Сердцу не прикажешь

Весь мир — театр. В нём женщины, мужчины — все актёры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль… /У. Шекспир/

Карета, мерно покачиваясь, приближалась к Александринскому театру. Девушки, расположившиеся на противоположном от Владимира сидении, были несколько напряжены, и, желая скрыть свои эмоции, постоянно перешептывались. Корф глядел на мелькающие за окном кареты дома, на деревья, принарядившиеся свежей ярко-зеленой листвой и вспоминал свой недавний ночной сон: ему виделось, будто Анна — его жена и он только проснулся в их супружеской спальне, захотел обнять ее, открыл глаза: а между ними две их доченьки уже расположились, жмутся к папеньке и маменьке, замерзли. Пришлось барону во сне смириться: он знал, что теперь придется весь день обходиться без женских объятий, потому как при свете дня его жена стеснительна и ее не обнимешь, когда ему захочется, не поцелуешь… Он опоздал… Спать надо меньше… Барон тяжело вздохнул и посмотрел на притихшую на сидении Платонову… «Это оттого мне снятся такие сны, — думал Владимир, — что наяву я никак не могу достучаться до Анны»… Ему казалось, что он вновь не далек от того состояния, когда хочется стать прежним Владимиром Корфом и окунуться в любовный флирт с красотками… Он вспомнил о Полине. Как же хорошо и удобно было с нею… В поместье она всегда находилась у него под рукой, и никаких перед нею обязательств и ответственности… Остальные же девки в поместье были стыдливы и девственны, а Владимир, будучи человеком все-таки совестливым, не желал иметь внебрачных детей и доставлять своему отцу хлопот, связанных с выдачей этих девиц замуж и пристройством байстрюков. А с Полиной можно было не заморачиваться подобными проблемами… Владимиру особенно нравилось, как, засыпая рядом с ним, Полина долго перебирала пальчиками его волосы на затылке и шептала что-то нелепое, но ласковое… Молодой барон признавал, что Пенькова по-своему умна, а также грамотна, хоть и хитра, и с нею всегда можно было поговорить почти на равных. И когда он узнал, что Полина провела ночь с Никитой, то, к своему изумлению и досаде, испытал чувство, очень похожее на ревность… Ирочка обратилась к мужчине с вопросом: как давно он последний раз посещал театр, какие театральные постановки его особенно впечатлили? Тот встрепенулся и очнулся от своих мучительных дум и пустился в перечисления спектаклей и в размышления о них. Во время разговора он поглядывал на Анну, которая почти не прислушивалась к беседе своих друзей, а думала об Институте. О том, что через три дня она приступит впервые в жизни к преподавательской деятельности, и у нее начнется новая самостоятельная жизнь… Как примут ее коллеги и младшие воспитанницы Института? Справится ли она со своей задачей? Не подведет ли Владимира? Не будет ли неприятностей со стороны директрисы? Сколько было вопросов, не дающих ей покоя… (*) Карета, наконец, остановилась на вымощенной булыжником Александринской площади довольно далеко от громадного желто-белого здания, выполненного в стиле ампир. Это и был Александринский театр. Анна посмотрела в окно: экипажей и карет вокруг видимо-невидимо. К зданию театра спешили красивые знатные дамы под руку с щегольски одетыми кавалерами, толпы девушек в нарядных платьях и офицеры в зеленых и белых парадных кителях. Владимир, ловко сойдя с кареты, помог выйти и двум своим красавицам. Церемонно предложив девушкам опереться о его руки, барон быстрым шагом направился в сторону театра. — Молю вас, сбавьте шаг, Владимир Иванович, — попросила Ирочка, запыхавшись. — Ах, да… Прошу меня простить, — повиновался Корф. Казалось, на премьеру в Александринском театре собрался весь Петербург. Зрительный зал был полон, и ходили слухи, что посмотреть комедию Гоголя «Ревизор» приехал и сам Государь Николай Первый с Наследником Престола. (**) Платонова, узнав об этом, сразу напряглась: ей подумалось, что Владимир непременно столкнется с Августейшими особами… Что могло случиться далее, она не представляла, и шагая с Корфом под руку по зале театра, ведущей к ложам, Анна внимательно посмотрела на своего дорогого спутника: барон имел совершенно невозмутимый, преисполненный достоинства и некоторого превосходства вид. Корф обратил внимание Анны на то, что в здании театра, довольно большом по габаритам, совершенно не ощущается тяжести крупных форм: за счет весьма удачного выбора пропорций, зодчий сделал архитектуру театра легкой, грациозной. Девушка осмотрелась и кивнула, соглашаясь с Владимиром. Анна и Ирина заняли места в забронированной бароном ложе, сам же он расположился между ними, предвкушая приятный вечер в обществе столь милых ему дам и удовольствие от просмотра обличительной комедии Гоголя, с содержанием которой он недавно имел возможность ознакомиться. А в одном из свежих журналов Корф прочел, что «в комедии «Ревизор» нет ничего неблагонадёжного, что это только весёлая насмешка над недобросовестными провинциальными чиновниками и помещиками». — Ну что ж, посмеюсь я над собою, — прошептал Анне Владимир. Девушка же сначала взглянула на него непонимающе и слегка пожала плечами. И только через минуту до нее дошел смысл слов Корфа, но она промолчала, не считая себя вправе это комментировать. Анна осмотрелась. Огромный зрительный зал, поражающий великолепием, полный нарядно разодетых людей, двигающиеся к своим местам фигурки… С соседних лож доносился веселый смех, мужские и женские голоса, на барона же и его спутниц лорнировали со всех сторон с заметным интересом и, видимо, время от времени обменивались замечаниями. Владимир, разумеется, привык к подобному вниманию и нисколько не смущался, а Анне и Ирине приходилось нелегко. — Вы знаете, Александринский театр построен относительно недавно, в 1832 году, — вполголоса рассказывал Владимир своим спутницам, чтобы дать им возможность прийти в себя и дабы они не скучали, — русским архитектором итальянского происхождения Карлом Росси — на месте бывшего деревянного «Малого» театра… Анна уже привыкла, что Корф комментирует все, что видит, с точки зрения исторических фактов и почти про все знает, а для Ирины это было в диковинку. Девушки еще раз огляделись. Убранство зрительного зала было торжественно и нарядно, голубая обивка зала прекрасно сочеталась с освещением масляных ламп и настенной и плафонной живописью. Помимо бархатной отделки, ложи были богато украшены золочёной резьбой. А резьба центральной ложи и лож у сцены выполнена по рисункам самого Росси… — Как красиво вокруг, Владимир Иванович, так торжественно! — восхищалась Ирочка. — Я не устану вас благодарить за столь прекрасный подарок для нас с Анной! — Это я вас должен благодарить… За то, что вы здесь, со мною… В оркестре настраивали инструменты. Разрозненные, мелодичные звуки приятно ласкали слух и создавали атмосферу нарядного уюта. Но вот дирижер поднялся на свой высокий стул и несколько секунд просидел неподвижно. В оркестре и в зале все стихло. Свет потух. Капельмейстер взмахнул палочкой, и нежные звуки тихо заструились как будто издалека, точно из другого мира, сначала тихо, потом все громче и вдруг перешли на форте, заполнив собой сразу все. Смычки стремительно задвигались вверх и вниз, лихорадочно совершая какую-то волшебную работу. Занавес медленно поднялся и перед зрителями открылась первая сцена комедии. (*****) Ирина и Анна достали из ридикюлей бинокли и периодически наводили их на сцену. Владимир, казалось, отрешился от всего земного и полностью погрузился в пьесу… — Позвольте, Анна, — прошептал барон. Он нагнулся к девушке и протянул руку за биноклем, и словно невзначай коснулся ее нежной ладони. Анна и Владимир несколько раз передавали друг другу бинокль: они то наводили его на сцену, то играли в одну лишь им ведомую игру нечаянных прикосновений. Ближе к концу действия сюжет стал весьма напряженным, зал притих, наблюдая за происходящим на сцене… Однако острота сюжета не мешала барону наслаждаться присутствием Анны. «Когда ты так близко от меня, мне кажется, будто весь воздух наполнен тобою, и я ощущаю тебя каждой клеточкой своего тела…» Они больше не касались друг друга, поскольку не было повода: девушка предусмотрительно спрятала бинокль в ридиклюль. Владимир улыбнулся: Анна его переиграла. Аня едва дышала, вжавшись в кресло, тщетно стараясь расслабиться. Ее сердце испуганной птицей трепыхалось в груди. «Я люблю, безнадежно люблю его и никогда не смогу полюбить другого! Таю от одного лишь легкого случайного прикосновения этого мужчины и замираю при звуках его бархатного голоса… Его благородные поступки вдохновляют меня любить его еще сильнее, а недостатки вызывают желание немедля оправдать его… Я, вопреки общепринятому мнению, не считаю его чересчур красивым, но мне он очень-очень мил….» … После окончания первого действия во время антракта стало ясно, что начало спектакля «Ревизор» произвело эффект разорвавшейся бомбы: зрители разделились на два лагеря. Одни восхищались нравственно-политическим смыслом комедии, другие же сочли пьесу клеветой на чиновников и купцов, трудящихся на благо страны. Но судьбу произведения, да и самого автора, решил Император, который неожиданно для многих оказался доволен спектаклем… Прогуливаясь по фойе, Анна старалась держаться рядом с Ириной, поскольку не желала привлекать к себе излишнее внимание, явно предназначенное барону. Она стремилась сделать вид, что она не с ним и совершенно ни при чем. Знакомые же приветствовали Владимира и его спутниц легким кивком или едва заметным поклоном, а иногда подходили для обмена любезностями или беседы. Корф предложил девушкам дойти до буфета, где купил им по паре пирожных и чай. Себе же он взял лишь безалкогольный щербет (очень приятный освежающий напиток, его основание составляет водяное мороженое с лимоном, в которое прибавляют спиртные напитки или соки). Все трое присели за освободившийся столик, но народу в буфете было много, и один пожилой господин, проходя мимо, споткнулся о кресло, на котором сидела Анна и нечаянно слегка ее толкнул, в результате чего она выронила из рук сладость и перепачкала ладони и платье. Она взглянула на сидящего рядом Владимира и невольно усмехнулась: он явно злился на того неловкого господина. Анна же поспешила его успокоить: — Что же с того, Владимир? Не волнуйтесь, я сейчас все вытру, — прошептала она и вежливо приняла извинения от пожилого человека. Но салфетки ей мало чем помогли, и троице пришлось покинуть буфет. Девушки прошли в дамскую уборную. Анна за умывальником отмыла руки и влажным платочком очистила платье. Залюбовалась на свое отражение в зеркале и признала, что весьма и весьма хороша. «Какой меня видит Владимир?» — невольно подумала она, но тут же ей стало досадно на себя за свои мысли. Тем не менее, она достала из ридикюля миниатюрный гребень и прошлась им по завиткам на лбу и висках, а пальчиком провела по изящным бровкам. Кто-то назвал ее по имени, и Аня заметила позади своего зеркального отражения знакомое с детства лицо… — П-полина? — воскликнула девушка, обернувшись. — Но как же ты здесь оказалась? Пенькова поведала Платоновой, что Сергей Степанович Оболенский направил ее в Александринский театр на время премьеры: играть в массовых сценах комедии и выполнять различные мелкие поручения. — Я видела только что барона Корфа… Ах, каким взглядом он смотрел на меня! Наверняка прошлое вспоминал: видимо, ни с кем ему не было так хорошо, как со мною… Уж я-то знаю, как ублажать мужчин, — с придыханием вещала Полина. Она продолжала говорить… Вскоре из кабины уборной вышла Ирочка, вымыла руки и встала рядом с подругой, с ужасом и смущением слушая откровения Пеньковой. В это самое время раздался звонок, приглашающий зрителей вновь занять места. Анна с Ирой поспешили к двери. Владимир стоял у окна и с волнением ожидал девушек, думая, что упустил их, и его спутницы затерялись в многочисленных залах театра. И, едва девушки вышли, он подхватил их под руки и быстро повел в зрительный зал к их ложе. Полину же Корф не заметил… Свет погас и занавес поднялся, едва все трое заняли свои прежние места. Полина некоторое время стояла с раскрытым от изумления ртом. Но, опомнившись, поспешила к труппе готовиться к массовке во втором действии. Среди своих коллег она со смачными подробностями пустила слух, что знатный барон Владимир Корф присутствует нынче в театре в компании крепостной и увечной девиц. … Анна невидящим взором глядела на сцену. Лицо ее, казалось, не выражало никаких эмоций. А душа была полна недоумения, неловкости, брезгливости и целого спектра других, трудно поддающихся описанию, чувств. В ушах девушки звенели слова Полины: «Владимир Иванович нынче так на меня смотрел… Ах, этот взгляд! В нем столько томления и страсти! Он в фойе подозвал меня, спросил, как я устроилась у господина Оболенского… Дал денег и велел этим же вечером, после спектакля, приехать к нему в особняк. А я умею потакать мужчинам и хорошо знаю, что им нужно!» «Неужто это правда? — спрашивала себя Анна. — А какое мое дело? Я ведь знала о Полине с Владимиром… Ох, и он не только с Полиной… Мне все это издавна известно, но отчего же нынче я не могу спокойно глядеть на него?» Анне захотелось немедленно оказаться наедине с собой в уютной спаленьке, все хорошенько обдумать, и утешить себя, найдя Владимиру оправдания… Но покинуть ложу, выйти из театра сию же минуту было невозможно, и девушка, рассеянно глядя на сцену и нервно теребя рукав, продолжала мучительно размышлять… Да, она мало что понимала в любовных делах… Но чувства, испытываемые ею, когда Владимир смотрел на нее или же просто находился рядом, рождали постыдные мечты, стремление к какому-то более полному единению с ним… Ей хотелось смелых его ласк, возникало желание расстегнуть его рубашку и провести ладонью по мужской груди… Что же должно происходить далее и как вести себя, она не вполне себе представляла… Сердце от этого замирало, томилось, и девушке становилось трудно дышать… Она, Анна, мало что понимает в любовных делах, а Полина мастерски умеет угождать мужчинам, и нынче же вечером приедет к барону в особняк, чтобы… — Что-то случилось? — нагнувшись к Платоновой, прошептал ничего не подозревающий барон в самое ушко девушки. Она вздрогнула и покачала головой. Корф взял ее руку в свою, сжал ладонь и медленно поднес к своим губам. Анна осторожно отняла руку и сделала вид, что целиком поглощена комедией. Владимиру происходящее на сцене было по-прежнему интересно, но он уже не мог полностью погрузиться в сюжет, поскольку догадывался: с Анной вновь что-то не так… Ирина же смотрела комедию, казалось, с энтузиазмом, но тоже была озадачена: какие невероятные и неприличные вещи рассказывала Полина о бароне Корфе! О человеке, в ее представлении, почти идеальном, которого она бесконечно уважала и ценила. Думать же о словах Полины было неловко и стыдно, и Ирине казалось, будто она сама испачкалась в грязи… Едва дождавшись окончания второго действия, Анна хотела было в компании Ирины покинуть ложу и прогуляться по залам театра. Оставаться рядом с Корфом казалось ей пыткой, к тому же, она не могла избавиться от ощущения, что к ним с Ириной из-за персоны барона проявляется слишком повышенное внимание любопытствующих. Того и гляди, кто-нибудь заявится в их ложу. (***) Но едва Анна повернулась к Ирине с предложением пройтись по театру, как совсем рядом раздался очень знакомый мужской голос: — Вечер добрый, Владимир! Сударыни, позвольте поздравить вас с премьерой! А я с приятелями в той ложе, что на втором ярусе… Пригляделся: знакомые лица! Я, пожалуй, останусь с вами, если вы не против моей компании, дамы и господа… Это Петр Кудинов присоединился к ним. Он, как заметил Владимир, был слегка навеселе и потому держался немного развязно, но явно избегал глядеть на Платонову. Присев на свободное кресло между Корфом и Ириной, Петр принялся горячо обсуждать с другом комедию. Анна же не знала, куда ей деваться: до подруги было далеко, перебивать молодых людей ей казалось неудобным: ведь для того, чтобы выйти из ложи, нужно было попросить Петра и Владимира посторониться и получить от Корфа позволение покинуть их. (****). К тому же, Ирочка, казалось, с интересом прислушивалась к беседе молодых людей и даже пару раз вставила свои реплики. Оказалось, что не нужно было никуда ходить: во время антракта по ложам разносились прохладительные напитки и сладости с фруктами. Мужчины от всего отказались, кроме напитков, и девушки последовали их примеру. Анна с тоскою оглядывалась вокруг. Лорнеты на них наводили уже не так часто, поскольку половина зрительного зала во время антракта пустовала. Владимир сидел рядом с нею, продолжая обсуждать с Петром пьесу. Порой слышался их сдержанный смех, а при очередном эмоциональном порыве барон закинул ногу на ногу столь резко, что задел Анну. — О, простите, простите! — начал извиняться Корф, повернувшись к Платоновой. — Надеюсь, вам не очень больно? — и он хотел было погладить ее ножку, но вовремя спохватился: этого не позволяют приличия, к тому же, в зале довольно светло, они не одни, и на них направлена не одна пара любопытных глаз с соседних лож. — Нет-нет, все в порядке, Владимир Иванович, — ровным голосом отвечала девушка. — Мне нисколько не больно, просто… неожиданно. Владимир, желая сгладить возникшую неловкость, поинтересовался у Анны, как она находит комедию? Как ей персонажи — судья с комичной фамилией Ляпкин-Тяпкин, безалаберный чиновник Хлестаков и 18-летняя дочь городничего Марья Антоновна? Примерно тоже самое спросил у Ирины Петр, и между парами завязалась довольно непринужденная, на первый взгляд, беседа. Странные эти были парочки… Общаясь и обсуждая пьесу, все четверо успевали одновременно напряженно думать… Владимир размышлял об Анне и Петре: а ведь они могли бы быть уже мужем и женою. Что бы тогда было с ним самим?.. Анна же, ловя на себе взгляды Петра, вспоминала о его предложении руки и сердца и своем отказе; к тому же, краснея, она представляла Владимира в объятиях Полины… Ирина восхищалась Петром и его манерами и невольно сравнивала его с Владимиром. А Петр, беседуя с Ирочкой, дивился ее милой красоте, млел от мягкого ее голоса и серебристого смеха. Он знал (еще со дня рождения Владимира) об ее увечности, но с изумлением признался самому себе, что это обстоятельство менее всего волнует его теперь. Так зарождалось в нем зерно искреннего чувства… Петр никогда и ни у кого не видел таких глаз, очень печальных, но изумительно прекрасных: они излучали свет, понимание, бесконечную доброту и затаенную грусть. Ирина же была несколько напряжена: она приготовилась к «удару»: сейчас Петр заметит или вспомнит об ее увечности и, сделав вид, что ему пора идти, равнодушно откланяется… — Анна, вы знаете, мне кажется, что произведения Гоголя такие многогранные, жизненные, что вскоре могут стать началом… эээ… как бы это сказать… началом новой театральной эпохи, поскольку представляют собой прекрасный и разнообразный материал для глубоких и осмысленных театральных постановок, способных внести некую новизну в театральную жизнь и донести до зрителей то, о чем мало кто задумывается? Как вы считаете? — спросил Владимир. Его глаза светились живым интересом, лицо приняло задумчиво-воодушевленное выражение, а сам он явно ждал от собеседницы не менее восторженного развернутого ответа. Анна же в очередной раз была удивлена: барон разговаривал с нею, со своей бывшей крепостной, на равных. И сама она, чем больше общалась с Владимиром, тем сильнее с каждым разом убеждалась, что он очень глубокий, вдумчивый, ранимый, не лишенный доброты и мудрости человек. Эти открытия в нем ее трогали и восхищали, но одновременно причиняли боль: девушке казалось, что ей было бы гораздо легче, если бы барон Корф в чем-нибудь разочаровал ее. Может быть, тогда бы ей удалось скорее вырвать этого мужчину из своего измученного сердца? Третье действие комедии все четверо смотрели, затаив дыхание. Даже Анна, отвлекшись от своих печальных дум, с интересом внимала происходящему на сцене. Тем более, что сидящие рядом с нею Корф и Кудинов полушепотом весьма оригинально и забавно комментировали пьесу… После окончания спектакля Владимир, выждав в фойе, когда Анна и Ирина облачатся в шляпки и повяжут накидки, принял из рук пожилого капельдинера плащ и цилиндр. Именно здесь он заметил странное отторжение со стороны знакомых: многие дамы и господа не отвечали на его поклоны, кто-то поглядывал словно на прокаженного. А самое главное — на его спутниц смотрели с презрением, мужчины при встрече в ответ не снимали шляпы, а женщины при обмене приветствиями не подавали барону руки. По мнению высшего общества, знатный барон мог иметь сколько угодно любовных связей и с кем угодно. И никто не осудил бы его за это… Но привести крепостную девицу в общественное место, в Александринский театр, на премьеру… Этого уже никто ему простить не мог… Ирина же, замечая сие отторжение окружающих, сильно смущалась, втягивала голову в плечи, отчего ее увечность еще сильнее бросалась в глаза. Петр спокойно шел рядом с нею и Корфом, ничего не замечая, или делая таковой вид. Анна, прекрасно понимая ситуацию, решила не ударить в грязь лицом и придала своему утонченному лицу немного высокомерное выражение и гордо прошествовала по фойе под руку с подругой. Но, оказавшись в карете, все четверо сбросили свои маски и некоторое время угрюмо молчали. Ира же начала всхлипывать, Анна обняла подругу, уткнулась ей в плечо, изо всех сил сдерживая слезы. Нет, она ни за что не заплачет при Корфе и Кудинове… Карета тронулась с места. — А что глаза на мокром месте? Стоит ли из-за этого пустяка расстраиваться? Я вот что-то не пойму? — мягко спросил Владимир, но девушки не желали ни с кем говорить и молчали, тесно прижавшись друг к другу. — К тому же, в таких ситуациях сразу понимаешь, кто твой истинный друг, так что такие случаи я считаю весьма полезными… — Именно! Что за бред? И почему ни в чем не повинные люди должны страдать из-за каких-то невежд? — пробасил Петр и продолжил разговор на эту тему, но девушки продолжали молчать. Молодые люди оставшуюся часть пути обсуждали невежество и дурные нравы, сложившиеся в высшем обществе, и в очередной раз сделали заключение, что посещать такое общество нужно лишь в крайних и действительно необходимых обстоятельствах. Жаль только, что девушки эти здравые рассуждения не слышали или не хотели слушать. Владимир и Петр проводили Анну и Ирину до дома Добролюбовых, после чего девушки сразу же скрылись в своих комнатах, а мужчины, полчаса побеседовав с заметно ослабевшей от болезни, но порадовавшейся их визиту Раисой Николаевной, вынуждены были покинуть квартиру и пройтись пешком до особняка на Фонтанке. А Корфу так хотелось поговорить с Анной… Он ведь понял, что она очень расстроена… Примечания: (*) — В нашем фанфике действия происходят в конце мая 1840 года. Учебный год в начале сороковых годов 19-го столетия в Мариинском институте был без перерыва, то есть каникул не было. И лишь с 1846 года воспитанницы стали отпускаться к родителям на Рождество, с 1847 — на летние каникулы (не более чем на 4-5 недель); с 1856 года эта практика стала правилом. (**) — Александринский театр является старейшим национальным театром России. Он был учрежден Сенатским Указом, подписанным дочерью Петра Великого императрицей Елизаветой 30 августа 1756 года в день Святого Александра Невского. Именно этот театр является прародителем всех Российских театров, а дата его основания — Днем рождения Русского профессионального театра. Учреждение театра послужило началом государственной политики Российского государства в области театрального искусства. (Сведения об Александринском театре взяты из Википедии и иных статей). (***) — Немного об этикете 19-го столетия. Знатные дамы не покидали ложу даже в антракт, но сопровождающий мужчина обязан был спросить, чего хочет спутница, и принести ей это. Иногда (чаще всего тайком) всё-таки женщины выходили в фойе и даже прогуливались в одиночестве. Вот тогда-то и могло произойти самое интересное: роковое знакомство или пылкое признание в любви. (****) — Без компании в театр обычно не приезжали. Если кавалеру подобное еще могли простить, то даме — никогда. Замужних женщин, как правило, сопровождали мужья, а девица могла прийти с матерью, замужней сестрой или другим членом семьи. Во время антракта дамы оставались в ложе, разгуливать по фойе в одиночку считалось неприличным. (*****) — абзац позаимствован из книги А. Зернина «Женитьба доктора Поволжина» и немного переделан.