Сердцу не прикажешь

Сколько выжженных душ И разбитых сердец. Глаз потухших немые укоры. Но ведь это, поверьте, ещё не конец! Ты живёшь, значит, это не горе… /Л. Щерблюк/

*** Войдя вслед за Иваном в полутемную гостиничную столовую, Владимир огляделся. Один из длинных столов был накрыт белой кружевной скатертью, посередине красовался пузатый самовар, а возле него — изящные блюдца и чашечки. На высоких стульях разместились преимущественно девушки и женщины. Мужчин было меньше. Они, заняв места возле дам, вели неспешную беседу и крутили табак. При появлении Лаврецкого и Корфа многие дамы прищурились и быстро замахали веерами. Любовница Ивана, молодая хорошенькая вдова, глядела на него выжидательно и успокоилась лишь тогда, когда тот занял место рядом с нею. Владимир, усмехнувшись, намеренно сел поближе к дородной особе, увлеченно слушавшей своего почтенного супруга. Служанка поставила на стол блюдо с мясным пирогом и вазочки с пирожными. Началось чаепитие. Барон, ловя на себе заинтересованные взгляды женщин, спокойно пил чай и жалел, что пришел сюда. Лучше б он остался с Дашенькой… По одну сторону от Корфа громко спорила о чем-то пожилая дама с супругом, а по другую — сидела красивая темноволосая девушка. Она тоже пила чай, а случайно задев рукой Владимира, пролила немного на платье. Барон принялся извиняться, спросил, не обожглась ли она, и подал салфетку. Так они и познакомились. Наталья Сергеевна оказалась замужней мещанкой родом из Твери. Она в сопровождении родственницы держала путь в Петербург к брату. В трапезную вошла жена хозяина гостиницы и объявила, что в соседней зале все готово к танцам. Гости забыли про чай и дружно прошествовали в тускло освященную залу с обшарпанным роялем в углу. На банкетке, перебирая ноты, восседала пожилая молодящаяся пианистка. Корф, задержавшись в дверях, хотел было незаметно ретироваться, но объявили белый танец, и Наталья увлекла его в головокружительный вихрь. Неохотно вальсируя с нею, Владимир хмурился и злился на себя и на Лаврецкого. Услужил ему родственник! Не зря вальс был негласно запрещен на светских балах: близость молодого женского тела против воли пьянила и кружила голову. Это раздражало Корфа… К его облегчению, наконец музыка смолкла и провинциальным непристойностям пришел конец. Владимир поблагодарил Наталью и поспешно покинул залу. Оказавшись в нумере, он велел слуге принести бутылку коньяка. Выпив ровно столько, сколько нужно для того, чтоб поскорее забыться, Корф ничком бросился на кровать и почти сразу провалился в зыбкую полудрему… Утром его разбудила нянька Глафира: — Уж не гневайтесь, барин! Дашенька болела, всю ночь не спала: вас ждала. Папенькой называла. Приглянулись вы ей. Олег тоже из-за нее почти не спал. И сейчас Даша вас зовет… Уж не сердитесь, господин барон… Корф, кряхтя, приподнялся на постели и схватился за голову: — О-о-ох! Мне бы рассолу или морсу… Папенька… Папенька!.. Ну какой из меня отец?.. Владимир превозмог себя и уделил время детям: снова вызвал доктора для Даши, поиграл с нею, а перед обедом отправился на прогулку с Олегом в надежде, что на свежем воздухе выветрится «любовная» хмель и пройдет головная боль. …Они с Олежиком неспешно прогуливались по гостиничному парку вдоль берега меленькой речки и наблюдали за утками. Седенький старичок на покосившемся деревянном мостике кормил птиц. Заметив Корфа с восторженным малышом на руках, незнакомец поделился с ними хлебом: — Крупные куски только не кидайте! Нужно помельче, помельче… — Там утя! Утя! — восклицал Олег. Владимир придержал рвущегося к птицам малыша и бросил в воду хлеб: — Угу. Утя… Гляди: с той стороны много-много уточек. Бросив взгляд на торцовую дорожку, ведущую к гостинице, Корф заметил женскую фигурку в белом: дама, держа над головою парасоль, медленно приближалась к ним. И он узнал Наталью. — Здравствуйте, Владимир Иванович!.. Какой хорошенький мальчик! Ваш сын? — День добрый, Наталья Сергеевна! Да… Мой сын, — коротко отвечал Корф, не желая вдаваться в подробности. — Ах, какой вчера был чудесный вечер… После танцев все снова пили чай, затем пели песни, играли в карты. Дождались артистов. Они смешили нас, сыпля остротами, показывали фокусы, проводили игры… Было весело! Как жаль, что вы так скоро ушли, Владимир Иванович! Надеюсь сегодня вновь вас увидеть. Приходите нынче вечером часам к семи. «Мы молоды, красивы. Вы женаты, я замужем… Почему бы нам не провести время вместе?» — говорил томный взор Натальи. Владимир хорошо знал таких женщин: замужних, скучающих, желающих тайком развлечься на стороне… Когда дама оперлась о его руку, чтобы поправить туфлю, у него не осталось сомнений в ее намерениях. Корф зажмурился: строгий лик Анны и ее укоряющий, недоуменный взгляд словно наяву предстали перед его мысленным взором. «Спасение от разврата лишь в венчанном браке… В венчанном браке», — напомнил он себе и развернул Олежика так, чтобы тот не тянулся ручонками за парасолем Натальи. А она наконец отпустила локоть барона и вызвала у него ухмылку, когда приподняла край платья и слегка оголила щиколотку. — Ах, зачем я надела туфли без чулок? Так болят ноги… Вы и представить себе не можете, какая это мука! «Ваши женские уловки не новы, но так и быть: изображу галантность». — Кхм. Я провожу вас до беседки, Наталья Сергеевна. Обопритесь на меня. «Надо, надо развеяться. Сколько можно держать себя в узде?.. Наташа чудо как хороша, в ней столько очарования, женской прелести, страсти… Нелепо отказываться от удачи, плывущей в руки. Ночь обещает быть горячей и долгой», — нашептывал барону циничный внутренний голос. «Еще месяца три назад красивые женщины много значили для меня, — возразил своей дерзкой мысли Корф, стараясь не смотреть на Наталью. Он перехватил малыша свободной рукою, прижал его к своему плечу и, продолжая учтиво слушать красавицу, свернул в сторону сада к беседке. — Стоило им лишь поманить, намекнуть, блеснуть умом, я тотчас увлекался…» *** На следующее утро Корф велел скорее готовить тарантасы и собираться в дорогу: подальше от искушения. Тем более, что Даше уже стало лучше. Барон вместе с детьми и няньками покинул опостылевшую гостиницу до обеда, чему Лаврецкий был явно не рад и в пути долгое время не разговаривал с родственником. Владимира же вполне устраивало его молчание. Корф понемногу приходил в себя: стал внимательным и добрым папенькой для Олежика и Даши. Он снова брал их в свой тарантас, рассказывал сказки собственного сочинения, а держа малышей на руках и глядя с ними в окно, обращал их внимание на деревенские домики, на зеленые деревья и фигуристые облака… «До чего я дошел: с этой Натальей едва самообладание не потерял! Мне надобно срочно жениться, — думал барон. — Тогда я перестану наконец влипать в нелепые истории. Эх, Анна, Анна…» Когда последовала остановка возле сосновой опушки, Владимир, желая размять ноги и развеяться, углубился с Дашей в лесную чашу и вышел на небольшую поляну, обрамленную зарослями цветущих кустарников. Повинуясь внезапному радостному чувству, он подкинул девчушку в воздух и поймал ее. Та, звонко рассмеявшись, крепко обняла его за шею. — Ты — папа! Мой папенька… — Твой, Даша, твой!.. А посмотри, как красиво вокруг: сколько цветов, зелени, солнца!.. — Касива, — согласилась девочка. — Хочу цветы… …Вместо предполагаемых семи-восьми дней, дорога в Петербург заняла более двух недель со всеми остановками и проживанием в гостиницах. Несмотря на помощь нянек, Владимир утомился: очень не хватало женских рук и поддержки Анны. *** По прибытии в столицу оба тарантаса остановились возле дома на Фонтанке, предварительно высадив Лаврецкого на Бульварном переулке… Владимир опередил дворецкого, нетерпеливо позвонил и глубоко вздохнул: неужели он в родном городе и скоро увидит Аню… Он бодро вошел в гостиную и сбросил на кресло дорожный китель. За ним, озираясь, прошествовали няньки с детьми на руках. — Агафья, Акулина, живо сюда, — крикнул Корф. Почти сразу же послышались быстрые шаги, и в залу вошли две запыхавшиеся женщины: молоденькая Акулина с младенцем Федей и старая Агафья. Поклонились хозяину: — С возвращением, ваше благородие! — Займитесь детьми! И позаботьтесь об их няньках, они устали с дороги! — Слушаюсь, барин! Ах, чудные детки! Беленькие… Чьи они, Володен… барин? — удивленно спросила Агафья. — Мои… мои, — думая о чем-то своём, проговорил Корф. — Анна Петровна не появлялась здесь в мое отсутствие? — Нет, барин, Анна Петровна сюда не захаживала, — отвечала Акулина. Она передала Агафье проснувшегося от громких голосов Феденьку и принялась проворно раздевать полусонных маленьких путешественников. *** Владимир, несмотря на усталость, сразу же поспешил к Анне. Он лишь успел сменить рубашку и китель и накинуть плащ. Вечер выдался холодным, моросил дождь. По мере приближения к дому на Гороховой сердце его билось все сильнее, движения потеряли плавность; и вот он уже у заветной двери, звонит в колокольчик. Для прислуги он давно «свой»: его пропускают без доклада, принимают из рук плащ. В гостиной взволнованная Ирочка едва не бросилась ему на шею, и сдержал ее лишь этикет… Владимир целует девушке руку, спрашивает про Анну… Ирина лепечет, что ее подруга, скорее всего, в госпитале на Посадском переулке. — Ч-что вы говорите, Ирина Михайловна? А-а-анны до сих пор нет дома?! Что за госпиталь? Она больна?! Нет?.. Время к полуночи, она должна быть дома! В чем дело?! — Владимир Иванович, я сама места себе не нахожу. Понимаете: Анна после Института работает в госпиталях. Да. С тех пор, как вы уехали. Поет больным романсы, ухаживает за ранеными, трапезы устраивает, одним словом… занимается благотворительностью. — Ирина смешалась под грозным взглядом барона. — И что? Так ежедневно, с утра до полуночи Анны нет дома? — обманчиво-спокойно спросил он. — Что вы, Владимир Иванович! Обычно она возвращается не позднее десяти часов пополудни, но нынче… Я уж не знаю, что и подумать! — Госпиталь на Посадском?.. Я туда! Немедленно! Корф побежал в соседний дом, где снимал для крепостных квартирку, и громко постучался в дверь. Минуту спустя на пороге показался заспанный Григорий и непонимающе уставился на хозяина. — Ваше благородие… Мы с Марусенькой не знаем, как и благодарить… Барон оборвал его: — Анну кто сопровождает? Филипп?.. Хотя бы не одна… Коня мне! Быстрее! *** Несясь по городу, Корф был вне себя от гнева: не зря он торопился в Петербург! Как чувствовал! Во что опять ввязалась Анна? В госпитале работает? Ночью? Совсем рехнулась! Мало ей института! Ничего… Он ей покажет! Вот только найдет… По мере приближения к Посадскому переулку все резче чувствовался запах дыма и гари. Неужели там пожар? Прибыв на место, Владимир понял, что не ошибся: горел именно старый госпиталь. Но Анна где?.. Из охваченного огнем здания добровольцы выносили больных и пострадавших от пожара и складывали кого на носилки, а кого — прямо на траву. Толпы родственников и сочувствующих бестолково слонялись в стороне. Некоторые рвались к пострадавшим, но их не пускали полицейские… Спешившись и привязав коня к дереву, Владимир ловко проскочил мимо стражей порядка и принялся стремительно обходить госпитальный двор, вглядываясь в женские лица… От одного пострадавшего к другому сновали сестры милосердия в одинаковых светлых платьях, похожих на халаты, и в белых косынках. Неужели и Анна вырядилась также? Корфа охватила паника: как ее найти? Через несколько минут бесполезной беготни барон выхватил взглядом стройную фигурку в знакомом синем платье. Русая коса девушки под косынкой сильно растрепалась. Он видел ее лишь со спины, но уже не сомневался в том, что именно Анна склонилась над лежащим на траве человеком и из ковша поила его водой. — Анна! — неистово заорал Корф и бросился ей навстречу. Услышав свое имя, произнесенное громко и отчаянно, Аня поднялась и обернулась и, увидев издали Владимира, замерла. Затем, забыв про пострадавшего и ковш с водой, быстро-быстро пошла к Корфу навстречу. Она почти бежала, а он летел к ней. Он разомкнул объятия, и она оказалась в крепких его руках. Позже, позже Анна получит у него, он ее отругает, заставит объясняться, посадит под домашний арест, чтобы не занималась этим опасным делом… А пока он лишь радостно сжимает ее в объятиях, такую милую, прекрасную и любимую… — Аня, я едва нашел тебя! Слава Богу, ты жива и невредима! — Владимир, вы вернулись? — невпопад спрашивает ошеломленная Анна, обнимая его в ответ, глядя в его казавшиеся темными глаза и проводя ладонью по щеке, по плечу. Порывисто прижавшись к барону, она замирает, прислушиваясь к стуку бьющихся сердец в его и своей груди. Отстранившись, хмурится: что же она делает?! Анна осторожно снимает его руки со своей талии, с тревогой смотрит на него, говорит быстрым полушепотом: — Володя, люди задыхаются в огне. А мужчин мало… Если можешь, помоги! О, как она назвала его! Ради этого он готов и в огонь, и в воду… Не только ради этого, конечно же… Девушка осталась с пострадавшими, а Владимир направился к горящему госпиталю, успев бросить ей: «Не уходи далеко! Встретимся здесь же!» Корф успел спасти из огня двух раненых, которым Анна тут же протерла влажной марлей лицо и дала пить. Через минуту у здания обрушилась крыша. Девушка ахнула и прижала руки к губам: — Константин Федорович… Неужели он там остался?! Анна и Владимир стояли на зеленой лужайке среди стонущих людей и трупов; их лица озарялись отсветами пламени горящего здания. Он пытался скорее увести ее, а она сопротивлялась и постоянно оглядывалась. Вдруг она бросилась навстречу мужчине, который, хромая, направлялся в сторону госпитальных ворот. Лицо его было окровавлено, а рубашка разорвана. — Константин Федорович! Слава Богу! Услышав голос Анны, преподаватель обернулся, подбежал к ней, привлек к себе и долго гладил по волосам, по худенькой спинке. Затем осторожно снял с девушки косынку и попытался убрать сажу с ее лица. У Владимира от сего зрелища помутнело в глазах. Он, натыкаясь на пустые ведра, пни и носилки, пробрался к обнимающейся парочке. — Анна Петровна, не кажется ли вам, что нужно представить нас друг другу? Этот господин… — Владимир Иванович, вы все не так… не так поняли, — тихо перебила его Аня. Назимов внимательно оглядел Корфа: так вот он какой, Владимир Иванович… Константин тотчас осознал, что перед ним не просто встревоженный опекун, а такой же, как и он, до безумия влюбленный в Анну мужчина. — Да, я не понял. И требую объяснений! — Я умоляю вас! — закричала она, топнув ногою. — Сейчас не время выяснять отношения! Людям необходима наша помощь! — Барон Корф к вашим услугам!.. Нужно срочно найти экипажи и повозки для перевозки пострадавших. Я съезжу на Моховую, к ближайшей станции. — Благодарю вас! Назимов Константин Федорович, преподаватель словесности, — представился Константин. Анна перевела дух… Если б она хоть на малую толику могла прочувствовать в эту минуту отчаяние и боль Владимира, она тут же обняла бы его и, забыв обо всем на свете, зашептала о любви… Но слушая, как Корф учтиво говорит с Назимовым, наблюдая за беспристрастным лицом барона, девушка с облегчением и одновременно с досадой подумала о том, что он успел так скоро охладеть к ней.