Сердцу не прикажешь

Прощайте! Постараюсь Вас забыть. Я ухожу, не смея оглянуться, Чтоб не сказать Вам снова о любви, И Ваших губ губами не коснуться… /И. Котельникова/

*** Девушка от неожиданности потеряла дар речи, но, едва обретя его, начала запинаться: — Ч-что вы сказали? Мне п-поехать с вами?.. Ой! А к-как же… Как же институт? Корф взял Анну за плечи и слегка встряхнул. Затем порывисто обнял. — Прошу вас: ничего не бойтесь! Ежели вы согласитесь, я немедля схожу к директрисе и вашей классной даме и предупрежу их, что вы уезжаете… А когда мы с вами вернемся в Петербург, пусть они только попробуют вас не принять! Анна оторопела… Вот это поворот! Ехать с Владимиром Корфом более недели в карете! Она не выдержит и дня с ним! А он — с нею! — Но я не могу ехать, Владимир Иванович! У меня с собою ничего нет, никаких вещей. Только то, что сейчас на мне. И ридикюль в классной… Ах, нет-нет, я не поеду с вами. — Аня попыталась мягко высвободиться из кольца его рук. — Анна, это все сущие пустяки! Мы будем останавливаться в городах, покупать все, что вам необходимо… Все, я иду к Алле Прокопьевне! — Владимир крепко взял девушку под руку и повел по направлению к парадной двери Института. Возле огромной лужи Корф вновь попытался приподнять Анну за талию и перенести. Она же с силой вцепилась в его локоть. Барон опешил и остановился. — Вы меня совсем не слышите! Что вы себе позволяете, Владимир? Считаете, раз вы мне дважды помогли, то я обязана делать все, что вы мне повелите? Я уже сказала, что не желаю с вами ехать!.. Я не понимаю: вы старались устроить меня в Институт, и сие далось нелегко. И теперь… теперь, когда все наладилось, вы предлагаете мне вот так просто все бросить и уехать? Но ради чего тогда все это было? Они застыли друг напротив друга. Корф растерянно глядел на Анну, ее глаза метали молнии, а напряженная поза выдавала решительность. У Владимира неприятно заныло в груди, но он все еще продолжал на что-то надеяться. Он подумал вдруг, что, если Анна с ним не поедет, они никогда более не встретятся. Неужели он видит ее в последний раз? Бред, бред, конечно же! — Анна, мне тревожно за вас: мало ли что может случиться в мое отсутствие! Я места себе не найду! А со мною вы будете в безопасности. Не беспокойтесь… В институт вы непременно вернетесь через месяц. Не потеряете место! — Я… с вами… в безопасности? Корфу показалось, что он не выдержит: наговорит или наделает глупостей… Прикрыв глава, досчитал до десяти и обратно. — Анна, я уже говорил вам и еще раз обещаю: того, что было в карете, более не повторится… К тому же мы будем не одни: с нами едет господин Лаврецкий… Ежели это вас так беспокоит. Девушка решительно покачала головой: — Нет! Я не поеду с вами! Меня приняли на испытательный срок, со мною никто не станет церемониться… Я не могу поступить столь безрассудно! И мне будет неловко в длительном путешествии с двумя… с двумя… м-мужчинами. А вы… Поезжайте с Богом, Владимир Иванович! Корф вдруг приник к ее устам, а руки его трепетно заскользили по ее плечам, спине и талии… Он настолько увлекся, что забыл, где находится. От его страстного напора Анна начала задыхаться, земля словно ушла из-под ног. Чувствуя, что тает и теряет самообладание, Анна больно ущипнула барона за шею. Он непонимающе отпрянул. — Как вы смеете?.. Я не люблю, не люблю вас, — воскликнула девушка с таким неподдельным отчаянием, что Владимир принял его за отвращение, за нелюбовь к нему как к мужчине. Обычно так вели себя дамы, не питавшие к нему расположения. Уж опыт в амурных делах у него имелся немалый… В голове у Корфа словно что-то щелкнуло, озарилось яркой вспышкой молнии, и до него наконец дошла простая истина: Анна не хочет быть с ним. Она его не любит, не желает, не жалеет, он ей совершенно не нужен… Какое предложение можно делать женщине, настолько равнодушной к нему? — Как вам будет угодно! Не смею вас более задерживать… Прощайте, Анна Петровна! Произнеся все это ровным безжизненным голосом, будто приговоренный к смерти, Владимир круто развернулся и быстрым шагом направился к воротам институтского двора. Анна словно во сне наблюдала, как Владимир удаляется от нее, почти бежит. Она не могла спокойно смотреть, как он уходит из ее жизни; быть может, временно, а, возможно, навсегда. Больно было осознавать, что из-за неё любимый человек взвинчен и печален. Через ограду Аня видела, как барон садится в карету и с силой хлопает дверцей: ей показалось, будто во всем здании Института зазвенели стекла. Послышался его крик: «Трогай!», да такой, словно он вложил в него всю свою боль, все отчаяние… Экипаж, мелькнув за оградой, свернул в сторону Таврического сада и вскоре скрылся из виду. «Ну вот и все. Значит, я его не настолько сильно любила… Когда горячо и безрассудно любят, ничего не боятся, бросаются в омут с головою, оставляют все и мчатся с любимым на край света… А я… Нет во мне того самого огня, нет сильных чувств к нему, а одни лишь страхи, страхи, страхи…» Анна сделала пару шагов и угодила ногою в глубокую лужу: ту самую, через которую несколько минут назад пронес ее Корф. Туфли и чулки изрядно намокли. «Начинается, — с досадой подумала она. — Не успел Владимир уехать, как я уже на грани простуды. А ведь мне еще надо вернуться на репетицию». Когда девушка вошла в зал, она поняла, что подготовка к литературному вечеру подошла к концу. Старшие воспитанницы расставляли вдоль стены стулья, а младшие выстроились по парам возле классных дам. Госпожа Жданова, заметив растерянную Платонову, жестом попросила её подойти. — Что вы с бароном себе позволяете, милочка? Я весьма недовольна вами! Покидать залу во время репетиций строго запрещено! Сие возможно лишь с моего позволения! — Простите меня ради Бога, Надежда Леонидовна! Более такого не повторится. — Анна склонила голову и присела в книксене. — Я теперь могу быть свободна? Девушка была удручена, утомлена и ей очень хотелось домой. — Да, Анна, ступайте. Выходя из зала, Аня почувствовала на себе чьи-то взгляды. Обернулась. Две молодые преподавательницы русской словесности, Екатерина и Софья, косо воззрились на нее. Она вспомнила: когда Владимир выводил ее из зала, они замерли и долго провожали глазами странную парочку. Затем они зашептались, им сделали замечание… *** Лаврецкий, мельком взглянув на Корфа, догадался, что тот не тот зол, не то печален, и, тактично отвернувшись, уселся поудобнее и стал смотреть в окно и размышлять о своем, о насущном… В Петербурге остались пятеро его малых детей и жена в тягости. Он любил супругу, но поддался очарованию некой княгини и изменил. Мужчина корил себя, но и всячески оправдывал… Вновь посмотрев на мрачного барона, Иван Федорович невесело усмехнулся: его сродника лучше не трогать. …Нет-нет, мужчины не плачут… Тогда почему по его щеке бежит слеза? Крупная, горячая… Корф со злостью смахнул ее. Значит, мужчины все-таки плачут, но только из-за женщин! Эту мысль высказал однажды его отец. Что заставило родителя так сказать? Неужели он тоже мучился и страдал от неразделенной любви? А он, Владимир, был очень невнимателен к родному отцу, они почти никогда не говорили по душам… «А нынче я говорю с тобою, отец… Ежели ты был жив, что бы ты сказал мне о моей сумасбродной любви к твоей крепостной? Возненавидел бы меня, лишил наследства, а Анну бы поручил Михаилу Репнину, чтобы тот покровительствовал ей как актрисе императорского театра? Или ты бы смирился и благословил наш с Анной брак? Отец! Ты — мой самый близкий и родной человек, а как мало я знаю о тебе! Папа… Папа…» «Анна меня не любит, не желает, и я чувствую сейчас себя одиноким как никогда… Печаль холодными тисками сжимает грудь мою…» «Анна! Знаю, что ты по доброте душевной, христианской, молишься сейчас о моей благополучной поездке. И я благодарен тебе за это, но… Я хотел услышать от тебя хотя бы слово, одно-единственное слово, благодаря которому я бы понял, что немного дорог тебе…» «Ты талантливая актриса, но по жизни не умеешь лгать и притворяться. Все эмоции у тебя на лице… Но если бы ты только знала, если бы смогла осознать, насколько глубоки, искренни и выстраданы мои чувства к тебе, если бы ты могла их прочувствовать, ты бы растаяла…» «Как угораздило меня влюбиться в женщину, которая не питает ко мне никаких чувств, кроме благодарности; которая не понимает меня? Для которой есть я или нет меня — все одно! Не сумел я в ней пробудить ответное чувство. Она хочет свободы, самостоятельности… Зачем мне женщина, которая не любит меня, постоянно бежит от меня?» «Любовь моя к Анне проверена временем. Я знаю теперь, что желаю видеть своей женою именно ее: чистую, неиспорченную, несколько наивную, но сильную духом, которую можно многому научить, подстроить под себя и самому научиться от нее духовной чистоте, открытости, радости, доброте, непосредственности и человечности…» После того как Владимир признал свои чувства к Анне (он прекрасно помнил тот день, когда в храме на него снизошло сие озарение!), он не встречался ни с одной женщиной, считая это изменой своим чувствам. А теперь он понимал, что добиться расположения Снегурочки будет нелегко. И надолго ли хватит его терпения?.. Всё случившееся с ним Корф считал Божией карой за свои грехи: за его пренебрежение к людям, чванство, непомерную гордость, за дуэли, особенно за последнюю… Оставил графа Стромилова инвалидом, прогневал Государя. А мог бы дипломатично все уладить и избежать поединка, но не захотел! Гордость не позволила! Подставил и отца, и друга, и фрейлину Ольгу!.. А истоки сего ужасного поступка кроются еще глубже… Анна, вернее, мучительные чувства к крепостной — первопричина всех его бед. Желая забыться, он ввязался в эту историю с красоткой Калиновской. За дуэль с Обер-гофмаршалом его приговорили к многолетней каторге, но Наследник Российского престола, чуткий и благородный, вовремя вмешался, и ему, Корфу, заядлому дуэлянту, были дарованы жизнь и свобода. Он лишился лишь чина и звания. И вот он жив, здоров: дышит, думает, ходит, любит, ненавидит, творит глупости и добрые дела… Для чего он остался на свободе? И что его ждет?.. Сможет ли он жить без Анны, без ее любви, найдет ли покой в пекле войны? Будет ли добропорядочным помещиком, воплотит ли в жизнь задумки, связанные с освоением и использованием новейших мировых технологий? Станет ли истинным отцом для своих людей, вверенных ему Божьим промыслом? Без Анны вряд ли… Именно она стала его вдохновением, его источником внутренней силы и желанием жить, творить добро, созидать, стремиться к свету и жаждать полноценной жизни… Ближе к вечеру Иван Федорович и Владимир остановились в таверне в небольшом уездном городке. Поужинав и поговорив на отвлеченные темы с Лаврецким, Корф, вернувшись в экипаж, немного остыл и уже иначе взглянул на отказ Анны ехать с ним. «Я взрослее ее, я многое повидал в жизни и знаю, чего хочу. Анна же еще очень молода и не определилась. А мое дело — направить ее, подсказать…» Переосмыслив Анины поступки, теперь он восхищался ею… Ведь эта девушка никогда не искала выгоду, не стремилась занять место под солнцем, став его любовницей или супругой, как поступили бы на ее месте многие — и бывшие крепостные, и благородные. Не пожелала она стать и актрисою, не вступила на путь разврата и пошлости. Отказала двум претендентам на ее руку и сердце, потому что их не любила… Теперь он не сомневался, что ежели Анна и выйдет замуж, то только по большой любви. Как и он сам: женится лишь по любви. В этом они с Анной похожи. Она — цельная натура, желает самостоятельности, правдивости, искренности… Осознав все это, Владимир ее еще более зауважал. Зауважал, затосковал и уже стал мечтать о новой встрече. Теперь, когда негодование и тоска отступили, он сожалел о своей вспыльчивости и о том, что так безобразно и холодно простился с ней. В кого же он такой? Скорее всего, в отца… Маменька его, Вера Николаевна, по словам Варвары, всегда была спокойной, тихой и уравновешенной, добродетельной и набожной, почти как Анна. Не потому ли светлый облик крепостной всегда так трогал его? Он видел в ней женщину, похожую на свою мать, которую с юношества считал идеалом женственности, нравственности и духовной красоты. «Анна ведь умница и правильно сделала, что не поехала со мною. Остановила меня… Все к лучшему.» — Бароном овладело умиление, да такое, что слёзы выступили на глаза помимо воли. Усталость и тревоги уходящего дня взяли свое, и Владимир, откинувшись на спинку кареты, вскоре заснул спокойным сном утомленного, но умиротворенного человека. *** Анна сидела в коридоре возле кабинета, где учительствовала Ирина, и ожидала окончания ее занятий. Девушка потрогала свою туфлю: вроде высохла. Она тяжело вздохнула: два чувства боролись в ней. С одной стороны, она радовалась как ребенок, избавившись от опеки барона и познав наконец вкус свободы, а с другой — ей было грустно и больно после отъезда Владимира и от того, как они расстались. Анна во многом винила себя: следовало быть с ним мягче, поблагодарить от души за все, что он сделал для нее, поговорить с ним более ласково… Но как же он ее снова напугал своим поцелуем и напором: поедем со мною, и всё тут! Нет, она поступила правильно… *** Занятия у Добролюбовой подошли к концу. Ирина и Анна, убедив Филиппа в том, что они вдвоем благополучно доберутся до дома, и отпустив его в особняк Корфа, возвращались в карете на Гороховую. В дороге произошел между ними довольно щекотливый разговор. Ира смерила Анну покровительственным взглядом. — Владимир уехал. И как ты теперь намерена жить, Анна? — Почему ты спрашиваешь? Да, он хорошо помог нам с тобой и я благодарна ему, но теперь я вполне справлюсь сама! — Неужели?! — Ирина невольно произнесла это слово с характерной для Корфа интонацией. — Зачем ты так со мною разговариваешь? — тихо спросила Платонова. — Я говорю так, как всегда. Тебе показалось… Скажи, ты действительно любишь Владимира, Анна? — Да, ты же знаешь, что люблю, но… Мы же с тобой обо всем говорили, Ира. Я не стану повторяться. Прошу: не трави мне душу! Ира раскрыла ридикюль, достала из него стальной ключ и протянула Анне. — Владимир Иванович снял жилье для крепостных. Это твоя идея, не так ли? — Ах, Владимир все-таки сделал это? Удивительно! Но когда мы с ним говорили о предстоящем венчании Григория и Маруси, я всего лишь поинтересовалась у него: где же будут жить молодожены после свадьбы? А еще… Ну да, я сказала ему, что неплохо бы им найти комнату… Я всего лишь размышляла вслух. А он… Ах! Какой же он!.. — Да, вот такой он, — вздохнула Ирина. — Зачем же ты мучаешь его? Сама отвергаешь, а от себя не отпускаешь?.. Да, понятно, что Корф не сможет на тебе жениться, иначе бы давно это сделал! Но вы могли бы быть счастливыми долгое время без брака… Разве в браке счастье? Владимир выбрал тебя, он любит только тебя и носится с тобою, как… как… Даже слов не могу подобрать! Опекает, жалеет, лелеет, помогает во всем, беспокоится о тебе. В тот день, когда ты пропала, ах, что с ним было!.. А ты, словно королева снежная, льдышка заморская, ничего не замечаешь, только зря мучаешь его. Ни себе, ни другим… Ах, ты боишься греха? А потерять Владимира навсегда ты не боишься? Не любишь ты его, не любишь! Анна нервным движением взяла из рук Ирины ключ и спрятала его в ридикюль. Подруги впервые были на грани ссоры. — Анна, ежели ты не будешь вместе с Владимиром, то он женится на ком-нибудь, и все! — Пусть женится! Значит, он меня не любит. — Напрасно ты так говоришь… Ты знаешь, Аня, после слов Полины в театре я очень озадачилась этим вопросом… Я долго не могла понять Корфа. Неужели он такой безнравственный? То тебе голову морочит, то Полина ему нужна… То еще кто-то… Не могла я понять! Но однажды в библиотеке мне попался старый французский журнал… А там такое написано про мужчин! Да и про женщин тоже… Я его прочла и теперь понимаю Владимира! Анна покраснела. — И где же этот журнал? — К сожалению, когда тетушка умерла, мне стало не до журнала, и я не помню, куда его убрала. Но как только найду его, дам тебе почитать, и тогда ты все поймешь! У Анны начала болеть голова, как обычно при сильном волнении, и она приложила прохладную руку ко лбу. Ира же продолжала: — Я вот старалась понять Владимира. А ты хоть раз пыталась его понять? Вы долго общались, много времени проводили вместе. И ты хоть бы раз спросила… Какие чувства его гложут? И почему он ведет себя так, а не иначе? — Ты что? Неужто я так и спрошу? Стыдно ведь как! И как я спрошу: ах, Владимир Иванович, почему вы встречаетесь со мной, говорите, что любите меня, а сами проводите время с другой? Да ни за что! Это просто неуважение! — Так он тебе еще и в любви признался?.. О, глупенькая моя! — закатила глаза Ирина. — Не так надо спрашивать! — А как? — Как-то осторожно поинтересоваться… Узнать, что его связывает с Полиной. Мне ли тебя учить! У тебя опыт общения с Владимиром большой, смогла же ты намекнуть ему насчет крепостных… И подарков он всем накупил тогда с твоей подачи. — Это совсем другое… Послушай, Ирочка, ты можешь мне сказать, что там было, в журнале том?.. Ирина густо покраснела и замотала головой: — Нет, нет, ты сама должна это прочесть. Я не смогу. Анна в задумчивости потерла висок. Что ж там такое, в журнале? Варя как-то говорила, что с поцелуями нужно быть осторожной, от них порой дети рождаются. Ай да Варя! Понятно же, что близость между мужчиной и женщиной — это не только поцелуи… — Тогда не говори… Мне и так страшно, — тихо проговорила Платонова, отворачиваясь к окну. Она снова, уже в который раз, вспомнила о грубости Корфа. — Ты еще и трусиха, — в сердцах воскликнула Ирина. Анна повернулась и внимательно посмотрела на подругу: — А ты… ты… все еще любишь его? — Разве его можно забыть? — Я думала, тебе нравится Петр. — Немного нравился. Но это не любовь… К тому же Кудинов перестал наносить мне визиты. — Странно… Да. — Послушай, Анна… Решайся уж на что-нибудь насчет Владимира… Еще немного, и ты его потеряешь! — А он никогда не был моим! — Ох, как же ты наивна! *** Анна переступила порог дома и сразу отправилась на кухню. Она хотела поскорее поздравить и обрадовать Григория и его новоиспеченную жену. Ирина сказала, что позже поздравит крепостных, так как ей нужно кое-что для них довязать. За деревянным столом с пышущим жаром самоваром сидели счастливые молодожены в нарядных крестьянских одеждах и самозабвенно целовались. Анна смутилась и хотела было скрыться за дверью, но крепостные заметили ее и испуганно отпрянули друг от друга. — День добрый, Анна Петровна, — почти хором произнесли они, поспешно вставая из-за стола и поправляя одежду. Анна улыбнулась: в городе ее друг Гриша стал неизменно звать ее на «вы» и по имени-отчеству. — Вы простите нас, Анна Петровна. — Маруся застыла в ожидании указаний. — Я поздравляю вас, Гриша и Маруся, с днем создания вашей семьи! Гриша, я сколько раз просила тебя звать меня просто Анной? — Но Владимир Иванович велел… — Крепостной кашлянул и переглянулся с женой. Ему, как и Полине, было давно известно о крепостном положении Анны, но оба хозяина: покойный и нынешний, наказывали ему молчать. — А у меня для вас есть сюрприз, — бодро сказала Анна. — Для начала пойдемте в мою комнату! Молодожены восторгались подарками, которые приобрели для них Анна с Владимиром на «Апраксином дворе». Особенно их впечатлили настенные часы. Маруся прослезилась и несколько раз перекрестилась: — Дай-то Бог вам, Анна Петровна, и Владимиру Ивановичу здравия на долгие лета! Век не забудем доброты вашей! — Она хотела броситься Анне в ноги, но та не позволила. — Его благородие всегда отличался щедростью, Марусенька, я не устану Бога благодарить, что послал нам такого барина. Крепостные долго шмыгали носом и переглядывались, а ведь главный подарок от щедрого хозяина ждал их впереди! — Но это еще не все! — Несмотря на то что Анна была озабочена и расстроена, она настолько прониклась чужой радостью, что чувствовала себя почти счастливой. — Скажите мне, где ваш дом? Где вы жить собираетесь? Григорий пожал могучими плечами. — Как где, Анна Петровна? Там же, где и служу… То есть в доме у добрейшей Ирины Михайловны мы и будем жить, как и прежде. Платонова едва не рассмеялась. — А Маруся тоже будет жить, где и прежде? В людской с Лукерьей?.. Ладно… Открою вам великую тайну: Владимир Иванович снял для вас квартиру… на целых два месяца. — Нам?.. Квартиру?.. Его благородие?.. — выпучил глаза крепостной. — Так не бывает… Гриша, разве так бывает? — прошептала Маруся, дергая мужа за рукав рубахи. Молодожены не могли прийти в себя до тех пор, пока Анна не вернула их с небес на грешную землю и не обратилась к Григорию с просьбой сопровождать ее в храм к вечерней службе. — Мне очень нужно, Гриша, — виновато произнесла Анна и сразу помрачнела. — Прости, что я в такой день… Получив от Анны ключ от квартиры, ошеломленная, растроганная и очень счастливая Маруся убежала осматривать новое жилье. *** Анне было свойственно жертвовать собою и жить ради других. Она к этому приучена с детства. Всё и всегда она делала в угоду дядюшке: терпела издевательства Владимира, играла в крепостном театре, училась актерскому мастерству и получала дворянское образование. Как крепостная, она обязана была подчиняться хозяевам, относиться к ним с почтением, несмотря на то что находилась на привилегированном положении по сравнению с другими крепостными. …Григорий едва поспевал за Анной: она почти бежала, опасаясь не успеть на исповедь, которая обычно начиналась накануне вечерней службы. Ей нужно было посоветоваться со священником. Заповеди Божии всегда останутся незыблемыми, но вдруг у нее с Владимиром случай все же особенный? Девушка горько усмехнулась своей наивности… …В храме царил полумрак, потрескивал воск горящих свечей, на клиросе слышались голоса певчих. Возможно, и Николай сейчас среди них, но Анне нынче не до него. Она осторожно, стараясь никого не потревожить, пробралась к очереди желающих исповедаться. Их довольно много, наверняка у каждого свои беды и неразрешимые вопросы, и совсем скоро и она, Анна Платонова, услышит свой приговор. Она уже знает, каким он будет, христианская совесть уже диктует ей единственно правильный ответ, но Анна продолжает на что-то надеяться… Может быть, их с Владимиром случай — исключительный, и милосердный Господь в лице доброго священника благословит их жизнь вне брака? Благословит на совместные добрые дела, на рождение и воспитание детей… Может, Ирина права: венчание не имеет особого значения? — Миром Господу помолимся, — послышался голос диакона. — Господи, помилуй… — О Свышнем мире и спасении душ наших, Господу помолимся. — О плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, плененных и о спасении их Господу помолимся. — Пресвятая Богородица, спаси нас! В храме щемяще и трогательно звучали слова молитвы, и Анна вторила им. — Господи, помилуй, спаси и сохрани раба Твоего Владимира, подай ему здравия духовного и телесного… Сохрани его во всех путях и дорогах… Можем ли мы быть вместе, подскажи, Господи? Боже Милостивый, прости меня, грешную… …Пора! Анна нетвердым шагом подошла к аналою, встала перед батюшкой. Вот он настал, неотвратимый миг… Миг ее частного суда и правды. Священник, выслушав девушку, отрицательно покачал головой: — Что Господь сказал? «Не прелюбодействуй»! Али забыла ты Заповеди Божьи? (***) Так ступай и повтори их… Что? Он барон, а ты его крепостная? И думать забудь о нем! Не дело это: никогда он не женится на тебе… А вне брака жить грешно, тёмные силы будут всячески препятствовать вам, вы не будете счастливы. И дети, рождённые вне брака, болеть и умирать станут один за другим… А даже если и женится тот барон на тебе, то не будет вам покоя от людей: туго вам придется и не выдержит он… Нет, не дело это: барон и крепостная! Мой тебе совет: отпусти его и вдали молись о нем, коли любишь… Венчаться вам али нет, решать Государю: барон обязан подать прошенье!.. Всё в воле Божией, но берегись греха вне брака… (***) — По православным канонам, внебрачная связь мужчины и женщины считалась серьезным грехом и нарушением 7й Заповеди Божией — Не прелюбодействуй. Анна все это знала… Но отчего ж так стало невыносимо больно?.. Вот и все… Погасла, растаяла крохотная искра надежды. Не стала она ярким пламенем, способным поддерживать и лелеять взаимную любовь двух горячих сердец, которые уже многие годы тянулись друг к другу, невзирая на сословные и нравственные предрассудки, на мнение общества… Увы, не стала… *** По дороге из храма Анна не могла сдержать слез. Григорий шел немного позади ее и думал: чем же он может ей помочь, почему эта чудесная, вся из тепла и света сотканная, девушка так страдает? Он помнил ее ребёнком, в то время как он сам, уже будучи юношей, ее оберегал и опекал как мог… Вдруг Анна у него на глазах споткнулась, запуталась в подоле платья и упала, сильно ушибив колено. Гриша бросился поднимать ее. Она заплакала навзрыд. И всю оставшуюся дорогу до дома шла, сильно хромая, опираясь на руку крепостного и ничего не видя перед собой от слез. — Я его потеряла, — шептала Анна. — Потеряла… Ночью она приняла окончательное решение: начать новую жизнь, без Владимира Корфа.