Сердцу не прикажешь

Плавно покачиваясь, месяц выплыл из-за сизой тучки. Но едкие искрящиеся клубы дыма скрыли его, резко взметнувшись в ночное небо… Больница продолжала полыхать, несмотря на отчаянные попытки добровольцев справиться с огнем. — Как бы пламя не перекинулось на соседние здания. Где организованное тушение, огнеборцы, бочки с водою, лестницы? — сокрушался Назимов. — Огонь тушат случайные прохожие. И это в столице! — Безобразие, полное разгильдяйство, — согласился Корф и отступил назад: мимо него пронесли носилки с обожженным человеком. — За пожарной командой послали? — Уж давно, господин барон! «Очень скоро, — дала себе слово Анна, — я наберусь смелости и поговорю с Владимиром начистоту. Он должен… должен меня понять и отпустить! Он же не тиран, не деспот, каким казался когда-то». Корф наблюдал, как она смочила косынку водой и принялась обрабатывать Назимову раны на руке и лице. Коса ее расплелась, и нежный девичий профиль в обрамлении золота волос показался Владимиру неземным… Его сердечная боль меркла на фоне людского горя, стонов и криков отчаяния. — Слава Богу, раны у вас неглубокие, Константин Федорович. Ожоги тоже поверхностные, — проговорила девушка, стараясь не смотреть на Корфа. Отвернувшись от мужчин, она оторвала край своей нижней юбки и перевязала преподавателю руку. Подбежавший к Назимову грузный господин, показавшийся Анне смутно знакомым, сообщил, что пожарная команда уже в пути, и пообещал договориться насчет перевозчичьих лодок. Корф не сводил с Ани взгляда, а она старалась держаться ближе к преподавателю. — Благодарю, мы с вами поняли друг друга, Владимир Иванович! Вы позаботитесь о повозках, а я останусь здесь, помогу навести порядок, — подытожил Константин. — Проследите за Анной, Константин Федорович, дабы не поднимала тяжестей и держалась подальше от огня. — Не беспокойтесь, господин барон! Прослежу. Анна, комкая в руках косынку, следила за Корфом: как он быстрым шагом идет к коню, вскакивает в седло, оборачивается и пару мгновений задумчиво глядит на нее. И вдруг, резко тронувшись с места, исчезает в задымленной тьме. …Владимир гнал коня к городской станции. Ему казалось, будто в груди все заледенело, а сердце вот-вот разорвется от множества ран: невыносимо больно было видеть Анну, льнущую к другому мужчине, несомненно, достойному, и осознавать, что тот сумел расположить ее к себе. Два месяца — вполне приличный для сближения срок. В том, что Назимов влюблен в Анну, Корф не сомневался. В нее невозможно не влюбиться! Она такая… Владимир усилием воли заставил себя не думать о том, какая она… А что, если Константин женат и морочит Анне голову? О, тогда он запретит ей учительствовать в Институте… Он в любом случае ей это запретит, как и шататься ночью по госпиталям! Более он не уступит Анну никому! Никому! «В благотворительности желаете участвовать, Анна Петровна? Так извольте, путь вам открыт: занимайтесь моими детьми! Вашими будущими детьми… Занимайтесь ими, облегчите мне процесс усыновления и успокойте мои нервы. Мне и так предстоит немало тревог, аудиенций, бумажной волокиты и разъездов… Нянек у детей предостаточно, но мне важно, чтобы вы были при деле, Анна, и чтоб душа моя об вас не болела… К тому же, детям необходима мать. Любящая мать». Подъехав к городской станции, Владимир вынырнул из своих печальных дум, спешился и громко постучался в ворота. Объяснил сторожу ситуацию на Посадском и попросил вызвать управляющего… *** Операция по распределению пострадавших по больницам и трупов по анатомическим театрам длилась всю ночь и завершилась лишь к утру. Владимир и Константин, примкнув к группе добровольцев, переносили людей в повозки и лодки. Анна категорически отказывалась ехать домой: носилась между страждущими, давала напиться, накладывала им повязки — несмотря на все попытки Корфа отправить ее домой. Рассвело. В воздухе все еще витал слабый запах гари. Здание госпиталя выгорело изнутри и напоминало огромный короб с зияющими черными дырами. Пожар успешно потушен огнеборцами: по крайней мере, соседние здания не пострадали. Девушка присела отдохнуть на скамью и заснула; из рук ее выпали бинты. Владимир подобрал их с земли и склонился над Аней. Как же он истосковался по ней, если б она знала… Ее лицо, волосы, руки и платье были перепачканы землей, сажей и чьей-то кровью… Он опустился рядом и осторожно приобнял ее за плечи. Она протяжно вздохнула, склонив голову ему на грудь. — Моя красавица, моя отважная глупенькая девочка… Как тебе пришло в голову заниматься всем этим, — прошептал Корф, касаясь губами ее волос. — Аня, проснись и езжай домой, — громче сказал он и слегка встряхнул ее. — Нечего более тебе здесь делать… Аня! Она раскрыла глаза и подняла голову: — Ой, Владимир… Я уснула… случайно… Простите, Владимир Иванович… — Анна, я сказал: езжайте немедленно домой, к Ирине. Она волнуется… — А как же вы? А как же?.. — Она резко встала, но тут же качнулась и снова оказалась в его руках. — Я вас понял… Мы с господином Назимовым останемся здесь до конца спасательной операции, а вам приказываю ехать домой! Вы едва стоите на ногах! — От резких слов Владимира Анна едва не вспылила и хотела было по привычке воспротивиться, но ощутив слабость во всем теле, повиновалась. — Филипп вас отвезет! Константин, пробегая мимо, застал их обнимающимися и еще более укрепился в своих догадках. Его возлюбленная явно что-то скрывает, не договаривает… *** Корф, желая дать Анне выспаться, прибыл к Добролюбовым лишь к обеду. Он планировал прогуляться с нею по набережной и познакомить с Олежиком и Дашей… Но Ирина сообщила, что около часа назад Анна в сопровождении Филиппа уехала в госпиталь, куда прошедшей ночью направили пострадавших от пожара: мол, Константину Федоровичу требуется помощница. — Уже уехала?.. Вот как, значит… Ира опустилась на козетку и, прикрыв лицо руками, горько заплакала. Мужчина подсел к ней, попросил успокоиться и объяснить причину слез. — Я скоро останусь совсем одна: Назимов сделал Анне предложение! И она намерена принять его, лишь опасается, что вы ей не позволите… Вы ведь не позволите, правда, Владимир Иванович? Внутри у Корфа словно все оборвалось, в голове зашумело… Мимо шла Лукерья с метелкой в руках, он остановил ее и велел принести вина. Получив просимое, наполнил бокалы. — Пейте, пейте, Ирина! Станет легче… — Анна просто одержимая… И носится, и носится с этой благотворительностью… Она вас не любит, Владимир Иванович! Не доросла еще до настоящей любви! Корф до боли кусал губы. Почувствовав привкус крови, сделал себе еще больнее. Ира медленно смаковала каждый глоток и смотрела Владимиру в глаза. Он же пил прямо из граненного штофа. Девушка разомлела от выпитого и расплакалась пуще прежнего, и Корфу ничего не оставалось, как предложить ей руку и помочь добраться до спальни. Дверь захлопнулась самостоятельно, и Владимир с Ириной застыли посреди комнаты. — Владимир, — прошептала она. Глаза ее манили, просили, ласкали его. — Я прошу вас… Я всегда буду одна, никогда не выйду замуж… И я люблю вас… Ирина всхлипнула, шагнула вперед и обняла барона, прижавшись к нему всем телом. Она забыла обо всем: о девичьей гордости, о правилах приличия и своей преданности Анне. Корфа тронула чистосердечность ее признания, а нежная ласка привела в трепет. Ее маленькая мягкая ладонь, скользящая по его щеке и гладящая его волосы, обещала блаженство, а он так истосковался по любви, он так желал, чтобы его любили… По-настоящему… Не за привилегии, не из корысти, не с целью охмурить и женить на себе, не потому что он — барон Корф, а просто любили, ничего не требуя взамен. Владимир попытался отстраниться от нее, но понял, что тает: Ира в эту минуту была полна очарования и будила в нем отнюдь не братские чувства. Он смотрел на нее сквозь призму боли, и оттого еще острее сочувствовал ей, пропуская через себя ее страдания и страх перед одиночеством. Он обнял ее, и она уткнулась в его плечо, все теснее прижимаясь, словно желая впитать в себя нежность, исходящую от любимого мужчины. — Ира, — выдавил Корф, найдя в себе силы разомкнуть объятия. — Я не вполне трезв, а ты очень… красива… Ты обязательно будешь любима и счастлива, выйдешь замуж и родишь много маленьких очаровательных детишек… Послушайте, не плачьте: мы же с вами друзья… Как мы потом будем смотреть в глаза друг другу? — Владимир, я… — Ирина сникла и виновато помотала головой. Она была обескуражена. — Я должен идти… Простите! — Он поцеловал девушку в лоб, ласково потрепал по щеке и почти выбежал из спальни. …Ира упала на кровать и долго плакала, кусая подушку. Чувства жалости к себе, неловкости и стыда, вины и предательства по отношению к подруге душили ее, вызывали душераздирающие рыдания и заставляли содрогаться… Лукерья, постучавшись, вместо позволения войти услышала лишь плач молодой хозяйки. Приняв изрядную дозу капель, Ирина начала понемногу успокаиваться. Мысли ее потекли медленно, словно в полудреме… Она знала, что красива и порою ловила на себе заинтересованные взгляды, но от неё не ускользало и то, что, приглядевшись к ней, мужчины спешили сделать вид, будто не замечают ее. Владимир же нынче смотрел на нее с нежностью и восхищением: ее увечность не смущала его, она почувствовала это! И на краткий миг ощутила себя желанной и обворожительной… Барон вселил в нее надежду… Как же теперь встречаться с Корфом в присутствии Анны? Как смотреть в глаза? Девушка сгорала от стыда, признавая, что между ними ничего не случилось лишь благодаря его выдержке. А она совсем лишилась девичьей гордости, разума, едва не предала подругу. Но Ирина после разговора с Платоновой не верила, что между нею и Владимиром возможно какое-либо будущее… Корф должен жениться на дворянке! Хотя бы на ней, на Ире. В голове девушки прочно засела вздорная мысль: ежели она барону явно симпатична, значит, со временем он сможет и полюбить ее… «На Анне свет клином не сошелся!» *** Корф выбежал из дома Добролюбовой в рединготе нараспашку. Шейный платок он сорвал еще на крыльце и машинально комкал в руках. Владимир не знал, куда его несет. Он стремительно шел, не разбирая дороги, не замечая холодных капель дождя: ему казалось, что это его слезы бегут по щекам, по подбородку и собираются за воротом рубашки. Кругом были лужи, — опять же, он думал, будто они образовались из потоков его слез и разлились по торцовому тротуару… Только сейчас до края его сознания дошло, что крепостная молоденькая служанка могла спутать коньяк и вино… Анна его не любит и никогда не полюбит! Предпочла ему преподавателя. Все правильно, все предсказуемо… Так и должно быть. Он, Владимир Корф, унижал и гнобил ее долгие годы, а господин Назимов с первого дня предстал перед нею добрым, достойным и мудрым человеком. … Ноги привели барона к трактиру. Он замешкался, шаря в карманах. Нащупав пару ассигнаций, поднялся по ступенькам и дернул за ручку двери. Заперто! — Издевательство! Сущее издевательство! Свинство! — На кого же вы изволите так грозно браниться, Владимир Иванович? Корф обернулся на хорошо знакомый голос. Недалеко от него стояла Мирослава Алмазова и широко улыбалась ему. — А я от модистки. Шляпки новые заказала, платья… Сияющая, ослепительно красивая, она, несомненно, была очень рада ему. Он подошел к ней, взял ее ладонь, прижался губами и зажмурился. — Мирослава… Какая встреча… Она огляделась по сторонам и предусмотрительно опустила на лицо вуальку. — Вы словно не рады, мне кажется, вы немного не в себе. Да что с вами такое? — Не получив ответа, Мирослава предложила: — Ах, Владимир, давайте немного погуляем в парке… Развеемся… Хорошо-то как! Пахнет дождем. — Дождь кончился… — Так это же прекрасно! Бросая взгляды на ее милое оживленное лицо, слушая ласковый женский голос, Корф вяло думал о том, что, пожалуй, ему следует прибегнуть к более действенному способу забыться, чем до беспамятства напиться в трактире. — Хорошо, прогуляемся немного, а потом… как обычно, пойдем в наш любимый отель на Невском? Княгиня залилась краской, кивнула. Затем спохватилась: — Только на ночь я не смогу: Алексей вернулся неделю назад. Он на собрании до вечера. Корф несколько минут слушал Мирославу, с трудом поддерживая вежливую беседу. Ему казалось, что все вокруг пропитано светом, дышит жизнью. И женщина, идущая рядом с ним, полна жизни… А он мертв. — Представляете, Владимир: я вышла от модистки с компаньонкой! Да, с той самой, мадемуазель Бернар. А она меня потеряла, — призналась Мира и заливисто рассмеялась. — Зато я здесь, с вами! — Угу… Если честно, я проголодался… Мирослава всегда была симпатична Корфу, и они хорошо понимали друг друга. Он не давал ей скучать в отсутствие мужа, а она скрашивала его досуг. По крайней мере, так было раньше. А сейчас… он умирал от тоски. Пропади все пропадом! Ради кого, ради чего ему себя сдерживать?.. — Как хорошо с вами, Владимир! Слово ходишь по краю пропасти: и страшно, и весело! Княгиня замедлила шаг, поправила Корфу ворот рубашки и ласково сжала ладонями его руку, на которую опиралась. Приложила ее к щеке. — Какая горячая! — Пойдемте, — взмолился он. *** «Бедная Ирина, — думал Владимир, ворочаясь в постели. После встречи с Мирославой он вернулся домой лишь поздно вечером. На душе было пусто, но, по крайней мере, не так больно. — Она потеряла тетушку, чувствует себя одинокой и нафантазировала любовь ко мне… А Петр отчего-то перестал ходить к ней…». Перевернувшись на живот и сжав руками подушку, барон заставил себя думать о прелестной княгине с красивым именем Мирослава. Ее супруг, известный в столичных кругах дипломат Алексей Алмазов, часто отлучался за границу по делам службы. Княгиня дорожила своим замужеством и положением в обществе, а в отсутствие мужа откровенно скучала. Корфа она привлекала не только красотою, но и умом, живым нравом. С нею он мог посоревноваться в начитанности, поспорить… А Анна… «Опять Анна!» Сон не шел к Владимиру. Он начал перебирать в памяти своих бывших любовниц. В поместье под рукой всегда была Полина. В Петербургском особняке — молоденькая ласковая Аксинья, дочь ключницы. Ее не так давно, еще при жизни Ивана Ивановича, выдали замуж за красавца-извозчика и отправили в деревеньку под Петербургом… Аксинья отдаленно напоминала ему Анну… «Снова она… Анна! Анна!..» «Я совсем забыл о детях… Они рядом, в моем доме. Они со мною…». С этой светлой мыслью Владимир наконец уснул.