Сердцу не прикажешь

*** «И вновь Владимир ведет себя как строгий папенька: мастерить по ночам мне нельзя, в Институте ожидать Ирину тоже запрещается… И всё это делается под видом особой заботы обо мне ради памяти покойного Ивана Ивановича… Значит, как у Грибоедова: в мои лета не должно сметь свое сужденье иметь?» — подумала Анна и усмехнулась. Конечно, она понимала, что Корф волнуется за нее, и слова писателя в данном случае не вполне уместны, но все же… Барон, скорее всего, собирался прочесть своей подопечной очередную нотацию или что-то спросить, но в тот момент мимо них проплыла классная дама и жестом дала понять, что Платоновой уже пора на следующее занятие: — Поторопитесь, Анна Петровна!.. Я поздравляю вас: для первого раза выходит весьма и весьма неплохо. — Благодарю, — присела в книксене Анна и, кивнув Корфу, поспешила за наставницей. — Сударыня, — галантно обратился к даме Владимир. Пожилая женщина приостановилась и некоторое время с интересом рассматривала обладателя волнительного голоса. — Позвольте… Не имею чести знать вашего имени… — Жданова Надежда Леонидовна, — важно ответила классная дама и позволила Корфу прикоснуться к своей руке. — Барон Корф, Владимир Иванович. Весьма рад с вами познакомиться! Надежда Леонидовна, я — опекун Анны Петровны и хотел бы поприсутствовать на ее уроке. Вы позволите? Надежда Леонидовна изумленно посмотрела на молодого мужчину: — Гм… Весьма необычная просьба! И нечасто встретишь таких обеспокоенных молодых опекунов. Ну что ж: прошу вас, Владимир Иванович… Проходите в классную, садитесь за дальний столик. Анну желание Корфа очень удивило, тронуло и смутило. Присутствие на занятии Владимира не позволит ей расслабиться. Он иногда на нее так смотрит, что… ей хочется сбежать. А тут не сбежишь! Платонова остановилась у кафедры, провела рукою по поверхности стола. Ученицы расселись по местам и застыли в почтительном ожидании. Корф, сложив руки домиком и прижимая кончики пальцев к губам, сидел в последнем ряду и задумчиво глядел на Анну. Она перевела взор на синее небо за окном, на пролетавшую мимо стайку птиц, на секунду прикрыла глаза, вообразила себя на сцене крепостного театра… Не впервые Владимир Корф лицезрит ее выступление… Но тогда, при жизни Ивана Ивановича, все было иначе, яснее, проще: казалось, он ее ненавидел, испепелял взглядом, презирал, считал недостойной человеческого обращения, и это давало ей силы не оплошать, преодолеть себя вопреки всему… А теперь же все перевернулось с ног на голову. И Владимир ведет себя, как муж, отец, друг и брат в одном лице, и он… смущает ее… Юная учительница, бросив еще один взгляд на опекуна, обратила внимание, что луч солнца, пробивающийся сквозь окна классной, играет в его темных волосах, доходит до его лица, и оно озаряется и становится ярче, выразительнее… Корф, заметив Анин взор, обращенный к нему, ободряюще кивнул и светло улыбнулся ей. Она же, глубоко вздохнув, призвала на помощь самообладание и актерский талант, и начала свой второй урок… Владимир смотрел на нее, такую дорогую, милую, близкую… и в который раз корил себя за свою яростную вспышку в карете. Он словно обезумел тогда… Напугал Анну, отвратил ее от себя, причинил ей боль, и теперь она невесть что думает о нем… И наверняка совсем перестанет доверять. А ведь с нею так нельзя было обращаться: это же нежный хрупкий цветок… Он не сомневался, что она целомудренна не только телом, но и душою, и имеет весьма посредственные представления о близости между мужчиной и женщиной. Испугалась птичка, когда он сказал ей, что они нынче поедут за подарком… Взглянула так, словно он ее пожелал проглотить… А ведь не так и далека она от истины… Корф усмехнулся: Анна рассказывает воспитанницам историю музыки, родная моя, хорошая… Так старается понравиться классной даме… Еще бы: ведь на кону ее судьба, ее будущее… «Ох, Анна… Анна… Зачем тебе все это? Мучаешь меня, стремишься к самостоятельности, знаю ведь: чтоб от меня отдалиться. Что ж, насильно мил не будешь, я сделал все, как ты хотела… Вот только уехать не могу, не могу оставить пока тебя одну: тревожно за тебя… Но вскоре мне все же придется это сделать. Оформлю опекунство над тобою, и…» *** — Анна, я поздравляю вас с первым днем вашей трудовой деятельности! — нарочито бодро произнес Владимир, когда они сели в карету, и он крикнул кучеру: «На Апраксин двор!» Платонова расположилась на сиденье как можно дальше от Корфа: он заметил это, но промолчал… Дорогой барон ровным голосом интересовался ее впечатлением о воспитанницах, об уроках. Девушка вначале отвечала скованно, неохотно, но незаметно увлеклась и поделилась с Владимиром своими ощущениями о прошедшем дне. Барон слушал ее и сдержанно улыбался — Анна расцвела, когда увлеклась рассказом: ее щечки покрылись румянцем, глаза озорно поблескивают, нежные губки то растягиваются в улыбке, обнажая ровные белые зубы, то произносят слова… Он слушает, и ему кажется, что ее трепетный голосок проникает в каждую клеточку его тела и растворяется в нем… Корф вежливо кивает и вставляет свои реплики. Приехали… Пять минут спустя Анна с Владимиром уже ходят по торговым рядам: она впереди, он следует за нею… Следит, чтобы ее никто не задел, не толкнул… Люди толпятся, снуют туда-сюда… Не потерять бы красавицу из виду… Слишком свежи его воспоминания о том ужасном дне, когда она пропала… Анна остановилась возле одной из лавок, рассматривает ткани. А он загляделся на ее утонченный профиль и маленькое ушко… Так хочется прикоснуться к ее локонам… Что? Анна, кажется, спрашивает его, можно ли купить ту или иную ткань? Конечно, можно… А какую? — Ему без разницы… — Возьмем, Анна Петровна, вон ту, атласную, синюю… — показывает он на дорогую ткань, имеющую ровный шелковый блеск. — Что вы, Владимир Иванович! На что синяя? Обычно из белого все шьют… К тому же, лучше купить хлопок, он не такой дорогой и более практичный, — робко поясняет Анна. — Вам виднее… Так, будьте добры… мы берем и белый, и синий атлас… А зеленого нет? Ну и ладно… Упаковывайте… Что, Анна?.. Ах, да, еще заверните отрез белого хлопка, десять аршин. (*) (*) — 1 аршин = приблизительно 70 см. Купец с удивлением глядит на молодого аристократа и его умопомрачительно красивую спутницу, которые лично выбирают и покупают ткани. Обычно за господ это делают слуги… Знал бы купец, что эта девушка — из крепостного сословия, а барон Корф почти не подчиняется общепринятым нормам. У него на все свои правила. При этом он не теряет своей внешней и внутренней аристократичности… Барон расплачивается, забирает свертки. — Благодарю вас, Владимир… Анна подходит к сувенирной лавке, глаза ее разбегаются от изобилия выставленных товаров… — Возьмем Григорию и Марусе вон тот ларец? Под мелочи… Можно? — спрашивает девушка у своего спутника и дотрагивается до его локтя. Тот отрицательно качает головой и показывает на другой ларец: он красивее и большего размера. В других рядах Анна высматривает пуховый платок для Агафьи, шароварчики и рубашечку для Феденьки, редкий сборник стихов Ирине… «Думает только о других, себе ничего не просит, милая моя, родная…» — Корф покупает все, что желает Анна… Она же, полагая, что Владимир очень занят разглядыванием антиквариата, засмотрелась на изящную подвеску из золота с хризолитами. Повертела ее в руках, спросила цену, вздохнула и вернула украшение на место, тотчас направившись к другой лавке. Корф, стараясь не потерять Анну из виду, не считая крупные купюры, сунул их в руки ошалевшему купцу, спрятал подвеску в карман и бросился следом за своей красавицей. Она уже находилась довольно далеко, рассматривала что-то в противоположном ряду… Почувствовав рядом Корфа, Аня спросила: — А мы можем подарить что-то лично Григорию, Владимир? Ведь он — мой старый друг… — Решим, решим, а сейчас… Это вам, — Владимир поднял руку и повертел перед глазами Анны той самой подвеской, на которую она минуту назад любовалась. Девушка вскинула на Корфа изумленные глаза: — Что это? Откуда? Но как вы узнали, что я?.. Ах, вы купили… Но я же всего лишь посмотрела… Это ведь дорого, право, не стоило… Я не смогу принять это от вас… — А я всего лишь купил… Не расстраивайте меня, Анна! Считайте это моим скромным подарком к первому дню вашей работы… Девушка не знала, куда положить подвеску: карманы у ее платья неглубоки, ридикюль она оставила в карете, а прятать подарок в лиф платья при Корфе было неловко. — Благодарю вас, Владимир, — прошептала Аня, — но пусть подвеска пока побудет у вас… Она долго не могла прийти в себя от столь неожиданного подарка… И как же все-таки приятно ходить с Владимиром по торговым рядам, ощущать рядом его присутствие, защиту, радоваться его щедрости. Анне захотелось обнять Корфа, но на нее некстати нахлынули воспоминания о его недавней грубости… Девушка закусила губу: когда же он настоящий и искренний? — Что случилось, Анна? — прошептал барон, пока продавец заворачивал в бумагу подарок для Григория, весьма необычный для крепостного: небольшие настенные часы. — Все в порядке, Владимир, я просто устала, день был очень долгим и трудным… *** В карете Анна насуплено молчит. Отодвигается подальше от Корфа. Он тотчас догадывается о причине ее тревоги. — Анна, я понимаю, что напугал вас в тот день, когда забрал от князя Агатова… Но не стоит так бояться… Поверьте, я тогда… был зол… да что же это такое-то?! Ну как же вам объяснить? Нет-нет, не наказать я вас хотел… Я хотел… я сорвался, я не спал две ночи, Анна, с ума сходил! Вы пропали, и вы не представляете, какие мысли мучили меня… Что вы лишились чести, или что вас нет в живых… Тот день, Анна, мне показался адом! Где я только не искал вас… Я вам признаюсь: я побывал даже в двух анатомических театрах… (**) (**) — Анатомические театры — «Морги» 19 века. В России первые вскрытия начали производить с 1706 года, когда по указу Петра были организованы медицинские госпитальные школы и подписан акт об учреждении при них «анатомических театров». Анна вообразила себе эту картину, и ей стало страшно жаль Владимира. Порывисто повернувшись к нему, девушка ласково коснулась его руки и зашептала: — Простите меня… простите, я не хотела, правда! Я тогда сразу же хотела вернуться, но вдруг упала… — Он осторожно привлек ее к себе, долго и нежно гладил по волосам, по худенькой спинке… Так хорошо и спокойно с Владимиром в полумраке кареты… Она так устала сегодня… Ей кажется, что она вот-вот уснет в его объятиях под мерный шум колес… Аня слегка отстраняется… Ее пальчики расстёгивают его сюртук, барон изумлённо замирает… Она медленно проводит ладошкой по ткани его рубашки, затем по его рукам… Сжимает горячую мужскую кисть своими нежными руками, склоняется и целует ее… — Анна, ч-что вы делаете? — Корф с опаской глядит на девушку, хочет отодвинуться и отвести ее руку. — Люблю вас, — тихо отвечает она, — позвольте мне… Владимир откидывается на сиденье и прикрывает глаза… Пусть она делает, что хочет… Анна переворачивает его ладонь внутренней стороною кверху и нежно гладит ее, затем ее пальчики пробегают вверх и перемещаются на его грудь, расстегивают верхнюю пуговицу рубашки… *** Анна вдруг… проснулась… Наяву Владимир находился на почтительном расстоянии от нее. Она же сидела, прислонившись к стенке кареты, а голова ее покоилась на вчетверо сложенном кителе Корфа. Девушка, цепенея от ужаса, провела дрожащей рукою по своему лицу. Где сон, где явь? Не разобрать… Неужели ей не приснилось, и она в самом деле так безнравственно себя вела? Но одно она точно помнит: они долго ходили по торговым рядам, затем Корф просил у нее прощения, он обнял ее, а дальше что?.. — Кошмар приснился? — озабоченно спросил Владимир и на всякий случай сел чуть поодаль от Анны. Девушка спросонья все еще плохо соображала, она слегка сжала виски и нахмурилась. — Уже все хорошо… — Ну вот и славно. Подъезжаем, Анна! Она вернула Корфу слегка помятый сюртук и пролепетала слова благодарности. Пять минут спустя они с небольшими свертками в руках уже направлялись к дому Ирины, а за ними шел нагруженный их покупками слуга. *** … Корф уехал к себе, а Анна, лежа в постели и сжимая в руках подарок Владимира (золотую подвеску), вспоминала свой чудный сон в карете… «А хотела бы я так целовать его наяву? Нет-нет, это же так стыдно… И что бы он подумал обо мне, если б я на такое осмелилась?.. Нужны ли ему такие нежности?.. Но во сне это было так прекрасно, волнительно и так… трогательно…» Краснея и чуть не сгорая от стыда, Анна вспоминала, что в карете, кажется, поддалась сиюминутному порыву: и в самом деле взяла руку Владимира и поднесла к своим губам… Так и не коснувшись, отпустила ее и оказалась в его объятиях… Но она помнит, с каким изумлением посмотрел на нее Корф в тот момент… А затем силы оставили ее, и она уснула… Ей очень нравятся его руки, они такие… мужские… — Анна в волнении встала с кровати и заходила по комнате, в потемках выронила подвеску… Подойдя к столику, зажгла свечу и стала, ползая на коленках по полу, искать подарок Корфа. Едва не спалила себе волосы огнем… О, чем она занимается? Завтра ей снова рано вставать в Институт… Опять не выспится… Приедет ли завтра за нею Владимир, захочет ли снова присутствовать на ее уроках? Приедет-приедет, ведь Григорий женится, и барин отпустил его на весь день… Анна с улыбкой вспомнила, как проводя занятия, она несколько раз ловила на себе ободряющие взгляды барона, и ей на душе становилось тепло-тепло… Он даже дважды подсказал ей нужные слова, когда она продолжала рассказывать ученицам историю музыки и запнулась… Вот как он внимательно ее слушал!.. Найдя, наконец, на ковре подвеску, Анна вернула свечу на столик и вновь улеглась в постель, закутавшись в одеяло… Ночи, несмотря на начало лета, были прохладными… Теперь подарок Владимира лежит у нее под подушкой и не затеряется… Но как же Корф напугал ее в карете, когда забирал домой от князя Агатова… Как неприятны его грубость, его явное желание наказать ее и причинить боль… В нем словно живут два разных человека! Да, она его любит, они росли вместе, столько времени прожили в одной семье, но он с нею часто был очень высокомерен, заносчив, позволял себе унижать ее… Она же почти ничего о нем не знает! Что, если Владимир на самом деле почти всегда такой грубый! А с другими женщинами он такой же? Тоже применяет силу, причиняет боль? Особенно, когда злится… О, она, Анна, его боится, очень боится, хотя от души приняла его извинения и пожалела его… За окном забрезжил рассвет, а нежность в душе девушки таяла, вновь уступая место печали и страхам… *** Анна была несколько разочарована, когда утром ее разбудила Лукерья и сообщила, что барон Корф для сопровождения в Институт нынче прислал за нею Филиппа. (У Ирины занятия начинались после пополудни)… Значит, сам Владимир не поедет с нею… У Анны все валилось из рук, когда она одевалась с помощью служанки… Она заснула лишь на рассвете и чувствовала себя очень скверно. — А где Владимир Иванович? С ним все хорошо? — спросила она, едва поздоровавшись с ожидавшим ее в гостиной Филиппом. — Его благородие готовится к отъезду, Анна… Велел передать, что непременно поспеет к концу твоего последнего занятия, заедет в Институт. — Ах! Не может быть! — у девушки тревожно забилось сердце. — Он… он уезжает?.. Но куда?