Сердцу не прикажешь

*** Как и обещал Владимир, Григорий вскоре прибыл в Петербург и по его приказу всюду сопровождал Анну. Высокий, сильный, обросший верзила производил довольно устрашающее впечатление, и Аня чувствовала себя рядом с ним как за каменной стеной. Ночевал Григорий в мужской половине людской дома Добролюбовых, а питался на кухне с остальными слугами. В целом он был доволен переменой мест и своими новыми обязанностями. С Анной Платоновой у него издавна сложились дружеские отношения и теперь мало что переменилось. Рано утром следующего дня Аня захотела во что бы то ни стало посетить церковь, помолиться Богу. День предстоял трудный, на сердце у неё было очень неспокойно из-за опрометчивого и не очень-то лицеприятного, как она считала, поступка Владимира. Ирочка с утра уехала в Институт. А Анна, чтобы случайно не столкнуться с Николаем или Петром, собралась в другой храм, который представлял собой маленькую церквушку, расположенную в тихом Апраксином переулке, между улицами Гороховой и Фонтанкой. Аннушка, одетая в легкое светлое платье, с белой кружевной накидкой на голове была необычайно хороша в то утро и притягивала взоры прохожих. Мужчины засматривались на нее, некоторые даже останавливались, снимали шляпы и кланялись, провожая восторженными взглядами. Григорий следовал за нею на почтительном расстоянии. Он прекрасно понимал опасения барона: такую красавицу непременно нужно охранять. Трехчасовая служба в храме для Анны прошла почти незаметно, она успела исповедоваться и причаститься, взять у священника благословение на все благие начинания. Горячо помолилась и о Владимире: чтобы все неприятности обходили ее любимого стороной. Григорий всю службу терпеливо простоял поодаль, держа Платонову в поле зрения. Иногда, задумавшись, он устремлял свой взор на иконы, осеняя себя широким крестом и молился, чтобы Господь дал ему хорошую жену, дабы он не был одинок… — Анна, мне вас сам Бог послал, — услышала девушка позади себя взволнованный мужской голос, когда выходила из храма. На старом покосившемся крылечке стоял Николай. Григорий стремительно приблизился к Анне и встал рядом. — Как же это удивительно! Я… думал о вас, я ежедневно искал вас в другой церкви, где мы с вами познакомились. Но вы не приходили… Понимаете: я пою поочередно в двух храмах, и это чудесно, Анна Петровна, что мы встретились! Молодой человек несколько стушевался, когда заметил рядом с Анной Григория. На его лице читался вопрос: кто это? — Мне очень приятно, Николай, вновь увидеться с вами, а это Григорий, он по просьбе моего опекуна сопровождает меня, — дружелюбно ответила Анна и устремила на певчего лучистый взгляд аквамариновых глаз. Рядом с Григорием она чувствовала себя вполне защищенной и позволила Николаю пройтись с нею до Ирининого дома. Дорогой юноша рассказывал Анне о чудотворном списке иконы Божией Матери, который временно привезли в их храм на улице Гороховой, и о чудесном исцелении от этой иконы, которое произошло на днях… — Вы можете себе вообразить, Анна! Икону Божией Матери положили на аналой посреди храма, народу было много, люди по очереди подходили к святыне и прикладывались к ней. А я стоял как раз справа от аналоя. И своими глазами наблюдал чудесное исцеление! Подходит к иконе женщина с годовалым младенчиком на руках, прикладывает его и шепчет что-то, молится. Отошла она и через несколько мгновений вдруг как закричит: «Ах, он видит, видит!». Слепой он был, вы представляете, Анна! Мать малыша рассказала нам после, что глазки его с рождения были мутными, блуждающими, а тут внезапно произошло чудо: взгляд малыша стал вдруг такой осмысленный, лучистый… Вот прямо как у вас, Анна… Люди вокруг плакали… — Это же чудо какое, Николай! — растроганно проговорила девушка. От подступивших к глазам слез она заморгала и оступилась на мостовой, а певчий поддержал ее за руку. — Анна, ежели у вас есть какая-либо проблема или неприятность, вы тоже можете приложиться к чудотворной иконе. Советую поспешить, пока она еще в нашем храме, поскольку митрополит Алексий (Рождественский) нам оставил ее лишь на время, он развозит ее по разным городам России… — Я очень-очень хотела бы, Николай… Но нынче я спешу… Меня ждет мой опекун. Мы с ним договорились встретиться. — Анна не стала посвящать малознакомого человека в свои трудности. — Анна Петровна! Я… имею намерение… в ближайшем будущем познакомиться с вашим опекуном, — глядя девушке в глаза, серьезно произнес Николай, когда они остановились у крыльца дома Добролюбовых. Он взял ее руку и трепетно поднес к губам. — Я бы попросил у него позволения ухаживать за вами. Платонова осторожно высвободила свою ладонь из рук молодого человека и покосилась на окна первого этажа. Она замерла: ей померещилось, будто кто-то резко задернул портьеру со стороны гостиной. — Благодарю вас, я очень тронута, — произнесла внезапно побледневшая Анна. — Но сейчас мой опекун… он… Простите, Николай, я, правда, сильно тороплюсь. Прощайте… Девушка обошла погрустневшего Николая и поспешила к двери. Григорий уже стоял возле нее и звонил в колокольчик. *** Предчувствие не подвело Анну: на козетке, положив ногу на ногу, сидел Владимир. Ждал ее. Лицо Корфа, казалось, ничего не выражало, и лишь руки выдавали волнение. Левая была зажата в кулак и лежала вдоль левой же его ноги, а пальцы правой руки отбивали дробь по спинке диванчика. — Добрый день, Владимир Иванович, — робко произнесла девушка, подходя ближе. Мужчина порывисто встал, заходил по гостиной, ероша темную густую шевелюру. Анна напряженно наблюдала за ним. Корф остановился возле Григория, застывшего у дверей со склоненной головой. — Где была Анна Петровна? — подозрительно спокойно спросил он у крепостного. — В церкви, барин. — В той самой, что на Гороховой улице? — Н-нет, барин… Чуть далее… — Я ходила в другой храм, Владимир, — Анна поймала огненный взгляд Корфа, — Чтобы не встречаться с… — Кто тот человек, что проводил Анну Петровну до дома? — продолжал допрашивать Григория Владимир. Он снова пристально поглядел на девушку, но тотчас отвернулся. — Эээ, Анна Петровна, кажется, его называла Николаем, барин… — крепостной почесал в затылке и выпрямился. — Вам нечего больше делать, Анна, как ходить по церквям и продолжать сомнительные знакомства! И все это накануне столь значимого для вас собеседования! — слова Корфа раздавались в гостиной подобно грому. — Да, но… Я хотела в храме помолиться, попросить у Господа помощи в собеседовании… Меня сопровождал Григорий, моей безопасности ничто не угрожало… Прошу вас, Владимир, поймите меня правильно, — Аня не оправдывалась: она искренне желала, чтобы ее любимый успокоился. Корф нервным жестом достал из кармана золотые часы на цепочке и сверил время с часами в гостиной. — Отныне в храм вы будете ходить лишь со мной!.. Григорий, ты свободен. Ступай! Анна, мы выезжаем через полчаса. Приведите себя в порядок… — чеканил Корф. Он словно раздавал приказы солдатам на плацу. Резко одернув полы модного темно-серого редингота (*), Владимир присел на козетку. — Я жду вас, Анна! В ту самую минуту в гостиную вошла бледная Раиса Николаевна. Она в последнее время неважно себя чувствовала. Пожилую даму внезапно качнуло, и Анна успела поддержать ее под руки: — Что случилось, Раиса Николаевна? — девушка помогла Ириной тетушке присесть в кресло рядом с козеткой, которую занимал мрачнее тучи барон. — Добрый день, что с вами, Раиса Николаевна? — очнулся от своих дум Корф, вскочил. — Ах, молодые люди, здоровье меня нынче совсем подводит… Сердце… — госпожа Добролюбова неопределенно взмахнула рукою. — Анна, поторопитесь. Ступайте! Я пошлю за доктором, не волнуйтесь, Раиса Николаевна… Платонова прошла в столовую. Она с утра ничего не ела: ведь Святое Причастие нужно принимать натощак, поэтому сейчас девушка чувствовала слабость и головокружение. Да и переволновалась она порядочно… Обнаружила на столе сосуд с молоком и свежие пироги. Звать кого-либо из слуг ради полноценного обеда, звоня в колокольчик, ей очень не хотелось: и так из-за нее возник такой переполох! Анна наскоро поела и прошла в свою комнату… Заперлась… Поправила прическу перед зеркалом, оглядела платье. Драгоценные минуты покоя летели словно секунды, и не успела она прилечь, как услышала стук в дверь и голос Лукерьи: — Анна Петровна, господин барон велел поторопить вас… Как раз из Института вернулась домой Ирина, и Корф сообщил ей, что ее тетушке стало дурно, и он распорядился насчет доктора. Время поджимало, и Владимир с Анной покинули квартиру Добролюбовых. *** В карете Корф не проронил ни единого слова, он всю дорогу до Института сидел, уставившись в окно. Анна с надеждой ждала от него хоть одного ободряющего взгляда, слова или полуулыбки, но напрасно. Неоднократно пыталась с ним заговорить, но глядя на напряженную фигуру и строгий профиль барона, слов произнести так и не смогла. Она инстинктивно чувствовала, что Корф сейчас «взорвется». Лишь помогая девушке сойти с кареты, Владимир с силой сжал ее ладонь и пронзительно посмотрел в глаза. Но тут же отпустив ее, он быстрым шагом направился по Кирочной улице в сторону Мариинского института. Анна едва поспевала за ним. В горле першило, она быстро утомилась. Это было так унизительно: бежать за мужчиной, придерживая длинные юбки и путаться в них! И как же наверное нелепо смотрелась со стороны её беготня… «Владимир! Я уже ничего не хочу!» — остановившись, чуть не закричала девушка. Но победило все же упорство и стремление встать на ноги: и Платонова продолжала догонять Корфа. У ворот барон все же замедлил шаг и придержал для Анны тяжелую створку. Насупленная парочка миновала сад для прогулок воспитанниц, площадку для их подвижных игр. Кругом высились деревья, мелькали кусты сирени, расточая нежный аромат, а в уголках сада виднелись скамеечки, на которых сидели, что-то обсуждая или читая, старшие воспитанницы в одинаковых платьицах кофейного цвета. Анна невольно отмечала все это, шагая в ногу рядом с невозмутимым Корфом. Он, казалось, не замечал ничего вокруг и был полностью погружен в свои мысли, сосредоточен. Серое длинное трехэтажное здание становилось все ближе и ближе. И наконец, Анна с Владимиром остановились на крыльце Института возле массивной темной двери. Барон нехотя повернулся к девушке, лицо его казалось высеченным из камня, но, встретившись с нею взглядом, заметно смягчился: Анна напоминала ему сейчас крохотную, перепуганную, но очень красивую птичку… Владимир взял ее холодную и слегка дрожащую ладонь в свои: — С Богом, Анна! Пусть все получится! — мужчина улыбнулся лишь уголками губ. Глаза же его оставались печальными и серьезными. — С Богом! — кивнув, прошептала девушка и с тревогой посмотрела на Владимира. К горлу подступал комок страха, а грудь будто совсем заледенела… *** Анна замерла посреди классной комнаты и некоторое время не могла поднять глаза на собравшихся… Осмелев наконец, девушка вскинула голову, и взор ее упал на Корфа. Казалось, что он совершенно вольготно, в весьма небрежной позе, расположился за ученическим столом среди преподавателей, лицо его было непроницаемым, но Анна знала: он напряжен и волнуется за нее. Несмотря ни на что… Алла Прокопьевна сидела позади нее за преподавательской кафедрой, и Платонову радовало то, что она не видит лица госпожи Светловой. — Господа преподаватели! — степенно обратилась директриса к собравшимся. — Я хочу представить вам Анну Петровну Платонову, воспитанницу покойного барона Ивана Ивановича Корфа… Его сын, барон Владимир Иванович Корф, представляет теперь интересы Анны Платоновой и ныне присутствует здесь. Давеча господин барон обратился ко мне с просьбою рассмотреть кандидатуру Анны Петровны в качестве преподавательницы музыки начальных классов. Я полностью полагаюсь на ваше беспристрастное решение. А теперь предоставляю слово Владимиру Ивановичу, поскольку он лучше меня осведомлен о талантах и способностях Анны Петровны… Владимир встал рядом с Платоновой и оглядел собравшихся, с удовлетворением отметив, что все преподаватели мужского пола находятся в весьма почтенном возрасте и Анне явно годятся в отцы. Среди женской же половины он заметил, по крайней мере, двух девушек, на вид немногим старше его Анны. Корф вздохнул и уверенным, звучным голосом начал: — Дамы и господа! Я обращаюсь к вам с просьбой… дать шанс Анне Петровне, воспитаннице моего покойного отца, девушке от природы чрезвычайно одаренной и талантливой, получившей прекрасное домашнее образование, в том числе, и музыкальное… Мой отец не жалел ради нее средств, приглашал лучших учителей, с тем, чтобы в будущем Анна могла себя обеспечить… — Позвольте один вопрос, господин Корф: ваш покойный отец готовил Анну Петровну, свою воспитанницу, в преподаватели? — спросил седовласый господин. — Именно так, — не моргнув глазом, ответил Владимир. — В таком случае, отчего он держал Анну Петровну на домашнем обучении, а не отправил ее, скажем, в наш институт или закрытый пансион? — продолжал тот самый пожилой преподаватель. — Я в то время был занят несколько иными делами и потому мало интересовался намерениями отца. А теперь, когда моего отца не стало, я считаю своим долгом… Воображение нарисовало Анне некую картину, будто Владимир сражается за нее, как за свою прекрасную даму, со всем миром. Весь мир — это преподаватели во главе с директрисой, а она, Анна Платонова, стоит с Корфом на противоположной стороне баррикад, которые смелый и предприимчивый барон пытается разрушить… Она взглянула на стоящего рядом рыцаря в воображаемых ею доспехах, и так тепло и отрадно стало ей на душе. На глаза выступили слезы умиления и благодарности, а главное: девушка почувствовала себя смелой и уверенной. Поднялся самый пожилой из преподавателей: — Мы вас выслушали, господин барон. Благодарим вас. Вы можете пока присесть… А я, в свою очередь, хотел бы задать Анне Петровне несколько вопросов… Анна произвела весьма положительное впечатление на преподавательскую аудиторию: ее безыскусные, но четкие ответы, связанные с нотной грамотой, теорией музыки и тонкостями музицирования, звучавшие без фальши и жеманства, добавили очков в пользу девушки. Ее попросили прочесть отрывки из пьесы, спеть романсы. Едва она закончила пение, половина собравшихся украдкой вытирали глаза и шмыгали носом. Мужчины от души аплодировали, встали со своих мест с возгласами: «Браво!» Вопреки тайным надеждам Аллы Прокопьевны, Анну приняли в Институт учительницей музыки начальных классов на испытательный срок, а также — в качестве замещающей других преподавателей. — Я знал, что так будет, Анна! Поздравляю вас! — проговорил Владимир, когда они шли через институтский сад к выходу. Но, едва они сели в карету, Корф вновь помрачнел, на вопросы девушки отвечал спокойно, вежливо, но она чувствовала, что с ним что-то не так… Анна не выдержала и повернулась к барону: как же он неотразим в своем сером рединготе с глухим воротом… Она порывисто обняла его и быстро поцеловала в щеку, прошептав: «Благодарю, от души благодарю вас, Владимир». Корф от неожиданности замер, нахмурился и отвернулся к окну. — Не стоит благодарности, Анна. Это все вы сами и ваши таланты, я здесь совершенно ни при чем! — Но как же? Если бы не вы, Владимир, меня не пригласили на собеседование. Или пригласили, но не приняли на работу… Хотя мне не по себе до сих пор от вашего… вашего… — Шантажа! Анна, прошу вас: называйте вещи своими именами… — Я переживаю за вас, не могу прийти в себя, — прошептала Анна. И уже громче продолжала: — Знаете… я так боялась, мне было страшно, одиноко стоять в классной, перед всеми, а когда я посмотрела на вас, я поняла, что вы, несмотря ни на что, со мною, что вы рядом, и мне стало легче, правда, — убеждала мужчину Анна, положив руку ему на плечо. Корф кивнул и продолжал угрюмо молчать. — Владимир, послушайте, давайте поговорим откровенно, и вы мне поясните, отчего вы сердитесь на меня, что я сделала не так? Я понимаю, что вам неспокойно, когда я общаюсь с кем-то, вы опасаетесь за меня, потому что в память об отце вы считаете своим долгом опекать и оберегать меня. А я не оправдываю ваших надежд… Я все это понимаю. Но и вы должны знать, что у меня вовсе не было намерения сделать вам что-либо наперекор, нарочно! Правда! Я, напротив, пошла в другой храм сегодня, чтобы не встретиться с певчим… — И все же именно его вы и встретили! Прямо чудеса! — Да, Владимир, представляете, Николай поет в обоих храмах. И нынче он пел в той маленькой церквушке, что расположена в переулке… кажется, Апраксином… Поймите… служба кончилась, и Николай подошел ко мне, и мы разговорились про чудотворную икону… Ах, вообразите себе, Владимир, младенец был слепым и исцелился от той иконы… И мне пришла в голову мысль: а что, если привести туда Ирочку, и она… будет здорова! Корф понемногу оттаивал, ему хотелось поверить Анне, и он верил ей… Но подсмотренная им из окна дома Добролюбовых сцена не давала покоя: светловолосый высокий красавец-певчий влюбленно смотрит на Анну и страстно целует ее руку… Ревность горячей волною вновь поднималась с глубин души Владимира, затмевая доводы разума и пробуждая в нем инстинкт собственника. Мужчина прикрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул, прогоняя наваждение. — Хорошо, Анна, мы с вами выберем день и вместе с Ириной сходим в тот храм… Может, Богородица услышит и мои молитвы… — Барон с детства был верующим православным христианином, но в подобные исцеления и чудеса ему верилось с трудом. Хотя он признавал благодатную Божественную силу икон и молитв, и находясь в церкви, ощущал некоторое спокойствие и умиротворение. — Непременно услышит, Владимир! Корф впервые за день расслабился: откинулся на спинку кареты, с наслаждением вытянув вперед длинные ноги. Лучезарно взглянув на Анну, улыбнулся одним уголком губ: — Завтра у нас запланировано посещение театра, вы не забыли? *** На следующий день, сразу же после пополудни, Добролюбовых вновь посетил барон Корф, чем вызвал восторг у Ириной тетушки. После посещения доктора она немного воспрянула духом, начала принимать новые лекарства и почувствовала себя бодрее. Владимир прибыл со свертком в руках и тремя букетами нежных роз. Один из них он вручил Раисе Николаевне. Барон отдал по букетику и девушкам, улыбнулся, когда они, поблагодарив его, обменялись ими. Анне захотелось ярко-бордовые розы, а Ирочке — нежно-розовые. Владимир был уверен, что Аннушке нравятся лишь светлые цветы. Как же много он не знает еще о ней. Скорее всего, его бывшая крепостная навсегда останется для него загадкой… — А это (Корф помахал свертком) абонемент на ложу в театр на сегодняшнюю премьеру спектакля «Ревизор». Владимир, разумеется, рассчитывал на то, что и Раиса Николаевна посетит с ними театр. Но та категорично отказалась, сославшись на нездоровье. До обеда молодые люди играли в гостиной в карточную игру «мушку». Барон нещадно обыгрывал девушек, и те заявили, что больше с ним не играют. Тетушка, наблюдавшая за игрой молодежи, чтобы сгладить обстановку, пригласила всех раньше времени на трапезу. Пришло время девушкам наряжаться к вечернему спектаклю, и Анна с Ириной ушли в свои комнаты. Аннушка собралась довольно быстро, выбрав темно-изумрудного оттенка, простое, но элегантное, слегка декольтированное вечернее платье. Высокие причёски нынче были не в почёте и считались дурным тоном, поэтому она заколола волосы на затылке шпильками и оставила несколько прядей свободно свисать вдоль шеи и по спине. Зная, что в театр принято надевать всевозможные ювелирные украшения и драгоценные камни, девушка обвила шею легким дымчатым шарфиком и завязала на себе накидку: авось никто не заметит отсутствия на ней украшений. Ведь она все их, до единого, оставила в Корфовском доме, а у Ирины просить ей не хотелось. Когда Анна зашла в комнату к подруге, та пребывала в панике: она хотела надеть такой наряд, который бы максимально скрывал ее увечность, но никак не могла ничего подобрать. Ирочка, сняв с себя при помощи Маруси очередное «неудачное» платье, в изнеможении упала на кровать и заплакала. Анна же, подойдя к ее шкафу, выбрала милое синее платье, попросила подругу его примерить, говоря, что этот наряд будет очень ей к лицу. Вошла Лукерья и испуганным голосом сообщила, что барон нервничает и просит девушек поторопиться. Аннушка, оглядев Ирину в синем наряде, осталась ею довольна, а когда она бежала по коридору к себе, чтобы принести подруге свою, подходящую по цвету накидку, она мельком заметила в гостиной грозную фигуру барона в черном фраке, и едва не споткнулась о ковер. Владимир сердит на них, они опаздывают! И вправду следует поторопиться: Анна помнила, как Корф страшен в гневе. Нет, поправила она себя, дело совсем не в этом: она страшится не гнева Владимира, а боится огорчить его. Каково же было удивление Анны, когда барон, сменивший гнев на милость при виде вошедших, наконец, в гостиную похорошевших и очень нарядных девушек, протянул ей футляр с дядюшкиным бриллиантовым ожерельем, которое она намеренно оставила в поместье. — Вы забыли, Анна? — тихо спросил Корф, приблизившись к Платоновой и с трудом сдерживая эмоции: настолько девушка была хороша. Барон положил футляр от украшения на столик. Повернулся к Анне: — Накидку и шарфик развяжите. А то нарядились словно рождественская елка, — за иронией скрывать свои чувства было гораздо легче. — Это вы верно сказали, Владимир, — поддакнула Раиса Николаевна. Она сидела в кресле, обмахиваясь веером, и по обыкновению с умилением наблюдала за молодежью. Анна взглянула на Владимира чуть испуганно, но повиновалась. Руки Корфа слегка дрожали, когда он надевал на нее ожерелье, к тому же, ему мешали душистые локоны девушки: они словно нарочно его дразнили, запутываясь между пальцами. — Благодарю вас, Владимир, — прошептала Аня. Ее шея горела от прикосновений мужских ласковых рук. Ирина же взирала на эту сцену, затаив дыхание: ведь она знала о взаимных чувствах этих двух упрямцев, а одного из них сама страстно любила…