вёл. И это было слишком. Он не мог этого принять. Видя этот стаканчик, он ясно осознавал, как некрасиво он поступает с Инеж. И термос с чаем наверняка ещё больше путал её каждый день. Но Каз почти приловчился задвигать совесть куда подальше. В конце концов — всё это лишь его сон, а значит, и Инеж будет чувствовать лишь то, что он приписывает ей в своём сознании. И Казу не стоит об этом забывать. Сны — лишь сны.Джеспер. Нью-Йорк
Джеспер задумчиво крутит в пальцах ручку и переводит взгляд с Инеж на Каза. Сегодня среда они все вшестером сидят в библиотеке — по устоявшейся традиции всегда вместе заниматься в этот день. Уайлен что-то усердно считает, расписав химическую формулу на полстраницы. Матиас читает что-то на английском, чтобы подтянуть язык — выделяя все незнакомые слова, чтобы позже выписать их, найти перевод и запомнить. Нина — редкий случай — не отвлекает своего парня, полностью погружённая в медицинский справочник. А Инеж с Казом… Они тоже молча сидят и каждый занимается чем-то своим. Судя по нахмуренным бровям и сжатым в полоску губам, Инеж пытается сделать математику. И Джеспер, который привык считать себя не очень внимательным к мелочам, чувствует неправильность происходящего. Инеж не поворачивается к Казу, не спрашивает его совета — лишь делает глоток из термоса и упрямо копается в своих записях с прошедшего занятия, пытаясь найти похожую задачку и пример решения. Внутри вспыхивает странное раздражение — Джеспер уже больше двух недель наблюдает подобное. За две недели Инеж и Каз не сказали друг другу ни слова — хотя не то, чтобы они и раньше много болтали. Но сейчас тишина между этими двумя другая, в ней чувствуется напряжение. Джеспер уже собирается опустить взгляд, чтобы ничего не сказать на этот счёт — в очередной раз сдерживаясь, предоставляя друзьям самим разобраться. И тут Каз — всё также молча, даже не глядя в сторону Инеж — придвигает к ней свою тетрадь. Инеж тихо вздыхает, но тетрадь берёт и быстро находит нужные страницы. Каз же поднимает взгляд и перехватывает взгляд Джеспера. Поднимает бровь и Джеспер читает по лицу друга, что ему не на что смотреть здесь. Джеспер приподнимает обе брови — знает, что Каз уловит весь его скептицизм по отношению к происходящему, — но всё же через пару секунд возвращается к своему заданию по физике. Сфокусироваться ещё труднее, чем обычно. Что, чёрт возьми, происходит между этими двумя? Джеспер снова поднимает взгляд на Инеж и пытается понять подругу, в какой-то степени сочувствуя ей. Быть привязанным к Казу тяжело, он словно диктует свои условия в процессе взаимоотношений — своей закрытостью отбивая у других желание общаться. Но Инеж всегда спокойно к этому относилась, по какой-то неведомой Джесу причине, словно восприняв Каза, как объект для заботы. Она всегда старалась помочь Казу, поддержать, но при этом никогда не лезла ему в душу и не указывала. Джеспер не понимал, как подруга так чутко чувствует Каза (справедливости ради, она и остальных легко понимала и всех принимала). И вот сейчас Инеж сталкивается с отчуждением Каза. Каково ей, так привязавшейся к нему, получать холодную стену тишины, разбавленную странными моментами добра — чаем, да безмолвной помощью? Джеспер косится на Уайлена. Если бы Купчик начал его игнорировать, Джеспер бы не стал это терпеть, он бы не отстал он парня, пока тот не рассказал бы о причинах тишины. Джеспер вздохнул. Почему жизнь такая сложная? Инеж, очевидно разобравшаяся в задачке, радостно поднимает голову и встречается взглядом с Джеспером. Он улыбается и ловит ответную улыбку, а потом слегка кивает в сторону Каза. Улыбка подруги слегка меркнет, но не пропадает — просто становится грустной. Она пожимает плечами и шепчет Джесперу «забей». Джеспер снова вздыхает — на этот раз отчасти картинно, для Инеж — и всё же принимается за свои задания.Инеж. Нью-Йорк
Последний день ноября Инеж встречает в библиотеке одна. На улице уже стемнело, а в читальном зале почти весь свет выключен — она в самом деле осталась там последняя. Она сидит там теперь чисто из упрямства и потому, что выходить на улицу не хочется совершенно: даже здесь, в помещении, слышно, как трещат голые ветки деревьев под сильными порывами ветра. А здесь ей почти уютно. Рядом стоит термос с остатками чая — едва ли не последняя нить, связывающая её с Казом. Книги вокруг, словно стена, защищают её от внешнего мира. Только, говоря по правде, на уют она не обращает внимание. Она чувствует раздражение, злость и досаду. Книги не дают нужной информации, а она уже сама себе кажется одержимой — с таким усердием она не изучала ни одну тему. Хочется плакать. Инеж осторожно закрывает и книгу, вместо того чтобы с силой захлопнуть и откинуть её, и со стоном опускает голову на столешницу. Всё. Я сдаюсь. Никакого больше желания разгадывать секрет Кеттердама. Пусть остаётся секретом. Как один из сотен неразгаданных секретов Каза Бреккера. Столешница жёсткая и через пару минут лоб начинает болеть, но у неё нет сил поднять голову. Ей нужно ещё чуть-чуть времени — она слишком устала, чтобы двигаться.Инеж. Кеттердам
Инеж открывает глаза в темноте и несколько секунд чувствует растерянность. Почему она лежит, если только что сидела за столом? Почему вокруг настолько темно? Не сразу до неё доходит — она в своей комнатушке в Клёпке. Очевидно, она уснула в библиотеке. Стоит осознать собственную локацию, до ушей доносятся пьяные крики с улицы, а в нос ударяет запах Бочки — ни с чем не сравнимая смесь ароматов алкоголя, грязных тел, крови и затхлой воды от каналов. Должно быть, Призрак поспала всего пару часов — вероятно слишком мало, чтобы потом бодро продержаться весь день. Но это не кажется сейчас таким уже важным. Инеж аккуратно открывает окно, выскальзывая наружу. Перебирается на крышу Клёпки, надеясь глотнуть хоть немного свежего воздуха — но в первые мгновения дыхание спирает от ледяного ветра. Глаза начинают слезиться, а по рукам бегут мурашки. Но Инеж не уходит. Она аккуратно садится на край крыши, задирая голову к небу. Едва ли не впервые за всё время в Кеттердаме она видит звёзды — небо невероятно чистое и безлунное. В груди посыпается почти забытое чувство восхищения — Инеж и в самом деле не помнила даже, что так сильно восхищается звёздами. И этот небесный купол, украшенный миллионами сияющих огоньков, внезапно напоминает о доме. Об их фургоне, лагерях, которые они разбивали, о запахе свежести и тихих разговорах кузенов и кузин в те ночи, когда они выбирались на улицу, чтобы посмотреть на звёзды. Инеж словно чувствует тот самый кокон тепла и спокойствия, что окутывал её в те времена. С грустной улыбкой она думает о родных — смотрят ли они сейчас на небо? И если да — они ведь видят те же звёзды, что и она. Приятная мысль, родные словно становятся чуточку ближе. И именно сейчас ей кажется — всё будет хорошо. Рано или поздно всё точно наладится — ещё пара лет, и она выкупит свой контракт; ещё пара лет, и она сможет уплыть домой. И… нет Бреккера так просто забыть не получится. Инеж вздыхает и опускает взгляд на город. Улицы подсвечены фонарями (не все и не везде), и масляное мерцание этих огоньков красиво сливается вдали. Инеж разглядывает людей, толпой стекающихся к Обручу. Взгляд сам скользит в сторону Зверинца, хотя отсюда его и не видно. Инеж заставляет себя отвернуться, ни к чему сейчас портить себе настроение. Запах улиц почти не добирается до крыш, и Инеж вдыхает мороз и свежесть полной грудью. Глаза находят созвездия, знакомые с сулийского детства, и ни разу не знакомые из жизни в Нью-Йорке — на Земле звёзды расположены иначе. И вот так, ощущая, как леденеют руки, Инеж едва ли не в впервые осознаёт свои ощущения так остро. Впервые знает так точно, Кеттердам реален — не потому, что на это указывают все факты и логика, нет. Потому что Инеж может почувствовать каждый ветерок, ощутить каждый кирпичик и услышать каждый звук. Потому что всё ощущается реальным. И внутри пролегает граница ощущений. Два мира, две её разных жизни. И люди — одинаковые, но разные. Почему она никогда не пыталась поближе узнать Фахи или Зеник? Почему воспринимала происходящее как что-то, что закончится с приходом очередного рассвета в Нью-Йорке? Словно последние года и не жила тут толком, лишь пережидала происходящее, да мечтала о покое Равки. Инеж кажется, что она впервые проснулась по-настоящему.