Сердцу не прикажешь

Анна вошла на кухню: — Варя! Владимир Иванович… — тихо начала она, но тут же осеклась, заметив на кухне Полину. — Что Владимир Иванович? Ну-ка, рассказывай, — пропела ехидно Полина, подходя ближе. — Замолчи, Полька, — замахнулась на нее скалкой Варвара. — Оставь нас! Не видишь, совсем худо Анечке! — Анечка, Анечка… Только и знаете, — обиделась крепостная и вышла, хлопнув дверью. Варя не на шутку перепугалась: не сотворил ли чего молодой барин с ее Аней? — Не тяни, девонька, говори живо, что стряслось? Не пугай меня, старую! Аль барин тебя обидел чем? Девушка на мгновение задумалась. Нет, барин ее как раз не обидел. Он ее страшно удивил! Сначала ее поразила их поездка в церковь, вежливость и предупредительность Владимира, потом обещанная им вольная, его утренние объятия и невинные поцелуи. А то, как он обувал ее! Нет, этот человек своей непредсказуемостью и нежностью способен свести с ума! — Нет, что ты, Варя! Владимир меня не обидел. Он… Он целовал меня… Ну, не так чтобы… — Анна не могла подобрать слов. — Ах, негодник, я ему покажу, как шалить-то! Ишь! — стукнула сковородкой по столу Варвара. — Варя, успокойся! Он ничего плохого не сделал! А вот Никита… — Что с Никиткой? — Он… на конюшне был… там… с Полиной, понимаешь, Варя? — всхлипывала Анна. — Я… я ему верила, считала, что он самый хороший и надежный, а он… Я его не люблю теперь! Он противен мне! — Девочка моя, милая, успокойся, наверное, ты все не так поняла. Может, Полька сама к нему, наглая, приставала, а? Анна покачала головой: — Нет, Варя… Я все видела, пойми! Он был с ней… Она целовала его, а он не сопротивлялся! Даже наоборот!.. Ох!.. Варечка, а Владимир Иванович только вчера благословил наш брак и пообещал через два дня выдать мне и Никите вольные. Понимаешь? Он отпустил нас! А на что мне теперь вольная? Я с Никитой теперь никуда не пойду. Не смогу быть я с ним после всего, что видела… Эти поцелуи… Варя глубоко задумалась. — Ох, Никита… Никита… Постой, ты говоришь, что барин, негодник энтот, тебя целовал? — Да, Варечка! Как брат, он жалел меня. — Знаю я энтих братьев, знаю, — тихо, но грозно проговорила кухарка, а в ее умной голове стала выстраиваться логическая цепочка. — Не страдай так, Анечка, никому я тебя не отдам: ни Никите, ни шалуну нашему барину… Авось мы с тобой вместе что-нибудь да придумаем. *** Во время поездки до суда и обратно Корф немного успокоил свои нервы, а похмелье окончательно выветрилось из его буйной головы. Проверив в нагрудном кармане дорожного сюртука заверенные вольные, барон подумал, что Никите выдаст документ нынче же, а Анне — повременит. Он вошел в гостиную, сбросив на софу дорожный плащ, и с изумлением увидел в той же комнате своего дорогого друга, Петра Кудинова. Это был, помимо Михаила Репнина, один из лучших его друзей. Они были знакомы еще со времен учебы Владимира в кадетском корпусе; Петр же учился в гимназии, что располагалась неподалеку. Но Петр в гостиной находился не один. Рядом с ним на диванчике сидела Анна с незнакомой малышкой на руках. «Прямо семейная идиллия!» — нахмурился Корф. Что за привычка у Анны: завораживать всех его друзей! Анна с изумлением взирала на недовольного Владимира Ивановича. Что она сделала не так? Она же ради него старалась! В его отсутствие развлекала его гостя, во всем тому угождала, спела несколько романсов, угостила чаем, развлекла беседой. А что ж ее хозяин так зол? Петр бросился навстречу Владимиру и заключил друга в объятия. Барон не менее тепло поприветствовал товарища; начались расспросы, взаимные подколки. Тут Корф обратил свой взор на Анну с малышкой: — Это чей? Откуда? — небрежно поинтересовался он. — Что за заморыш? Анна терпеливо объяснила барону, что к Варваре приехала родственница из дальней деревни и, пока они заняты, попросили ее посидеть с малышкой. — Это не заморыш, Владимир Иванович. Это Маруся. — Маруся, значит, — проворчал Корф, с нарастающим раздражением замечая, как Петр не сводит с Анны восхищенных глаз. Владимир сел в кресло, нервно одернув сюртук. Барон напряженно думал. Петр… Ещё один! Он только недавно вздохнул с облегчением, когда начинающий влюбляться в Анну Михаил Репнин отбыл за границу. А ведь есть еще соперник посерьезней: Никита. Только барон придумал, как устранить его, как на горизонте нарисовался новый соперник, и снова его лучший друг! Прямо невезенье! Решение пришло неожиданно. — Анна, собирайтесь, завтра с утра мы отъезжаем в Петербург! — заявил Корф, игнорируя испуг и удивление в глазах девушки. Он резко поднялся с кресла и кивнул Петру: — Друг мой, пожалуйте в кабинет. Прошу! *** Друзья вели неспешную беседу. Было уже довольно поздно, и барон, сославшись на сильную усталость, намекнул приятелю, что пора, мол, перейти ему в гостевую комнату. И вызвал слугу. Кудинов, поблагодарив Корфа за гостеприимство, откланялся. Спрятав две вольные в сейф, Владимир подумал: «Никиту я отправлю в Пермскую область со срочным заданием завтра же, как крепостного. Вольную ему я выдам, но позже. А вот Анна получит столь высокую награду лишь перед алтарем, когда согласится стать моей женой… Да, именно так! Хватит с меня нерешительности! Я уже прошлой ночью испытал на себе последствия своей нерешительности и понял: без Анны моя жизнь совершенно пуста и бессмысленна. Только она способна наполнить ее. Анна станет моей, только моей!» А в это самое время шедший к барону Никита, столкнулся возле его кабинета с Анной: — Аннушка, любимая… — Не прикасайся, не приближайся ко мне! Не смей даже! — тихо, но твердо сказала девушка. — Но почему? Что случилось, родная? — опешил Никита. — Я все видела… Ты был с Полиной, я вас застала в конюшне! Пусти меня, видеть тебя более не могу… Забудь меня! Анна всхлипнула и убежала. Расстроенный, Никита передумал идти к барону, и тоже удалился. В коридоре раздались его тяжелые шаги. А Владимир, слышавший все это за дверью кабинета, сочувствовал Анне, но в душе возликовал. Но Корф тут же спохватился: а чему, собственно, он радуется? Ведь он и сам несколько раз прибегал к «услугам» красивой и статной крепостной Полины. И если Анна об этом узнает, то его же самого наверняка ждет та же участь, что и незадачливого Никиту… И барон принял еще одно решение: как можно скорее продать Полину князю Оболенскому, в императорский театр. Актриса из нее никакая, но, может, где-то на что-то и сгодится. Но нужно сказать, что Владимир беспокоился напрасно: Анна кое-что знала от самой же хвастливой Польки, но только ее не трогало это — какое ей было дело до личной жизни Владимира Корфа? В конце концов, он не худший человек. Просто со своими слабостями… Мало ли как развлекаются господа? От нее, как от крепостной, требовалось во всем подчиняться дядюшке, быть почтительной с его сыном да молиться о здравии и благополучии своих хозяев, что Анна и исполняла. Знания же об отношениях между мужчиной и женщиной у Анны были весьма ограничены: в этом заслуга принадлежала ее набожной русской пожилой гувернантке, Масловой Татьяне Георгиевне, нанятой Иваном Ивановичем для воспитания и образования девушки. Она учила Аннушку русской словесности, привила ей любовь к чтению и строго следила за тем, какую литературу читает ее подопечная. Анна почти не общалась со сверстницами. Крепостные девки завидовали ей и чурались ее, а общества дворянок Аня сама избегала. Таким образом, поговорить по душам и обсудить чьи-либо любовные похождения девушке было не с кем. Также на неосведомленность в амурных делах и на нравственную чистоту Анны немало повлияла кухарка Варвара: та знала, что Полина иногда ублажает «энтого негодника», ее любимого молодого барина, и случайно услышала, как Полька хвасталась перед Анной. Тогда кухарка запретила «бесстыжей девке» говорить об этом с Аннушкой, да пригрозила, что иначе расскажет обо всём молодому барину. Тот разгневается и отправит ее, Полину, подальше от Двугорского. Крепостная девица немного струсила и с тех пор благоразумно помалкивала. Варвара, желая оградить юную красавицу от бед, пыталась втолковать Анне, будто бы «от поцелуев дети родятся». Девушка, конечно же, ей не поверила. Но она, наблюдая в поместье брачные игры животных и слушая сплетни о похождениях Корфа и иных дворян, конечно же, о чем-то догадывалась. Но Господь в силу Аниной веры в Него, давал ей благодать и направлял ее ум в иное русло. Она училась музыке, словесности, математическим наукам, иностранным языкам и пыталась угодить дядюшке. Ей было некогда думать об отношениях полов. Конечно, она о чем-то таком порою задумывалась (о чем именно, каждый читатель способен вообразить сам), но не имела детального представления об отношениях между мужчиной и женщиной и об их особенностях. Страстность и женские чувства в Ане, казалось, пока дремали. Лишь оказавшись вдруг наедине с молодым Корфом, встретившись с ним взглядом или слыша его голос, она всякий раз испытывала странное волнение, ей казалось, что она вот-вот лишится сознания… Желая преодолеть это состояние, девушка опускала глаза, слегка отворачивалась от Владимира и старалась задержать дыхание. Корфа такое поведение крепостной барышни выводило из равновесия: «Я ей отвратителен? Ну что ж, тем лучше!» Она же объясняла свое волнение тем, что боится этого человека, его злобы и непредсказуемости, а еще пуще пугало ее чувство безотчетного влечения к молодому барину. Когда Анне минуло шестнадцать лет, на Ивана Ивановича нашла новая блажь: сделать из девушки, воспитанной им дворянкой, великую актрису, благо у Платоновой обнаружился на сцене его собственного крепостного театра превосходный актёрский талант. С тех пор старый барон стал готовить Анну в актрисы, но не подозревал он, что его протеже столь наивна в вопросе взаимоотношений полов. И давно прочил ей в покровители одного из лучших друзей Владимира: молодого князя Репнина. *** Петр Алексеевич Кудинов был почти на год младше Владимира, ему минуло двадцать девять лет. Это был нетитулованный дворянин из обедневшей семьи: мать Петра умерла при родах, а отец, задолжавший деньги ростовщикам и заложивший единственное свое имение, пристрастился к карточной игре, а потому влез еще и в карточные долги и был должен своим друзьям и знакомым. Друзья простили ему долг, а деньги ростовщикам до сих пор выплачивает его сын, мелкий чиновник, служащий в петербургской канцелярии. Петр был благодарен Владимиру Корфу, что тот два года назад выручил его довольно крупной суммой, благодаря которой Петр смог погасить один очень важный вексель, доставшийся ему в «наследство» от покойного отца. С тех пор Кудинов считал Корфа своим лучшим другом, был с ним довольно откровенен и порою даже советовался. А сейчас, глядя в темноту гостевой комнаты, Петр мечтал об Анне Платоновой: он был сражен ее красотою, пением и тихим нравом. Отчего-то Корф никогда не рассказывал ему о столь прелестном создании? Она представилась ему воспитанницей покойного барона. Может быть, она дальняя родственница Корфов? Надо будет завтра уточнить у друга. До чего же она очаровательна! Ничего, что бесприданница. Рядом с такой девушкой, как Анна, он сможет горы свернуть! Он выплатит все долги, станет обеспеченным… Петр был довольно хорош собою: высокого роста, стройный. Живые карие глаза молодого человека скрашивали не очень приятное впечатление, которое придавали его облику довольно широкий нос и крупные губы. Волосы, темные и густые, доходили немного до плеч аккуратным каскадом. Улыбка Петра была очаровательной и обнажала его ровные белые зубы. «Что это я? Куда меня занесло? Я знаю Анну менее суток, а уже мечтаю о ней… А может, я ей совсем не по нраву?» — подумал Петр, перед тем как погрузиться в беспокойный сон. *** А что же наша Аннушка? Она, после того как помогла Лукерье уложить успевшую сильно привязаться к ней Марусю (они расположились в горнице у Варвары), в изнеможении, на еле гнувшихся ногах, прошла наконец в свою спальню. Наскоро переодевшись ко сну и умывшись, она, затушив почти все свечи, легла в постель, блаженно прикрыла глаза. Лежать и не двигаться — это сейчас было пределом ее мечтаний. Ведь она не спала предыдущую ночь, а день выдался насыщенный и трудный… Как в калейдоскопе, завертелись перед ней события сегодняшнего дня: предательство Никиты, крушение ее надежд, страх перед будущим после получения вольной. Знакомство с милым Петром, игра с Марусей и Владимир, обувающий ее. Вольную от него она так и не получила. А завтра с утра барин приказал ей собираться в Петербург. Что же еще он задумал? Всю ночь ей снился Корф. Он был не таким, каким она привыкла его видеть и боялась; напротив, был нежен и ласков и целовал ей ноги, руки и подол платья… *** Владимир совсем разучился спать, хотя день для него был тяжелым, а ноги гудели и налились словно свинцом после долгой скачки. Он, переодевшись в бордовый домашний халат, развалился в кресле в своей спальне, курил и думал, думал и курил. Приезд Петра взволновал его. Его дружбой Владимир очень дорожил, считал Петю одним из искреннейших и добрейших людей. И так же открыто нынче проступало на лице, светилось в глазах его восхищение Анной. О, как Владимир его понимал! Ему ли не знать силу обаяния этой девушки! А познав тогда, в храме, глубже внутренний мир своей крепостной, он понял, что таких людей на свете мало, а ему, Корфу, выпал шанс стать обладателем этого бриллианта. Единственным обладателем! Но он страстно желал, чтобы она принадлежала ему по свободной воле, по любви, а не в качестве крепостной. А Петра ему было искренне жаль. Не хотел бы он с ним соперничать! С кем угодно, но только не с ним! Если бы не его собственные чувства к Анне, так долго им подавляемые, если бы эта девушка была лишь воспитанницей его отца, Владимир бы только порадовался за нее: с легким сердцем он бы отдал ей вольную и благословил ее брак со своим лучшим другом, обедневшим дворянином. Ибо в сложившихся обстоятельствах лучшей партии для Анны Платоновой, бывшей крепостной, было бы не сыскать! — Нет! — прошептал барон, роняя сигару на пол и резко вскакивая с кресла. — Нет! Ни за что! С Петром? Никогда! Она будет только моей…