Сердцу не прикажешь

Какое чудо! Посмотри вокруг! Восторг души не выразить словами! Так восхищать способен только Петербург С его каналами, мостами, куполами… / И. Белов /

*** В карете Анна украдкой утирала слезы: девушку не покидала мысль о том, что в родном Двугорском она оставила часть себя: того, с кем тесно связано ее прошлое; мужчину, который ей очень дорог и которому стала вдруг небезразлична она сама… Но беседа с подругой и новые впечатления по приезде в дом к Ириной тетушке немного отвлекли Анну от тяжелых дум о Владимире. Доехали подруги без особых приключений. Правда, карету пару раз слегка заносило в сторону из-за размытых дорог, но, слава Создателю, все обошлось. И вот они уже на месте, в Петербурге на Гороховой улице, у подъезда двухэтажного дома с мезонином. Подоспевший лакей помог девушкам выйти из экипажа и проводил их до парадной. — Здравствуйте, милая тетушка! — воскликнула Ирина, приближаясь к пожилой даме, стоявшей посреди гостиной. Девушка протянула тетушке руки, и та ласково обняла племянницу. — Ах, Ирочка, как я рада, что вы благополучно добрались! Я, когда узнала, что ты не одна, а с подругою, решила, что ты вернулась с Сашенькой или Светочкой. — Нет, тетушка! Позвольте представить: моя новая и самая близкая подруга Анна Платонова. Она душечка и просто ангел!.. Анечка, знакомься: моя любимая тетушка, Раиса Николаевна, — радостно произнесла Ирина. Аня улыбнулась: видимо, возвращение домой прибавило ее подруге сил и бодрости. — Я счастлива, Анна, видеть вас в нашем доме. Добро пожаловать! Вы не сильно утомились в дороге? Не растрясло вас? — Пожилая женщина переводила взгляд с одной девушки на другую. — Благодарю вас, все хорошо, Раиса Николаевна, я тоже очень рада с вами познакомиться, — любезно ответила Платонова и присела в реверансе. Добролюбова Раиса Николаевна была высокой сухощавой пожилой дамой лет шестидесяти, молодящейся и одетой, как и подобает столичной дворянке, элегантно, но не броско. С Анной она держалась приветливо, хотя и дивилась про себя, как Ирочка успела так коротко сойтись с незнакомой девушкой. Госпожа Добролюбова пригласила Анну и Ирину поужинать с нею, и за столом потекла мирная неторопливая беседа. — Где вы познакомились, милочки? — Пожилая дама с любопытством поглядывала на гостью. — На дне рождения у Владимира Корфа, — с благоговением произнесла Ира и залилась ярким румянцем. Тетушка нахмурилась, что-то припоминая. — Гм… Знакомое имя. Где же я могла о нем слышать? Ирина пожала плечами, а Анна напряглась. — Не знаю, тетушка, может, в гостях? Или на светском приеме? Его отец, покойный барон Корф, — герой войны 1812 года, он… — Ах, так это тот самый молодой Корф, о котором ходит столько слухов? — воскликнула тетушка. — Каких? — почти одновременно спросили девушки. — И как вам довелось познакомиться с этим ловеласом… вертопрахом? А кто сопровождал вас от Лизоньки к этому… Корфу? — Раиса Николаевна не ответила на вопрос и глядела на Аню с Ирой строго и осуждающе. — Понимаете, тетушка: Анечка — воспитанница его отца, а теперь Владимир опекает ее. Разумеется, они проживают… проживали в одном доме. Мы с Лизой Долгорукой, Александрой и Светланой пришли к нему на день рождения, поскольку Корфы и Долгорукие — соседи… Милая тетушка, не волнуйтесь вы так: мы с девушками были не одни, нас сопровождал брат Лизоньки, Андрей Долгорукий. — О-о-очень надежное сопровождение! — Госпожа Добролюбова долго переваривала полученную информацию и даже на некоторое время забыла об ужине. — Владимир вовсе не такой, как все о нем говорят, тетушка, — затараторила Ирочка, — я чувствую, что он очень хороший и добрый человек. Вы познакомитесь с ним и тотчас поменяете о нем свое мнение! Уверяю вас! — Да, ты, поди, влюбилась, глупенькая? — пожилая дама исподлобья посмотрела на племянницу. Ирочка печально покачала головой, а Анне захотелось оправдать Корфа: — Владимир Иванович действительно очень хороший человек, Раиса Николаевна, — девушка придвинула к себе вазочку с десертом и поправила салфетку на коленях. — Его батюшка покойный, Иван Иванович, всегда говорил, что слухи о Владимире сильно преувеличены. А слава ловеласа — и вовсе миф! Раиса Николаевна сделала свои выводы про молодого барона, Анну и племянницу, но более эту тему развивать не стала, переключившись на обсуждение городских новостей. *** Дом на Гороховой улице, где проживали Ирина с тетушкой, был старинный, двухэтажный, на несколько квартир. В каждую квартиру со стороны улицы имелся отдельный вход. Особняк достался Ирине Добролюбовой в наследство от покойных родителей. Бездетная сестра матери Иры, Раиса Николаевна, всегда проживала в этой семье, а после смерти родителей Ирочки так и осталась жить с увечной племянницей. Ирина с тетушкой занимали лишь одну квартиру на первом этаже: с просторными помещениями, большими окнами и очень высокими потолками. Помимо пяти спален и двух гостевых комнат, в квартире имелись столовая, библиотека, гостиная и комнаты для прислуги. Остальные квартиры особняка Добролюбовы сдавали постояльцам и имели с этого хороший доход. Тетушка хорошо помнила то счастливое время, когда ее любимая племянница была здорова, как все, пока девочке не исполнилось восемь лет. Маленькая Ирочка была очень весела, резва, приветлива, с годами обещала вырасти в настоящую красавицу, но однажды с нею произошло несчастье… Девочку избили неизвестные хулиганы… Когда ее мать отвлеклась на красивые цветы во время загородной прогулки с дочерью, та исчезла с поля зрения. И пока маменька кликала и искала свою дочь, было уже поздно. Так Ирина в восемь лет стала увечной: на ее спине образовался довольно заметный горб. Доктора и костоправы разводили руками: говорили, что их вмешательство лишь ухудшит ситуацию. Столь серьезное увечье сказалось и на характере девочки: она стала печальной, замкнутой и избегала общества сверстников. Несмотря на свое нездоровье, Ирочка окончила Мариинский Институт: женское учебное заведение системы Ведомства учреждений императрицы Марии, созданное в 1797 году, куда изначально принимали лишь неродовитых девочек-сирот, а чуть позже и дочерей дворян. Поначалу Ирину не желали зачислять в Институт из-за увечности, но отец ее, нетитулованный дворянин, преподаватель математических наук в столичном лицее, Михаил Сергеевич Добролюбов, человек властный и упорный, добился своего. Ирина оказалась способной ученицей, и отец гордился успехами своей единственной дочери. Смерть родителей случилась за год до окончания института, и порадоваться за племянницу-отличницу смогла лишь родная тетушка. А преподавать музыку в тот же Мариинский институт Ирину устроили по знакомству: ее покойная мать при жизни была дружна с одной из преподавательниц. Та походатайствовала, и Ирину взяли учительницей музыки младших воспитанниц, поскольку девушка оказалась очень талантливой. Также Ира замещала заболевших или отсутствующих классных дам у младших девочек-сирот. *** Ирина проводила Анну в ее комнату. Она оказалась не такой прелестной, как ее спальня в доме Корфа, но все же была довольно мила. Справа стояла кровать без балдахина, слева — резной дамский письменный стол, а между ними — высокий, почти под потолок, вещевой шкаф. Аня обратила внимание на комод в стиле ампир, прикроватную тумбу и небольшой столик с изящными стульями, а также на большое окно и очень широкие подоконники. Сняв туфли и ступив на светлый пушистый ковер, девушка порадовалась царящему в комнате уюту. Поблагодарив Ирочку и оставшись одна, Анна принялась распределять по комнате свои вещи. Разложив одежду по полочкам шкафа, она достала из ридикюля книгу «Бедная Лиза». Ей так и не довелось почитать в дороге, которая прошла в невеселых, тревожных думах и беседе с подругой. Девушка погладила обложку, затем несколько раз поцеловала: ее касались руки Владимира… Владимир… Что же ты сделал со мною? Я раньше любила тебя, но прятала свои чувства в самые дальние уголки моей души, тем более что ты, проявляя пренебрежение и презрение, держал меня на расстоянии. Меня почти устраивало это! Я, обижаясь на тебя, каждый раз старалась понять и простить, но мне всё тогда казалось яснее и проще. Ты — хозяин, я — твоя крепостная и должна знать свое место. Но внезапно ты так переменился ко мне! Я помню, как мы вместе с тобою съездили в церковь и возле нее я повстречала нищего, предсказавшего скорое замужество и рождение детей… С того дня ты стал таким, каким я всегда представляла себе мужчину своей мечты… Я какое-то время верила, что смогу быть счастлива с Никитой, но он предал меня… Любила ли я его? В который раз я затрудняюсь ответить на сей вопрос. Скорее всего, я лелеяла мечты о свободе, о новом доме, о детях… А между тем сердце мое всегда принадлежало человеку, с которым невозможно соединить свою судьбу. Какое-то время казалось, что мне нравится Петр, что со временем я смогу даже полюбить его. Но ты, Владимир, всегда был рядом и затмевал для меня всех. Как забыть мне твои нежные сильные руки, твои слова, произнесенные низким, с легким надрывом, голосом?.. Как хорошо, что я уехала: я убеждена, что со временем смогу предать прошлое забвению… Нам никогда не быть вместе… Ты родовитый дворянин и несешь ответственность за продолжение своего славного рода, а я — твоя крепостная, хоть и бывшая, но я знаю свое место в этой жизни, и оно точно не с тобою… Прощай, Владимир, прощай, моя любовь, моя жизнь! Я всегда буду молить Господа о твоем здравии и благополучии… Аня присела на стул и вынула из книги письмо Кудинова. Разорвала конверт и прочла: «Анна! Не скрою, что своим отказом Вы причинили мне боль, но полагаю, что на все Господня Воля. Я благодарен судьбе, что узнал Вас, светлую и чистую девушку. Я уверен, что Вы будете очень счастливы, и полагаю, что мы с Вами еще не раз встретимся. С низким поклоном, Петр.» Девушка тяжело вздохнула. Петр замечательный, но… сердцу не прикажешь. Какими теперь наивными казались Анне мечты о Никите; о том, что став его женой, она наконец обретет покой и будет счастлива… Платонова невесело усмехнулась, вспомнив, как пыталась заморочить барону голову и заявила, что не может забыть князя Репнина. О, в ту минуту, когда Владимир пристально смотрел ей в глаза и был так близко, что чувствовалось тепло, исходящее от него, она совсем растерялась. И пролепетала первую пришедшую в голову глупость, только бы не сорваться, не броситься на шею, не выдать своих чувств к нему… А теперь она, Анна Платонова, — вольная и стала членом другого сословия, полноправной подданной Государя. Она начнет новую жизнь! Здесь, в Петербурге… Она попробует! Ирина в дороге поведала Анне о своей деятельности: она дает уроки музыки девочкам-сиротам в Мариинском институте, который находился близ Таврического сада на Кирочной улице, в получасе езды от Ирининого дома. Подруга обещала договориться с директрисой о месте для Ани… Девушка достала вольную и принялась ее рассматривать. Ах, какой красивый почерк у Владимира! И подпись, какая подпись: витиеватая, замысловатая и размашистая, она отождествлялась у Анны с самим бароном. Она прошлась пальчиками по ней… Что это такое? Почему ее фамилия написана с двумя буквами «т»? Как же она раньше не заметила? Вошла Ирочка, и Анна показала подруге свою вольную с ошибкой. Ира вчиталась, тоже залюбовалась красивым почерком и сказала, что, по ее мнению, в этом нет ничего страшного; документ в любом случае действителен: с гербом, печатью и подписью. Они завтра же съездят в Мариинский институт, и там все прояснится. Ирина вышла проследить, чтобы Раиса Николаевна выпила все необходимые лекарства; также племянница хотела перед сном по обыкновению немного поговорить с нею и пожелать доброй ночи. А Анна, вспомнив о деньгах, которые дал ей Владимир, быстро надорвала и неловко раскрыла конверт из плотной бумаги. Девушка тихо ахнула: по полу рассыпались крупные ассигнации номиналом не менее двадцати пяти рублей каждая: она догадалась об этом по их белому цвету. (*) — Владимир… Владимир! Как ты неосторожен: играешь с жизнью и смертью, а ведь тот мужик мог убить тебя тогда у ворот, если бы… А вдруг это повторится, — шептала Анна, собирая с пола купюры. — Нет, тебе определенно нужна хорошая жена, которая оберегала бы тебя и удерживала от опрометчивых поступков!.. А денег-то сколько! Это же целое состояние! Но разве я имею право их тратить? Платонова обнаружила среди ассигнаций письмо и, отчего-то боясь раскрыть и прочесть, она прижала его к сильно забившемуся сердцу. Но вскоре все же развернула бумагу. «Дорогая Анна! Вы знаете, как я не желал Вашего отъезда и всеми силами пытался удержать Вас в родном доме, но Вы решили иначе. Отпускаю Вас с тяжелым и неспокойным сердцем… Позвольте мне дать Вам несколько советов: 1. Не экономьте деньги. Ваша щепетильность в этом вопросе мне хорошо известна. 2. Заботьтесь о своем здоровье. Не отправляйтесь куда-либо налегке: в Петербурге довольно сильные ветра. Ежели почувствуете недомогание, срочно вызывайте доктора! Деньгами я Вас обеспечил. 3. Не ездите и не ходите никуда без сопровождения. Это чревато неожиданными последствиями. Я не всесилен и могу не успеть Вас спасти. 4. Дом на Фонтанке всегда в Вашем распоряжении. Слуги предупреждены и любят Вас как родную. 5. Ежели Вам потребуется моя помощь, непременно и незамедлительно дайте мне знать: пошлите в поместье письмо с нарочным. 6. Всегда помните, что в Вашей жизни есть человек, которому Вы бесконечно дороги и которому небезразлична Ваша судьба. Зная Ваше упрямство, сударыня, все же настоятельно рекомендую Вам ни одним из пунктов не пренебрегать. Вскоре навещу Вас и Ирину Михайловну. Низкий ей поклон. Целую Ваши ручки. Владимир Корф». Какой заботой и любовью повеяло от этих строгих, на первый взгляд, строк! Никто еще о ней так не заботился, даже Иван Иванович… Анна живо вообразила, как изящные пальцы Владимира держат перо и быстро выводят на бумаге витиеватые фразы. Его темноволосая голова склоняется над столом, и непослушная челка падает на лоб… Аня хотела было начать ответное письмо, поблагодарить Корфа за беспокойство и заботу о ней. И попросить приехать как можно скорее: у нее настоящая беда — ошибка в вольной! Сей порыв быстро прошел, и девушку вновь одолели сомнения. Не жена она ему, чтобы давать такие советы. А он, как человек благородный, исполняет свой долг перед отцом и потому заботится о ней; кроме того, желает искупить свою вину. Анна провела тревожную ночь, уверяя себя, что ее бессонница связана с переездом на новое место, но едва она закрывала глаза, ей виделся Владимир. Платонова вновь вся извелась. Что нужно от нее барону? Она не понимала, что может быть интересного для Владимира в ней, бывшей крепостной, девушке без роду и племени? Скорее всего, он хотел с нею так же развлечься, как когда-то с Полиной. Но зачем тогда он выдал ей вольную? Не выдавал бы, принудил бы ее, свою крепостную, и развлекся… Но нет: он стал считаться с ее мнением: то согласился, чтобы она вышла замуж за Никиту, благословил их брак, то готов был выдать ее за своего лучшего друга Петра… Нет, ей никогда не понять этого человека! Вроде Корф на коварного обольстителя не похож: ежели бы он желал сотворить с нею нечто постыдное, о чем и представить даже сложно, то запросто мог бы добиться всего, когда она была в полной его власти. Мысль же о том, что она, Анна Платонова, была по-особенному дорога Владимиру, даже не приходила ей в голову… Еще с полчаса девушка размышляла о том, что делать, если вольная окажется все же недействительной? Чем она тогда будет заниматься? Не может же она все время жить, как приживалка, в доме Ирочки и ее тетушки и тратить деньги Владимира. Придется снова обращаться к Корфу, просить у него новую вольную. А она так старалась избежать лишней встречи с ним, пряталась, глупенькая… Неужели от барона ей нет никакого спасения? Что предпринять? Вызвать Владимира письмом в Петербург? Или же самой поехать в поместье?.. Анну бросило в жар лишь при мысли, что она вновь окажется наедине с Корфом в Двугорском. *** Ирина в своей спальне тоже длительное время не могла уснуть. Все ее мысли также занимал Владимир. Ах, если бы она была здоровой и стройной и ей повстречался бы такой замечательный человек! Его глаза, необычайно красивые, но печальные, мерещились ей в темноте. Ирочка прикрывала рукой свои очи, ворочалась с боку на бок, но образ барона Корфа, внушительный и строгий, не отпускал ее. В груди стало тесно и больно, девушка тихо заплакала. — Я люблю вас, Владимир Иванович! И я знаю, что, даже если бы ваше сердце не было занято Анной, вы бы никогда не обратили свой взор на такую, как я… Но я все равно буду любить вас. Молча, тихо, безнадежно. Потому что забыть вас невозможно, а любить мучительно и больно, но так отрадно… *** В Мариинском институте девушек расстроили: заявили, что вольная с ошибкой недействительна и необходимо обратиться к хозяину за новым документом. Видя, что девушки приуныли, директриса Светлова Алла Прокопьевна нехотя посоветовала им наведаться в Петербургский суд: может, там пойдут навстречу и исправят ошибку? Хотя это маловероятно, добавила она. Анне показалось, что ее не желают принимать в институт: не спросили ни об ее образовании, ни о способностях и умениях. Ирине она не стала говорить о своих печальных умозаключениях. Ах, если был бы рядом человек, с которым она могла бы открыто поделиться своими горестями, сомнениями и поплакать на его плече… …В суде Анну и Ирину направили к Владимиру Корфу. Он, бывший хозяин, должен собственноручно выписать новый документ и повторно зарегистрировать здесь же, в суде. (**) Аннушка теперь лишилась не только спокойного сна, но и аппетита. Все время мучилась думами: что же ей предпринять? *** На второй день пребывания в Петербурге Анна пошла в храм помолиться, испросить у Господа вразумления и исповедоваться. Рано утром тетушка ещё спала, Ирина уехала в институт, и Аня, лишь предупредив служанку, никого не взяла с собою для сопровождения, уверенная, что сам Бог и Ангел Хранитель сберегут ее… В церкви после окончания литургии на Анну обратил внимание молодой благообразный певчий. Он смотрел на девушку во все глаза, на лице его читалось искреннее восхищение. Когда он понял, что столь прелестная особа находится в храме без сопровождения, то, краснея и запинаясь, обратился к ней: — День добрый, сударыня! Позвольте поздравить вас с принятием святого Причастия! — Он замялся. — Простите… Я никогда прежде не встречал вас в этом храме, хотя работаю здесь уже четвертый год. Как вы уже, наверное, догадались, я певчий. Меня Николаем зовут. — Николай, очень приятно. Я Анна… Извините, мне уже пора, меня дома ждут. — Разрешите проводить вас, Анна… Но как… Почему вы одна, без сопровождения? — Тетушка больна, — коротко ответила она. Вот, предупреждал же ее барон, чтоб не ходила одна… В следующий раз надо бы взять с собой Лукерью, одну из молодых служанок Добролюбовых. Хорошо, что певчий, похоже, человек благородный… Не обидит. Анна невольно оглядела Николая: стройный, высокий, с благородными чертами лица. Светлые, чуть вьющиеся волосы аккуратным каскадом доходили до плеч, а лицо украшали выразительные синие глаза, ладный нос и небольшая бородка. Весь облик его напоминал святого с иконы. — Благодарю вас, Николай, но я доберусь сама, тем более что до дома совсем недалеко. Николаю так не хотелось расставаться с молодой красавицей, что он, поступаясь нормами приличий, продолжал настаивать на своем. — Анна, подождите пять минут… Вот на этой скамеечке. Отдохните немного. Я сейчас возьму благословение у нашего батюшки, чтобы отлучиться и проводить вас. А затем вернусь в храм, у нас идет подготовка к завтрашнему событию: приезжает Митрополит Алексий Рождественский со списком чудотворной иконы Божией Матери. Противиться этому обаятельному и искреннему человеку было сложно, и девушка присела на скамью. Николай ушел, а взгляд Анны упал на знакомый образ. Икона святого Владимира… Даже здесь, в храме, Владимир Корф напоминал о себе, о своем присутствии в ее жизни. Да, она никогда не забудет этого человека, но и никогда не впустит его в свою жизнь. Девушка встала и, не отрывая взгляда от иконы, медленно приблизилась к ней. В почти опустевшем храме царил полумрак, было тихо, слышалось лишь потрескивание догорающих свечей. Из алтаря доносились негромкие голоса священника и Николая, а со стороны входа — говор пожилой свечницы и прихожанок. Анне стало так спокойно, уютно. С благоговением приложившись к образу святого Владимира, девушка зажгла от лампадки свечу, установила ее на церковном подсвечнике и трижды перекрестилась. — Святый угодниче Божий Владимире, моли Бога о нас! Помоги Владимиру, подаждь ему здравия духовного и телесного, сохрани его от злых и недостойных людей, — шептала Аня, прикрыв глаза. — Я освободился, Анна, — послышался сзади нее мужской голос. — И готов проводить вас. Она, словно очнувшись ото сна, в котором ясно видела дорогой ей облик, резко обернулась. Рядом стоял Николай и глядел на нее с нескрываемым восторгом. — Благодарю, — тихо промолвила Анна, вздыхая. Выходя с певчим из храма, Платонова не заметила, как у широкой колонны замер темноволосый мужчина и долго, с тоскою, глядел на нее. Это был Петр Кудинов.