Сердцу не прикажешь

*** Слезы застилали Анне глаза… Карету сильно качало. Разыгралась непогода: порывистый ветер, казалось, усиливал ливень, который вскоре перешел в град. Девушка после разговора с Владимиром о Кавказе еженощно читала акафист Феодоровской иконе Божией Матери и умоляла Богородицу о том, чтобы военная ситуация на Кавказе не обострилась и Владимир не напросился ехать в самое пекло. Но неужели обстановка все же накалилась и Корф собрался в горячую точку? Когда же он успел добиться аудиенции у Его Императорского Величества? И почему вчера ничего не сообщил ей об этом? А может, что-то случилось в поместье и там требуется присутствие барона? Хорошо, если всего лишь это… Анна нащупала на груди под платьем подвеску, которую она надела на цепочку вместе с нательным крестиком. Она, выходя из дома, вспомнила о подарке Владимира, вернулась в свою комнату, взяла из-под подушки украшение, а в карете расстегнула цепочку и повесила на нее подвеску. Ах, выдержать бы нынче все четыре занятия, поскорее встретиться с Корфом и узнать, что с ним и почему у него такая необходимость ехать. *** Владимир очень спешил. До окончания Аниных занятий он должен переделать много дел, ему необходимо все успеть! О, как же он тянул время, откладывая дела на последний день! Но кто же знал, что ему необходимо будет вот так срочно уехать? Еще вчера не было к этому никаких предпосылок. Наспех выпив кофе, барон помчался в управу, где забрал наконец документы, по которым он официально являлся опекуном Анны. Корф вписал бывшую крепостную Анну Платонову в свой паспорт как опекун и был весьма доволен этим. Правда, он хотел бы вписать Анну в свой паспорт в качестве супруги, но… Владимир заехал и к Ирине на Гороховую, предварительно сняв на два месяца крохотную квартирку в соседнем доме для жениха и невесты, Григория и Маруси (которые с утра уже ушли в храм на венчание), позаботившись таким образом о крепостных. Ключи от квартирки он вручил Ирине. — На что вам такие хлопоты и траты, Владимир Иванович? Наши с вами крепостные и так были всем довольны. Жили бы они, как и раньше, до женитьбы: в людской с другими слугами. Корф усмехнулся: — Очевидно же: муж и жена должны жить отдельно. К тому же Анна попросила меня, чтобы я пособил молодым. — Ирина подумала: «Ну конечно: ежели Анечка попросила, барон на все готов». — Кроме того, мне необходимо, чтоб Григорий находился рядом с Анной и по-прежнему не упускал ее из виду: везде сопровождал. Так что меня вполне все устраивает… А вас, Ирина Михайловна, я тоже попрошу: заботьтесь об Анне, будьте внимательнее к ней. К каким врачам обращаться в случае ее недомогания, вы знаете. Ежели что-то случится из ряда вон выходящее, прошу послать мне письмо с нарочным вот по этому адресу. — Владимир протянул девушке вдвое сложенный лист бумаги и торопливо поцеловал ей руку. — Благодарю вас за все, Ирина! Я буду отсутствовать чуть более месяца. Еду в Ростов к родственникам. А теперь простите, я очень спешу. Честь имею кланяться! Пока барон говорил, Ирина вздыхала и ахала, а как только за ним закрылась дверь гостиной, она села на козетку и долго глядела прямо перед собой. — И такого мужчину Анна отталкивает, не ценит, не понимает! Очень скоро она его потеряет! Ах, я бы на ее месте… *** Корф заехал в контору к Петру, просил друга присматривать за Анной и Ириной. Кудинов состроил кислую мину: этого, мол, ему только и не хватало… Но вовремя опомнился и согласился. Барон в спешке не заметил ничего странного в его поведении. Вернувшись наконец в свой особняк, Владимир дал указания Филиппу: с Анны глаз не спускать, всюду сопровождать, когда занят Григорий. Наскоро покидав в саквояж все необходимое для дороги, Корф вспомнил, что надо бы заехать в театр к Оболенскому, дабы наконец поставить наглую Полину на место, но затем махнул рукою: нет времени! К Ане бы успеть! И вот наконец барон в Мариинском Институте, ждет Анну, мерит шагами просторный унылый коридор. Минуты кажутся ему часами. Что же так долго? Она ведь должна была уже давно освободиться. Вот, кажется, идет госпожа Жданова… Что?! Анна на подготовке к литературному вечеру? Но у него нет ни одной лишней минуты, он не может ждать! И Владимир, не обращая внимания на протесты классной дамы, широким шагом направляется в залу. Сколько народу! Воспитанницы, преподаватели, классные дамы… А в высоком кресле посреди всех сидит Алла Прокопьевна. Заметив в дверях залы Корфа, она испуганно вздернула брови, но вскоре придала своему лицу высокомерно-отстраненное выражение. «Отлично! Бойтесь, дрожите, госпожа директриса, вам это лишь на пользу!» — позлорадствовал барон. Но где же Анна? Увидев Владимира, пробирающегося к ней, Аня, почти как и директриса, подняла бровки вверх и прикрыла ладонью рот. «Все меня боятся! Неужто я такой страшный?» — усмехнулся Корф. Как приятно глядеть на Анну и осознавать, что она лучше всех! Самая красивая, самая милая и скромная… Она сидела среди младших учениц и внимала речам старшего преподавателя музыки и композитора в одном лице. Владимир, добравшись наконец до девушки, забрал свое сокровище из зала: вырвал ее из атмосферы музыки, шума и любопытствующих глаз. Корф повел ее, крепко держа за руку, длинными коридорами и институтскими дорожками за кусты сирени: туда, где никого нет. Впереди показалась огромная лужа, и Владимир, не раздумывая, одной рукой подхватил Анну за талию, и осторожно, стараясь не забрызгать ей платье, пробежался по воде. Оглянулся. Все скамейки мокры от дождя, а беседки заняты воспитанницами. Возле одной из скамеек барон остановился и, будучи не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями, крепко сжал Анну в объятиях. — Аня, Аня… С минуту оба молчат, и он, обнимая, слегка качает ее. Как же хороша она в легком учительском синем платье, со скромной прической, в белых туфельках… Трава тоже все еще влажная после дождя, и наверняка ножки Анны намокли. Щека Ани прижата к ткани его серого дорожного кителя, и она украдкой вдыхает его, Корфа, запах. Руки ее невольно обвивают его талию. Но вот она ладошками упирается в его грудь и увеличивает расстояние между ними… Корф, глядя Анне в глаза, взял ее руку в свои, медленно поднес к губам и поцеловал. — Ты вчера… едва не сделала это… почему? — спросил он шепотом. И чуть громче добавил: — Почему? Анна не понимает, что он от нее хочет услышать: почему она это сделала или отчего она этого не сделала? Ах, какой же он… Вместо ответа она с едва скрываемой тревогой быстро спросила: — Вы уезжаете? Но что случилось? — Анна, я бы хотел… Да, уезжаю… С дорогой недели на три, на месяц, может более, в Ростов, к родственникам. Я должен исполнить волю умирающего… Вчера вечером я получил письмо от родных графа Галицкого Андрея Викентьевича. Помните, он приезжал погостить к моему отцу года два назад? Вы тогда по его просьбе спели ему любимый романс его покойной жены… Так вот… Нынче же граф при смерти, доктора прочат ему несколько дней — неделю жизни. Вы же понимаете, я не могу не ехать: воля умирающего священна. Возможно, Андрей Викентьевич желает что-то поведать мне или о чем-либо попросить. Мне нужно поторопиться. Еду я не один: в экипаже меня ожидает Иван Федорович Лаврецкий, мой родственник из полиции… Да-да. Тот самый, который помог нам разоблачить директрису. Лаврецкий — тоже дальний родственник графа Галицкого. Еще с утра Владимир думал, что поездка эта весьма кстати: им с Анной нужно некоторое время побыть врозь, чтобы привести в порядок мысли, сгладить обиды и позже, встретившись, вместе прийти к обоюдному согласию. А пока им нужно поостыть: ему, по крайней мере… Корф хотел немедля сделать Анне предложение, чтоб после его отъезда она думала лишь о нем. И поняла наконец, что они предназначены друг для друга! Но, помня о том, как легко и безжалостно она отказала двум без памяти влюбленным в нее мужчинам, он был уверен, что его самого ждет сейчас та же участь. Сдаваться он был все же не намерен, но понимал, что разговор им предстоит долгий и трудный, что эту красавицу нужно убеждать, а у него на все про все от силы десять минут. В случае ее отказа он всю дорогу будет мучиться, у него станет очень тяжело на душе и погаснет надежда… И Анна настолько чувствительная барышня, что может надумать себе невесть что и слечь после его предложения, как это случилось недавно, когда он нечаянно признался ей в любви… Она снова сляжет, а его не окажется рядом. Он будет в пути, и никто не позаботится об Анне, как должно, не найдет вовремя толкового доктора!.. Наверное, лучше ей пока ничего не говорить и уехать с надеждою в сердце… О, как же с нею сложно, с его Снегурочкой! Основная же причина нерешительности Владимира заключалась в том, что он понимал: ему, как титулованному дворянину, рано или поздно придется обратится к Государю за соизволением на брак с бывшей крепостной. А он не был уверен, что Его Величество проявит снисходительность к нему, опальному барону, и позволит жениться на девушке столь низкого происхождения… А заручаться Аниным согласием, а затем получить отказ от Царя казалось Корфу немыслимым и несправедливым по отношению к любимой… Владимир разрывался между чувствами к Анне, ее холодностью и своим нелепым положением, в котором он оказался после злополучной дуэли с обер-гофмаршалом Стромиловым и нелепейшим тюремным инцидентом с графом Бенкендорфом. Барон тяжело вздохнул, нащупал в нагрудном кармане кольцо, предназначенное Анне, и медленно опустил руку: увы, не время! Корф снова привлек Аню к себе. Девушка ощутила несколько быстрых легких поцелуев в щечку, в губки, носик, снова в щечку. Слегка вздрогнула, когда ладонь его прошлась по ее спинке и задержалась на талии. Немного отстранившись, Владимир оглядел ее всю и довольно улыбнулся: заметил, что у Анны вместе с крестиком на цепочке находилась подвеска, его вчерашний подарок. О, он примет это к сведению и в дороге будет лелеять свою радость. Корф запустил руку в карман брюк и достал золотые часы, раскрыл их. С досадой покачав головой, он лихорадочно попытался убрать их обратно, но выронил, и часы повисли на цепочке, пристегнутой к брюкам. Анна хотела было помочь, но застеснялась: сам справится… Время таяло, а Владимир нервничал, пытался подобрать правильные слова, но, как назло, растерял свое красноречие и все правильные фразы вылетели из головы. — Анна, я уезжаю с неспокойным сердцем… Прошу вас: будьте осторожны, не творите глупостей, за вами будут приглядывать Григорий и Филипп. И ежели у вас с Ириной возникнет какая-либо неприятность, обращайтесь к Петру Кудинову, я и с ним договорился. Он вам поможет во всем. Но, положа руку на сердце, я не знаю, как вас оставить: с вами постоянно что-нибудь случается. То у вас женские недомогания, то нервная горячка, то вы внезапно исчезаете и бьетесь головой о булыжник! И во всех случаях вы «на грани»: приходится вызывать докторов… — Зачем вы так, Владимир Иванович? — прошептала девушка, краснея. Корф ничего не ответил, лишь закусил губу. Тяжело вздохнул. Ласково заключив ее лицо в ладони, тихо и быстро заговорил: — Анна, послушайте, я так больше не могу. Я устал ходить вокруг да около… Уезжая, я хотел бы услышать от вас… Посмотрите мне в глаза… Как вы ко мне относитесь? Кхм. Могу ли я надеяться… на взаимность? Или вы до сих пор не можете мне простить мое давнее безобразное обхождение с вами, или, быть может, я вам неприятен… как мужчина? За институтской оградой мелькнула тень и раздался властный голос: «Владимир, поторопись, у нас мало времени». Корф с досадой поджал губы и крикнул в ответ: «Я скоро». — Анна! Прошу вас, не молчите! Она смотрит в его глаза. Ее зрачки расширены, ротик приоткрыт. Что же она скажет? Каким будет ее приговор ему? Девушка сглатывает, мягко отводит его ладони от своего лица и говорит нарочито спокойным голосом: — Я вас давно простила и не держу зла, Владимир… Можете ни о чем не беспокоиться и ехать со спокойной душою. Все-таки она актриса… — Аня! — Владимир едва не срывается на крик. — Прошу: услышь меня! Я сейчас не об этом! Да что же это такое! Я хочу понять, что вы чувствуете ко мне? Как ко мне относитесь? Есть ли у вас хоть какие-то ч-чувства? Девушка слегка зажмуривается, ей становится нехорошо: кажется, снова одолевает то состояние, как недавно при нервной горячке. — Я к вам прекрасно отношусь, Владимир Иванович, как и должно: с почтением… И я благодарна вам за все: если бы не вы, я не знаю, как бы жила тогда, — тихо, но внятно отвечает Анна и опускает ресницы. Только чтобы не глядеть на Владимира, она переводит взор на дорожку, и замечает, что к ним приближается импозантный мужчина лет сорока пяти. Корф проследил за ее взглядом и взмолился: Господи, помоги, почему всегда в самый неподходящий момент нам мешают?! Но этикет никто не отменял. — Анна Петровна, позвольте представить: служитель городской полиции и мой дальний родственник, Лаврецкий Иван Федорович… Иван, а это воспитанница моего покойного отца, Анна Петровна Платонова. — Понимаю Владимира. Когда он рассказывал мне о вас, Анна Петровна, и с восторгом отзывался о вашей красоте, я представлял вас хорошенькой… Но я и предположить не мог, что вы окажетесь столь восхитительной! — Произнося сии слова, господин Лаврецкий держал руку девушки в своей, а затем почтительно склонился и поцеловал ее. Глядя на то, как Иван Федорович мило беседует с Анной, а та любезничает с ним, Владимир сжал ладони в кулаки и заскрежетал зубами. Время, время бежит! Уходят, тают драгоценные минуты! — Иван, — взмолился барон. — Подожди меня в экипаже пять минут. Только пять минут… Лаврецкий, поклонившись Анне, ушел. Корф загадал: ежели Аня согласится поехать с ним, то он непременно в дороге сделает ей предложение. И украдкой от Лаврецкого, когда тот уснет, он ее поцелует, убаюкает на своей груди, и его любимая узнает, каким ласковым, нежным и любящим он может быть! — Анна, и все же… Я не могу вас оставить! Прошу: поедем со мною!