Сердцу не прикажешь

Спасибо Вам и сердцем, и душой За то, что Вы меня — не зная сами! - Так любите: за ночной мой непокой, За редкость встреч закатными часами, За наши не-гулянья под луной, За солнце не у нас над головами, За то, что Вы больны — увы! — не мной… За то, что я, — увы, — так болен Вами… /Измененные стихи М. Цветаевой/

*** В первый же вечер после отъезда Анны Владимир не находил себе места. Рана неприятно ныла. Курить доктор временно запретил, спиртное из кабинета вынесла предусмотрительная Варвара, полагая, что барин со скуки примется за алкоголь. Корф оценил ее заботу и попробовал сосредоточиться на чтении, но вскоре понял тщетность сего занятия. Все мысли возвращались к Анне, и Владимир поймал себя на том, что вот уже более получаса пытается прочесть одну и ту же страницу. Проехаться бы верхом, так нет: из-за свежей раны сие было невозможно… Корф перешел в малую гостиную, уселся за Анин рояль и попытался сыграть простенькую мелодию, вспоминая уроки музыки в кадетском корпусе. Из-за больного плеча и отсутствия способностей к игре у барона вышло нечто заунывное, и он, с раздражением захлопнув крышку рояля, решил пойти на кухню к Варваре: поесть и поговорить с добрым, искренне любящим его человеком. Завтра он займется делами: разберется с провинившимися мужиками, перепроверит счета и расходные книги, договорится с управляющим насчет поиска покупателя декораций, одежд и прочих реквизитов бывшего крепостного театра. А также подумает, что делать с крепостными актерами. Здание театра, примыкающее к дому, Корф решил со временем преобразовать в зал для светских приемов и балов. А может, лучше устроить там выставку картин, накупив шедевров? Или зимний сад (*). Анна так любит цветы… Опять Анна! Анна! Она его бросила! И даже его ранение не задержало ее в родном доме. Хотя… Владимир вспомнил, как перед отъездом Анна, невзирая на начавшийся дождь, задержалась у кареты и, запинаясь, тихо проговорила: — Будьте осторожны, Владимир Иванович! Прошу вас: впредь никогда не выходите на разборки один. Мало ли что может случиться… «Неужели я для нее все же что-то значу? Или я выдаю желаемое за действительное? И Анна так говорит лишь потому, что добра ко всякому человеку? Или беспокоится обо мне как о сыне своего благодетеля?» Корф мучился и не знал, что Анна все свои душевные силы направила на то, чтобы скрыть истинные чувства к нему. И так искусно скрывает, что, что даже Владимир, «знаток женских сердец», ни о чем не догадывался. После земляничного чая с любимыми пирогами и задушевной беседы с доброй кухаркой Корф немного воспрянул духом и, поднявшись в спальню, поглядел в зеркало. «Каким видит меня Анна? Не лучше ли мне стать солиднее и опустить бороду, к примеру?» — спрашивал себя барон, проводя рукой по скулам, щекам и по подбородку. Надул щеки: «Может, мне поправиться?» И махнул рукою: разве он красна девица, чтобы так печься о своей внешности? Если он Анне не по нраву, тут уж ничто не поможет. На сердце у Владимира вновь стало очень неспокойно, когда он вообразил, что Анна вдруг попадет в какую-нибудь неприятную историю. Или встретит в городе «принца на белом коне», который увезет ее на край земли: ищи ее потом… Завтра утром в поместье должен вернуться Григорий, сопровождавший Анну и Ирину в Петербург. Он и доложит: благополучно ли добрались барышни? Не случилось ли чего в дороге? *** — Анечка, вчера тетушка видела тебя в сопровождении некого красивого светловолосого юноши… Да, из окна… Кто он? — спросила Ирина, сидя перед трюмо на изящном табурете и причесываясь. Из-за увечности она не пользовалась стульями или креслами со спинкой. — Певчий из храма. Николай, — буднично ответила Анна и рассказала подруге про свой поход в церковь и встречу с молодым человеком. Ирина резко встала. — Аня, это опасно! Я обещала Владимиру Ивановичу заботиться о тебе! И стоило мне уехать в институт, ты умудрилась сразу же попасть в историю! Хорошо, что певчий оказался порядочным… Меня-то всегда сопровождает наш Архипыч, когда я в карете. А ежели я отправляюсь куда-либо пешком, беру с собой Марусю или Лукерью, но не одна хожу, понимаешь? Не одна! Мы, кажется, с тобою дорогой в Петербург обо всем договорились! Анна пристыженно молчала, теребя в руках рукоделие, и виновато поглядывала на подругу. — Ах, Анечка, прости, — продолжала Ирина. — Я набросилась на тебя, но ты же должна понимать… Ну будет!.. Соблюдай этикет и береги себя, обращайся к Лукерье или Марусе… Как тебе Николай? Симпатичен? Платонова пожала плечами: — Он мил, обходителен, он словно мечта, но я же его почти не знаю. И потом, тебе же известно, что… — Анна тяжело вздохнула. — Сердцу не прикажешь? — подсказала подруга. — Анечка, насчет Владимира не принимай поспешных решений. Тебе надо с кем-то посоветоваться! — А мне не с кем советоваться. — Конечно не с кем, — парировала Ира. С незнакомыми она была тиха и скромна, а с близкими могла порой разговаривать дерзко, даже жестко. — Ты же у нас упряма, никого не слушаешь! А я тебе несколько раз говорила: Владимир Иванович души в тебе не чает, мир к твоим ногам готов бросить, а ты бежишь от него! Причем сама тоскуешь по нему, я же вижу!.. Ах, если бы кто-то так же обо мне заботился! — Ну все, довольно, Ирочка! Я тебе благодарна за дружеское расположение и помощь, за заботу, за приют, но позволь мне самой решать… И потом: чувства Владимира ко мне — это все твои фантазии, не более. — Анна нахмурилась. — Послушай, я не договорила, что было дальше. Так вот… Выходя с певчим из храма я обернулась, чтобы перекреститься на иконы, а возле колонны стоит… угадай кто? — Неужели Владимир Иванович? — Ирина вытаращила глаза. — Хуже, — воскликнула Анна, теребя оборку на платье. — Петр Кудинов! Он на меня та-а-ак посмотрел! Нет, ничего не сказал. Лишь поклонился и поспешно покинул храм. — Ой, он все расскажет Владимиру, — словно юная гимназистка, засмеялась Ирина. Она схватила Анну за руки и закружилась с нею по комнате. — И злой, ревнивый барон примчится в Петербург, чтобы схватить тебя и утащить навеки в свое поместье! — О, как ты страшно говоришь! — подхватила Аня. — Это так романтично! — Не примчится он, — тихо и серьезно произнесла девушка, вырываясь из рук Ирины. — Приедет и очень скоро! Увидишь! — И никакой Владимир не злой! — добавила Анна. — А что ты его защищаешь? Значит, любишь, любишь его! — настаивала Ира. — Люблю… А толку? Нам никогда не быть вместе. Но довольно об этом! Ирочка закатила глаза. — Аня! Скажи, что ты решила насчет Владимира и своей вольной? — Я сегодня же отправлю письмо в поместье через городское почтовое отделение. Когда дойдет, не знаю. Но надеюсь, что Корф его получит и приедет, когда сможет… С нарочным точно не стану посылать! Нет-нет! — Анна, что ты такое говоришь? Письмо необходимо слать с нарочным! Владимир просил меня, чтобы мы извещали его о трудностях как можно скорее! *** Когда Ирина собиралась в Институт, а Анна составляла письмо, вошел слуга с докладом, что прибыл барон Владимир Корф и ожидает их в гостиной. Анна и Ирина в изумлении поглядели друг на друга. Сердца их забились сладко и тревожно. — Ирочка, выйди ты первая, как хозяйка дома. Пожалуйста! А я чуть позже… Не готова я, — пролепетала Анна и выбежала из Ириной комнаты, забрав свое рукоделие и уже ненужное письмо. Ирина, трепетная и радостная, с милой светской улыбкой вышла навстречу Корфу, присела в реверансе и протянула руку для поцелуя. — Здорова ли Анна Петровна? — Здорова, обещала скоро подойти… Рада видеть вас, Владимир Иванович! Будьте добры, присаживайтесь, а я распоряжусь насчет чая. Вместо Анны в гостиной появилась Раиса Николаевна. Она поначалу отнеслась к Владимиру довольно холодно, но пять минут спустя вовсю разговорилась с молодым обаятельным бароном. Он занимал пожилую даму и Ирину своими любимыми рассказами о мировых новшествах и вежливо отвечал на вопросы о покойном отце и о поместье. А Раиса Николаевна принялась пересказывать Владимиру самые важные городские сплетни, опустив, впрочем, небылицы о нем самом. Стоит ли говорить, что пожилая хозяйка дома была совершенно очарована гостем? Ирочка поднялась с кресла: ей пора было ехать в Институт. Корф проводил ее до самой кареты, смутив и в то же время воодушевив ее. Вернувшись в гостиную, барон продолжил разговор с пожилой дамой. В самый разгар беседы в залу вошла Аннушка, и у Владимира перехватило дыхание. Каждую встречу он находил в ней новое очарование. Ее глаза казались ему более прелестными, чем он помнил, а толстая светло-русая коса девушки, перекинутая через плечо, вызывала восхищение и желание расплести ее и запустить пальцы в шелковистые длинные волосы. А более всего Владимиру хотелось просто поговорить с Анной и убедиться, что у нее все хорошо. Для этого, собственно, он и приехал. Корф молча подошел к Ане, не сводя с нее взгляда, а она, вся пунцовая, взволнованная, была не в силах поднять на него глаз. Собравшись и преодолев смущение, произнесла: — Здравствуйте, Владимир Иванович. — И протянула руку для поцелуя. — Очень рад, Анна, видеть вас в добром здравии! — Уголки губ барона дрогнули в улыбке. Ирина тетушка с интересом наблюдала за ними, нацепив на нос пенсне. Анна села в кресло, а Корф вернулся на козетку. Беседа возобновилась. Девушка в ней почти не участвовала, на вежливые вопросы Владимира отвечала односложно, склонившись над предусмотрительно прихваченном вышивании. Барон про себя усмехнулся: ему бы тоже не помешало занять руки. И стал едва заметно вращать на среднем пальце фамильный перстень. Раиса Николаевна все говорила и говорила, вспоминала забавные случаи из жизни их общих петербургских знакомых, обсуждала театральные премьеры, прошедшие недавно городские выставки и никак не желала оставить Владимира и Анну наедине. Наконец барон не выдержал и спросил: — Анна Петровна, погода нынче чудесная… Не желаете ли прогуляться со мною? Анне не пришлось переодеваться, поскольку, узнав о визите Владимира, она с помощью служанки сняла домашний наряд и надела темно-синее с белыми кружевами платье, предназначенное для прогулок. Было тепло, солнечно и девушка, согласившись на предложения Корфа, сбегала в комнату лишь за шляпкой и накидкой. — Анна, прихватите зонтик! На небе тучки, — напомнила тетушка. — Не стоит, Раиса Николаевна! Не волнуйтесь! На случай непогоды мы наймем экипаж или спрячемся где-нибудь, — беспечно ответил Корф. — С Анной в моем обществе ничего дурного не случится, можете быть спокойны! Госпожа Добролюбова хотела было добавить: мол, нехорошо девушке гулять в компании молодого холостого мужчины без сопровождения старшей дамы, но едва она раскрыла рот, парочка уже упорхнула за дверь. — Что нынче за молодежь! — проворчала пожилая дама. — Спрячутся они где-нибудь… Но до чего ж хорош Корф! До чего ж пригож! Вот бы такого жениха моей Ирочке!.. *** Анна и Владимир молча прошли Гороховую улицу, затем миновали еще два небольших переулка и вскоре оказались на Фонтанке возле дома Корфа. Аня была удивлена, поняв, что особняк Владимира по иронии судьбы находился совсем недалеко от дома Добролюбовых. А она так хотела начать новую жизнь вдали от Корфа, затерявшись в огромном городе, полагая, что барон вскоре забудет о ней и поленится навещать ее и Ирину… Как же она была наивна! Девушка засмотрелась на залитый лучами солнца знакомый дом, на свежевыкрашенные ворота с завитушками и не заметила, что Владимир любуется ею и счастливо улыбается тому, что его любимая так близко: идет в ногу с ним, слегка опираясь о его локоть. Анне невольно вспомнилось, как прошлой осенью Владимир послал ее в лавку Мозеса за шампанским. Молодой барин глядел с презреньем на свою крепостную, которая прекратила пение, едва он вошел в залу, чтобы тайком насладиться ее волнующим голосом… Она недоумевала тогда: отчего хозяин, обычно снисходительный к своим крепостным, так пренебрежительно относится к ней, воспитаннице своего отца?.. Теперь же глаза Владимира смотрели на нее иначе; иначе звучал его голос, когда он говорил с нею. А суровые его черты часто смягчала нежная, загадочная улыбка… Корф не замечал смятения девушки и наслаждался прогулкой. Свободной рукой он легонько ласкал ее пальчики в тонкой перчатке. Прохожие улыбались им вслед и провожали восхищенными взглядами. На их лицах читалось: «Какая красивая пара!» Анна и Владимир превосходно смотрелись вместе: очарование хрупкой светловолосой девушки подчеркивало мужественную красоту высокого и темноволосого молодого аристократа. Аню одолевали противоречивые чувства: с одной стороны, она была очень рада видеть Владимира, а с другой — пребывала в таком смущении и эмоциональном напряжении, что чувствовала себя почти больной. Она силилась спросить, как его рана, но слова застревали в горле: оно пересохло от волнения. Девушка попыталась начать: «Владимир, я…», но закашлялась. Разумеется, Корф решил, что она простудилась. Он остановился. — Что с вашим горлом? Наверняка ты выходила на улицу налегке! Девушка отрицательно покачала головой. Ей удалось тихо вымолвить: — Нет, нет, что вы… Со мною все в порядке… Я здорова. Просто… в горле пересохло… хочу пить. — Анна, тогда может зайдем к нам? Ведь это и ваш дом тоже… Закажем из кондитерской ваши любимые пирожные и попьем чаю, — осторожно и несмело, словно он юный впервые влюбленный кадет, предложил Владимир. — Почти пришли: еще несколько минут, и мы дома. Девушка судорожно сглотнула. Голос вернулся к ней: — Нет, благодарю вас, Владимир, мы и так далеко ушли от дома Ирочки. Мне нужно вернуться, обо мне будут волноваться. — Взгляд Анны остановился на кондитерской, расположенной на первом этаже желтоватого трехэтажного здания. Терпеть жажду не было сил, в горле неприятно покалывало. — Уютное местечко. Попьем чаю здесь. — Девушка остановилась у дверей. Корф хотел предложить Анне пойти в ресторан, до которого также было недалеко, но она уже входила в кондитерскую. Барону ничего не оставалось, как придержать перед Анной двери и последовать за нею. В зале почти никого не было. Лишь недалеко от входа сидел почтенный господин в пенсне, читал газету и смаковал мороженое. Владимир предложил Анне занять столик в дальнем углу у окна, из которого открывался прекрасный вид на реку Фонтанку, и спросил, чего она желает? — Благодарю вас. Мне только чаю. — Анна, мне хочется побаловать вас. Гляньте меню: чай, кофе, шоколад, пирожные и фрукты. Выбор небольшой, но всё же… — Но мне правда не хочется. Простите, Владимир. Корф, размышляя, отчего Анна не в себе, наугад сделал заказ. Вскоре молодая француженка принесла чай, пирожные и фрукты в вазочке. Расставляя приборы, она так откровенно-вызывающе поглядывала на барона, что Анне стало совсем неловко. Владимир же сохранял невозмутимость: сидел, небрежно откинувшись в плетеном кресле, делая вид, что ничего не заметил. Поблагодарив француженку, он поставил перед Анной чашку чая и блюдо с пирожным. — Кажется, ваше любимое. Девушка благодарно кивнула и осторожно поднесла к губам чашечку, отпила. Ах, какое облегчение! Теперь она без труда сможет говорить… Ну что за француженка! Как не стыдно так смотреть на незнакомого мужчину, подумала Анна, проводив ее взглядом. Перевела взор на Владимира, покраснела и склонилась над чашкой. Корф нахмурился: — Анна, вам снова нехорошо? Я распоряжусь насчет экипажа! — Нет, нет, уверяю вас: я прекрасно себя чувствую, не нужен экипаж! Я хочу пройтись пешком, — поспешно ответила девушка и едва не захлебнулась чаем. Что сегодня за день такой?! Анна вдруг представила, как Владимир с этой француженкой… С этой француженкой… Что? Воображение нарисовало нежный поцелуй, и девушка, отвернувшись к окну, невидящим взором уставилась на поблескивающую водную гладь. Корф размешивал в чашке сахар, бросая на Анну беспокойные взгляды. Она поспешно допила остывший чай и встала из-за стола. — Вы не спешите, Владимир! Я подожду вас на улице: здесь очень душно… Как же: за кого Анна его принимает?.. Корф поднялся, бросил на стол купюру и поспешил за красавицей. «Какая-то странная она, — подумал он. — Уж не больна ли, в самом деле?» Владимир выбежал на улицу и, обнаружив Анну у крыльца, облегченно выдохнул. Потрогал прохладной ладонью ее лоб. — Как-то подозрительно, — прошептал он и нагнувшись, быстро приложился к Аниному лбу губами, потом еще раз. — Что вы делаете? — Девушка украдкой огляделась. — Совсем не то, что вы подумали, сударыня! Всего лишь проверяю, нет ли у вас жара. — Я не больна! — Анна развернулась и быстро зашагала по мостовой. Осознав, что ведет себя довольно глупо, словно девочка-подросток, Платонова несколько раз глубоко вздохнула, замедлила шаг и позволила Владимиру нагнать себя. Нужно успокоиться, иначе снова пересохнет в горле, и она не сможет говорить. Тогда барон точно наймет экипаж, отвезет ее домой (не исключено, что к себе на Фонтанку) и вызовет доктора. Нет, все хорошо! Она уже спокойна: светит солнышко, дует ласковый ветерок, река поблескивает и переливается, обозначая легкую рябь, а на противоположном берегу виднеются пестрые здания, купола и кресты православных храмов. По мостам, перекинутым через Фонтанку, медленно движутся экипажи… Как прекрасен Петербург! И как чудесно, когда рядом такой мужчина!.. Девушка оперлась о предложенную Владимиром руку и задумалась о тех странных, выдуманных кем-то правилах этикета: девушка или женщина не должна первой интересоваться здоровьем мужчины; нужно непременно дождаться, чтобы сначала он спросил ее о здравии, и лишь потом… Словно прочитав ее мысли, барон попросил Анну рассказать, как у нее прошли первые дни в Петербурге. — Об этом я и хотела поговорить с вами, Владимир, — ровным голосом начала Анна и украдкой бросила на мужчину быстрый взгляд из-под полуопущенных ресниц. Она ощущала тепло его руки, его близость кружила ей голову и мешала сосредоточиться. Анна сделала глубокий вдох в надежде преодолеть сие непривычное состояние. — Но сначала позвольте спросить: как ваша рана? — Уверяю вас, я в полном порядке! — Корф улыбнулся и благодарно сжал Анину ладошку. А она ощутила такой прилив нежности, что испугалась. — Как, вы уже без повязки? — очнулась Анна. — Но ведь прошло еще совсем мало времени… Корф усмехнулся, поправил на девушке накидку, и они продолжили путь к Гороховой улице. — Аня… Анна, я уже сказал вам: со мною все хорошо. Повязка на мне, а перевязка пока не требуется… Прошу, расскажите о себе. Она кивнула. Спорить с ним бесполезно. Он жив, почти здоров, и это главное. — Еще один вопрос, Владимир! К-как вы наказали мужиков, что учинили драку? Брови Корфа поползли вверх. Он остановился и, прищурившись, посмотрел собеседнице в глаза: — Вот как… Вы мне решили устроить допрос, мадемуазель? Желаете знать, не прибил ли я тех охламонов? А вы о ком больше беспокоитесь: обо мне или о них? — издевался барон. Анна растерялась: как ответить на эту двусмысленную тираду? Но решила не поддаваться на провокацию и ответила обезоруживающе честно: — Меня интересует, не проявили ли вы к этим людям жестокость, Владимир. У них семьи, дети, и они были сильно пьяны… — Ладно, Анна, — сдался Корф. Голос его вдруг стал усталым, слегка хриплым. — Я их сослал в Самарскую губернию. — С детьми? С семьями? — Анна нервничала. Ее пальцы с силой сжали его руку. — Угу… — Правда? Слава Богу, Владимир! — Девушка перевела дух, и рука ее, лежащая на его локте, заметно расслабилась. — А что с Никитой? — продолжала допрос Анна. — А как Полина? С ними все хорошо? «Нет, она меня сейчас доведет!» — раздраженно подумал Корф, поджав губы и отвернувшись. Но все же жестко, чеканя каждый слог, ответил: — Никита выполняет мое поручение в Перми… Полина — в театре, о котором всегда мечтала… Кажется, вам о том известно, а более мне сообщить вам нечего. Довольно об этом! Вы расскажете наконец о себе? Анна поняла, что переборщила и рассердила его. Пришлось повиноваться. — Вам наверняка известно, что Ирочка… Ирина Михайловна дает уроки в Мариинском институте. Но моя вольная… «Да, не успел я предупредить Анну, что вольная вовсе не открывает перед нею все дороги и пути… Улетела пташка и не дала мне такой возможности. О, глупая моя маленькая девочка! Как же ты наивна!» — подумал Владимир, но промолчал, не желая омрачать прогулку. — Так… Я слушаю, — тихо проговорил он. — Вольная у вас есть… И?.. — Ваша… моя вольная недействительна, Владимир, и мне два дня назад отказали в Институте, не пожелали иметь со мною никаких дел. Мы с Ириной ездили в городской суд, где вы заверяли вольную. Нам велели обратиться к бывшему… — Анна замялась: слово «хозяин» теперь казалось неуместным. — То есть к вам. — Но позвольте… Как же это: вольная недействительна? — Барон посмотрел на девушку с таким искренним изумлением, что она убедилась в том, что Корф допустил ошибку не нарочно. — Вы ошиблись в написании моей фамилии. А еще… Как бы вам это сказать… — Надо же: в вашей фамилии! Как я мог?.. Скажите как есть, что еще? Я весь внимание! Мимо них с грохотом пронеслось несколько экипажей. Плохо одетые чумазые мальчишки бесцеремонно шныряли между прохожими, норовя всунуть прямо в руки газету или журнал, и выкрикивали: «Не пропустите свежие новости: «Петербургские ведомости»! «Вокруг света»! За десять копеек!.. Всего десять копеек!» — Шо шумишь, мелкий негодник? — прокричал кто-то за спиной Анны. Она оглянулась: мужик, соскочив с повозки, схватил одного из мальчишек за шиворот и поволок в сторону моста. — Ох, что же он делает! Куда он его ведет, зачем? — в ужасе воскликнула Анна. Она всегда жалела мальчишек, вынужденных с детства работать, чтобы прокормить себя, младших братьев и сестер или своих больных родителей. — Ждите меня здесь! — бросил Корф и ринулся к мосту. Анна прислонилась к стене и замерла. Что же она наделала? Нет у нее ни логики, ни разума: одни эмоции. Зачем она сказала про этого мальчика? Ведь Корф резок и горяч и наверняка ввяжется во что-нибудь… Владимиру же никак нельзя сейчас драться, у него может открыться рана. Но все обошлось: барон послал мужика, оказавшегося конюхом, заняться своим делом: убрать на конюшне навоз и привести в порядок лошадей, пригрозив, что иначе отведет его в участок. Со слов мальчика Владимир понял намерение мужика: тот хотел отобрать у юного продавца вырученные от продажи газет гроши. Анна с улыбкой наблюдала, как конюх испуганно пятится от барона, бормоча извинения. Он, видимо, всерьёз испугался, когда знатный дворянин вырвал из его рук перепуганного мальчишку и пригрозил полицией. Дав замершему от восторга пареньку крупную купюру и велев тому скорее идти домой и порадовать маменьку, а впредь никогда не торговать в одиночку, Владимир поспешил к Анне. По пути Корф втридорога купил у другого мальчишки газету и пару журналов и хотел было скрыть от Анны сей благородный жест, но та все равно заметила. Сердце девушки таяло. — Почитаем… В «Ведомостях» обычно публикуют статьи о новшествах. Да и Петербургские новости не помешает почитать… Совсем отстал я от городской жизни. Владимир сложил журналы в трубочку и убрал во внутренний карман плаща. Затем, неизменно предложив Анне руку, свернул в тихий переулочек, который окольными путями вел к дому Ирины. Корф, в отличие от Платоновой, знал Петербург как свои пять пальцев. — Как шумно в городе, — улыбнулась Анна. — Да, это вам не Двугорский уезд. — Владимир, вы так увлечены новшествами, — заговорила она, желая доставить Корфу удовольствие и побеседовать на интересную для него тему. — А они ведь не всегда полезны. Вы знаете, я недавно думала об этом… Ежели все станут фотографироваться, художникам незачем будет писать картины. Некий комбайн заменит труд крестьян, и они разучатся работать. А коли вообразить себе, что изобретут самоиграющее пианино? Тогда не станет музыкантов… Грустно это все, Владимир! — Интересная мысль, Анна. Разумеется, человечество всегда будет стремиться вперед, создавать что-то новое, даже в ущерб себе. И сей процесс уже не остановить. Кто знает, может, совсем скоро создадут некие приспособления, заменяющие лошадей… Да вы не переживайте, Анна: уж вы-то в любом случае без дела не останетесь, уверен в вас. При любом прогрессе вы найдёте себе занятие по душе. — Вы все шутите и шутите, Владимир, — девушка слегка надула губки и отвернулась. — Что вы! Я серьезен как никогда, — поспешил заверить Платонову Корф. Несмотря на не очень веселую тему, Владимир был рад этому разговору с Анной. Чуть ли не впервые они говорили на равных, и спорить с нею было чрезвычайно занимательно. Он невольно размечтался об их семейных вечерах… Анна — его жена, они не спеша пьют чай в уютной гостиной и беседуют обо всем на свете. Полумрак, горит камин, потрескивают свечи. Няня наверху в детской хлопочет с их детьми… Он встает с кресла, подходит к Анне и шепчет: «Пора спать, милая…» или: «Дорогая, прогуляемся перед сном?» Ах, мечты, мечты… Пока всего лишь мечты… Ане в туфельку попал камешек, и это причиняло ей ощутимую боль. Но она мужественно терпела: боялась еще большей пытки — Владимира у своих ног… — Да, Анна, прежде чем мы заговорили о новшествах, Вы мне хотели еще что-то рассказать? — напомнил Корф. Девушка замешкалась. А стоит ли? Но все же решилась: поделиться ей было больше не с кем. — Мне показалось, Владимир, что директриса Мариинского института, Алла Прокопьевна, не желает со мной иметь никакого дела. Она не поинтересовалась моим образованием, не спросила об умениях… И весьма неохотно подсказала нам с Ириной обратиться в суд для перерегистрации вольной. Думаю, что причина — мое бывшее крепостное положение. Наверное, мне стоит попробовать что-то другое… К примеру, давать детям частные уроки музыки. Барон нахмурился. Ему были не по душе ее планы! Он тотчас вообразил, что отец семейства станет домогаться Анны. Она откажет, ее выставят вон или подставят, и в лучшем случае она останется ни с чем, а в худшем — попадет в неприятную историю. — Но вы, как я понял, хотите трудиться именно в Мариинском институте? — осторожно подбирая слова, спросил Владимир. — Я и сам считаю, что работать рядом с Ириной безопаснее для вас. Не волнуйтесь: я разберусь с директрисой в Институте, как только перерегистрирую вашу вольную. — Как разберетесь? — испугалась Анна. Ему было донельзя приятно сознавать, что Анна, несмотря на свое вопиющее стремление к самостоятельности, без него явно не обойдется. О, ну когда же до нее дойдет сие обстоятельство?.. — Ну как мужчина может разобраться, м-м-м? — сыронизировал Владимир. — Вы всё шутите, а я говорю совершенно серьёзно… Не стоит, Владимир! А как же ваша репутация? Девушка остановилась у дверей Ирининого дома. Боль в ноге стала почти невыносимой. Она уже жалела, что вновь поддалась обаянию барона и своему отчаянию и сказала то, о чем вовсе не следовало говорить. Всё выглядело так, будто она приняла его «игру» и просит у него помощи и покровительства. А три дня назад навсегда сбежала от него в Петербург! Анна негодовала на саму себя. Выходит, от одиночества и безнадежности пожелаешь обратиться не только к Владимиру Корфу! И все же она понимала, что по иронии судьбы именно этот человек способен помочь ей, как никто другой… «Ладно, — устало подумала Анна. — Пусть он поможет мне… в последний раз. А вскоре я встану на ноги, и у меня начнётся совсем иная жизнь. Деньги Владимира я тратить не стану. Отдам ему при первой же возможности…» Мужчина и девушка почти одновременно потянулись к дверному колокольчику, их ладони соприкоснулись, и они улыбнулись друг другу. — Поймите, — мягко произнесла Анна. — Чем меньше вы станете ввязываться в неприятные истории и разбирательства, тем будет лучше для вас, Владимир Иванович! Я всего лишь спросила вашего совета… Слуга распахнул перед ними двери. — Позвольте мне самому решать, сударыня, во что мне ввязываться, а во что нет. Обещаю вам не вызывать директрису на дуэль, — вкрадчивым голосом изрек Корф, пропуская Аню вперед.