Матиас. Нью-Йорк
Матиас гонял вилкой еду по тарелке и недовольно хмурился. Ему не нравилось происходящее — уже когда Каз перестал разговаривать с Инеж перестало нравиться. Но теперь Каз стал активнее общаться с Ниной, и это не могло не напрягать. Матиас мог бы даже признать, что начинает скучать по своей девушке — последнее время они стали видеться совсем редко. Нина виновато ему улыбалась и вечно куда-то исчезала, оправдываясь занятиями. И, конечно, Матиас ей доверял. Он знал, как для Нины важно поступить в медицинский колледж, и как много усилий она для этого прилагает. В конце концов, он был тем человеком, который писал Нине в ночи, чтобы откладывала учебники и шла спать. Но сейчас он чувствовал, что что-то изменилось. Каз стал выглядеть более спокойным и отдохнувшим, а Нина будто что-то начала скрывать. — Всем привет, — Матиас вздрогнул, когда Инеж появилась из ниоткуда и присоединилась к ним за столиком в кафетерии. Матиас поздоровался кивком и взглянул на картину, которая стала ему привычной за последние несколько месяцев: напротив него сидели Джеспер, Каз и Инеж. Всё выглядело как и в сентябре, но ощущалось иначе. — Какие у нас планы на Рождество? — внезапно спросила Нина, сидящая рядом с ним. — У нас? — переспросил Уайлен. — Конечно у нас, Купчик! — ответил вместо Нины Джеспер. — Зову всех к себе! — А твой отец? — поинтересовался Матиас, который видел Колма Фахи только один раз, когда тот отдал им немного алкоголя на хэллоуин, пожелал хорошего вечера и уехал. — Да, Колм же посидит с нами? — встрепенулась Нина и пояснила для Матиаса и Уайлена, — он просто душка! Джеспер усмехнулся такой характеристике своего отца. — Не долго. Он потом к друзьям уедет. Так что, кого мне ждать и когда? — Я вечером приеду, помогу со столом и вообще с вами отмечать буду, — ответила Нина — У меня родители на месяц улетели, а одна встречать точно не хочу. — Я как обычно, — сказала Инеж, — сначала с родителями, потом на такси к вам. — Можно тоже у вас отмечать? — спросил Уайлен у Джеспера. Насколько Матиас знал, Уай до сих пор собирал документы, чтобы вытащить мать из лечебницы. — Конечно, о чём речь вообще! Пока шло обсуждение, Матиас пытался сообразить, какие вообще планы были у него самого. — Я планировал с семьёй отмечать. Думаю, потом могу к вам присоединиться, — сказал он, а потом прикинул, — Инеж, если хочешь, могу за тобой заехать. — Давай, — на секунду задумавшись, согласилась Инеж, — напиши просто заранее, когда выезжать будешь. — Без проблем. Над столом на несколько секунд повисла тишина, каждый вернулся к своему обеду. — А ты, Каз, что думаешь? — спросила Нина. И Матиас успел заметить, как они переглянулись, прежде чем Каз вздохнул и ответил. Было ощущение, что этот разговор заходил у них не первый раз. — Я после двенадцати на такси приеду. Матиас посмотрел на Инеж и понял, что он не единственный, кто заметил происходящие изменения.Каз. Нью-Йорк
Каз с гордостью оглядывал помещение, ещё пару месяцев назад бывшее типографией. В воздухе витал запах штукатурки — стены были закончены буквально вчера. Через новые, огромные окна внутрь проникало много света. Будь у него чуть больше фантазии, он мог бы закрыть глаза и представить, как всё будет выглядеть по завершении. Но он мог только услышать шелест будущих денег, мог предвкушать слухи о новом лучшем кафе в городе и… И представлять, как обрадуется Инеж. Каз уже решил, что в любом случае позовёт её сюда. Или попросит Нину позвать. Вот только когда звать? Когда всё будет готово, или сейчас? Ведь Инеж хотела поучавствовать в оформлении… Или вообще привлечь всех? Ведь это был подарок Уайлена, он наверняка тоже будет не против присоединиться. И Джеспер не откажется — правда, в таком случае Казу придётся в десять раз сильнее контролировать будущую цветовую гамму заведения. Или просто довериться вкусу Нины? Нина словно прочитала его мысли и решила поиздеваться. — Когда мы будем звать Инеж? Она, помнится, тоже хотела принять участие. Каз вздохнул и повернулся к подруге. Да, Нина действительно сильно помогала ему последнее время, почти полностью взяв на себя общение с ремонтной бригадой кафе. И да, она каким-то непостижимым образом заполняла время Каза, не позволяя ему долго оставаться в тишине гнетущих мыслей — хотя, иногда она болтала даже тогда, когда тишина была нужна для обдумывания чего-то важного. Да, он был ей благодарен за все советы — порой совершенно дурацкие — и за поддержку. Но всё это не значило, что она перестала поддразнивать — и раздражать Каза — в лучших традициях их словесных перепалок. — Когда ты помиришься с Матиасом, — ответил ей Каз. — Мы и не ссорились! — со смесью удивления и возмущения откликнулась Нина. — Ну, может и так, — пожал плечами Каз, — вот только он, кажется, начинает ревновать тебя ко мне. Мне иногда за обедом страшно от его взглядов становится. Нина хмыкнула. — Это твои проблемы, Каз. Помирился бы с Инеж, и всё встало бы на свои места, — Каз закатил глаза на фразу, которую Нина повторяла ему каждый день по несколько раз, — но спасибо за заботу о моих отношениях, Каззи. — Пожалуйста, Ниночка. Но ещё раз назовёшь меня так, и я перестану с тобой общаться. В ответ на его угрозу Нина звонко рассмеялась. Каз отвернулся от неё, игнорируя. Прозвища от Нины раздражали, но за несколько лет стали привычными. На первоначальный вопрос Нины Каз ответил только когда они уже уходили домой. — Думаю, что вернусь сюда уже после Рождества. Всё равно осталось меньше недели — едва ли кто-то возьмётся за отделку сейчас. Нина кивнула, но не стала ничего говорить. Только кинула на Каза странный взгляд и поджала губы, оставляя свои мысли при себе.Инеж. Кеттердам
Инеж скользила по крышам Кеттердама, привычно войдя в образ Призрака. С тех пор, как перестала бояться каждого неосторожного шага и внезапной смерти в этом сне-но-не-сне, дышать стало легче. Личина Призрака дарила ей спокойствие и ощущение безопасности. Она была незаметной, быстрой и сильной. Она была свободной — если не брать в расчёт долг Отбросам — и ощущала это в каждом своём действии. Дыхание едва заметно сбивалось от бега, но Инеж оставалась бесшумной. Зимний ветер бил в лицо холодными порывами, сдувая с лица выбившиеся из косы пряди. Кончики пальцев мёрзли, а щёки наверняка раскраснелись. К тому моменту как конечная цель маршрута — дом Белой Розы — показалась впереди, Инеж, на самом деле, чувствовала себя лучше, чем когда покидала Клёпку. Но она по-прежнему нуждалась в разговоре. Уже через пару минут она тихо постучала в знакомое окно — и Нина Зеник открыла почти сразу, как будто ждала её. — Призрак? У Бреккера опять какое-то срочное поручение? — Инеж едва не усмехнулась, не в первый раз отметив, что Зеник тоже мало кого зовёт по имени. Словно это норма в Бочке — использовать только фамилии и прозвища. Словно имя, это что-то слишком личное, что-то показывающее высокий уровень доверия между людьми. — Нет. Всё в порядке… — выдохнула Инеж. — Я пришла просто поговорить. Зеник если и удивилась, то не показала этого. А спустя мгновение мягко улыбнулась. Ей ведь тоже наверняка одиноко здесь. Они могли бы устроиться так, как чувствовали себя комфортно. Но Призрак всё же села на предложенный стул у стола, рассудив, что вести достаточно приватные разговоры с подоконника — как минимум не удобно. Зеник, хоть и явно устала за весь день, с решительным вздохом отмела мысли о том, чтобы прилечь, и устроилась на стуле рядом с Инеж. И расхохоталась. — Тебе явно что-то нужно! — отметила она, заметив бумажный пакет, который Инеж незаметно успела поставить на стол. Аромат вафель игнорировать стало невозможно. — Я хотела подробнее узнать, как ты оказалась в Кеттердаме и почему не уплыла обратно в Равку, когда у тебя была такая возможность? Слова Призрака были правдой — Бреккер действительно поручил ей подробнее всё узнать, как всегда, оставляя выбор путей за самой Инеж. И она не могла не воспользоваться такой возможностью — внутри поселилась надежда не просто вытянуть из Зеник всю информацию, но и подружиться — насколько понятие дружбы вообще применимо к Кеттердаму. Потому что — если быть откровенной с самой собой — Инеж перестала понимать своих друзей в Нью-Йорке. Джеспер всё никак не мог объясниться в своих чувствах с Уайленом. С Казом она по-прежнему не общалась. Зато, кажется, с ним начала общаться Нина. Пусть они старались этого никак не выдавать, но Инеж видела, как что-то в их взаимоотношениях изменилось — да это заметил даже Матиас! А вот с самой Инеж Нина теперь общалась реже, вечно чем-то занятая. Едва заметно мотнув головой, Инеж заставила себя вернуться в настоящее и услышать историю Зеник — у меня ведь нет выбора, рассказывать или нет? Бреккеру нужна информация, и ты пришла за ней? — про дрюскелей, корабль и шторм, про выживание и гришей в порту, про обвинения и тщетные попытки вытащить Хельвара из Хеллгейта. И пусть история наверняка была не полной — может, стоило напоить Зеник для большей откровенности — Инеж смогла представить картинку полностью, сопоставив её со всеми кусочками информации, что узнала про Зеник и Хельвара ранее. Её работа была окончена. Ей было, что рассказать боссу. Она осталась. Осталась, внезапно для себя подбадривая Зеник; убеждая, что Матиаса получится вытащить, что всё будет хорошо. Осталась, придумывая другие темы для разговоров, обсуждая Кеттердам, ругая его грязь и владельцев борделей. Поделилась своей историей — в первые рассказав об этом кому-то и странным образом чувствуя себя лучше. Обе девушки всё больше раскрывались, словно всё же были пьяны. Их голоса то переходили на шёпот, то звучали резко и громко. И Инеж буквально могла бы ощутить, что им просто суждено стать подругами и тут. Их одинокие души, истосковавшиеся по нормальному, человеческому общению и живому теплу человека рядом, тянулись друг к другу. Каждой из них надо было выговориться и знать, что они не одиноки. Что у них есть кто-то, кто поможет не из чувства долга. Это было что-то новое. Что-то опасное. В Бочке ты никому не можешь доверять просто так. Но ведь Инеж не раз уже доверялась. И Бреккеру, и Фахи, и другим Отбросам. Может ли этот город быть не таким уж и плохим? А потом, незаметно, разговор сменился, и они заговорили о Равке — и обеим было что вспомнить, о чём поностальгировать и поплакать. И Инеж до щемящей тоски в сердце захотелось увидеть свой сулийский караван, свою семью. И она прекрасно могла понять чувства Зеник — да называй ты меня по имени уже! — которая рассказывала о дворце и своих знакомых. И только на имени Зои Назяленской Инеж едва заметно дёрнулась и вспомнила про другую реальность. Сколько уже их было, таких совпадений в именах? — перед внутренним взором вставал вид управляющей той кафешки, где Инеж подрабатывала летом. — А тебе снится Равка? — спросила Инеж, слегка резко меняя тему. Но время, кажется, близилось к трём часам ночи, и они обе уже засыпали. — Равка, — кивнула Зеник, — и война. Часто снится холодная вода, снится, что я тону вместе с обломками корабля. И что Матиас насмехается надо мной… А иногда его ухмылка превращается в добрую улыбку. И тогда всё становится хорошо — он рядом со мной. Он и много других людей, друзей. И это не Малый Дворец, это… Какое-то другое место, но мне там хорошо. Тепло и весело… Зеник замолчала, словно задумалась о чём-то или вспоминала сны, — а Инеж прокручивала в голове её слова. Могло ли выйти так, что Нина Зеник не жила на две реальности, но иногда могла видеть кусочки своей другой жизни? Инеж не знала и запретила себе надеяться. Надежда опасна, она затуманивает разум. Но это не значит, что надежда не осела глубоко внутри. — А тебе? — спросила вдруг Зеник. — Раньше снилась, — ответила Инеж. Не совсем правда, но и не ложь, ведь когда-то Равка действительно была частью её снов, — а сейчас не снится ничего. У меня и времени на сон нет практически. Зеник понимающе хмыкнула. А Инеж со вздохом поднялась на ноги — и в самом деле, у неё опять осталась лишь пара часов на сон. — Мне пора, — признала она, открывая окно. И даже порыв холодного ветра не смог загасить приятное тёплое чувство внутри. Инеж не жалела о сегодняшнем вечере абсолютно. За спиной зевнула Зеник. — Призрак, — позвала она, дожидаясь, пока Инеж обернётся, — заходи чаще. Было приятно поболтать. Инеж лишь кивнула в ответ и выскользнула в ночь. Она знала, что Зеник не настолько глупа и наивна, как хочет выглядеть. Наверняка для неё общение с Призраком выгодно — в конце концов, даже той информации, что рассказала сегодня Инеж было достаточно, чтобы при желании вызвать у неё кое-какие неприятности. Но они обе сегодня были откровенны. И, несмотря ни на что, Инеж не сдержала улыбку — она была уверена, теперь в Кеттердаме есть как минимум один человек, который будет ждать визита Призрака без страха.Нью-Йорк. Рождество
Каз
Каз запаковывал подарки для друзей и игнорировал общий чат — и так было понятно, что все сейчас собираются у Джеспера, чтобы помочь с украшением дома и готовкой. Потом Инеж и Матиас уедут домой, отмечать с семьёй, и вернутся уже ночью. Казу же совершенно не хотелось участвовать в этой суете сейчас. Ему нужно было подумать. Ему нужно было придумать — в конце концов, это ведь то, в чём он всегда был хорош — вот только мысли путались, а в голове не было ни одной стоящей идеи. Как извиниться перед Инеж? Чем больше времени между ними проходило в тишине, тем больше Казу начинало казаться, что он всё испортил. Что-то важное, что было между ними. Сны больше не давали ему столько отдыха, как раньше. Заворачивая в подарочную бумагу очередной подарок — флейту — Каз усмехнулся. Словно в противовес снам, дела в реальной жизни стали идти лучше. Общение с Призраком стало идеальным — Каз знал, что оба доверяют друг другу настолько, насколько это возможно в Кеттердаме. И Призрак по-прежнему была лучшим пауком, которого Каз мог бы пожелать — ведь даже информацию про музыкальный инструмент Ван Эка младшего он узнал именно от неё. Каз отложил упакованный подарок в сторону, на несколько секунд задержавшись пальцами на упаковочной бумаге. Мысли закрутились в старую спираль — почему всё во снах ощущается таким реальным? Как возможно, что он так точно ощущает любой материал или любое изменение погоды? И почему любые травмы ощущаются так остро, что порой он и днём может ощущать боль от них? Мысли скакали с одной на другую. Каз мотнул головой, отбрасывая ненужное — он ведь никогда не спрашивал, как видят сны другие люди. Быть может, это норма? Вопрос извинений перед Инеж стоял более остро. Тем более, что Каз планировал извиниться именно сегодня — быть может в праздник у Инеж будет хорошее настроение, и она сможет его понять и простить? Каз вздохнул, вспоминая слова Нины: «Просто поговори с ней. Объясни… ситуацию». Но он смутно представлял, как это сделать. «Знаешь, Инеж, я просто настолько влюбился, что решил отстраниться. Потому что чувствую себя слабым, думая только о тебе двадцать четыре часа в сутки». Глупо. Нелепо. И это никогда не должно было быть правдой. Быть чем-то, что относится к Казу Бреккеру. И он всё же думал и о других делах: о Клубе Воронов, о наглеющих Чёрных Пиках и Пятой Гавани, о поиске новых членов Отбросов… Строго говоря он не думал ни об Инеж, ни о Призраке — до тех пор, пока не начинал нуждаться в ней. Не думал, но всегда знал, что может надеяться на неё. «Я боюсь привязаться слишком сильно» — это тоже было чем-то, что он мог бы сказать. Инеж бы наверняка понравилось. Но это было слишком слащаво. И, Каз подозревал, что сильнее привязаться не может. О Святые, как у него вообще выходит притворяться таким равнодушным рядом с ней? Стоит ему остаться наедине со своими мыслями, мозг начинает закипать в попытке построить хоть сколько-нибудь логичную цепочку действий на ближайшее время. Каз невольно потянулся к плечу, куда его ударил тот мальчишка, покушавшийся на Призрака. Но плечо не болело, а кожа была абсолютно гладкой. Во сне никогда не появлялись раны, полученные днём, и Каз иногда даже поражался тому, насколько прекрасно чувствует себя в Нью-Йорке. Без больной ноги, шрамов и свежих ран он был таким подвижным и активным, что даже заниматься спортом было приятнее. Да даже простая ходьба и разговоры с людьми доставляли куда меньше раздражения. И всё же — хоть раны и не было, Каз знал о ней. Она служила напоминанием собственной слабости. Напоминанием, почему он отстранился от Инеж. «Я привязался слишком сильно. Настолько, что это делает меня слабым» — наверное, ему придётся использовать эту фразу, если он не придумает ничего лучше. Слишком искренне, но Инеж заслуживает этого. И он сам — разве он не заслуживает возможности быть искренним? Хотя бы так. Хотя бы немного. Это либо уничтожит меня, либо сделает сильнее. И кто бы что ни говорил, Казу предпочитал оставаться оптимистом.Нина
— Псс, Матиас, — Нина высунулась из комнаты и поманила Матиаса внутрь. — Что случилось? — спросил он, заходя и с подозрением оглядываясь. — Я нашла омелу! — Нина гордо показала Матиасу небольшой букетик из зелёных веточек с белыми ягодками и довольно улыбнулась. — И что? — И я надеюсь, что ты мне сегодня поможешь повесить её на Джеспером и Уайленом. Матиас только приподнял бровь и ещё раз заинтересованно посмотрел на ветку. — Зачем? Нина вздохнула. Иногда она забывала, что Матиас не может знать все традиции на свете. — Те, кто на Рождество оказываются под омелой, должны поцеловаться. И я вот думаю, может хоть так до них что-то дойдёт? Матиас внимательно слушал её, а затем над чем-то задумался, слегка склонив голову на бок. Потом снова перевёл взгляд на омелу и слегка усмехнулся. Нина успела заметить коварный блеск в его глазах, когда парень протянул руку и аккуратно забрал веточки себе. И вдруг поднял руку высоко над ними, а Нину притянул ближе к себе. — Полагаю, теперь мы должны поцеловаться? — спросил он, а Нина смогла лишь удивлённо моргнуть. Матиас всегда был её скромным и очаровательным парнем, который стеснялся публично показывать их отношения, и редко брал инициативу на себя — но Нина просто обожала такие моменты. К тому же она соскучилась по своему парню — из-за учёбы и её помощи Казу, они с Матиасом почти не виделись последнее время. — А ты быстро учишься, — довольно прошептала она, прижимаясь ближе. И в тот момент, когда Матиас наклонился и поцеловал её, Нина абсолютно забыла про все свои планы по примирению и сводничеству друзей. Она наслаждалась собственным счастьем.Инеж
Инеж в очередной раз проверяет телефон, боясь пропустить сообщение от Матиаса. По правде говоря, она даже не уверена, что хочет сейчас ехать к друзьям — их она и так видит в школе почти каждый день. А вот семья — вся вместе, с двоюродными и троюродными родственниками — собирается вместе редко. И Инеж смело может признать, что скучала по ним всем. Хотя всю тоску она осознает лишь в Кеттердаме — это бесспорно. Уже который год просыпаясь там после Рождества, она вспоминает семью, оставшуюся в Равке. Но не сейчас. Сейчас она здесь, в тепле и уюте. Вокруг радостных улыбок и поздравлений. Здесь только двоюродные брат и сестра Инеж выступают в цирке. Все остальные — юристы, инженеры, финансисты и так далее. И никто из них никогда не путешествовал в караване. Не жил дорогой и не ел полевой кухни. Они все — так похожи и так отличаются от тех, кто в Равке. — О чём задумалась? — спрашивает мама, появляясь рядом. — Думаю о том, хочу ли ехать к друзьям сейчас. Я так скучала по всем нашим. Мама мягко улыбается, и Инеж улыбается в ответ. Она старается фокусироваться только на текущей реальности. — Дорогая, я рада, что ты повзрослела и не сбегаешь от семьи при первой же возможности. — Мама шутит. Инеж никогда так не делала, всегда оставаясь верной своим корням. И уж тем более не стала бы так делать, после похищения работорговцами — но о последнем матери лучше не знать — всё равно для неё эта история будет лишь сном. — но вы с друзьями, вероятно, скоро разъедетесь и будете видеться совсем редко. Езжай, повеселись. — Спасибо, — только и говорит Инеж, стараясь выразить в этом слове как можно больше. Всю любовь и благодарность за поддержку. Когда на телефон приходит сообщение от Матиаса, Инеж готова выходить. *** Они приезжают одновременно с Казом — он как раз выходит из такси, когда Матиас тормозит около дома Джеспера. И в ночи всё кажется ещё более нелепым: из дома доносится музыка, крыльцо и окна сверкают гирляндой, Матиас с Казом здороваются. И дальше, до дома, все трое идут в тишине. И Инеж закусывает губу до крови, и ненавидит тишину. А потому она делает вдох и начинает подпевать музыке — словно наслаждается вечером, словно присутствие Каза ничего не меняет. *** Вечер проходит весело — правда весело. Инеж с Ниной всё же вылавливают подходящий момент, чтобы поймать Джеспера и Уайлена и поднять над ними омелу. Они обе глупо хихикают и притворяются очень пьяными — мол им просто весело и идея внезапная была. Джеспер замирает и, кажется, пытается испепелить их взглядом — Инеж никогда бы не подумала, что друг может так смущаться — а потом глядит на Уайлена, собираясь что-то сказать. А Уайлен, отчаянно красный и смотрящий в пол, вдруг резко поднимает голову, смотрит на Джеспера и притягивает его к себе за верхний край жилетки. Кажется, в момент поцелуя они оба забывают про Инеж с Ниной, и те спешат оставить парочку наедине. Позже они ещё не раз будут вспоминать растерянное лицо Джеспера и хвалить Уайлена за смелость. Часы летят как минуты, а Инеж становится всё пьянее и разговорчивее. И к тому моменту, как Нина и Джес ловят её на кухне, чтобы поговорить про Каза, она уже не очень может — да и не хочет — держать язык за зубами. Нет, она, конечно, не вываливает им всю историю. Не говорит про поцелуй, молчит про Кеттердам. И старается не упрекать Каза — но не может сдержаться и жалуется. — Я устала, — говорит она, — я просто хочу, чтобы всё было как раньше. Джеспер предлагает свою помощь, обещает поговорить с Казом, но Инеж отказывается. Успокаивает друга, говорит, что они сами разберутся — и вообще, она на самом деле может двигаться дальше и без Каза. Она говорит друзьям не вмешиваться, но просит их оставаться с ней. Минута слабости — а может силы — когда она признаёт, что не справится без них. Что они — самая потрясающая поддержка в этом мире, на которую она могла бы рассчитывать. И они поднимают бокалы в тосте за дружбу и поддержку. А затем меняют тему, переходя на что-то более весёлое — Инеж точно не запоминает всего, что происходит в тот вечер. Но она помнит, как договаривается с Ниной о совместной ночёвке через пару дней. И очень хорошо помнит, как вышла из кухни в гостиную. Взгляд сам собой нашёл Каза. Он разговаривал с Уайленом, а потом рассмеялся с какой-то фразы друга — но из-за музыки Инеж совершенно их не слышала. Она заворожённо следила, как Каз протянул руку за своим бокалом. Смотрела на его длинные пальцы, но движение его кадыка, когда он делал глоток. Как он привычным жестом проводит рукой по волосам, как появляются едва заметные ямочки на его щеках при улыбке. А потом он взглянул на неё. Их взгляды пересеклись на короткое мгновение, и Инеж показалось, что она сразу же протрезвела. Она резко отвела взгляд и развернулась в сторону коридора. Руки тряслись, а в горле стало сухо. Нет. Нетнетнет. Я же перестала! Перестала о нём думать… Суматошные мысли мечутся в панике — но, если быть честной, Инеж знала, что однажды они придут. Ей не стоило лгать самой себе. Она могла сколько угодно говорить Нине, что не завидует. Могла бесконечно быть счастлива за подругу. Но это никогда не отменяло её желания… Не важно. Инеж никогда не заканчивала эту мысль, не определяла, что именно она хочет. А сейчас ей оставалось только судорожно пробираться к выходу из дома, чтобы хоть немного прийти в себя на улице. Сколько она выпила уже? Это никогда не заканчивается хорошо. *** Холодный воздух почти мгновенно приводит её в чувство, заставляя жалеть о пальто, оставшемся на вешалке в коридоре. Но заходить обратно в дом ей не хочется. Там он. И сейчас ей кажется, что она может почувствовать это каждой клеточкой своего тела. Она вглядывается в темноту вокруг дома — даже соседи уже легли спать. Единственный свет сейчас — фонарь над входной дверью, да гирлянды, которые светят в окнах. Но это и к лучшему — темнота давно стала её другом. Темнота прячет многое, темнота успокаивает. И в темноте все спят — можно побыть наедине с собой. Но не в этот раз — дверь за спиной едва заметно скрипит, выпуская кого-то наружу. Инеж соврала бы, сказав, что не знает, кто стоит за её спиной. Она не поворачивается. Лишь на пару секунд зажмуривает глаза, пытаясь отогнать новую волну слёз. Зачем он опять здесь? Она хочет развернуться. Высказать ему всё, что думает. Сказать, чтобы проваливал и прекращал её мучить. Но не успевает — теряет секунды, и решимость тает, сменяясь отчаянием. Она дура. Она не может его прогнать. Она зависима от того, кто всегда спасал её. На плечи опускается что-то мягкое и тёплое. Инеж узнаёт своё пальто. Не оборачиваясь на Каза, она лишь сильнее склоняется над перилами. Так, чтобы волосы закрыли её лицо. Он не увидит её слёз. Алкоголь обнажает её чувства и лишает контроля. В прошлый раз, когда она пила, это вылилось в поцелуй. Сейчас же, ей хочется залепить Казу пощёчину. Он тихо облокачивается на перила рядом. И Инеж ненавидит себя за то, что чувствует, как его молчание заполняет всё вокруг. За то, что ощущает запах Каза — его одеколон и чёртов кофе. Глаза щиплет, и вовсе не от холода — как бы она не пыталась себя в этом убедить. Почти месяц ей успешно удавалось купировать эти чувства. Она переключилась на учёбу, подготовку к экзаменам и на Бреккера. Привычного и холодного. Того, который не давал ей даже повода думать о взаимности. Мысли о Казе были лишними в круговерти её дней. Но неужели всё закончится вот так? Два года дружбы просто оборвутся? Инеж всё-таки поворачивает голову к Казу. Через несколько секунд он повторяет за ней, и их взгляды встречаются — Привет, — тихо выдыхает она вместе с облачком пара. Невыносимо долгое мгновение ей кажется, что он промолчит. Отвернётся, в лучшем случае просто кивнув ей. Но если он промолчит, я уйду, — обещает Инеж сама себе – пора прекращать мучать себя. Это всё и без того слишком глупо. — Привет, — также тихо выдыхает в ответ Каз. Инеж не пытается удержать грустную улыбку. Она скучала по его голосу. По его прямому взгляду на неё. По их разговорам. — Я скучала, — слова вырываются сами, но Инеж не жалеет. Каз всегда был тем человеком, которому она могла доверить свои секреты и чувства — если считала нужным. Каз изучающе смотрит на неё, словно забыл, как она выглядит. В неярком свете фонаря над дверью его глаза кажутся почти чёрными, а взгляд — мягким. — Я тоже скучал, — признаёт Каз. А Инеж думает о том, что они оба сейчас пьяны, и в прошлый раз это закончилось поцелуем. Она заставляет себя отвернуться прежде, чем её взгляд опустится на его губы. Он просил не целовать его. И он игнорировал её два месяца, и точно не заслуживает поцелуя. — Тогда почему… — она не заканчивает вопрос. Она не хотела вообще его задавать. Это было одним из её личных правил — не спрашивать о том, о чём человек не захочет рассказывать. Но ведь она имеет право знать правду? И в ней снова вспыхивает решимость. Уйду. Всё равно — как раньше уже не будет. — Как раньше уже не будет, — мысли вырываются тихим шёпотом. Пьяный язык уже не определяет, о чём стоило бы смолчать. — Не будет. — соглашается Каз. По его тону Инеж угадывает волнение парня, — И я хотел бы извиниться за это. Инеж снова поворачивается к Казу. И что-то внутри неё всё же ломается — вся тренированная выдержка летит к чертям. Молча уйти не получается. — Извиниться за что? — вспыхивает она, выпрямляясь и полностью разворачиваясь к Казу. — За то, что ни удостоил меня ни словом за последние два месяца?! Или за то, что продолжал приносить свой чёртов чай? Что это вообще было, Каз? Попытка удержать меня или издёвка? За то, что я думала, будто влюбилась в тебя? О, а может ты хочешь извиниться за то, что на хэллоуин позволил мне увидеть настоящего тебя, узнать чуть больше? Дай угадаю, сейчас ещё и попросишь сделать вид, что я ничего не слышала и не запомнила? А может всё же за то, что я дура и несмотря ни на что продолжаю переживать за тебя? Она почти кричит, не обращая внимания ни на пальто, соскользнувшее с плеч, ни на то, что плачет. И только когда слова заканчиваются, и она замолкает, ветер заставляет её поёжиться. Но она не поднимает пальто, она смотрит на Каза. На его бледное лицо, застывшее словно маска. На растрёпанные волосы и его взгляд, ставший совсем трезвым — а был ли он пьяным? Или притворство сегодня было частью его игры? — Или убеди меня, что у тебя были причины поступать так, — твёрдо говорит Инеж, — или уходи. В глазах Каза что-то вспыхивает, его маска на лице не удерживает эмоций. Но Инеж не успевает рассмотреть. Собственные слова оглушают её. Что она наделала? Сама ведь ждала, надеялась, что он извинится. И теперь, своими словами, всё разрушила. Теперь он уйдёт. Точно уйдёт. Инеж прикрывает глаза, чувствуя, как собственные слова горчат и жгутся на языке. Она не уверена, что помнит, как оказалась на коленях. Лишь обнаруживает, что обнимает себя, сжавшись в комок. Ей хочется исчезнуть из этого мира — серый и жестокий Кеттердам подошёл бы сейчас лучше. На смену злости приходят паника и отчаяние. Он уйдёт. Они больше никогда не заговорят. И хорошо ещё, если друзья смогут общаться с ними обоими — хотя бы до момента, как они все разъедутся по колледжам. Кажется, она всхлипывает. Кажется, у неё истерика. И, кажется, кто-то снова накидывает на неё пальто. А потом этот кто-то прижимает её к себе, обнимая. Но всё это — наверняка только кажется. Кроме неё и Каза тут никого не было. И подобной сцены никогда не должно было происходить между ними. Но Инеж обнимает Каза в ответ, вцепляясь пальцами в его пальто на спине, утыкаясь лицом куда-то в его плечо. Вдыхает родной запах и никак не может успокоиться — Не уходи, — раз за разом шепчет она, — не уходи. *** Инеж открыла глаза и уставилась в потолок. Как и всегда, ей требовалось несколько секунд, чтобы вспомнить предыдущий день текущей реальности. Последнее, что она помнила о Нью-Йорке — это крыльцо, холод и объятия Каза. Ей показалось, или она действительно просила его не уходить? Но что было дальше? И как она оказалась здесь? Инеж приподнялась на локтях и огляделась — так и есть, она в одной из гостевых комнат Джеспера. Потом Инеж оглядела себя — на ней было вчерашнее платье. Волосы, вчера вечером точно распущенные, теперь были собраны в косу — слабую и растрёпанную, но косу. А рядом с ней — на самом краю кровати — лежал Каз. Увиденное нисколько не помогало воспоминаниям, и Инеж с шумным выдохом снова откинулась на подушку. Двигаться и думать не хотелось. Инеж не знала, сколько поспала — судя по неяркому свету из окна, солнце только-только вставало. Инеж не была даже уверена, что опьянение полностью прошло. Обрывки разговора на крыльце всплывали в памяти, почти вызывая стыд. Будь она трезвой, никогда бы и не подумала устраивать истерику. Но сейчас виноватой она себя не чувствовала — в конце концов, эмоции в последнее время слишком давили на неё, и им требовался выход. Инеж повернула голову в сторону Каза, пытаясь понять мотивы его вчерашнего поведения, и ей стало грустно. Раньше ей казалось, что она прекрасно его понимает и может угадать почти любой его план. Но сейчас казалось, что два месяца проложили между ними пропасть. Во сне Каз казался таким расслабленным, что не походил сам на себя. Инеж мягко обвела взглядом его лицо, словно пытаясь снова запомнить — всё же она почти два месяца избегала прямых взглядов на него. Через пару минут Каз вдруг нахмурился и с глубоким вдохом проснулся. Распахнул глаза и несколько секунд невидяще смотрел перед собой, словно скидывая остатки сна. Потом осмысленно моргнул и сфокусировал взгляд на Инеж. Какое-то время они лежали молча и просто смотрели друг на друга. Инеж не выдержала первой. — С Рождеством, — тихо сказала она. Молчание между ними уже порядком ей надоело за последнее время, — что вчера произошло? — С Рождеством, — отозвался Каз, на секунду замолчав, чтобы подобрать слова, — что ты помнишь? — Помню, как мы стояли на крыльце. Потом кто-то захотел извиниться, — усмехнулась Инеж, — а у меня началась истерика. Дальше ничего не помню. Как мы оказались здесь? — Ты начала засыпать, и я помог тебе подняться сюда. Ещё что-нибудь помнишь? Инеж на секунду прикрыла глаза. Потом открыла и помотала головой. — А должна?Каз
— А должна? Каз пожал плечами — движение получилось странным, но он продолжал лежать. Двигаться не хотелось. Говорить тоже не очень хотелось — но молчания за последнее время и так было достаточно. И он внезапно рассмеялся — тихо и хрипло — а Инеж удивлённо замерла. — Я пол вечера извинялся, а ты ничего не помнишь! Инеж фыркнула. — Значит, придётся повторять все твои пафосные речи. Каз покорно кивнул. Потом вздохнул и… не смог ничего сказать. Слова разбегались, а Инеж терпеливо ждала. — Я — дурак. Инеж лишь едва заметно усмехнулась, но промолчала. Каз знал, она ждёт другого. Кто он такой, она и сама прекрасно знает. Знает слишком хорошо. А потому со вздохом садится на кровати. — Чего ты хочешь в итоге? — спрашивает она. Не просит извинений или оправданий — теперь она снова трезва и разум берёт верх над её чувствами. И Каз впервые не рад этому — он видел Инеж вчера. Он знает, как сильно ей нужны извинения. Но она переходит сразу к сути. К тому, чего он не понимает сам. — Я не знаю, — только и может ответить он, — но в любом случае я хочу извиниться. Ты не заслуживала и не заслуживаешь такого отношения. Мне стоило тебя отпустить по-человечески. Стоило поговорить обо всём, объяснить… А теперь у меня ощущение, что я сломал всё, что было между нами. Что осталось только нездоровое ощущение зависимости. — Зависимость, — задумчиво повторяет Инеж, медленно перекатывая слово на языке, — это действительно подходящее слово. От неё ты хотел избавиться, когда отстранялся? Каз кивает, чувствуя, как время растягивается, а воздух в лёгких густеет. Чувствует, как на языке появляется горький привкус, не имеющий ничего общего с последствиями выпитого алкоголя. Его не хватает даже на сиплое «да», но оно и не требуется. — Я понимаю, — говорит Инеж, поднимаясь с кровати. И Каз слышит в её голосе всё то, что испытывает сам. Боль, отчаяние и смирение. В её голосе звучат слёзы, которые она не прольёт — уж точно не при нём теперь. И ему до смерти хочется вскочить на ноги и прижать Инеж к себе — как вчера, во время её истерики. До него внезапно доходит, что он был для неё такой же опорой, как и она — для него. Каз поднимает взгляд и несколько секунд они молчат, просто глядя друг на друга. Не уходи! Не уходи… То, что выдавливала со слезами и всхлипами Инеж. То, о чём хочет попросить он сам. — Да к чёрту! — выдыхает Каз, тоже поднимаясь. Ему требуется несколько шагов, чтобы оказаться рядом с Инеж и прижать её к себе в тесных объятиях. Инеж недоверчиво и напряжённо замирает, а потом осторожно обнимает его в ответ. Утыкается лицом куда-то в плечо и что-то тихо бубнит. — Я ненавижу тебя, Каз Бреккер, — когда до Каза доходит смысл слов, он знает, что именно Инеж имеет в виду. — У тебя есть полное право на это, — так же тихо бормочет он куда-то в её макушку. Инеж лишь крепче прижимается к нему. В доме абсолютная тишина и Каз слышит дыхание Инеж, чувствует, как бьётся её сердце. И молится Гезену, чтобы этот момент не заканчивался. Но Инеж всё же отстраняется. Совсем чуть-чуть, не размыкая объятий, и внимательно смотрит на Каза. — Ты должен отпустить меня, — наконец разрушает тишину Инеж, — и я говорю не про эти объятия. Мозг не слушается, губы не шевелятся. У него нет ответа. И он в любом случае не смог бы ответить. Что ты сделала со мной, Инеж? Но она не делала ничего. И она права — он должен отпустить её, чтобы стало легче. — Как? Он нервно сглатывает, но продолжает смотреть на неё. — Найди свою цель, Каз. О чём ты мечтал в детстве? Каз Бреккер ответил бы, что у него не было детства. Но сейчас он ощущал себя Ритвельдом так явно, как никогда. — Изучить этот мир, — слова срываются с языка сами. А за словами приходят и воспоминания о детских грёзах. Изучить этот мир и привнести все эти технологии в реальный мир. Каз усмехается, на секунду представляя, как сильно поможет Отбросам даже такая простая технология, как рация. В голове уже начинают мелькать варианты внедрения технологий в реальный мир, и он не замечает мягкой и гордой улыбки Инеж. Но он сразу чувствует, когда она опускает руки и на шаг отступает. Становится холодно, мысли возвращаются в реальность. — Сердце — это стрела. И если ты будешь следовать за намеченной целью, ты будешь счастлив. — Я счастлив, что снова могу слышать твои мудрости, — фраза вырывается до того, как он успевает прикусить язык. Инеж закатывает глаза. — А я — что ты снова в состоянии язвить. Сделаю вид, что это был комплимент моему прекрасному голосу. — Это он и был. Я, правда, очень по нему скучал. Инеж смеётся, а Каз понимает, что и по её смеху скучал. — Потрясающе, конечно, но что теперь? — спрашивает Инеж, отсмеявшись, и снова становится серьёзной. И Каз не хочет отвечать. Но им обоим очевидно, что вариантов не так уж много. И едва ли они смогут вернуться к прежнему общению. — Прости, — говорит Каз, — что всё разрушил. Инеж молчит, борется с собой. Хочет что-то сказать, но — Каз понимает её состояние — горло словно сдавлено спазмом. — Не могу, — сипло выдыхает она. Каз чувствует — Инеж опять близка к истерике. Он ждёт обвинений в свой адрес — ждал ещё вчера. Но Инеж никогда не обвиняет. Она стремится понять всех и всегда. — Прости, — ещё раз говорит Каз, разворачиваясь к двери. Вероятно, он мог бы сделать что-то ещё. Но его подсознание всегда говорило правду голосом Инеж. Он хотел избавиться от зависимости от неё. Ему нужно это сделать — и теперь у него по крайней мере есть действительно стоящая цель. — Каз, — зовёт Инеж, и он замирает у двери, — я не хочу, чтобы всё заканчивалось вот так. — Что ты предлагаешь? — спрашивает он, не оборачиваясь. Инеж молчит. У неё нет ответа. И Каз не знает, что сказать. — Я ненавижу, что поступаю так, — говорит он, не дождавшись ответа, — но ты права. Это зависимость, и от неё я пытаюсь избавиться. Разве сможем мы общаться как раньше? Держать дистанцию? Он всё ещё не поворачивается, не смотрит на Инеж. — Разве… Разве будет плохо, если мы не будем общаться, как раньше? Мы могли бы попробовать… Его смелый сулийский Призрак… Она никогда не боялась высказывать свои мысли. — Не думаю, что это хорошая идея. Вероятно, тебе тоже просто стоит отпустить меня, — собственные слова сушат и жгут горло. Это в самом деле конец — или начало конца точно. Каз делает ещё шаг, кладёт руку на ручку. Медлит, словно чего-то ждёт, но за спиной лишь тишина. Он открывает дверь и выходит. И закрывая за собой слышит тихий шёпот. — Отпускаю. Он не уверен, что ему не послышалось.