Кое-что о доме. Лето 1922

– Ну, а он вам что? – заинтересованно допытывался Мустанг, вышагивая между Трингамами и Элриками по широкому тротуару, и попутно ненавязчиво кивнул перед собой: – Труба… – Ага, мы помним, – отмахнулся Эд, оживлённо разводя руками. – Так а он Флетчеру: «А как ты догадался?».. – Ага – и ка-ак грохнется на пол! – со смехом подтвердил Флетчер. – Да вы что, – серьёзно нахмурился Рой, наклоняя голову, чтобы не зацепиться. Его примеру одновременно последовали привыкшие уже нагибать головы всегда и везде Рассел и Ал. Однако что-то всё же в следующую секунду пошло не так – и после двойного звонкого удара Эд и Флетчер совершенно одинаково взвыли: – Ой! – Эдвард – схватившись за лоб, а Флетчер – за макушку. –… что, братец, малость габариты не рассчитал? – с неимоверным усилием сохраняя серьёзное выражение лица, поинтересовался Рассел, придерживая мокрый и ещё холодный платок на голове младшего. Спасибо в сумке у Альфонса оказалась бутылка холодной воды. Флетчер, насупившись, только носом шмыгнул: – И вовсе не смешно! – … а мы вам говорили, что быть высоким не очень удобно, а вы нам не верили... – Ал, у которого дрожали от едва сдерживаемого смеха уголки губ, гладил по спине Эда, обиженно уткнувшегося ему в плечо носом. – Нечестно, – буркнул тот, сердито косясь исподлобья на Мустанга. Фюрер, никого не стесняясь, стоял неподалёку от них шагах в восьми и, согнувшись пополам, хохотал в голос. Ну да, если вспомнить, как бурно радовался Эд в аэропорту, что он выше главы государства, то ситуация была просто анекдот. Для которого, правда, не хватало финального аккорда. И он случился. Собственно, направлялась колоритная компания из четырёх рослых худых блондинов и одного приземистого на их фоне, но статного брюнета, который был старше их всех лет на десять, в местную администрацию для подписания каких-то ужасно важных и срочных бумаг, которые всегда появляются именно тогда, когда все ушли в отпуск. Здешняя управленческая верхушка за два года проживания в этом маленьком пригороде Централа семьи фюрера и их гостей (к коим в разное время относились Кёртисы, разные члены команды и подруги Ризы) успела привыкнуть к внезапным явлениям высших государственных алхимиков народу и перестала падать в обморок от одного упоминания приближения фюрера. Впрочем, Мустанг в такие посещения был в чрезвычайно миролюбивом настроении, а эта его «молодёжь» как всегда до слёз веселила секретаршу губернатора своими шуточками. Так что ничего ужасного в это посещение и не предвиделось. Им уже от входа приветливо махала рукой уборщица: – Ой, а мы вас сто лет не видели! Как мальчики вымахали! И исхудали совсем! Водички вам налить? Жара такая! – Спасибо, не откажемся! – радостно улыбаясь, помахал ей в ответ рукой Альфонс, и она, довольная, скрылась в полутёмном коридоре. – Как будто не в администрацию приходим, а в гости на чай, – проворчал Рой, без всяких проблем заходя внутрь. – А разве плохо? – фыркнул Эд, следуя за ним бок о бок с Флетчером, тоже без всяких приключений. – Да и вообще… – начал было Флетчер, но его прервал какой-то металлический звон и затем очень громкое синхронное двойное: – Ай! Эд резко развернулся на каблуках, Флетчер вытаращил глаза, Мустанг вновь затрясся от беззвучного смеха. Через пару минут Ал и Рассел сидели на диванчике в приёмной губернатора и недовольно ворчали на «слишком низкие двери», пока Эд и Флетчер, стараясь не заржать в голос, обрабатывали им – одному синяк на лбу, другому шишку на макушке. – Не смешно, – отрезал старший Трингам, позволяя на этот раз младшему приложить к своей голове холодный мокрый платок. – У меня аж искры из глаз посыпались!.. мы всего-то заговорились! – Что вы там про проблемы с габаритами говорили? – Эд поправил Алу чёлку, прикрывающую теперь кусочек пластыря телесного цвета у того на лбу. – Не сыпь мне соль на сахар, во имя Фламеля, – мрачно подытожил тот, закатывая глаза. Мустанг, отошедший к окну, усиленно делал вид, что он заинтересован буйно разросшимся розарием во дворике. Но периодически он разражался кашлем, да таким долгим, что Флетчер вынужден был участливо, но ядовито (в конце концов, ему было жалко брата и лучшего друга, да и у самого него голова ещё гудела от нехилого такого удара об металлическую же трубу) интересоваться, «не принести ли водички и не заболел ли светлейший, как говорится, фюрер», на что тот, справившись со своими лёгкими, неизменно спокойно отвечал: – Нет, благодарю, это остаток аллергии на амброзию. На резонное замечание, что амброзия уже неделю как отцвела, он невозмутимо пожимал плечами и, по-прежнему избегая смотреть на «детей», отвечал: – Ну, может, и не на амброзию. Какая разница-то? Аллергия – она необъяснима! И действительно, какая разница, на что у Мустанга внезапно в середине дня в администрации началась аллергия?