Бенгальские тигры

Три ночи наступают после полнолуния — тёмные, как суть Махадеви Кали. Сегодня Вселенная принадлежит звёздам, свет вездесущего солнца не затмит их сияния. — Ты пришёл! — Разве могло быть иначе? Дикий луг колосился зелёной травой, ветер трепал их волосы. На ней был дорожный английский наряд, на нём — традиционные шаровары и заправленная в них блуза. — Я думал, ты придёшь в чёрном. — Это для траура. Сегодня я хочу праздновать. — Я всё ещё жду подарок от тебя. — Жадный ты, Рем. А как же подаренный вчера? Не понравился? — Это от семьи Шарма, главой которой является Кайрас. Исправь меня, если я ошибаюсь. Выходит, от тебя я подарка так и не получил. — И чего бы ты хотел? — Только ты можешь мне это дать. Ни одна девушка или женщина, да даже мужчина — не в силах. — Любишь ты говорить загадками… Деви задумалась, мысленно повторяя про себя слова Рема. Почесала по загривку коня, обращаясь то ли к лошади, то ли к ночи: — Что же такое загадал Рем? А он и не думал подсказать, только молча наблюдал за ней, изучая едва отличимые в темноте черты. Они гуляли по лугу, ведя лошадей за поводья, вдыхая аромат ночных цветов и влажной земли, и не было в их душе и следа тревоги. Будто и не было всех этих лет разлуки. — Помнишь, в детстве на собраниях Дюжины, Кайрас и Камал играли в шахматы? — Да, а мы носились по двору. Никогда не любил этой игры. — Она требует выдержки и логики, тактика… — Мэх… — Рем пожал плечами. — Очень примитивная система фигур. Неудивительно, что англичанам она так полюбилась. Они не улавливают сути и смысла. — И в чём же главный посыл игры? Они нашли сухое место на лугу под огромным каштаном, и Рем расстелил плотную ткань — импровизированное лежбище. Деви прислонила голову к плечу Рема, он ловко поддел её рукой и опустил на свои колени. Перебирая тяжёлые пряди, его пальцы массировали виски и лоб. — Приятно, да? Меня мучают головные боли, за много лет я научился справляться с ними, нажимая на нужные точки. Ты отдохни, послушай старую индийскую сказку. Мне её рассказывала мама перед сном. Много лет назад у старого правителя родился сын, и назвал он его Раджой. Вскоре после его рождения он умер, и трон занял старший брат правителя, и женился на его жене. Она родила ему сына, и дали ему имя — Джами. Счастливая семья, мудрый правитель, красивые, дружные братья. Народ одинаково любил их, по доброте, силе и уму не было им равных.  Беда настигла их внезапно, правитель погиб, так и не успев назначить приемника. И вот тогда в стране начался разлад, грозивший гражданской войной. Одна часть населения верила, будто наследником должен быть Раджа, он и сын предыдущего правителя, и старше. Вторые не признавали в Радже потомка только почившего правителя, считая его первенцем Джами. Оба брата горячо любили друг друга и не хотели ссор, а отречение от престола хоть одного из них могло бы привести к гибели тысяч людей в ходе кровопролитной братоубийственной войны. Тогда они нашли изящное решение: оба соберут равное по численности войско, и сразятся. Ни в коем случае нельзя было причинять вред друг другу: Раджа и Джами не хотели смерти, не желали убийств. И вот настал судьбоносный день, и Джами совершал одну тактическую ошибку за другой, теряя отряды. Он оказался загнанным в угол, и когда его со всех сторон окружили войска противника — родного брата! Сердце несчастного Джами не выдержало позора, и он упал замертво. Раджа плакал над его трупом, и больше всего его волновала судьба несчастной матери. Она так и не смогла простить его, отказывалась говорить и есть, только ночи напролёт лила слёзы по Джами. Тогда Раджа, чтобы доказать невиновность, велел мастерам по дереву выстругать из красной древесины квадратное поле, и фигуры: чёрные — войска его, Раджи, Джами — белые. Он привёл мать в комнату, специально отведённую для игры, и объяснил свою тактику, и какие ошибки совершил Джами. Он воспроизвёл поле боя на доске, разлинованной в чёрные и белые квадраты, и оставил мать наедине с осознанием. Она проводила дни, недели, месяцы, пытаясь найти выход из ситуации, в которую привели необдуманные действия Джами — безуспешно. С самого начала его участь была предрешена, и она в гневе опрокинула фигурки со стола. Говорят, так она и погибла: раздумывая над партией, в которой её сын обрёк себя на смерть. — Какая грустная сказка. Неудивительно, что ты не любишь шахматы. — История делает их живыми и наделяет сакральным значением, культурной ценностью. — Почему же ты к ним так строг? — Они устарели и до ужаса примитивны. Ни пушек, ни кораблей, ни торговли и дипломатии. Войны заканчиваются не на поле брани, а в кабинетах на переговорах. И самое главное — два короля были братьями, понимаешь? Сколько бы фигур не погибло, король всегда остаётся жив. — Басу и… — Именно.  — А я всего лишь Шарма… — Нет. Черты лица Рема огрубели, складка на переносице очертила изгиб нахмуренных бровей. — Деви, никогда больше не смей так говорить! Ты — одна из Дюжины, наследница своего рода. Всё лучшее от индийской крови воплощено в тебе. Смелость, честность, лояльность, красота, ум, свободная, неутомимая душа… Деви… Почему ты плачешь? Я сказал грубость? — Нет… Ох, Рем! Никто не говорил мне таких слов… — Милая моя Деви, я буду осыпать тебя ими хоть каждый день! — Ты же знаешь, это невозможно. — Отчего же? Потому что Басу так решили? — Нет, но… То есть да, наверное… Мы ведь фигурки в их руках. — Так давай станем теми, кто двигает фигуры на доске и сжигает сердца проигравших. — Как же нам это удастся? — А тебе бы хотелось… Скажи мне, Деви, видишь ли ты меня союзником, сражающимся бок о бок с тобой, рядом? Или и я лишь податливый инструмент в твоих руках? Змея, танцующая под дудку заклинателя? В нём больше не было игривости и насмешливого цинизма. Деви впервые видела его таким: с дрожью в голосе, как если бы от её ответа зависела его жизнь. — Рем… Слова не шли у неё из уст, печать нерешимости запечатала их, не пропуская и звука. Деви сомневалась, ей было страшно. Её кулачки сжались, сминая ткань белой рубашки. Она подняла на Рема глаза, и увидела в них ответ. Тело само подалось вперёд, как светлячок на свет свечи, и губы их слились в поцелуе. Ласковом, нежном, трогательно-терпком, как отжившая подростковая мечта, уже лишённая детской невинности, и тем не менее робкая, с примесью стыда и страха. Они исследовали новые ощущения, как заходя в глубокий пруд с тёмной водой, не спеша, вглядываясь в отражение на дне, окунаясь в захватившее течение чувственности, позволяя ему унести их за океан, за моря, на необитаемые, только богам известные острова. Размыкая, поцелуй, они синхронно произнесли: — Это только сейчас. Это не повторится. И второй, ещё более глубокий поцелуй заглушил всякий протест разума, уступив любви.