Бенгальские тигры

В темнице не было окон, толстые стены из холодного камня не пропускали звуков во внешний мир. Деви повернулась на другой бок: солома колола кожу, цепи натирали запястья. Раз в сутки ей приносили еду: пару лепёшек и стакан холодной воды. Каждую трапезу она отмечала засечкой на стене, в полумраке их можно было нащупать кончиками пальцев. Всего пятнадцать. «Я не буду плакать. Моих слёз Басу не получит». Время текуче тянулось, как полудрёма в лихорадочном теле, порой она просыпалась по ночам — пауки ползали по ногам и щекотали кожу. Иногда на месте их гуляний оставались два красных следа. «Что ж, хоть кому-то пришёлся по вкусу мой внутренний мир». Собрание Дюжины завершилось без её присутствия, Кайрас за ней не пришёл. Наследник, опекун, страший брат… Для него она всегда была обузой, что скрывать это теперь? Едва ли она теперь могла отрицать неприязнь к нему, зависть и ненависть: липкое чувство несправедливости жглось внутри. Обжигало печень, повышало концентрацию желчи в желудке, рвалось вылиться в мир сквозь горячие слёзы. В камере было так холодно, что от её кожи в воздух поднимался пар: она кипела от гнева. «Я была бы лучшей главой семьи. Я бы не допустила, чтобы хоть кого-то из Шарма держали в клетке, как зверя!» Бессилие. Раболепие. Всего лишь бесправная женщина, придаток мужчины. Разменная монета. Товар. Что угодно, только не личность. «Даже с лошадьми в загонах лучше обращаются. Им хотя бы позволено скакать по лугу». В коридоре послышались суетливые шаги и шорох сари. Шум от тяжёлой ткани она не спутает ни с каким другим. Так бывало нарушали тишину длинные стопы мамы, и часто отец называл жену ежом: её топот разносился по дому гулом целого взвода семенящих грызунов, предупреждая заранее многочисленную прислугу о скором явлении хозяйки. Деви закрыла глаза, борясь с растущей в душе надеждой. Вдруг пришли за ней? Вдруг… Рем освободит её? Мечты об этом таяли быстрее смелых грёз о прощении. Слишком тяжкий грех она взвалила на плечи, прежде способное сойти с рук мелкое нарушение нестрогих правил, теперь оно приравнивалось к измене Родине. Любовь в Бхарате была объявлена запретной, постыдной, эгоистичной чертой, плодом воображения британцев, ложной ценностью в пропаганде Короны. Личность женщины растворилась в зелёных водах Ганга, напитала корни фамильных древ, срастаясь с общим и во имя всех, вопреки вечному я. Тяжёлая дверь отворилась, впуская львицу в клетку к птице с обрезанными крыльями. Без Рема Деви не могла быть тигром, он был её зоркими глазами, видящими свет во ночной тиши, её клыками, способными рвать плоть врагов. — Дивия Шарма, тебе выпала возможность искупить грех, снова стать вхожей в Дюжину и даже видеть Рема. Слишком сладкое предложение. Как халва. Да, больше всего на свете Деви хотела бы поесть сейчас халвы с рук любимого. — И что взамен? — Преданность Бхарату и своему народу. Это слишком высокая цена для главы дома Шарма? Слуги шуршали по углам, прячась за тусклыми полосками света. Не могли смотреть на маленькую хозяйку большого дома, ещё более осиротевшую, чем прежде. Высокое солнце пыталось пробиться сквозь тяжелую драпировку занавешенных окон траурного поместья — Деви плотнее задёрнула пыльную тюль. — Моя госпожа, к Вам посетитель. — Кто? — Рем Дубей, госпожа. — Пусть войдёт. Они не виделись месяц. Её отпустили две недели назад. Он пришёл только сейчас. — Деви. — Рем. Они стояли друг напротив друга, по разные стороны кабинета, обитого дубом. — От лица семьи Дубей приношу искренние соболезнования по поводу преждевременной кончины твоего брата. Кайрас подавал большие надежды, это большая потеря для Дюжины. Я отдал распоряжения в храме молиться богам о его душе. — Благодарю. Любовь и близкая, сродни детской, дружба свелись к формальным репликам по правилам этикета. Строгий протокол, свод правил приличия, готовые и заученные фразы. Больше друг другу никто. Никто никому больше ничего не простит.   — Благодарю — и всё? Больше тебе мне сказать нечего? — Хах. Что ещё мне сказать? — Да хотя бы… Ты могла мне написать! Дать о себе знать, я ведь ждал, Деви. Пытался тебя найти, молился богине… У Деви сжались кулаки, на виске проступила вена. — МЕНЯ ДЕРЖАЛИ В КЛЕТКЕ! Я ЖДАЛА ТЕБЯ, А ТЫ НЕ ПРИШЁЛ! — ДА КАК Я МОГ ЗНАТЬ, ГДЕ ТЫ?! Я ИСКАЛ ТЕБЯ, И МНЕ БЫЛО ПЛЕВАТЬ НА НОЮЩИЕ ПОСЛЕ ПАЛОК КОСТИ! Я ИСКАЛ ТЕБЯ! ИСКАЛ! — И НЕ НАШЁЛ! ЦЕНА ТВОИМ СТАРАНИЯМ — ТРИ РУПИЯ! — НЕ СТРОЙ ИЗ СЕБЯ ЖЕРТВУ, МЫ ОБА ЗНАЛИ, НА ЧТО ШЛИ! — НО В КЛЕТКЕ ДЕРЖАЛИ НЕ ТЕБЯ! И ТЫ МНЕ НИКАК НЕ ПОМОГ! — Я БЫ СДЕЛАЛ ВСЁ! ЕСЛИ БЫ ТЫ ПОДОЖДАЛА! А ТЫ РЕШИЛА СТАТЬ ЖЕНОЙ ГУБЕРНАТОРА! ЗАЧЕМ?! РАДИ ЧЕГО?! ЧТОБЫ ПОСЛЕ ТЫКАТЬ МНЕ В ЛИЦО УПРЁКИ О ТОМ, КАК Я ТЕБЯ НЕ СПАС? — ДА ВОТ ТАКАЯ Я КОВАРНАЯ И В КЛЕТКУ СЕЛА ЛИШЬ БЫ УНИЗИТЬ ТВОЁ МУЖСКОЕ ДОСТОИНСТВО! — НЕ ПЕРЕВИРАЙ МОИ СЛОВА Я ЭТОГО НЕ ГОВОРИЛ! — НЕ ГОВОРИЛ НЕ ДЕЛАЛ НЕ МОГ ЭТО ВСЁ ПРО ТЕБЯ РЕМ!!! ТУТ ТЫ ПРАВ! — Я КАК БУДТО ОБЩАЮСЬ С РЕБЕНКОМ!!! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ??? Я ТЕБЯ ИСКАЛ!!!! Он шагал всё ближе с каждым криком, голос осип, горло саднило, но он продолжал кричать, он заставит её услышать, пробьётся сквозь обиду и душевные раны, перекроет рёвом поток оскорблений. — НЕ СМЕЙ КО МНЕ ПОДХОДИТЬ! ПОШЁЛ ПРОЧЬ! — НЕТ! — ЭТО МОЙ ДОМ! ВЫМЕТАЙСЯ ОТСЮДА, ПОДЛЫЙ АСУРА! — А НЕ ТО ЧТО?! — Я ЗАКОЛЮ ТЕБЯ ЭТИМ КЛИНКОМ! ЕЩЁ ШАГ И Я ВСПОРЮ ТЕБЕ СЕРДЦЕ! — ДА ПОЖАЛУЙСТА! ОНО И ТАК ТВОЁ! И ВСЕГДА БЫЛО ТВОИМ И ТОЛЬКО ТВОИМ! Она замахнулась кинжалом, слёзы били горячими ручьями, объятые печалью и гневом. Соль её одиночества пропиталась горечью и жгла глаза. Рем перехватил её кисть и с силой прижал к груди. — НУ ДАВАЙ! ДАВАЙ! УБЬЁШЬ МЕНЯ? — ПУСТИ! НЕ СМЕЙ МЕНЯ КАСАТЬСЯ! — Я ЗНАЮ ПРИЧИНУ ТВОЕГО ГНЕВА, ДЕВИ, Я ПОНИМАЮ ТЕБЯ! УСЛЫШЬ МЕНЯ, МОЯ ЛЮБИМАЯ ПРЕКРАСНАЯ ДЕВИ! Я БЫ НИКОГДА НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ОСТАВИЛ! Я ОБЕЩАЛ ТЕБЕ СВОБОДНУЮ ЖИЗНЬ И Я ТЕБЕ ЕЁ ДАМ! — ЛЖЕЦ! ТЫ УЖЕ ОСТАВИЛ МЕНЯ ОДНУ ТАМ В ТЕМНИЦЕ! ТЫ НЕ ПРИШЁЛ! — Я ТЕБЯ ИСКАЛ! ИСКАЛ! — НЕДОСТАТОЧНО ТЩАТЕЛЬНО ИСКАЛ! СЕБЯ Я ВЫЗВОЛИЛА ИЗ ЗАТОЧЕНИЯ САМА! Он кричал Деви в лицо, проверяя её барабанные перепонки на прочность. Она кричала в ответ и тарабанила левым кулаком его грудь, пытаясь увеличить дистанцию между телами. Она чувствовала жар его тела, он покрылся испариной, пряди прилипли ко лбу. — МЕНЯ БИЛИ ПАЛКАМИ, ДЕВИ! Я НЕ МОГ ХОДИТЬ ТРИ ДНЯ! Я ПИЛ СОБСТВЕННУЮ КРОВЬ ГЛОТАЯ ПОЛОМАННЫЕ ЗУБЫ! Я ВИНЮ В ЭТОМ ТЕБЯ? А ТЫ ПРИШЛА МНЕ НА ПОМОЩЬ, КОГДА РУЧНЫЕ ПСЫ БАСУ РВАЛИ МОЮ ПЛОТЬ?!  — ТЕПЕРЬ Я В ЭТОМ ВИНОВАТА ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ??? Он уже отпустил её, она отвернулась, вытирая слёзы. Голова кружилась, хотелось присесть. Деви пододвинула ближе стул, устало опустилась в него. Рем выпнул его — мебель пролетела через всю комнату и едва не пробила стену. На панели из дерева осталась вмятина. Поднимаясь с пола, Деви поправила сари. Молча дошла до стула и подняла его. Рем отобрал его. — ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ? ВЕРНИ МОЙ СТУЛ! — НЕТ! ТЫ НЕ СЯДЕШЬ, ПОКА НЕ ОБЪЯСНИШЬСЯ! ТЫ МНЕ ВРАЛА? Я ДЛЯ ТЕБЯ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИЛ С САМОГО НАЧАЛА? КАК ДАВНО ТЫ ЗАДУМАЛА ВЫЙТИ ЗА ГУБЕРНАТОРА? — ДА ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ?! У МЕНЯ НЕ БЫЛО ВЫБОРА! БАСУ ПРИШЛА КО МНЕ! Я ПОТЕРЯЛА БРАТА СЕМЬЮ РОДИТЕЛЕЙ Я ТЕРЯЮ СВОЮ СВОБОДУ! — ТАК ЗАЧЕМ ТЫ СОГЛАСИЛАСЬ? Я БЫ ЧТО-НИБУДЬ ПРИДУМАЛ! Я ВЗЯЛ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА НАС! МЫ ЧТО-НИБУДЬ ПРИДУМАЕМ, ДЕВИ, ТОЛЬКО НЕ ЗАКРЫВАЙСЯ ОТ МЕНЯ! НЕ ПОСТУПАЙ ТАК! МЫ СПРАВИМСЯ С ЭТИМ ВМЕСТЕ! — УБИРАЙСЯ! ВИДЕТЬ ТЕБЯ ТОШНО! ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ПРИДУМАТЬ ВЫХОД! ТЫ НЕ СМОГ МЕНЯ ВЫЗВОЛИТЬ ТЫ НЕ МОЖЕШЬ НИЧЕГО ИСПРАВИТЬ! — В ТЕБЕ ГОВОРИТ ОБИДА И ГНЕВ ЭМОЦИИ НО ТАМ ЗА ПЕЛЕНОЙ ЯРОСТИ Я ЗНАЮ ТВОЙ РАЗУМ МЕНЯ СЛЫШИТ! Я ЗДЕСЬ, ДЕВИ, Я ПРИШЁЛ И Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. И ЕСЛИ БЫТЬ С ТОБОЙ ЗНАЧИТ БЫТЬ ИЗБИТЫМ ПАЛКАМИ Я ВЫБЕРУ ИХ СНОВА И СНОВА!  — МЕРЗАВЕЦ! СЫН ШАКАЛА И ПСА! ПОШЁЛ ОТСЮДА УБИРАЙСЯ ВОН ВОН ПРОЧЬ! — АААААА КАК ЖЕ ТЫ МЕНЯ БЕСИШЬ!!!! Его любовь к ней не угасла ни на миг, даже сейчас, переживая ураган и пожар с грозами, Рем не переставал любоваться её красотой. Звенящая сталь её голоса, кроткие хищные черты дикой кошки, они завораживали, как бывает захватит дух от водопада, вулкана и первородной стихии, опасной, и в то же время прекрасной в истинном величии. Над ними не властны людские силы, как не был способен Рем удержать Деви одними лишь словами. И он решился на отчаянный шаг, последний козырь в рукаве: поцеловал её. — УБЕРИ РУКИ ОТ МЕНЯ! ПОДОНОК! ИШАЧИЙ ОБРУБОК! А он всё не отпускал. Впечатал в стену, обнимая. Пусть его сердце, рвущиеся наружу говорит за него. Пусть её плоть услышит песни его крови. Деви обмякла и больше не пыталась вырваться. Слёзы рванули с новой силой, в ней сломалось упрямство, стоило знакомому, родному запаху проникнуть в глубины памяти. — Рем… Мне так жаль! Так жаль… — Я знаю, милая моя, Деви, я знаю… Он гладил её прелестную голову, она обнимала ставшие сырыми одежды Рема. Он вытирал губами её слёзы с пылающих щёк. — Что же нам теперь делать, Рем? — Бороться, как всегда. За окном пролился дождь, солнце скрылось за тучами. Дом наполнился запахом сандала, а слуги, столпившиеся у двери, облегчённо вздохнули.