Синева

      С наступлением утра небо раскололось, выплеснув свои внутренности на землю. Он молчал; Хината не упомянула о том, что накануне вечером стала свидетелем его уязвимости. Он поднялся раньше неё — как и всегда. Этим утром он распутывал красное и жёлтое, трудился в саду, разбирая каменную кладку между двух фонарей, один из которых был частично разбит из-за дождей, пренебрежения и неправильного использования. Она села, на мгновение прищурившись от яркого солнечного света, и взглянула на то, как он опёрся на лопату, навалившись на неё всем телом. Потом он склонился над выкопанными камнями, разбросанными по густой зелени, и посмотрел на созданную им яму. Странно, подумала Хината. Он был одержим этим местом, и она не знала почему. Отбросив сон, она поднялась на ноги, глядя на жёлтые пятна, плывущие по небу, словно лопнувшее клейкое яйцо солнечной стороной вверх. В полусонном лесу свистяще шептал ветер. Хината нерешительно направилась к нему, чувствуя, как зябнут босые ноги от росы, которая скатывалась к корням трав, мелкими звёздочками сверкая на почве. Она успела разглядеть, как он присел на корточки и опустил в землю что-то, что держал в кулаке, и принялся закапывать это, пока его тайна не оказалась похоронена, будто семена. Глубоко вдохнув ароматный утренний ветер, он расслабился, закрыл глаза и запрокинул голову, как будто ему нравился воздух, напóенный природой. Он молчал, она тоже. Наконец, как будто осознав её присутствие рядом, он посмотрел на её розовую ступню, а затем на лицо её обладательницы, и солнечный свет скользнул по его щекам липкими каплями. Не изменившись в лице, он тут же распутал ноги, встал и отряхнулся. Хинате хотелось расспросить его о происходящем, но она знала, что это ему не понравится: за то короткое совместнопроведённое время она уяснила твёрдо, что он не любил, когда кто-то лез в его дела. Он рассказал Наруто о Сакуре, о том, что его жена скора на действия и эмоции, что ему больше не доставляют наслаждение её паломничества к его порогу, что Наруто следует контролировать её, пока его гнев не взял над ним верх. Униженный, Наруто, ссутулившись, ушёл из этого дома; с тех пор Хината его не видела. Не попрощавшись, Саске тоже обогнул её и последовал по тропинке, по которой ходил каждое утро. И всё же, как послушная жена, она ждала его дома, готовила еду и садилась за низкий столик. Он вернулся, когда необъятность неба стала насыщенной, а кроваво-красное солнце утонуло в стыке манящей тьмы, которой день передал эстафету власти. Он молча поел, и когда на небе появились чернильные капли ночи, она легла с ним в постель, и в теле её запело вожделение. Обняв её за талию одной рукой, второй он скользнул к её бёдрам и притянул ближе, крепко прижав к себе. Через плотную ткань его брюк она почувствовала твёрдость восставшего органа, и, как всегда, он просто оттянул её нижнее белье в сторону, раздвинул покрытые влагой бёдра и скользнул в неё. Очарованное видом и ощущениями, её тело всегда быстро реагировало, выделяя смазку, которая заполняла лоно, дабы принять его. Они делали это вот уже несколько ночей подряд. Хината не жаловалась, потому что только в такие моменты он позволял ей целовать себя в шею — его губы, к её ужасу, принадлежали только ему. Он двигался до тех пор, пока она не утомилась сверх всякой меры; от многократных вспышек блаженства тело била мелкая дрожь. Обезумев, он излился в неё; и, как и много раз прежде, когда он отстранился, с его лица исчезло удовольствие так же быстро, как появилось. После акта ему не потребовалось много времени, чтобы крепко заснуть, а Хината осталась бодрствующей с ноющей болью между ног. Его лицо было повёрнуто в сторону, и она не могла оторвать взгляд от проблесков лунного света, словно сливки стекающего по его затылку. Она лежала и вслушивалась в дождь, льющий со страстью, которой обладал и он. Его красота завораживала — женщина в ней замечала это... ежедневно, еженощно. Почему он не пользовался этим? Странный... Не в силах сопротивляться ему, Хината придвинулась ближе, прижалась лицом к его шее, порозовевшей от поцелуев, что она старательно втирала в его кожу, провела носом по покрытым потом порам: он пах чудесно, как ткань, нити которой впитали дождь, мускус и нежное солнце. Поглощённый сном, он не слышал её, не чувствовал, а следовательно не отталкивал. Она положила руку поверх той, которую он небрежно перекинул через талию, положила голову ему на грудь; сердце её разливалось самыми громкими песнопениями, пересиливающими шумы внешнего мира, который ярко мерцал под проливным дождём. Ему бы не понравилось, если бы она прижималась к нему нуждаясь, желая, вожделея. Хинате сейчас было всё равно. Сколько ещё он планировал сохранять свою холодность? Его дыхание, глубокое и ровное, участилось; сердцебиение, медленное и глубокое, ускорилось; Хината прислушалась. В нём чувствовалась тихая буря, запах дождя и молний бился в ловушке его спящего тела. Много мгновений спустя она подняла голову, и ей показалось, что она увидела таинственный алый огонёк — он смотрел на неё сверху вниз, и оживший шаринган освещал его напряжённое лицо. Она спросила его, в чем дело; губы его шевельнулись, вместо ответа произнося несколько натянутых слов, которые она не расслышала из-за бури. Эмоции начали разрушать его тело, заставлять тяжело вздыматься грудь. Переполненная им мгновение назад, она почувствовала, как его запах покидает ноздри — понемногу. Он дёрнулся, и она испуганно отшатнулась. Теперь его тело сотрясали нервные конвульсии, и он дышал так тяжело, что грудь его подпрыгивала вверх-вниз под рубашкой, насквозь пропитанной видимым потом, который мелкими каплями стекал по коже. Он отполз от неё и прислонился спиной к стене, сотрясаясь всем телом. Его рот приоткрылся, как будто он собирался заговорить вслух, но ему удавалось шептать лишь: «Нии-Сан, не надо!» каждый раз, когда он пытался произнести слова, рвущиеся из глубин его нутра. Она потянулась к нему, но на этот раз вместо него заговорил его шаринган, обрушив на неё яростную вспышку, которая предостерегла её от дальнейших движений. — Убирайся, не подходи ко мне! — дрожа, прорычал он, уткнувшись в высокий ворот мокрой от пота рубашки. Озадаченная, она села на место, наблюдая за его выбивающимся из обстановки телом, охваченным периодическими конвульсиями... Взошло очередное утро, наступила ещё одна ночь — столкновение оттенков. Он был спокоен, забыв о пережитом горе. Она не думала, что прошлой ночью он был в здравом уме. Ей хотелось расспросить мужа о его прошлом, но что она могла ему сказать? Она ничего о нём не знала... Он ел молча, не глядя на неё, потом вышел из дома, но на этот раз Хината решила последовать за ним. Бьякуган был полезен: она могла видеть его, не выдав своих намерений. Он проследовал на север через лес, и она отправилась вслед за ним по узким улочкам, на которых танцевало утро. Там, в глубине, стояло святилище. Древнее и ветхое, оно забытым лежало в руинах. (Никто не приходил сюда уже много лет…) Она остановилась, глядя далеко вперёд в этом направлении, не сводя глаз с его чакры, которая говорила о заключённой в нём силе. Торговец рядом с ней продавал товары, которые висели у него на поясе; Хината проигнорировала его, пробираясь сквозь толпу людей, вышедших сегодня за покупками. Мир вырос перед ней в переплетении линий, пропитанных чёрно-белым, как и его послания. У его ног по каменным ступеням, скользким от наросших на них водорослей, шумно журчал ручей. Он замер в тени, которая была толще статуи Будды, и заговорил о чём-то, чего она не сумела разобрать. Затем он разорвал ткань пространства и, прежде чем она успела моргнуть, исчез...

***

Тревожно-розовое вечернее небо — торжественный, мимолётный гость для всего сущего. Изначально время было богом. Он соткал, сплёл и сшил её жизнь мелкими стежками, соединившими один лоскут с другим, и её жизнь стала завершённой. Красочное покрывало, созданное руками природы в младенчестве. Лоскуты неба — алые, как войны, пурпурные, как короли, розовые, как любовь. Её любовь была мягче, не как у шарингана, не как у него. Нет, он был алым, белым и пурпурным — король, чей алый громче его величественного пурпурного, целомудренного белого и зловещего чёрного! Страсть его была самой неистовой: она пугала её сердце, но во снах Хината преследовала его цвет, что пленил воспоминания о нём... одно за другим. Одно сливалось с другим и становилось следующим, а потом следующим, пока каждое ощущение, грёзы, желания не превратились в размытые пятна необычных оттенков. Она неподвижно стояла за порогом дома под небом, которое сегодня злилось, как и в большинство ночей, дрожащих от ударов бури. Он ушёл в неизвестное царство, оставив её. Расстроенная, она отправилась к Наруто, чтобы расспросить его о странных способностях Саске, о которых сама мало что знала. Он улыбнулся, велел ей не волноваться и заверил в его возвращении; но ночь собрала в свою чашу оранжевые тона, пошла рябью и выпустила на волю зловещие оттенки. В его доме царила пустота, его преследовали мертвецы, убитые братом при жизни; Хината оплакивала его отсутствие. Их призраки покинули тела и покрыли шрамами его дом; это их гло́тками раненным зверем выл ветер, пугавший её — ещё сильнее. О, стать бы ничем! Шёпоты дома беспокоили её сердце; расстроенная, с фонарём в руке она пошла в комнату, которую он использовал для письма вечерами. Всё было в порядке, аккуратно разложено: шкафы заполняли киндзюцу его клана; кисти стояли в светоотражающих чернильницах, некоторые из которых были пусты; мечи покоились на декоративной подставке; в нише висела размытая тушью картина, лишённая красок. На столе у ​​него лежало наполовину законченное послание: он написал его твёрдой рукой, тщательно вывел каждый штрих. Хината села, сильнее разожгла фонарь, освещающий свиток, и заглянула в него. Это было письмо Учихе — его умершему родственнику? Она его не понимала. Вокруг него витал страх, но он предпочёл не делиться им. Он написал лишь строчку, в которой говорил Наруто о своей незаинтересованности в Листе, не более того. Она видела негодование в его словах, скрытое в текучей черноте, высохшей несколько часов назад. Штрихи выдавали много больше, нежели выражение его лица; он был куда откровеннее, когда говорил с помощью чернил. Буря снаружи высвобождала ярость среди игры света и теней, прерывистого танца воли природы; внутри же, Хината сидела в тишине, охваченной яростью, которую небо обрушило на его дом, на неё... Когда буря утихла и ушла на запад, она отправилась спать в надежде, что он будет дома, когда она проснётся. Однако дом всё так же был пуст, а по меняющемуся убранству неба струились новые оттенки. Вскоре жёлтые цвета приобрели резкость, осветили небосвод, в котором гнездились, и упали вниз тугими нитями, что вились в отогретом воздухе. Хината купалась в онсэне, готовила еду, сидела у стола, за которым они ели каждое утро, потом ждала, ждала, пока к полудню на её щеках не загорались неумолимые жёлтые пятна. Услышав с улицы шорох шагов по сухим листьям, она расплылась в улыбке и встала, чтобы поприветствовать его, но улыбка исчезла, когда её взгляд остановился на женщине с весенними волосами, стоявшей у разбитого фонаря, прислонённого к стене, за которой виднелись серые пятна. Она вошла, потому что у Хинаты не хватило воли прогнать её. Сев, она спросила о нём, и Хината ответила ей, что не знает, куда он ушёл. Потом она заплакала, рассказала ей о любви, которую питала к нему до сих пор, умоляла её отпустить его — отпусти его! Хината не знала, что сказать — она слушала; Сакура рыдала, повторяя о вечной любви к нему, о желании быть с ним, которое отпечаталось в её душе. Она сказала, что он принадлежит ей, а она — ему. Хината не поняла её, хотя и оставила эту мысль при себе. К её удивлению, в двери вошёл слегка уставший Саске. Его взгляд упал на Сакуру, и он ярко покраснел, что выражало его безмолвное недовольство. Она поднялась с яркой улыбкой, и её весенние волосы взметнулись от резкого движения. Он не улыбался, и когда она прошептала его имя, он велел ей уйти и никогда не возвращаться, потому что он не любит её, никогда не любил. Это поразило женщину сильнее физического удара, и она заплакала громче, умоляя его смилостивиться над ней. Его слова же были неизменны, но он всё равно сделал их резкими, окончательными и прямолинейными. Он сказал ей, что его сердце не изменится, что она дура, что она не тронула его душу. После этих слов Сакура бросилась прочь из его дома, прочь по тропе до тех пор, пока окончательно не исчезла за деревьями тускло-розовым всполохом в удушающем свете огней. Хинате он не сказал ни слова, сел за стол и поел. Явно он был голоден. Она не спросила, где он был, хотя и хотела... Ночь окрасила небо в чёрный, но он не лёг в постель, не соединил свою плоть с её плотью. Это путешествие отдалило его, и удовлетворению похоти он предпочёл написать больше слов в свитке. Осмелевшая ночью, она подошла к двери и попросила его лечь в постель и поспать, на что он велел ей оставить его в покое. Она не стала настаивать... Небо было испещрено кремовыми полосами, когда к нему пришёл Наруто. Он был расстроен, наивно, по-мальчишески доброжелательно тем, что Саске плохо обращался с его женой; Саске ответил ему, что он забыл свои обещания привлечь уродов к ответственности, что ему не по нраву его забывчивость, ведь он-то прекрасно помнит свою кровь в каждом уголке этого места. Хотя Наруто и был обеспокоен человеком, которого любил всем сердцем, он заверил его, что не откажется от своего слова. Саске горько улыбнулся и предупредил его о своей натуре, которая была менее снисходительна к его недостаткам. Наруто смолчал — Хината ощутила страх...