Бенгальские тигры

Коридор казался вечностью, бесконечным космосом, настолько темно было в ведущих вниз узких проёмах. Огни свеч мелькали бликами света, как мириады звёзд, рассыпанных по ночному небу. Он был её луной, она — его солнцем. Рука Рема, холодная, не отпускала её кисти, приглашая следовать за ним, без оглядки назад. Он вёл её за черту дозволенного, туда, где неотвратимо их настигнет кара, добровольно, как жертвенного ягнёнка на алтарь. Они остановились у массивной двери из тиса. — Что такое, Рем? — Ничего. Я очень счастлив, так волнуюсь, что боюсь не впечатлить тебя. Его ладонь ласкала её щёки, гладила мочку уха. — Это особенный день. Не только для тебя, я хочу, чтобы ты знала. — Я знаю, Рем. Пусть ты более опытен, я не печалюсь. Хочу совершить мейтхуну с тобой. — Ты всё обдумала? — Я думала об этом всю прошлую ночь! Ох, Рем, я уснуть не могла, только о тебе мечтая в грёзах… Она улыбалась, её девичья игривость блестела в сияющих глазах. Погаси Рем все свечи в храме, её глаза бы не погасли, они не отражали свет, нет. Они светились изнутри, выпуская в мир её восторг и нетерпение. Слова перестали иметь значение, Рем поднял её на руки, перенося через порог: единственная ценность в его жизни, дороже собственной души. Они растворялись в поцелуях, и он угощал её вином. Хмельной напиток согревал, смешиваясь с привкусом мяса. Всего кусочек и один глоток — на большее их выдержки не хватило. Первые оставшись наедине в уюте под крышей, на мягкой кровати, при свете зажжённых огней, они могли наконец рассмотреть друг друга. Каждую родинку, шрам и морщинку. Мельчайшие детали, недоступные ранее, касания тел в запретных доселе местах. Теперь он трогал её по-настоящему, как мужчины в её старых книжках, и она отдавалась ему, как графини-властительницы каменных замков. Его жадные губы впивались в шею, бока и груди, и кожа отзывалась на каждый поцелуй дрожью. Сладкий стон срывался сам собой, и Деви было уже совсем неважно звучание собственного голоса. Важность мира сузилась до Рема, до его реакции на каждый её изгиб, касание и просьбу. Стыд сгорал по мере распаления страсти, два тела обвились руками, переплетаясь сердцами, языками и пальцами. Было больно. Было приятно. Немного грустно. Забавно. Щекотно. Жарко. Мало. Слишком много. И ни на что не похоже. А потом она задремала в его объятиях. Рем гладил её волосы, целуя в макушку. Его милая Дивия, пахнущая цветами. Неважно какими, он будет называть их «любимыми», её цвет глаз, волос и кожи — его любимая палитра, тембр её голоса — его любимый. Как бы ему хотелось обернуть её в одеяло своей любви, необъятное полотно, гобелен с её изображением сейчас — нагой, изнурённой его ласками, с распущенными волосами, вольно струящимися по плечам. Рем прижал её сильнее. — Деви, вот бы нам никогда не подниматься наружу. Рем прикрыл веки. Тёплое блаженство сытого тигра растекалось по чреслам, мышцы слегка ныли. Он был доволен собой, как играли мышцы, смоченные блеском пота на проступивших рельефах! Как искрились зелёными переливами его глаза! Он заслужил отдых. Он может поспать… Шум за дверьми разбудил её. Чужие руки скрутили Деви, не давая вырваться. В комнату ворвалось несколько мужчин, потребовалось трое, чтобы обездвижить Рема. Чужой тяжёлый ботинок пнул его по лицу, и даже так Рем умудрился покалечить нападавших: капли крови разукрасили мозаику на полу. Деви не могла пошевелиться, руки ей завели за спину, лицом прижали к стене, закрывая обзор. Это конец. Сейчас они не более, чем загнанные звери. — Так выходит, это правда. — Махарани Басу в фиолетовом великолепии шёлка впорхнула в комнату, впуская жар раскалённых джунглей в прохладу подземных помещений. Её кожа дышала паром, обжигая властью. — Что же скажет твой отец, Рем, когда узнает, что ты чуть не обрюхатил сиротку Шарма? Я была лучшего мнения о тебе, а ты оказался наивным котёнком. Ещё и в храме нашей богини! Так низко Дубеи ещё не падали. Рем молчал. Любое слово, сказаное сейчас, может обернуться кинжалом и вспороть ему печень. — Вздумал молчать? Я научу тебя отвечать старшим! Глухой удар. Рем зарычал, не проронив ни слова. — Пустите его, накажите меня! Рем! — Деви отчаянно бросилась в сторону, увлекая за собой неизвестного мужчину, он упал, лишившись равновесия от неожиданной прыти хрупкой Деви, размером с тростинку. Её подняли встряхнули, ударив по лицу. Она потеряла сознание, ей разбили нос. Рем озверел, и даже Басу на секунду испугалась за свою жизнь, отпрыгивая от рвущегося прочь из цепкой хватки. Ему не дали ответить: рот связал кляп, глаза накрыла повязка. Двое мужчин скрутили ему руки за спиной: Рему пришлось выгнуться и присесть, почти опускаясь на колени. От боли на лбу проступил пот, он не мог им сопротивляться. Хуже всего была невозможность коснуться друг друга — их разлучали, разлучали навечно. Не будет совместного заключения в совместной камере или даже темниц по соседству. Им не дадут попрощаться и не позволят узнать общей судьбы, обречённой на жизнь порознь. Нирвана рушилась, утекала, как вода сквозь пальцы, и боги остались глухи к их немой мольбе. — Нет, Рем… Не делайте ему больно… Это всё я… Я одна… — В бреду она шептала, пыталась ухватиться руками за полы облачения свирепой львицы. Бесполезно: сознание путалось, силы покинули тело. Деви оставалось только безвольно наблюдать, как её гордого тигра, её любимого, ломали грубые руки, измазанные в крови невинных, загубленных душ. «Не отдам! Не отдам им Рема! Как же так можно…» Рыдания сдавили горло, глаза застелили слёзы солёной пеленой. Головная боль растекалась по вискам, рисуя в воспалённом мозгу красочные иллюзии. На неё смотрела, улыбаясь, Богиня Кали. — И что же ты будешь делать теперь, моё дитя? «Я…» — Мир потерял очертания и всё поглотила первородная тьма.