Синева

      Из груди середины лета рвался тёплый, но приятный воздух. Земля расцвела яркими цветами, днём и ночью радующими глаз своей прелестью. Коноха тоже ожила. Не от очарования ли её возлюбленного, спокойствия его духа? Его синева впрямь была цветом истинных влюблённых. В его глазах она терялась, её любовь никогда не угасала, а только росла. И если мальчик-день был сердцем её духа, то он был ночной частью её плоти. Солнце сияло в волосах её любимого, растекалось по его смуглым щекам. Всё такой же неуклюжий, будто мальчишка, он стоял ссутулившись, сунув правую руку за пояс. Речи брата уязвили его, и он не знал, что делать со второй беспокойной рукой, которой водил взад и вперёд по телу. Разгневанный — шаринган сиял на его лице, отлитом по искусной, прекрасной форме природы, не имеющей себе равных. Слабые весенние поцелуи отпечатались на его щеках, а глаза сверкали громче слов. Он был в ярости. Наруто склонил голову, и пот скопился на его подбородке. Она стояла в тени дома, опасаясь человека, чудовищной рукой собственного брата оставленного в живых. Он обвинял, оскорблял, порицал мужчину, которого она любила. Он заявил, что Наруто предал его, и впился взглядом в самую его душу. Глядя на его выражение лица, Хината уверилась, что он искренен. И в словах, и в действиях. Мальчик-солнце безмолвно посмотрел на брата, и его глаза приобрели самый нежный оттенок, который ей доводилось видеть. На его губах застыло молчание. Его брат был смелее в сумерках, — алый был его доспехом, тьма — силой. Он не мог понять, почему Наруто не привлёк Совет к ответственности. Наруто продлил срок их службы, потому что таково было желание каждого шиноби, а он делал всё ради всеобщего блага. Хината тоже его не понимала… По пожелтевшим щекам Наруто, на которых покоились гладкие бакенбарды, пробежала судорога. Синева на его лице превратилась в крошечные чернильные пятна, которые походили на уродливые капли, запятнавшие свиток из розовой бумаги. Мужчина, за которым она была замужем, схватил его за воротник, но у её любимого не нашлось ни слов, ни улыбок, ни грусти, чтобы успокоить его дух. — Мои руки связаны, — прошептал он. — Саске… мне… мне жаль… Отпустив Наруто, он отступил, и солнце очертило его тело чёткими линиями. В его глазах плескался гнев, отразившаяся на лице ярость испытывала решимость, но в конце концов он, казалось, потерпел поражение. Его пламя не угасло, хотя он решил не стоять на своём и двинулся прочь, но Наруто с мольбой схватил его за руку. Он не послушал, выдернул руку из хватки Наруто и ушёл. Тени деревни бросились за ним, окутали его, погребли под собой, и через мгновение он исчез из её поля зрения. Она предпочла не смотреть на него особым зрением и вгляделась в лицо Наруто. Измождённый, он спрятался в тени под сгорбленным деревом. Она подошла к нему, нерешительная, но всё ещё такая влюблённая. Её тень, по доброте своей, не усилила тень сумерек на нём. Почувствовав её приближение, он поднял глаза, и его синева осветила её душу. — С ним всё будет в порядке, — сказал он, втянув носом аромат сада. — Он иногда бывает таким. Не волнуйся. Улыбнувшись, она села рядом, скрестила руки на груди и почувствовала, как свет и тень играют на её лице, словно застенчивые дети. Он молчал, осматривал каждую часть дома, которую мог видеть, и красный цвет разливался по его сморщенному носу; и они сидели так, пока сумерки не превратились в ночь воспоминаний, мелодии… Ночью она сидела на пороге дома, на границе между его миром и миром её любимого, но он не пришёл. Она не ждала, что он разделит с ней радостные вести, любовь, приятное, нет, он позволял ей ощущать красоту его плоти — ни больше, ни меньше. Деревья в саду метались и блестели, как рыбы в сетях; свет капал на их гладкие ветви, стволы, как расплавленное серебро. Ветер налетел на неё, сильный и быстрый, и ударил по глазам с чудовищной силой. Летние бури не были такими жестокими, по крайней мере в её воспоминаниях. Она поднялась с порога, прошла вглубь комнаты и увидела, как вода струится по полу, словно гребешки волн, катящихся и разбивающихся о галечный берег. Дерево промокло насквозь; вода целовала её ноги, мерцая пузырьками, а над головой трещали молнии. Ах, эта буря была могучей, и не давала ей спать. Упрямая — она легла в постель, закрыла глаза и с бессердечием перенесла шторм, обрушившийся на землю. Он продолжался до утра, неумолимый. Хината не знала, когда уснула, но когда открыла глаза, за окном всё так же царили серость и дождь, льющиеся из подбрюшья шторма: пурпурные, синие, белые тона струились, порхали и переливались в его венах. Он всё никак не мог остановиться — куда ушёл Саске? Солнце зашло, затерялось, и чернота вырвалась наружу, за пределы шторма, который был таким же живым, как и в прошлую ночь. Весь день Хината провела в ожидании. Чай с рисовыми шариками и варёной рыбой, всё ещё стоявшие на низком столике, остыли, как воздух на улице. Подобно нитям, сотканным призраками этого места, улетучился их пар. В глубине ночи вновь разгорелся гнев шторма, и подобно племени, вспыхнувшему от ярости, молнии прошили небо сияющими трещинами. Дождь лился косыми струями, бил по дому, разбивался о камни, плескался в вышедшем из берегов ручье. Где же он?.. Комната, в которой он писал свои послания, была темнее без сострадания света, поэтому Хината приблизилась к его столу с фонарём в руке, излучавшим размытый свет. Свет упал на старое женское кимоно, по которому носились журавли, висевшее на вешалке в углу. Оно было… чистым?.. Неужели он постирал его… сам? Зеркало на маленьком низком столике рядом с ним было разбито; на тщательно отполированной поверхности валялись осколки; они блестели, как рассыпавшиеся снежинки около заколки в виде остролиста и бамбуковой расчёски — Хината разглядела длинные, согретые светом пряди волос, закрученные вокруг зубчиков — должно быть, ими пользовалась его мать; возле подушки лежали детские игрушки: каменные солдатики, вертушки и кендама; одна из деревянных игрушек была сломана, будто ребёнок в спешке наступил на неё. Она села там, где всегда сидел он, поставила фонарь на столик и огляделась: всё было тихо, тихо, неподвижно; зима, суровая и холодная, посетила это место в ту ночь и так и не ушла. Опустив взгляд, Хината открыла ящик и увидела множество свитков, посланий, которые он написал кому-то. Потом, не сумев сдержать любопытства, она открыла их один за другим, и её сердце упало при виде слов, которые заполняли свитки густо-чёрными чернилами: Нии-сан, Мне предложили жениться на девушке из клана Хьюга, которую я не знаю. Они хотят заманить меня в ловушку. Я не могу сказать «нет». Я верю, что Наруто справится ради меня — ради нас. Правильно ли я поступил, простив Лист — простив их всех? Я скучаю по тебе… Следующий… Нии-сан, Наруто отстранён. Он уклоняется от моих вопросов. Совет, решивший нашу судьбу, до сих пор жив. Они не предстали перед судом, которого заслуживают. Ты хотел, чтобы я изменился, и я это сделал. Я пытался, но это нелегко. Я чувствую, как они шепчутся о тебе за моей спиной, и не могу этого вынести. Без тебя зима кажется ещё суровее… …и следующий… Нии-сан, Приближается весна, но штормы становятся сильнее. В доме слишком тихо днём ​​и слишком шумно ночью. Возможно, её присутствие сделает его не таким тихим… Я не зашёл в твою комнату. Хотел, но не смог. Чего они надеются добиться от меня? Чтобы я забыл, что они забрали тебя у меня? Моё сердце не такое уж большое… …и следующий… Нии-Сан, Дерево в саду зацвело. Красная камелия. Уже весна? Время летит. Прошло три года с тех пор, как ты оставил меня, но всё ещё кажется, что это было вчера. Место между фонарями, где мы сидели и разговаривали, заросло травой. Я бы посадил там что-нибудь для тебя. Может быть, тебе понравится, взгляни на меня с того берега, вспомни меня. Этот сезон не приносит мне радости… …и следующий… Нии-сан, Весна заканчивается, и я вижу, как под летним солнцем засыхают цветы. Сейчас теплее, чем я помню. Кои, которых мы с тобой кормили в ручье, бегут в более холодные воды. Они тоже научились покидать это место. Ночью дом наполняется призраками. Иногда я слышу, как ты разговариваешь в своей комнате. Я иду к твоей двери, но поворачиваю назад. Что я найду в твоей комнате? Что я надеюсь найти? Не знаю… наверное, и не узнаю никогда… …и следующий… Нии-сан, Наступило лето, и оно меня обжигает. Нии-сан, какой у тебя голос? Твой голос затихает в моей голове. Я вижу тебя, но не слышу. Мои глаза могут бесконечно воссоздавать тебя во снах, но там у тебя нет голоса. Ты говоришь со мной, но я ничего не слышу. Ты шепчешь сквозь стены, но о чём? Тебе больно? Я прощаю тебя… Нии-сан, я прощаю тебя… …и следующий… Нии-Сан, Лето тяжёлое. Этот дом причиняет мне боль. Он громкий. Он не позволяет тебе говорить со мной. Ты всё ещё разговариваешь в своей комнате. Почему ты не приходишь ко мне? У тебя пропал голос, или мои уши потеряли способность слышать тебя? Это и есть расставание? Я не могу этого вынести… …и следующий… Нии-Сан, Я вошёл в твою комнату. Она осталась такой же, какой ты её оставил. Свет падал на твоё оружие, одежду, свитки. Подарок, который я сделал тебе, исчез. Ты забрал его, когда уходил отсюда? Я не слышал тебя. Ты разговариваешь только по ночам? Я буду прислушиваться к твоему голосу… …и следующий… Нии-сан, Люди, которые погубили тебя — погубили нас — наслаждаются высокими должностями. Я чувствую себя осмеянным. Мне больше нечего здесь делать. Наруто солгал мне. Я не прощу их. Я не могу их простить. Даже ты больше со мной не разговариваешь. Скажи, что возненавидишь меня, что простишь меня, что полюбишь меня, даже если я сожгу Лист до тла. Скажи что-нибудь! Ты молчишь! Скажи что-нибудь! Где ты спрятался от меня? Где ты меня ждёшь? Твои слова становятся всё тише, и я боюсь, что совсем забуду твой голос. Нии-сан, где мы встретимся? Я могу вернуть тебя силой, спрятанной во мне? Ты возненавидишь меня? Я не боюсь твоей ненависти. Я боюсь, что ты уйдёшь. Я найду тебя. Если не здесь, то в другом месте. Семя, которое я посадил, не прорастает. Это место проклято, и без тебя оно проклинает меня ещё сильнее. Я больше не слышу тебя. Я не могу… Нии-сан, я прощаю тебя… Я тебя люблю… всегда… …и другие незаконченные послания, спрятанные между этими. Её губы задрожали, а в глазах появился блеск: он не упомянул её имени — ни разу. Дом зазвенел под ней, и Хината почувствовала, что он стоит у стола — его тень была глубже, чем те, что стояли в комнате уже много лет. Испуганная, поражённая и шокированная тем, что он вернулся в такой час, она вскочила на ноги. Глаза, краснее, глубже и темнее крови, горели на его лице; и не в имитации гнева, а в истинной ярости, — шаринган нашёл свою цель. Она прошептала извинения, но он поднял руку. Дрожа, Хината отшатнулась, глядя на занесённую над собой ладонь. Он велел ей уйти и никогда не возвращаться. На конце фразы его голос дрогнул. Он был потерян — он искал — и ей не было места в его сердце… Шторм по-прежнему яростно атаковал деревню, а Хината мчалась во весь опор сквозь косой дождь, не зная, куда…

***

Ложная свобода, любовь под краской воли. Как это могло радовать твой глаз? Всю ночь бушевал ничем не сдерживаемый шторм. Саске отпустил её, но она предпочла не возвращаться во владения своего отца. Она бежала в лес, бежала, бежала, бежала, пока дождь всё шёл, шёл, шёл. Свет, белый и яркий, падал и разбрызгивал серебро на воды, собравшиеся на почве, жажда которой ещё не была утолена. Деревня, Саске, неясные бездушные точки вдалеке были в спешке оставлены. Она не оглядывалась назад, потому что знала, что он не бросится за ней в погоню — для неё его сердце было столь же пустым, как и его дом. Шумящий лес Конохи взывал к буре, чтобы та проявила милосердие к девушке, но её сердце не дрогнуло; деревья падали ниц и раскачивались, как страстные танцоры; их конечности устали от резких изгибов; но ударила молния, хлестнувшая лес по хребту: его наказание только началось! Хината бежала, пока не выбилась из сил. Ноги проваливались в мягкую почву по самые икры, грязь хлюпала между пальцами ног. У подножия старого дерева когда-то образовалась естественная пещера, где Хината и свернулась клубком, не сводя глаз с бури, восседающей на небосводе, на своём троне: синева была далека — тут царил глубокий чёрный. Обхватив себя дрожащими руками, она уткнулась лбом в колени. Одежда вымокла насквозь, и холод пробрал её до костей; летние дожди никогда не были холодными, но её ногти посинели, как осенние цветы. Шторм продолжался долгие часы, не прекращаясь и не утихая. Ветер, напевая яростный мотив, врезался в Лист, и тот закричал от боли. Что это была за буря, которая не знала конца своему гневу? Хината боялась за себя, за своего любимого, за их синеву. В этом положении она заснула, но распахнула глаза от крика, от которого земля под ногами задрожала. Громыхающее сердце Хинаты вырвало её из сна, и она посмотрела на небо сквозь дождь, который всё ещё лил бесконечными волнами. Увы, часы утекали, но небо по-прежнему оставалось тёмным; черный разбавился до серого солнцем, что не таким могущественным взошло за штормовой завесой. Выбравшись из пещеры, она поднялась, и дождь врезался ей в грудь, словно галька. Падали серебряные и белые капельки, — маленькие, покрытые светом жемчужины, которые причиняли боль своей обманчиво мягкой структурой. В воздухе шевельнулось что-то, и в дальнем конце шторма облака исчезли в расщелине, которая разверзлась в небе, испуская неестественный свет. Она обратилась к своему ви́дению, и сам воздух вокруг неё звенел, — кусок за кусочком — вибрировал в агонии, восхищённый божественностью. Чёрно-белый хлынул на её мир, а цвета исчезли, и, подобно словам, которые окрасили его свитки, пейзаж предстал перед ней дрожащими красками. Она увидела своего возлюбленного — только мельком, потому что буря не позволила ей большего. Ему было больно! И прежде чем Хината смогла расшифровать боль страха, что кунаем вонзилась в её грудь, она бросилась из сердца леса в око бури, которое мигало над ней — око Бога, сверкающее ресницами. Серый был в его изгибах, красный — в его крови, которая яростно стекала в радужку. Чёрное и белое стали каплями и исчезли быстрее ветра, а оттенки вернулись, отфильтрованные дождём. Могучий ветер ревел из долины Завершения. Река с грохотом обрушилась между высокими статуями, которые стояли, не говоря ни слова; они избежали боли от удара хлыстом, которую больше не могли выносить. На фигуре Сенджу появилась трещина глубиной в человеческий рост, половина его лика отвалилась, обнажив камень, лишённый черт. Прах к праху, пепел к пеплу, камень к камню. Жёлтые вспышки сбегали длинными прядями, обвиваясь вокруг серых, там, где начиналась река — она чувствовала в них дух любимого. Она должна добраться до него, она должна спасти его! Хината решительно свесила исцарапанные и покрытые грязью ноги через край и побежала вниз по острым камням, ранившим плоть. Ветер налетел на неё сзади, но она сохранила непоколебимость чакры. Наконец ноги её коснулись залитого дождём скалистого берега, но она не прекратила бежать. Река разбивалась о дрожащую гальку и вздымалась высокими пенистыми волнами. Дождь обрушился на неё сплошной пеленой, шквалом чёрных свитков. Не было конца этому безумию, этому шуму! Статуя Сенджу рассыпалась — остались только ноги. Хината двинулась вперёд и вбежала в тень утеса, а затем поднялась на утес и наткнулась на жёлтый, который глубоко пронзил её существо. Достигнув вершины, она почувствовала, как сжалось сердце, и выкрикнула имя мужчины, которого любила с детства. Рука Саске была прижата к груди её возлюбленного, и в его левом глазу расцвёл императорский пурпур; жёлтые пузыри, скапливающиеся вокруг его ладони, питались жизненной силой Наруто и обескровливали его; великолепный плащ Наруто, увенчанный языками пламени, сгорел дотла; и чем дольше всё это продолжалось, тем больше жизни терял её любимый. Приросшая к месту, как старое дерево, Хината смотрела: разгневанный шторм, чернее, чем тень его дома, возвышался над головой Саске, как божья рука, с крепким, словно скала, кулаком, который был сжат, готовясь обрушиться на Лист и сравнять его с землёй, превратить в могилу, сжечь дотла. Хината больше не могла этого выносить; она бросилась бежать, но так поторопилась, что споткнулась о собственные ноги и упала на твёрдую землю. При падении её зубы сомкнулись, прикусив внутреннюю сторону щеки, и рот наполнился кровью. Подняв голову, с окрашенными кровью губами, она увидела, как солнце её любви тает клочьям. Саске отступил, а Наруто упал на колени, приблизив лицо к земле, которая приняла его любовь, но мало что ему вернула. Обретя утраченную энергию, Хината снова вскочила на ноги и бросилась к Наруто, и серые пряди расступились перед его силуэтом. Она опустилась с ним рядом и помогла ему сесть. Взглянув на него особым зрением, Хината заметила, что его вечный спутник исчез. Она зарыдала — он умирал... Наруто сморщил нос, как это делали мужчины преклонного возраста, и эта морщина прошлась по всей верхней части его тела, словно глубокая дрожь. Извинение повисло на губах её любимого, а в глазах скопились слёзы, хотя Хината не могла видеть их — скрытые капли — без своего зрения, которое она в отчаянии не смогла удержать. Она посмотрела вперёд, загипнотизированная Учихой, последним из них, единственным. Человек, созданный когда-то из комьев земли, будто переродился; свет, чистейший свет озарил его душу, и везде, куда бы ни падал пурпурный по его велению, почва превращалась в стекло; земля горела, отражала свет, цвела там, где его ноги касались её; радостная, она целовала его стопы! Хината снова посмотрела на Наруто, обвела пристальным взглядом каждый выступ, фиолетовый, синий и розовый, которые всё ещё оставались на его лице; и без помощи его спутника ему потребовались бы недели, чтобы исцелиться. Саске избил его до бесчувствия, но, похоже, Наруто не злился, потому что любовь была погребена в его избитой синеве. Пурпурный поглотил океаны Наруто, пурпурный, от которого он не мог убежать. Гендзюцу! Не зная, что делать, она прижала Наруто к своей груди, но он всё продолжал смотреть на молодого Учиху, которого любил — любил целую вечность, без конца — человека, что искал Бога, которого следовало искать в высших мирах; или он сам стал им, наполнившись волей своего брата? Божественный оттенок исходил от него и скользил по её глазам, пока она не начала видеть только его — только его. Он улыбнулся — улыбкой, от которой расцвела его будоражащая кровь красота, — с триумфом, заставившим его затрепетать. Из него хлынула невидимая сила, сотрясшая небо, с которого на землю сорвались пурпурные лучи, скрывшие его тело за осязаемым образом исполинского дракона. Небесное одеяние! Она опустила взгляд и заметила, что Учиха был бос; розовое пятно расцвело на его коже: сандалия натёрла верхнюю часть его белых ног в те дни, когда он трудился в других мирах; но оно исчезло в мгновение ока, исцелилось прежде, чем Хината успела подумать об этом. Кем он стал? Наруто захрипел, плечи его затряслись, а лицо исказилось в агонии. Хината ненавидела Саске — ненавидела его всё больше и больше, и в своей ненависти она присела на корточки, наполнила мышцы чакрой и бросилась на него с волей войны в сердце. К этому моменту Учиха был целиком закутан в девственно-пурпурный… Божественный! Она закричала, но он отвернулся от неё, не обращая внимания на то, что находится за спиной. Когда она приблизилась, стиснув руки и покрыв кулаки львиными головами, он испустил заряд силы: мимо неё пролетели чёрные стержни; один промахнулся, но другой попал в живот, пронзив её насквозь; Хината оказалась намертво пришпиленной к камням: её волосы рассыпались по земле, чёрный прут торчал из её живота, изо рта струйками стекала кровь. Все расплывалось, кроме его оттенка. Синий исчез; земля и небеса пели его песню. Лес, дрожащий от ветра, дрожал от любви, пурпур падал с переплетённых деревьев; и Саске взлетел к небу без крыльев, а она ошеломлённо смотрела на его метаморфозу, и мокрые чёрные волосы падали ей на щёки. Хината перевела взгляд на изумлённую толпу людей. Они все погибнут и принесут горе Наруто. Её семья тоже умрет. Саске вернулся, но Лист разгневал его; настала его очередь выпустить свой гнев на владения её возлюбленного. Кровь алела у неё на зубах и длинными нитями струилась по подбородку; Наруто стиснул челюсти, чтобы исторгнуть новые слова любви, извинений, обещаний... брату, но Саске не двинулся с места — нет, он летел! Богохульство — это было богохульством руками природы. Нет, теперь он был Богом, и больше всего она боялась его гнева. Пурпурный изогнулся, словно ожерелье обвив его длинную шею и рассёк деревню вертикальными плетями, пронзающими камень. Затем он поднял руки, а после резко их опустил, и вся гора содрогнулась. Лист ушёл под землю: разбились камни; разлетелась земля; не осталось и следа, говорящего о людях, живших в его лоне (земля Листа поглотила их). Жезл наказания, удар которого все приняли без единого стона, вспыхнул и рассеялся. В мгновение, столь мимолётное, что жители едва успели его ощутить, они все... исчезли. Саске, окутанный светом, спустился на землю и посмотрел на Наруто, который оплакивал его. Он отвернулся и разорвал ткань пространства, и Наруто взвыл, позвал его, но Саске не остановился. Он вошёл в брешь, и его цвет исчез из её поля зрения, и проблеск императорского пурпурного стал последним, что Хината увидела в затягивающейся дыре портала; он повернулся спиной к Наруто — и, возможно, к ней, — и синева опустилась на небо, его буря исчезла…