Под подозрением

Антон старался не думать о том, что ждет его в школе: хотелось дать мозгам выходной. Слишком уж последние дни дались им тяжело: их крутило, метало и кидало в разные стороны. Потому Антон лишь шел по дороге и рассматривал знакомые пейзажи: тропинки, улочки и фонарные столбы. Несмотря на весьма печальное состояние оных, они внушали хоть какое-то чувство ложной безопасности и мнимого спокойствия. Антон осознавал всю иллюзорность этих ощущений, но в его ситуации не стоило пренебрегать даже такими средствами. Он не ждал, что Саша со Славой после случившегося примут его с распростертыми объятиями, но надеялся, что хотя бы Миша не станет докучать ему расспросами, усугубляя и без того шаткое положение дел. Этот момент виделся Антону пиком собственного безумия: ему казалось, что он стоит на краю обрыва и сейчас каждый был способен его столкнуть в пропасть, но он улыбался и думал о хорошем, как одержимый фанатик «позитивного мышления», но несмотря на весь абсурд, Антон был искренне рад даже такой передышке. Голове отчаянно нужен был выходной, пусть и такой странный. Из-за угла показался Слава, но встретившись взглядом с Антоном, он замялся и завис, словно не понимая, как себя вести: с одной стороны, ему хотелось в подробностях расспросить о случившемся в туалете, с другой, Слава боялся, то ли самого Антона, то ли навредить ему этими расспросами и, пожалуй, не зря. В итоге, он лишь кинул на него один неловкий взгляд и ушел в класс. Антон наконец вошел в класс, где Слава с Сашей уже сидели в месте и что-то яростно обсуждали, стараясь не слишком очевидно поглядывать на него. Миша сидел отдельно. Видимо, ему не удалось убедить друзей в том, что все в порядке — слишком уж произошедшее не походило на это «в порядке». Он сидел, уныло пялясь в потолок, но как только увидел Антона тут же широко ему улыбнулся, готовясь тепло поприветствовать. Но, так и не решившись подсесть к Мише, Антон выбрал самый неожиданный для него, и пожалуй, для себя вариант — Егора Огурцова. Этот неприметный мальчишка, сидевший на одной из последних парт, не получал по шапке только от ленивого. Он был крайне замкнут и нерешителен, потому часто становился мишенью и Антона с ребятами. Миша проводил его недоуменным взглядом до парты. Антон сидел рядом с Егором не обращая на него никакого внимания, он лишь надеялся, что Миша не станет настаивать, но он четко чувствовал на себе сверлящий взгляды, которые так и манили его повернуться и «пояснить за выкрутасы». Егор тоже был в шоке и недоверчиво поглядывал на Антона, не веря, что эти хулиганы уже настолько лишились стыда, что начали бы доставать его прямо посреди урока, но лицо Антона ясно давало понять, что ему нет до Егора никакого дела: его глаза упорно смотрели в затылок впереди сидящему, а сбивчивое дыхание, которое он так тщетно старался контролировать, разносилось чуть ли не по всему кабинету, по крайней мере, так казалось самому Антону. Все же он нашел в себе силы сделать пару глубоких вдохов и убедить себя, что все хорошо. Голос учителя неизменной интонацией гипнотизировал, приводя Антона в норму, словно белый шум. «Все нормально. Все хорошо. Да, он, наверное, пиздетски хочет доебаться, но если не будешь обращать внимания — отстанет. Просто забей хуй,» — мысленно повторял себе Антон и, кажется, это действительно помогало. Так прошло пятнадцать минут урока. Учитель продолжала вводить в транс учеников монотонным голосом, а Антон уже начал восхищаться своей маленькой победой над паникой. Он будто из последних сил карабкался по отвесной скале, хваля себя за найденный для отдыха выступ, и старался не обращать внимания на то, что скоро его накроет оползень. Вдруг слева послышались звуки шагов, уверенно направляющихся в сторону Антона. В этот момент он, прикрыв глаза, перебирал в голове все известные ему молитвы, хоть и никогда не отличался особой набожностью. На плечо Егора легла крепкая рука: — Э, съеби по-братски, — грозно попросил Миша. Егор даже не стал вдаваться в подробности происходящего и пулей метнулся за другую парту. Миша присел на стул и внимательно оглядел Антона: тот трясся то ли от страха, то ли от паники — все возможные способы справиться с болезнью он перепробовал, оставалось ее только избегать, но что делать, если патоген сам подсел и пытается завести с тобой разговор? — Эй, Тох, — начал Миша, — все хорошо? Все было плохо. Очень плохо. — Да. Нормас. Просто п-подумал, что ты, ну… не очень захочешь общаться после вчерашнего, — строил спокойствие Антон, но оно растворялось на глазах благодаря дрожи в голосе. Его глаза бегали и упорно не хотели смотреть на Мишу. Сердце уже не билось хаотичным ритмом. Оно просто остановилось. — Да ты не ссы, — усмехнулся Миша, потом наклонился к уху Антона и прошептал, — я реально помочь хочу, так что хары комедию ломать — садись ко мне, — его дыхание обдало шею Антона теплом. Все. Тут ни у одного нормального человека терпения не хватит. Антону просто надоело метаться туда-сюда, то в попытках понять, что происходит, то в попытках что-то отрицать или просто избегать потенциальный источник проблем, наконец. Он устал. Просто хотел стукнуть себя чем-нибудь тяжелым по голове, лишь бы этот цирк прекратился. «Господи, я конченый. И вокруг все конченые.» Антон, не готовый больше это терпеть, встал и мигом вышел из кабинета. В мыслях пылало возмущение, словно Миша все прекрасно понимал и намеренно поджег фитиль. Антон был зол и взбешен от своей собственной беспомощности. Даже попытка хоть немного отдохнуть пресекалась, что дома, что здесь. Он быстрым шагом зашел в туалет вновь переполненный этими гадкими мыслями. — И че мне делать?! — восклицал Антон, глядя на своё отражение в зеркале. Сердце распирало от страха и обиды: обиды на себя, на Мишу, на целый свет. Никогда Антон не чувствовал себя так отвратительно: жалкий, не способный контролировать даже собственные мысли, слова и действия, да еще и никак не помрет от своей ничтожности — духу не хватит на себя руки наложить и закончить этот бесконечный фестиваль дерьма в своей голове: «А что скажет Миша?» «Нет! Хары уже! Прекрати!» «А мама? Что если мама узнает?!» «Завали ебало!» «Что если все узнают?» «Блядь, заткнись, заткнись!» Не смотря на всю ненависть ко всем слащавым мальчикам с обложек журналов, которые выписывала его сестра, Антон не мог подавить свои желания. Казалось, что он полностью измазался в этой грязи: он видел в зеркале «расфуфыренного гомика», что окончательно сходил с ума, а не Антона Архипова из 11«Б», который после школы за гаражами пьёт пиво со своими одноклассниками и весело обсуждает какую-нибудь ерунду, вплетая туда откровенно идиотский юмор, над которым все без задней мысли искренне хохочут. И эти ощущения совсем не вписывались в обыденную жизнь Антона, более того, они были ему омерзительны и только сейчас эта мысль окончательно кристаллизовалась, принимая ощутимую форму: эту старую веселую жизнь больше не вернуть. Все — финиш! Никаких тебе больше друзей и девчонок, только беспросветный мрак и одиночество! Точка, мать его! Очко! Неожиданно дверь в туалет со скрипом отворилась. В проходе возник Миша, явно обеспокоенный таким резким уходом друга из класса. — Эй, Тох. Ты чего с урока драпанул? — начал он, — Это из-за того, что я сел рядом? Сердце Антона готово было вылететь прямо изо рта: «Он знает? Догадывается?» Глаза начали бегать в поисках выхода, но тело было уже обессиленно, оно не могло ступить и шагу и даже держать прямо на ногах: колени начали сгибаться, от чего Антону пришлось опереться на раковину. Слишком много он пережил в последнюю минуту. Паника. Только она звенела в голове. Мысли были смазанными: больше Антон не успевал уловить даже их очертания. В глазах темнело. Все тряслось то ли от холода, задувавшего сквозь щели в оконных рамах, то ли от страха. Все — Антон кончился. Он больше не был в состоянии даже прикидываться нормальным. — Эй-эй, — Миша подхватил друга под грудь, стараясь его удержать на ногах, — ну, прости. Я знаю, что че-то не так, но правда хочу помочь. Просто скажи, что случилось, лады? «А может, — одна идея все же мелькнула в голове Антона — последняя надежда, — если я ему признаюсь, он из меня всю эту дурь выбьет? Может отхуярит до полусмерти, и тогда в башке все ровно по местам встанет?» — Я тебе помогу, просто наори, как обычно, сломай че-нибудь, — отчаянно продолжал Миша. — Ты слишком… — все никак не мог начать Антон. Слишком рискованной была затея, но разве был другой выбор? — Ты был слишком близко, — процедил он наконец сквозь зубы. — Чего? — Миша уже окончательно начал сомневаться в адекватности друга и все же не терял решимости ему помочь. — Ты слишком близко наклонился в классе, вот я и убежал, — злобно повторил Антон, словно раздражаясь от того, что Миша будто намеренно не понимает его слов и оттягивает момент. — Подожди. Я нихера не выкупаю, — недоуменно ухмыльнулся Миша, — Че за приколы? — Я этот, — ком вместе со словами застрял в горле, руки тряслись, и, чтоб этой тряски не было видно, Антон сжал их в кулаки, — пидор. Миша нервно улыбнулся, не двигался, обрабатывая информацию, казалось, что время застыло. Он не спешил возмущаться: — Погодь-погодь. Шутка не смешная, я ж реально помочь хочу, — Миша пытался найти хоть какое-то оправдание своему другу, лишь бы не верить в сказанное. — Это не шутка, — уже уверенней сказал Антон и встал прямо, — Я пидор. Нравится, когда в очко долбят. Член в заднице нравится! Че здесь не понятного, а?! — в слова проскочило раздражение, от них осталось неприятное послевкусие, будто во рту была земля или сажа. Почти мгновенно в лицо прилетел кулак. Антон упал назад, тут же приложив руку к больному месту. Щеку щипало, и через пару секунд начала проступать тупая боль. Антон поднял взгляд на Мишу: в его лице не было гнева или злорадства. Только жгучая обида, словно он не хотел бить своего друга, но как иначе? Он замахнулся ещё раз, но тут же остановился, зависнув в позе для удара. Миша смотрел в глаза Антону, выискивая малейший намёк на шутку, но в глазах читалась только злая серьёзность. Они замерли. Никто не решался сдвинуться с места, пока Миша, сухо шмыгнув, не развернулся в сторону двери. — И это все?! — крикнул Антон, — разве так с педиками поступают? Миша остановился прямо у двери и не бросив и взгляда, с разворота пнул Антона в живот. Было адски больно: словно его прожгли током, после чего ломящее чувство поползло дальше — к спине и сердцу. Антон болезненно простонал и схватился за живот, но не успел он оклематься, как второй удар пришелся на ребра, разносясь звоном в ушах. В глазах темнело. Антону казалось, что вот-вот выключат свет и все — конец. Он не стонал и не шипел. Антон просто лежал и через полуоткрытые глаза наблюдал за удаляющимся в дверном проеме силуэтом друга. «Отлично,» — думал он. Ещё пятнадцать минут он лежал на грязном полу в туалете. Вокруг пахло плесенью, сигаретами и мочой. Запах здесь никогда не был приятным, но почему-то только сейчас Антон об этом задумался. Почему только сейчас? Может, потому что он впервые здесь один? Впервые лежит на мокром холодном полу избитый, а не курит на подоконнике в компании друзей? Может это и испытывали все те ребята, которые так же лежали тут перед Антоном? Но в отличие от них, он прекрасно понимал, за что тут лежит и не может разогнуться от боли и слабости в теле. Это почему-то делало его немного счастливым, ведь теперь Антон сможет забыть эти красивые руки, темный силуэт профиля, обрамленный светом из окна, улыбку и громкий добродушный смех. «Так мне и надо.» *** Как же так? Когда Антон стал «таким»? Почему Миша не углядел этого сразу? Почему спустя столько лет общения он выдаёт «такое»? Миша сидел в маленькой комнатке, которую освещал лишь старый торшер. Она больше походила на большую кладовку, но никак не на спальню. В боковой стене была расположена небольшая дверь, забитая плотной фанерой на гвозди — там когда-то был балкон, но он давно обрушился, оставив след в виде двери в стене. Квартира Миши была довольно таки старой, как и все в их глухомани. За стенкой были слышны шкворчания и лязганья — бабушка что-то усердно готовила, пока не зная, что у ее внука совсем нет аппетита. Миша думал об Антоне, о его словах, о том как горько они звучали. Неужели, они были правдивы? В голове Миши вспыхивали недавние воспоминания из школьного туалета. «Лучше б он завалил и никогда не говорил этого», — подумал Миша. Но тут же зацепился за эти слова. Так дело было только в осведомленности Миши? Неужто он предпочел бы не знать, что такой человек ошивается рядом? Тут же страх охватил Мишу: «А если Саня со Славой узнают?», «А если узнает кто-то еще?», «Ему ж пизда!». Он до конца не понимал собственных мыслей, знал только, что простым отвращением это не назовёшь. Он переживал за друга? А может хотел жить в иллюзии того, что все хорошо? Он проматывал в голове слова Антона, замечая все то отчаяние и боль, с которыми он признавал свои странности. Что-то тут не сходилось. Миша понимал, что окажись он в такой ситуации — ни слова бы не сказал друзьям. Так почему Антона так потянуло на исповедь? Он же прекрасно понимал, чем все кончится. Да еще и подначивал Мишу, как следует его избить. Антон же не идиот. Точнее идиот, но не настолько. Наверное. Миша судорожно перебирал варианты, но картинка никак не могла сложиться. — Дорогой, сходи в магазин, пожалуйста! Молоко кончилось, — послышался голос бабушки из соседней комнаты. Как раз кстати — Мише нужно было проветриться. Он наспех оделся и, взяв мелочь с тумбочки, ушёл. Вечерний Сентябрьск походил на декорации ужастика: казалось, что за каждым поворотом тебя кто-то поджидает. Половина фонарей была разбита, другие же предсмертно мигали, из последних сил держа тусклые островки света, но будто стоило тебе их покинуть, как тут же тьма своими когтистыми лапами утащит тебя в Тайгу. А Тайга умеет хранит секреты. О скольких пропавших без вести людях она молчит? Но Миша не боялся ни Тайги, ни людей, что могут сторожить его за углом. На самом деле ему было не до этого. Миша был глубоко погружен в раздумья, так глубоко, что даже не заметил, как дошёл до ларька. На маленькой бетонной коробке красовалась выцветшая красная надпись «прдуты»: пара букв давно отвалилась и до сих пор ни одной живой душе так и не пришло в голову это исправить. Тетя Тамара — полная женщина, хмуро сидящая за прилавком и смотрящая в маленькое зеркальце, подправляла макияж. И для кого это она тут красилась? Для всех ответ оставался загадкой. Женщина недовольно цокнула, услышав, как отворилась входная дверь, но, как только она увидела Мишу, раздражение на ее лице сменилось добродушной улыбкой: — Привет, Миша. — Здрасьте, теть Тамар, — натужно улыбнулся парень, прогоняя плохие мысли из головы, — мне б молока. — Конечно-конечно, щас все будет, — женщина встала со стула и начала рыться на холодильной полке с молоком, видимо, ища посвежее. Она хорошо общалась с бабушкой Миши: иногда они могли полчаса проболтать, задерживая очередь. Наверняка, и сам Миша фигурировал в их разговорах. Входная дверь вновь открылась, впуская нового посетителя. — Наташка, — радостно воскликнула женщина, увидев в проходе сестру Антона, — ты как? Твоя мама сказала, что ты аж в Москву уехала,— она метнулась к краю прилавка, забыв про молоко. Как же легко ее было отвлечь. — Здрасте, теть Тамар, — один в один поздоровалась Наташа, — все хорошо, вот приехала семью навестить. — Ой, ну, это же просто замечательно! — улыбаясь, вздохнула женщина, — тебе чего? Может рыбки? Или колбаски? Как раз только утром привезли. Только прованскую не бери — она тут неделю уже лежит. — Нет-нет, спасибо, — засмущалась Наташа, — я чисто за молоком, на блинчики малому, — улыбнулась она, почесывая затылок. — Ой, вот как раз Мишке искала, — всплеснула руками тетя Тамара, вспомнив про молоко. — Мишке говорите? — Наташа перевела суровый взгляд на Мишу. — Да-да, щас я вам все запакую. Тетя Тамара продолжала говорить, но совсем не знала, что ее больше не слушают. Она лишь изредка получала сухие ответы на вопросы про Москву, городскую жизнь и «ухожеров» Наташи. Миша не дышал. Он прилип глазами к прилавку за кассой, будто что-то там изучая, старался игнорировать сверлящий взгляд Наташи, который, казалось, сейчас прожжет Мише голову. Конечно, он понимал, почему она злится: наверняка, Антон ей все рассказал. Он всегда и все ей рассказывал. И Миша понимал, какой разговор его ждёт. — Вот, — тетя Тамара положила два пакета-майки на прилавок. Миша начал пересчитывать мелочь. — Я заплачу, — отрезала Наташа, и протянула купюру тете Тамаре. Миша лишь ошарашено кивнул в знак благодарности и проводил взглядом пятьдесят рублей. Оба, взяв свои пакеты, попрощались с продавщицей и вышли из магазина. Миша спешил уйти, лишь бы не объясняться перед сестрой Антона, но грубая рука, схватившая его за шкирку, пресекла попытку бегства. — Стоя-ять, — протянула Наташа. Миша шумно сглотнул. — Привет, — робко произнёс он, разворачиваясь к ней лицом. — Ага, — девушка отпустила Мишу и, прильнув спиной к шершавому бетону, запустила руку в карман, чтоб достать маленькую картонную коробочку и зажигалку. Она протянула сигарету Мише, но тот лишь, отказываясь, покачал головой, на что Наташа пожала плечами и прикурила свою. — Ты ничего рассказать мне не хочешь? — О чем? — включил дурачка Миша, стараясь игнорировать громко стучащее сердце. Он уважал Наташу, а иногда даже побаивался, ведь она всегда старалась решать вопросы мирно, но не когда речь шла о семье. В таком случае, ей не составляло труда отметелить обидчика, как следует. — О том, что произошло сегодня, — терпеливо отвечала Наташа, не теряя суровости в голосе. — Ну, у пацанов такое бывает. Просто порамсили чутка, — отмазывался Миша, тщетно надеясь, что такая глупая ложь сработает. — Это не просто «порамсили чутка», — поясняла Наташа, выдыхая дым вперемешку с паром, — Антон наорал на мать, закрылся в комнате и начал буянить. — Буянить? — обеспокоенно переспросил Миша. Он прекрасно знал, что значило «буянить» в отношении Антона: он все ломал и крушил, но самое страшное, что часто мог пораниться, так вымещая злость, при чем серьезно. Однажды он рассек себе руку о ржавый гвоздь и даже не заметил бы, если бы Миша его не остановил. — Угу, — отвечала Наташа, делая очередную затяжку, — я пыталась спросить что случилось, но он лишь сказал, что с тобой подрался и ничего больше. Стоило ли скрывать от Наташи такие важные подробности случившегося? А вдруг Антон в порыве злости вытворил бы какую-нибудь дурость? Миша не смог бы его остановить, не смог бы оказаться рядом. А вот Наташа… Она могла бы помочь брату: утихомирила его пыл, успокоила и привела бы в чувства. — Да не дрались мы, — раздосадованно отвечал Миша, заранее коря себя за слишком длинный язык, — там скорее я его побил. — И за что же? — спросила Наташа, продолжая безмятежно курить. Миша понимал, что она наверняка знает ответ. — Ну, Тоха…, — он не смог заставить себя сказать эти слова. Мише было неприятно говорить о таком. Он лишь опустил болезненный взгляд на землю, сжав руки в кулаки, силившись ответить. — Я поняла, — выдохнула Наташа в ответ, чтоб больше не мучать его. — Но я не хотел, просто нельзя по-другому и… — судорожно оправдывался Миша, понимая, что нельзя грамотно объяснить Наташе, почему он избил Антона. Будь тот хоть убийцей, хоть наркоманом — сестра бы защищала его до последнего. — Знаю, — коротко ответила Наташа, удивив своим спокойствием Мишу. Он ожидал взрыва, который накроет его с головой и, возможно, сломает нос, но точно не спокойного «знаю». Тем не менее, он был рад услышать понимание. Сердце Миши опять заполнило жгучее чувство обиды, а голову — вопросы. Как хотелось вернуться на денек-другой назад, где Антон еще не сбежал с урока в туалет, где он не открыл свою тайну, где они до сих пор просто дружили. — И когда он так изменился? — грустно спросил Миша, облокотившись на холодную бетонную стену магазина рядом с девушкой. Он смотрел вниз, ища ответ на этот загадочный вопрос, но точно не ожидал его получить от Наташи: — Да не менялся он. Все такой же балбес: матери грубит, в неприятности влипает, — раздраженно отвечала она, — Да и он давно уже на тебя поглядывал: класса с шестого, кажись, — продолжала Наташа, игнорируя ошарашенный взгляд Миши, — Я ещё удивлялась: все уже девчонок обсуждают, а он все с тобой носится. Так что давайте миритесь, а то я заебалась матери за Тошу объяснять. Миша застыл, обрабатывая ответ. Шестерёнки в голове с усилием крутились, стараясь сломать преграду «понятий». «Не менялся? Давно поглядывал?» — Принял? — отвлекла его от размышлений Наташа. — А…Ага. — И еще, — Наташа угрожающе над ним нависла: она закрыла собой свет, отчего ее лицо поглотила тень, и только хищные глаза сверкали из этой жуткой темноты. Что-то это все напоминало, — ещё раз Тошу так помнешь — я тебе кабину раскрошу, нахуй, — она кинула сигаретный бычок под ноги Мише. Окурок медленно гас на мокром снегу, издавая предсмертные шипящие звуки. — Да, — поспешил ответить Миша, чтоб не дать повода для сомнений. — Отцу с бабушкой привет передай, — развернувшись, кинула Наташа через плечо на прощание. Миша кивнул, хоть девушка и не увидела этого. Он еще долго провожал удивлённым взглядом удаляющийся силуэт, который спешно растворялся в густой темноте ночи. У Миши была объёмная порция пищи для размышлений. Он все никак не мог сопоставить представления о известных ему «пидорасах» и об Антоне: таком же шалопае, как и сам Миша. Он прокручивал воспоминания с прошлого лета в голове, где они купались на речке. Яркое солнце согревало кожу, проникая в каждую клеточку и наполняя тело теплом. Холодные брызги воды, помогавшие взбодриться. Камыши, которые развивал лёгкий прохладный ветерок, застрявавший в волосах. А воздух был чистый, и только в особо жаркие деньки пах тиной. Ребята бегали по зеленой душистой траве, лишь иногда вскрикивая от боли в ступнях, в которые впивались какие-нибудь ветки или мусор. Они набегу снимали футболки и резво ныряли в речку, стараясь не удариться плашмя о ровную гладь воды. Было ли тогда у Антона то странное чувство в животе, которое возникает у людей, когда им кто-то нравится? Смотрел ли он на Мишу иначе — не так как другие ребята?