Бенгальские тигры

— Что же было дальше, Рем? Что сказал Иан? — Мам, ты знаешь… Я запамятовал! — Негодник! Изводит мать своими интригами! Миссис Дубей в шутку хлопнула сына под ляжке, а после, чтоб жизнь халвой не казалась, ткнула в бок. Рем только смеялся, вид сердитой матери развеселил его. — Матушка, ты так часто сдвигала грозно брови, что теперь они теряются в складках морщин! Хахаха! — Что за напасть с этими детьми! Стоит состариться, как они обращают против тебя вскормленные твоим же молоком клыки! — Я ж не дал тебе сдачи, мам, хоть мне и было больно. Послушай тебя, так решить можно, будто я тебя поколотил, хахаха! Переливы его бархатного смеха напоминали капель по весне, когда в горах сходит снег, и в верховьях вешних ручьёв цветут эдельвейсы. — Хахахаха! И впрямь, Рем! Хахахааха! Её молодость, её милый мальчик, тигрёнок в чёрную полоску. С ним она снова была молодой, смелой девчонкой, способной дать отпор всякому недругу. Она была… Несломленной. Только с ним. Отворились кованные ворота, ведущие в сад, с процессией из телохранителей и двух служанок вошёл в палисадник глава семейства. Грозный, как Шерхан из сказки про Маугли, отец внушал трепет даже пчёлам: ни одна не осмелилась подлететь к нему близко. Даже ветер, и тот стих, не тревожа листву. — Рем. — Отец. — Твоей матери пора на осмотр, ей вредно так много находиться на свежем воздухе. Мы пришли отвезти её на плановый осмотр. — Как мило с твоей стороны вспомнить о ней. — Следи за языком, щенок. Твоя мать душевнобольная, и место ей в психушке, мне тебе напомнить об этом ещё раз? До тебя никак не дойдёт простая вещь: что бы ты о себе ни возомнил, Рем, твоя мать принадлежит мне. Помирись с Раджем, пока я проявляю благодушие, и не зли меня впредь. Иначе твоей любимой мамочке не поздоровится. К моменту, когда отец закончил воспитательную тираду, телохранители скрутили мать и вели к дилижансу. Она плакала, уже не брыкаясь. После долгих лет борьбы она смирилась — в ней не осталось сил брыкаться, пинаться и плевать в их лица, всегда новые, вечно молодые и сильные. — Да как ты можешь? Она же твоя жена! Мать твоих детей! — Она женщина и моя собственность! И ты тоже! Знай своё место! Всё! Всё здесь принадлежит мне, я твой отец, так уважай меня! Прекратите позорить имя МОЕЙ фамилии! Тебе мало позора, который ты навлёк на нас, путаясь с Шармой?! Повезло нам, Великая Тёмная Мать, скандал после нападения на Резиденцию перестал быть главной новостью! Кайрас Шарма помер как нельзя кстати, его бесславная кончина от пули в спину при попытке к трусливому бегству затмила бесчестье его блудливой сестры. Поколениями наши деды выстраивали великолепие этого рода не для того, чтобы ты, безмозглая погань, разрушил всё в одночасье! За что прикажешь мне уважать и любить твою мать? За то, что родила такое ничтожество, как ты?! За то, что не могла воспитать достойно Раджа? Кому я оставлю своё наследние, когда кругом сплошные идиоты?! «Молчи, Рем. Смолчи на этот раз, не для себя, так ради Деви!» — Прости меня, отец. — Рем опустился на колени, сжав кулаки. — Я признаю свою ошибку и молю тебя о прощении. — Встань, что это на тебя нашло? Неужели действительно повзрослел? Служба в храме пошла тебе на пользу, я смотрю. Эти девадаси умеют усмирить мужчину, видать, ты потому был такой конфликтный, в тебе говорила юношеская неудовлетворённость! — Отец закурил табак из трубки, пуская кольца Рему в лицо. — Помирись с Раджем, он первенец, имей уважение к существующему порядку, Рем! Мало нам вдовы Басу, разгуливающей без примотанного к спине горящего полена, так теперь ещё младшие дети возомнили о себе невесть что! Хватит с меня ереси, сынок. Возьмись за ум и приди в себя, наконец! Твои выходки уже достаточно развлекли Дюжину, выставив Дубеев на посмешище. Всё, уходи! Как подумаю о произошедшем, гнев берёт! Великая Кали! Почему ты не послал мне дочерей, послушных, разумных красавиц! «Чтобы ты их запугал и продал, как скот». Рем поднялся с колен. В полный рост он смотрел на отца свысока, стройный и гордый, как хребты Тибета, вершины его остались неприступны. Как бы ни старался отец одолеть их киркой и упрямством, гранитные камни спокойной уверенности Рема не покорились. Только ястреб, столь же свободный, сколько ветер, гуляющий на перевалах, мог бы достичь самого пика и свить на нём гнездо. Как Деви, устроившаяся в пещерах его сердца. Ястребица с синим крылом. — Мам… В то утро Деви не вернулась, но совсем по другой причине. — Слова остались на губах, осев шёпотом на мочке уха. Маму увозили в психиатрическую лечебницу англичан. «Отец напомнил мне простую истину… Власть не получают, её берут. Смелые. Боги дали мне дерзость и невинную внешность, а Деви наградили ещё и красотой. Я чувствую тебя, Тёмная Матерь, я слышу, как кипит кровь в жилах от ярости. Я тебя слышу…» — Господин Рем, а где же Ваша матушка? Пора к обеду собираться, уж остывает всё, а мы никак её найти не можем. — Служанка не решалась подойти к сидящему на полу Рему. Ни сейчас, ни тогда, в его детстве. — Миссис Дубей стало плохо, её увели в больницу. Вели собрать ей вещей, сменное бельё и зелёное сари, которое её любимое. — Будет сделано, господин. — Стой, куда пошла? Это ещё не всё. Служанка виновато кивнула. — Заверни немного халвы и спрячь в нижнее бельё — там они искать не станут. — А что сказать на кухне? Мне не положено к сладкому подходить без спроса. — Скажи, это для меня. Наказал тебе кормить меня с рук, так что чтоб до завтрашнего вечера тебя не трогать не смели. Кто будет возникать — отправляй ко мне лично. Запомнила? — Д-да… Господин… — Служанка побледнела, сминая ткань сари на животе. — Ступай. — А к Вам когда зайти с халвой? — Уже чуть не плача, спросила дрожащим голосом служанка. Не хотелось ей терять девичество с Господином, пусть и был он красив, как смертный грех. Да и жених что скажет? Нехорошо… — Ты совсем глупая, что ли?! — Рем закрыл глаза и сжал переносицу, это помогало унять боль в стучащих висках. — Халва мне для матери, собери ей передачку, а ложь про меня нужна, чтоб не трогали тебя и с расспросами не приставали. Официально и для всех — у нас роман, вот, возьми. Он протянул ей несколько рупий. — За помощь и красоту. Рем не мог злиться на женщин — он их уважал и искреннее сочувствовал их несчастной доле. Младший сын, он тоже был ограничен в свободе и лишён статуса в обществе, не в той же ужасающе несправедливой мере, как они, но тоже… Почти близко. Они вместе находились за кулисами, их не касались даже декорации в театре лицедейства, именуемого жизнью. Они были не марионетками даже. Уборщицами, служанками, вещами для технического обслуживания, и без них вся сцена бы скоро сгнила под кровавыми останками и испражнениями. Голодающие зрители и действующие лица пожрали бы сами себя. А всё равно, все ведут себя так, будто никто из них (женщины, слуги и Рем) не значим. Хотелось проучить, наказать, открыть глаза, только это дело богов, а не его, Рема. Он лишь инструмент, такова его судьба. Участь всех людей. В кастовой системе ему хотя бы повезло — он не шудра, а брахман. Ведающий. Пусть он всего навсего перчаточная кукла на руке Кали, перед смертью он хотя бы получит ответ на вопрос для чего всё это было нужно. Зайдя в комнату, обустроенную под кабинет из пристройки к его спальне, Рем достал белые листы бумаги и чернильное перо. Если он поторопится и пересилит желание пускаться в детали, успеет вложить письмо в посылку для матери. Чёрная краска расцвела узорами, обращая воспоминания в слова, образы и стройные ряды букв на хинди. Матушка, Надеюсь, письмо найдёт тебя в добром здравии и бодром расположении духа. Я устрою так, чтобы твоё пребывание в заключении отличалось невероятным комфортом и разнообразием развлечений, и покуда ношу я голову на плечах, тебе будет обеспечено всё необходимое для уюта и безопасности. С моей стороны было бы кощунством лишить тебя права на правду, ты как никто достойна её знать, так что ниже ты сможешь прочесть краткую сводку череды фактов, ставших в последствии ливнем, затопившем Калькутту. Деви не пришла ко мне в то утро, не вернулась от Иана, для которого её исчезновение стало не меньшим потрясением, чем для нас с тобой. Он уверял меня: Деви покинула его на рассвете, он дал согласие на соучастие в нашем скромном предприятии, став третьим звеном в союзе. Да, твои глаза тебя не обманули. Третьим, ибо ты — неотделимая часть меня, ты моя гостья на предстоящем нам представлении, так садись же, мам, в портеру — у тебя будет своё собственное ложе и даже бинокль. Ты не действующее лицо, ты не актриса и не декорация. Сядешь рядом с богами, ведь именно для них мы с Деви затеяли эту игру. Драма это будет или трагедия? Назовут её будущие поколения клоунадой или безвкусицей, нам этого не узнать. Я смирился со своей ролью, прими же и ты свою. Твой сын просит тебя отдыхать и мирно дожидаться премьеры. С любовью, Рем.