***
Осада Лунных Башен началась ещё до прихода основного отряда, но это не помешало ей быть кровавой и жестокой. Яра не сторонилась жестокости, но в последнее время не находила особого удовольствия в убийствах. Все почитатели Абсолют были такими же, как её отряд, только повезло им меньше — у них не было таинственного защитника и астральной призмы. Продвигаясь по этажам, отряд поднялся к самому Торму. Он продолжал вызывать холодок по коже одним лишь своим присутствием, но теперь не был бессмертен. И тем не менее, опасным быть не перестал. Бой был жестоким, даже при помощи Песни Ночи. Яра давно не уставала в сражении настолько, что притуплялись чувства и немели конечности. Она не заметила, как арбалетная стрела пронзила щиколотку, не ощутила и хлёстких некротических лучей, что раз за разом разрушали волшебные доспехи. Она боролась из последних сил и чувствовала себя слабой добычей в сравнении с пышущей яростью Карлах или ловким Астарионом. С того вечера им с вампиром так и не довелось пообщаться. Яра смалодушничала, избегала разговора и стыдилась проявленных чувств. Она сочувствовала мужчине, а он к этому не привык. Ей совсем не хотелось вновь видеть замешательство на красивом упрямом лице, а потому их разговоры свелись только к коротким перекрикиваниям в бою. Яра оправдывала себя тем, что у них нет на это времени. Отряд промчался по храму Шар, уничтожил Бальтазара, убил Юргира, освободил Песню Ночи. У них не было времени даже на сон, не то что на разговоры. Особенно теперь, когда враг был так близок к сокрушительному поражению, а они сами — к исцелению. Мысль об этом одновременно воодушевляла и страшила. Стоило личинке уйти, уйдёт и угроза превращения в иллитида. Однако, если она останется, у Яры будет больше времени, чтобы справится с отцом и его контролем. — Смотрите! — голос Шедоухарт болью отразился от стенок черепа. Яра подняла глаза туда, куда указывала изящная рука жрицы. Щупальце, отвратительно знакомое, вырвалось из башни, разбрасывая вокруг остатки каменной кладки, ударило, небрежно подхватило Песню ночи, словно ребёнок игрушку, и унеслось вглубь замковых стен. Кетерик Торм бросил торжествующий горящий взгляд и скрылся следом. — Адова сера! — рявкнула Яра, уже намереваясь двинуться следом. Кожу под лопаткой опалило страшным, замогильным холодом, перед глазами на миг стало темно и страшно, словно волшебницу заживо уложили в гроб и оставили в пыльном камне склепа. Ощущения быстро отступили, но этого хватило, чтобы отрезвить её. Она перехватила посох поудобнее, развернулась к оставшимся некролитам.***
Карлах тяжело дышала и громко ругалась, пока жрица колдовала над рассечённым предплечьем. Кетерик обрушил на тифлинга свой двуручник, рассекая плоть почти до кости. Яра хотела бы помочь, но всё, что она могла — только выменять у квартирмейтера арфистов несколько склянок с лечебным зельем. Остальные были почти в порядке. Ссадины, царапины, следы от стрел — ничего, с чем каждый не мог позаботится сам. Джахейра предложила разбить лагерь у подножия башен, мудро рассудив, что Песня Ночи нужна Торму для поддержания собственного бессмертия, а войска Абсолют, судя по информации лазутчиков, пока не получали приказов. Яра, что рвалась продолжать сражение сильнее остальных, решила положиться на мудрость высшей арфистки. И не пожалела. Когда боевой азарт и оцепенение сошли на нет, Яра во всех красках прочувствовала, насколько устала. Тело ныло, жалобно и судорожно. Девушка не могла даже зажечь волшебные огоньки в ладонях, о заклинаниях сложнее и речи быть не могло. Стрела, попавшая в щиколотку, похоже, была смазана ядом — вокруг рваной кромки раны расползлись тёмные вены, кожа взбугрилась, кровь имела неприятный запах гниения. Яра знала, что руны помогут телу избавиться от заражения, но всё же промыла увечье и наложила тугую повязку. Волшебница впервые за долгое время была уверена, что стоит ей прикоснуться макушкой к спальнику, и сон придёт незамедлительно. Мутный, короткий, но придёт. Однако спать предстояло ещё не скоро. Гейл хотел поговорить за пределами лагеря и даже оставил своё отражение, чтобы завлечь девушку на встречу как минимум интересом к неизвестному заклинанию. В иной день Яра бы наплевала на приглашение и пошла отдыхать, но она догадывалась, о чём хочет поговорить мужчин и не могла не пойти. Передвигаясь через заросли искалеченных проклятьем кустов, девушка вышла на поляну, к которой привела её иллюзия и чутьё. И замерла. Мёртвого леса не было. Трава укрывала неожиданно пустую долину до самого горизонта, почерневшие, как кости гниющего скелета, ветви распустились скопищем молодых и нежных, как детские пальчики, листочков. В воздухе пахло влагой и землёй, а сверху, над головой раскрылось небо. Чистое, иссиня-черное, усеянное мириадами звёзд, словно россыпью росы. Посреди этого великолепия, красуясь своей необычностью, тянулась лента северного сияния. Все говорило о покое и умиротворении и Яра, не ожидающая подобного, на миг решила, что яд со стрелы взял своё и лишил её чувств, окуная в прекрасное видение. — Нравится? — спросил Гейл. Она не сразу его заметила. Волшебник сидел на траве, вытянув длинные ноги и немного лукаво посматривая на ученицу. Девушка стушевалась. — Да, очень красиво. — В этот темнейший час кажется, будто рассвет никогда не настанет и разливается такая благоговейная тишина. Для влюблённых время словно бы застывает, — чистым голосом, словно читал поэму, сказал мужчина. — Прекраснейшая из фантазий. Яра обратила к волшебнику удивлённый взгляд, но говорить ничего не стала. Она не хотела, чтобы между ними возникала какая-то двусмысленность, но, кажется, воздух был наполнен ею наравне с магией. Девушка смутилась вновь и подняла лицо, рассматривая незнакомые созвездия над головой. — Умопомрачительное небо, Гейл, — выдохнула она и всё-таки пустилась на траву рядом с мужчиной. Тот благодарно улыбнулся и продолжил: — Конечно, моё проклятие никуда не делось, однако притупил его заклинанием, — лицо волшебника омрачила грусть. Уголки губ опустились, а згляд потух. — Возможно, это моя последняя ночь на земле. Я хотел бы, чтобы она прошла под пологом красоты и чудес. Атмосфера тихого вечера стала угасать. Не внешнее умиротворение, но внутреннее схлынуло с Яры, оставляя после себя только горький привкус разочарования. — Мы найдём другое решение, Гейл, — твёрдо заявила девушка. Волшебник посмотрел на неё. Брови его осуждающе сдвинулись. — Спасибо, — кивнул он. — Но даже если есть другой путь, возможно, так будет правильно. В висках набатом колотилось сердце, разозлённое намерениями волшебника. Тот словно не замечал осуждающего взгляда Яры. — Это моя судьба, Яра, — вопреки серьёзному лицу, голос мужчины неуверенно дрогнул. — Я хочу принять смерть на своих условиях. Девушка возмущенно выпрямилась. После разговора с Эльминстром, стариком с глазами хитроумного юноши, разговоры с Гейлом так или иначе сходились к его самоубийству во имя улыбки богини. Девушка не верила богам и была рада, что отец хотя бы не был набожен и не прививал дочери любви к высшим силам. — Это не твои условия, — с трудом успокаивая свой тон, сказала Яра. — Это условия Мистры. И я не вижу в её условиях справедливости. Она знала, что говорит то, что причинит Гейлу боль, но это казалось единственным способом вразумить мужчину. Он смотрел на неё оскорблённо, а Яра продолжала, чувствуя, как внутри всё сжимается от вины: — Боги жестоки. Им плевать на судьбы последователей или даже возлюбленных, — жёстко заключила она. — Мистра отказала тебе в милости, а я не стану. Гейл удивлённо распахнул глаза и девушка подумала, что перегнула. Однако она не могла себя остановить. Волшебник должен был услышать эти слова, пусть даже они принесут ему боль. Яра только лишь надеялась, что они заставят мужчину задуматься. — Ты не умрёшь и точка, — закончила девушка. Волшебник долго, изучающе смотрел на неё, но отчего-то молчал. Яре было страшно от того, что творилось в этой отчаянной голове. Ей представлялся этот разговор. Она ожидала ссоры, обвинений, хотя бы спора. Горячего и злого спора, когда стороны не могут договориться. Волшебница была готова пустить в ход волшебство, если они не договорятся и если от него хоть что-то осталось за прожитый день. Но Гейл просто молчал. И Яре казалось, что она видит в его глазах согласие и совсем капельку облегчения. Скрытого, стыдливого, но облегчения. — Ладно, поговорим об этом утром, — выдохнул Гейл и, не давая собеседнице вставить новые реплики, смешливо добавил. — Надеюсь, ты так печёшься за меня не только из-за рун? — Неловкий отход от темы, Гейл, — фыркнула девушка, чувствуя толику обиды на такое суждение. Пусть и преподнесённое в шутливой форме. — Нет, не только из-за рун. Она пылко перехватила его шершавую ладонь. Сухая и тёплая, как кожица греющейся на солнце ящерки. Совсем не похожая на прохладные пальцы вампира. Яра тряхнула головой, отгоняя неуместные сравнения. — Ты хороший человек, Гейл. Отличный волшебник и учитель, — сбивчиво перечислила девушка, подбирая верные слова. — Я хочу быть тебе другом, а не смотреть издалека, как ты взрываешься. Мужчина улыбнулся. Немного грустно. Сжал ладонь собеседницы в ответ, почти пересекая рамки приличия, медленно погладил большим пальцем костяшки и отпустил. Его тепло осталось на коже, но отчего-то его хотелось стряхнуть. Окунуть руки в ледяную воду. Чувства Гейла предназначались не Яре, и она сама не хотела даже думать о волшебнике в таком контексте. — Когда всё закончится, — улыбнулась девушка, обращая взгляд к расстелившейся долине, — ты обязан научить меня строить такие иллюзии. — Конечно, — отзеркалил её улыбку волшебник.