Все, что было до тебя, не существенно

POV Слава Перед глазами плыло, в ушах звенело. Я не чувствовал свои конечности. Я был максимально расслаблен, от этого на губах играла глупая, пьяная улыбка, которую я не мог стереть с лица. Меня ничего не волновало, все проблемы в таком состоянии казались не такими важными. Мне нравилось это состояние, нравилось думать о том, что ничего в этом мире не может заставить меня нервничать. Сбегать от реальности — хорошая идея, с этой «привычкой» мне не хочется бороться. Чувство эйфории делает меня счастливым. Я громко смеялся с глупой шутки Феди, который, к моему удивлению, и сам не прочь был раскуриться со мной. Его не волновала причина, по которой я попросил его взять нам травки. Я чувствовал в кармане своих штанов вибрацию. Мне кто-то постоянно писал и названивал, но у меня не было желания отвечать. В такие моменты другие люди меня абсолютно не волнуют. Может иногда я напоминал сам себе Эраста*, я готов был дать любые обещания бабочке, совратить ее, сделать многое, чтобы она поверила мне, а потом… Я мог бы ее предать ради своего положения, ради себя. И эти мысли сейчас так отчетливо засели в моей голове, что от них было тяжело избавиться. Мое состояние лишь помогло мне подумать о том, о чем я бы не стал думать на «трезвую» голову. Когда я не пьян, не накурен и не принимаю никаких других наркотических веществ, я готов боготворить Алису, потому что она поистине всегда кажется мне каким-то божеством. Но сейчас я думал о том, что она, по сути, не имеет никакого значения. Я был уверен в том, что если Мироша скажет ей со мной не общаться, она послушает его. От этих мыслей улыбка, которая растянулась у меня от уха до уха, стала походить на животный оскал. И вот опять я думал о ней. Я снова возвращался мыслями к ней, хотя в таком состоянии едва ли мог о чем-то думать, кроме себя. Мне нравилась эта потрепанная квартирка на окраине Питера, в которой жил Букер. Было в ней что-то такое, что напоминало мне о моем Хабаровске. Здесь я чувствовал себя лучше, чем в дорогих ресторанах. Я лежал на стареньком диване, который, судя по всему, был ровесником моей матери. Столько историй происходило на нем, страшно об этом подумать. Кто-то на этом диванчике занимался любовью, кто-то умирал, а кто-то… курил траву и пялился в окно, которое было рядом. — Славян, — в привычной манере начал Федя. Он уселся на кресле, которое стояло напротив меня, его взгляд тут же метнулся в мою сторону. На лице парнишки играла хитрая улыбка, красные глаза сфокусировались на мне явно с большим трудом. — Что? — хрипло спросил я, откашливаясь. Меня дико сушило, но была в этом своя прелесть. Мне нравилось чувствовать жажду, я любил играть со своим организмом в «игры». Я испытывал себя на прочность. Иногда мне было интересно, сколько мне останется жить, если я буду и дальше вести такой образ жизни? — Расскажи-ка мне про свою новую пассию, — ему явно было интересно. Все вокруг понимали, что я заинтересовался подружкой оксюморона, но я, собственно говоря, и не особо скрывал это. О ней мне хотелось говорить в последнюю очередь, потому что я итак слишком много думал о ее синеватых, как море, глазах. Я часто вспоминал ее запах, вспоминал ее рыжие волосы, которые иногда казались красноватыми, этот цвет приковывал внимание к себе. Я вспоминал ее улыбку, ее поведение, ее голос. — И что же тебя интересует, Федор? — иронично поинтересовался я, выгибая вопросительно одну бровь. Я лениво повернулся в его сторону, чтобы лучше видеть своего друга. Он был гораздо моложе и он, пожалуй, отличался от меня и Замая. Этот паренек был гораздо общительнее и добрее, чем мы. Букер тянулся к людям, ему нравилось общаться, узнавать что-то новое. На самом деле, ему было не место в «Антихайпе». Но я хорошо к нему относился, несмотря ни на что. — Чем она тебе понравилась? — Феде, судя по всему, хотелось поговорить о «великом», хотелось узнать меня получше. Ему были интересны мои мысли и взгляды, это я в нем ценил. Я наблюдал за тем, как он делает пару глотков воды, и это казалось спасением для моего организма. Следом Букер протянул бутылку с водой мне и я всё-таки сдался и попил. — Ты же видел ее, — уклончиво ответил я, усмехнувшись. Я не хотел бы говорить с ним о своих чувствах, сложных и противоречивых. Пару минут назад я думал о том, что готов был предать ее и отказаться от нашего общения, а сейчас вновь думал о том, как хочу увидеть ее в живую. И это было сложным испытанием для меня. Я не видел себя рядом с Алисой, потому что я другой. Я накурился после нашего свидания. Я ничего ей не написал. Я явно не был идеальным партнером для отношений с ней. И все, что я говорил — полная чушь. Разве я готов был меняться ради нее? Разве готов я становиться лучше ради кого-то другого? — Нет, Славян, — Федя вдруг стал серьезным. Сделал вид, будто уже несколько раз прожил эту жизнь. Мне хотелось посмеяться над ним, но я не стал этого делать. Иногда он пытался казаться старше своих лет, и это выглядело достаточно комично, — я про другое. Что ты разглядел в ней? — Федос, я общаюсь с ней из-за Мироши, — ответил я. Все вокруг считали именно так, и я не хотел в очередной раз доказывать всем, что это не так. Мне проще было согласиться с этими суждениями. Я думал, что это никак не влияет на меня, но что-то во мне «сломалось». Теперь это меня чересчур раздражало. Настолько, что хотелось фыркнуть прямо в лицо всем тем, кто так считает. — Славян, — вздохнул парень, нахмурив брови, — я в это не верю, — я хмыкнул на эти слова. Не подал виду, но мне стало легче, что хоть кто-то видел во мне не «Гнойного», который доебывается до окси. Еще один плюс Букера: он всегда старался видеть в людях что-то хорошее. Но я не привык к тому, чтобы кто-то копался в моей голове. Я позволял это делать только Андрею, потому что доверял ему больше, чем себе. — Тебя так накурило что ли? — я засмеялся, пытаясь скрыть в глубине души свою уязвимость. Я, как и многие люди, был слаб. Поистине слаб, а слабостью моей были чувства к прекрасной девушке. Мне было проще засмеяться в лицо, обидеть, показаться грубым, так всегда было гораздо легче, нежели признаваться и себе, и другим людям, что во мне есть что-то человечное. — Ты опять из себя кого-то строишь, — но парень не уступал мне. Иногда Букер был достаточно упрямым, когда хотел получить желаемое. Иногда он «читал» людей. И мне это не нравилось только в том случае, если он проворачивал эти вещи со мной. Я нахмурился, прикусив губу. Стоит ли вообще говорить кому-то о том, что я готов был падать в ноги женщине, которую знаю не так много? Стоит ли кому-то говорить о том, что готов обещать ей «розовый» мир, зная, что вряд ли это сбудется? — В ней есть что-то, что цепляет меня, — вдруг сказал я, облизывая свои губы, —возможно… Это просто идеальная картинка, которую я рисовал себе с самого детства? — и вновь я попытался обмануть своего друга. Я так, на самом-то деле, не считал. У меня никогда не было рыжеволосых, никогда не было таких самодостаточных, уверенных и интересных. В ней был тот огонь, который так нужен был мне в те моменты, когда я сам готов был погаснуть. — Не верю, что ты видишь в ней только картинку, — опять. Опять Букер не поверил в мои слова. С каждой новой секундой это все больше подходило на сеанс у психолога. Парнишка пытался копаться в моей голове, а я вдруг начал сдавать позиции, позволяя ему это делать. — Какой проницательный, — я криво усмехнулся. Мое сердце забилось быстрее, когда я вновь представил образ аталы в своей голове. Если я сейчас испытывал такие чувства, то что будет со мной, если я поцелую ее? Каким будет этот поцелуй? Страстным, наполненный похотью и желанием? Вряд ли. Невинным? Нежным? Неуклюжим? Как я буду ощущать себя, чувствуя вкус ее губ? — Просто, — опять заговорил Федя, заметив, что я задумался о своем, — она так неожиданно появилась в твоей жизни. Ты увидел ее на баттле, почти сразу же заинтересовался ей. Да, тут нет ничего удивительного, потому что многие мужчины заметили ее. Но среди всех, кто там собрался, она ведь тоже приметила тебя. Вас сразу потянуло друг к другу. И мне достаточно увидеть тебя, чтобы убедиться в том, что ты влюбляешься. — О любви еще рано говорить, — заверил я парня, уткнувшись взглядом в трещинки на потолке, — но все впереди, — я все еще пытался быть «крепостью», в которую никто не должен проникнуть. Но я отметил, что Букер говорил правильные вещи, которые мне нравилось слышать, — вот у тебя, Федос, есть женщина на примете, которую ты можешь назвать самой красивой? — Ну, — Букер задумался на пару мгновений, явно не желая называть таких очевидных актрис и моделей как: Меган Фокс и Анджелина Джоли, — Кайя Гербер**, — позже сказал он, почесав свой подбородок, — я считаю, что она очень красивая. — Херня, Федос, — тут же ответил я, — Алиса в тысячу раз красивее, — я замолк на мгновение, — теперь ты понимаешь, какой я вижу ее? — Да, — Букер даже растерялся от моих слов. Я вновь криво улыбнулся, отмечая про себя, что ни с кем не мог сравнить Алису, она в любом случае была бы номером один в моем списке. И самое интересное, что эта девушка была бы первой и последней в моем списке красивых людей. — Есть еще вопросы? — следом поинтересовался я. Мне вдруг стало стыдно за то, что я даже ничего не написал бабочке. А вдруг она волнуется за меня? Такое ведь может быть? Потом я вспомнил о том, что она была не одна. С ней был ее лучший друг, который мечтает затащить ее в свою кровать. От этих мыслей я разозлился. Да что там, я заревновал. Сильно, так, как никогда и никого не ревновал. Я уселся на диванчике слишком резко, настолько резко, что закружилась голова. — Ты чего, Славян? — Федя даже испугался, вскинув брови, — плохо? Тошнит? — я лишь отрицательно мотнул головой. Меня бесило и раздражало то, что я со своими эмоциями разобраться не мог, хотя всегда считал себя достаточно умным и спокойным мужчиной. Всегда считал, что ревнуют только те, кто в себе не уверен. И тут я задумался. А ведь так и есть по сути. Я не уверен в себе. Когда я рядом с бабочкой, все другие на ее фоне меркнут. Но я ведь совсем не тот типаж мужчины, который должен находиться рядом с ней. Может поэтому я так заревновал ее к вечному жиду? Потом я потряс головой, желая выкинуть эти отвратительные мысли из своей головы. Мирон ей тоже не подходит. Тем более он ей не подходит. — Как думаешь, какие шансы у еврейчика? — вдруг спросил я, оглянувшись на парня. Тот поменялся в лице, не сразу поняв, к чему я вообще задал этот вопрос, а я объяснять не хотел, не глупый, сам должен додуматься. Я внимательно следил за эмоциями на его лице. Сначала Федя непонимающе уставился на меня, но через несколько секунд до него дошло, на его губах заиграла ухмылка. — Никаких, Славян, если речь идет об Алисе, — вполне уверенно ответил тот, пожав плечами. Он откинулся на спинку старого кресла, закинув ноги на столик, — ты же и сам знаешь ответ на этот вопрос, — я знаю, но мне нужно было убедиться, что не только я так считаю. На душе вновь стало спокойнее. *** Я проснулся в разбитом состоянии, тело ломило, голова гудела. Я не понимал где нахожусь и что со мной происходит. Руки и ноги были ватными, во рту было сухо. Я ненавидел такие дни. Ненавидел просыпаться на «отходах». В такие моменты я постоянно зарекался о том, что никогда больше не буду ничего употреблять. Но это состояние со временем забывается, а желание что-то юзануть вновь разгорается во мне. За окном уже было темно. Я был уверен, что проспал все на свете и был удивлен тому, что вообще оказался в своей кровати. Мы с Букером достаточно много выкурили, а потом и выпили, поэтому помимо этих «отходов», у меня было еще дикое похмелье. Всегда после эйфории приходит апатия, а желание жить в такие моменты пропадает. Я нащупал свой телефон, который лежал у меня под подушкой. На самом деле, я смутно помнил о том, что мне писали и звонили, но я в «измененном» состоянии всегда стараюсь не отвечать ни на сообщения, ни на звонки. Возможно, это была плохая привычка, но я ничего не мог с собой поделать. Я не любил контактировать с кем-то, пока пытался расслабиться и забыться. И ведь не получилось у меня забыть о бабочке. И Федос, как назло, сам поднял эту тему, желая узнать о моих чувствах. Я поморщился, потому что у Букера хоть и чуть-чуть, но получилось залезть ко мне в голову, а ведь я пытался сопротивляться. Я увидел множество пропущенных от Замая, по работе и… два сообщения от аталы. Сначала я почувствовал некое разочарование, что она написала мне всего-лишь два раза, но потом обрадовался и такому раскладу. Могла ведь совсем не подумать обо мне. Первым делом я, конечно же, открыл ее сообщения. Я знал, что не буду ей отвечать. В таком состоянии я не хотел ей писать, хоть и надеялся, что она ждёт моего ответа. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя. Я не хотел, чтобы она догадалась о том, чем я занимался и по какой причине ей не отвечал. «Спасибо за свидание. Надеюсь, что встреча с Мироном Яновичем не повлияла на наше с тобой общение» — достаточно сдержанно, практически официально, но меня это сообщение все равно заставило улыбнуться. Я перечитал его еще, еще и еще раз, будто бы не веря своим глазам. «У тебя все хорошо? Не люблю надоедать, но была бы рада, если ты ответишь мне» — стало вновь стыдно. Она переживала, пока я отдыхал с Букером и курил травку. Стало стыдно не только из-за того, что я ей не ответил, а еще из-за того, о чем думал той ночью. Я всячески пытался поверить в то, что мне на нее плевать и что она не важна для меня. Когда я пью или юзаю, я становлюсь другим человеком, это факт. Я становлюсь зачастую мразью, которой на все поебать. — Извини, бабочка, но я отвечу тебе позже, — вслух пробормотал я, усаживаясь на своей кровати. Я не задавался вопросом, обидится ли она на то, что я ее проигнорировал. Я, почему-то, понимал, что Алиса меня простит. Не знаю почему я был так уверен в этом. На душе, после такого «отдыха» было тоскливо. Я чувствовал себя одиноким и, как ни странно, убитым. И это абсолютно нормально после того, как ты получаешь слишком много положительных эмоций в измененном состоянии. Я прошел на кухню, открыл холодильник и взял баночку пива. С этикетки «Wolpertinger» на меня смотрело странное мифическое существо, которое напоминало мне зайца с оленьими рогами. Мне даже показалось, что выгляжу я сейчас примерно также. Сделав глоток, я почувствовал себя немного лучше. Уселся за стол, задумчиво оглядевшись. Тихо. Слишком тихо. Я ненавидел одиночество также сильно, как и любил. Но в такие моменты быть одному — сложно. Я сделал еще пару больших глотков, желая отогнать от себя плохие мысли, которые терзали меня. Во рту по-прежнему было сухо, но пиво спасало меня. Я откашлялся, когда набрал номер Андрюхи. Готов был к тому, что он начнет меня отчитывать. Так часто случалось, когда я пропадал. Замай переживал за меня, но на меня не мог повлиять, потому что сам часто грешил подобным. — Жив, — услышал я голос своего друга. Тот выдохнул, словно успел подумать о самом плохом развитии сюжета, — я уже хотел ехать к тебе, готов был дверь вскрывать, — голос был напряженным, хоть он и пытался это скрыть. Переживал, оно и понятно. — Жив, — несмотря на то, что я откашлялся, мой голос все равно был хриплым и каким-то даже осипшим. Я вновь прочистил горло, стараясь звучать более непринужденно, — я просто отдыхал. — Знаю я, как ты отдыхал, Славян, — сказал Андрей. Был бы он рядом, то глаза бы недоверчиво сощурил, — ты сутки на связь не выходил. Я знаю, что ты любитель не отвечать на звонки и сообщения, но я испугался за тебя, — я натянуто улыбнулся. Голова дико болела, я сделал еще глоток напитка. — Зачем за меня волноваться? — усмехнувшись, спросил я, — ничего такого не случилось. — Ну, — протянул тот задумчиво, — как бы сказать. У тебя же там отношения наклевываются, а ты пропал. Кира хоть ничего мне и не говорила про тебя, но я уверен, что ни ей, ни ее сестре твоя пропажа не понравилась, — теперь я поморщился. Мне бы тоже не понравилось, если бабочка, ничего не сказав, перестала бы отвечать мне. Я тяжело вздохнул, откидываясь на спинку диванчика. Тело болело так, словно меня переехала машина. Я не мог нормально мыслить, перед глазами была пелена. — С Алисой позже разберусь, — пообещал я своему другу, — нужно время, чтобы окончательно в себя прийти. — Сам себе жизнь усложняешь, — заметил Замай, и он был прав. Абсолютно прав. Я сам все портил своими «гулянками» и игнором, но тогда я считал, что это лучшее, что я могу для себя сделать. Мне хотелось на время забыться, хоть и не могу сказать, что у меня это получилось. — Если не простит, то я ее отпущу, — пообещал я. Эти слова я говорил с трудом, сам себе не доверяя. Это сейчас, в таком состоянии мне казалось, что смогу отстать от нее, но станет мне чуть легче, а голова начнет нормально функционировать — пожалею обо всем. — Сам в свои слова веришь? — я услышал, как он хмыкнул на том конце провода, — пиво пьешь? — следом поинтересовался мой друг. Слишком хорошо меня Андрей знал. Я сжал банку в своих руках, облизывая пересохшие губы. — Не верю, — признался я, — да, пью пиво. — Алиса к выставке готовится, — Замай сам тему поменял, — Кира сказала, что вы договорились с Алисой о том, что ты придешь, — я кивнул головой в знак согласия, хоть мой друг и не видел меня сейчас. — Когда выставка планируется? — поинтересовался я. Голова ходила кругом, руки опять становились ватными, я снова сделал пару глотков, желая поскорее избавиться от этих странных ощущений. — На следующей неделе, — коротко ответил Андрей. — Я на нее приду, — я встал с дивана, оставив недопитую банку на столе. Поплелся в ванную комнату, глянул на себя. Чёрные мешки под глазами, красные глаза, потрескавшиеся губы, бледное лицо. Выглядел я еще хуже, чем ожидал. Похож был на призрака. — Я на ней тоже буду, — Замай вышел на улицу, я услышал шум машин, разговоры людей, ветер, — меня Кира пригласила. — Неужели Кира даже не высказалась о том, какой я ублюдок? — я попытался засмеяться. Свободной рукой открыл кран, коснулся пальцами ледяной воды. — Я думаю, что она в курсе, но Алиса попросила ничего не говорить. Я думаю, что она не хочет, чтобы ее старшая сестра вмешивалась в ваши отношения, — я мысленно поблагодарил бабочку за то, что была такой умной. Я ненавидел, когда другие лезут не в свое дело, хотя и Киру мог бы понять. Она же предупреждала меня, чтобы я не вел себя как мудак. — Скажи, что я заболел, — попросил я, умываясь свободной рукой, — не хочу, чтобы бабочка злилась на меня. Да и с Кирой ругаться я тоже не хочу. — Сам об этом скажи, — я представлял, как Андрей сейчас хмурится, — приходи в себя и напиши Алисе, если не хочешь ей делать больно, — я поджал губы, понимая, что мой друг прав. Я сам должен был с этим разобраться, а не просить Замая. — Ладно, — сдался я, — сам разберусь. Сейчас пива выпью, еще посплю и утром напишу или позвоню бабочке, — пообещал я своему другу. Но… я ей так и не позвонил. Даже не написал. Хотел, бесспорно хотел, но не сделал этого. Сначала «откисал» еще пару дней, а потом разбирался с работой. Вдохновение напало, музыку писал. Думал о бабочке, много и часто, но не хотел ее тревожить. Конечно, Алиса мне нравилась. Сильно. Это было очевидно, но не мог я просто вновь появиться в ее жизни, сделав вид, что ничего не произошло. Нужно было красиво извиниться, увидеть ее в живую. Так было гораздо проще и легче. Поэтому я готовился к ее выставке, заранее договорившись с Андреем, что пойду с ним и Кирой.