Патристика и схоластика

                           Смех споткнулся, укатился прочь.       — Ты же не серьезно, Бэтс? — ухмыляется мужчина не заметив, как упирается тощими лопатками в стену стеклянного куба, втискиваясь, словно был готов просочиться и раствориться, оставшись при своем, не уязвлённый. — У меня гипертония, не подходи и не заставляй нервничать.       — Не хочу пугать тебя, — выдавил Бэтмен, аккуратно снимая перчатку зубами.       Дик прикрыл уши молчаливо транслирующему арктический холод возмущения Демиану, мгновенно стукнув ухмыляющегося Джейсона, подтягивая и обнимая Тима, разворачивая их всех к прозрачной стене в их углу.       Он мечтал выкинуть из головы то, как у Джокера расширился зрачок и подогнулись колени, господи, блять, нет.       — Что ж, у тебя не получается, — Джек толкнул кулаком стекло позади себя, бешено озираясь, в шатком равновесии пытаясь найти выход из незавидного положения. Он на автомате игнорировал сексуальное напряжение сковавшее тело: ну, они часто с этим живут, когда вместе, не правда ли? Просто обстоятельства обострились. — Может договоримся?       — Может.       — Куда ты двигаешься? — рычит сквозь зубы принц, сдвигаясь в сторону от детей, которые явно подслушивали и мечтали умереть. У них есть что-то общее!       — Не дергайся, — Джокер послушно замер. Брюс незаметно втянул воздух сквозь сжатые зубы, но почувствовал только чужую нервозность.       — Ага, — шепнул Джокер, мягко склонив голову, чувствуя, что сейчас потеряет сознание. Все шло не по плану, катилось к бездне, и ему стало страшно, потому что Бэтмен, по всей видимости, поддерживал это движение. — Без проблем. Не пр-роблема. Да. Отойди нахуй!       — Не сопротивляйся, — Брюс прикрывает глаза, и Джек медленно смягчается, замечая, что мужичина устал. — Ты слышал, что он сказал?       — Я Гордона не слушал даже, когда он был в себе, о чем речь, мышка?       В стеклянном помещении было прохладно и грани хрусталя, переливающиеся всеми цветами, не заставляли отвлечься: мороз, отсутствие освещения и мужчина напротив держали, сковывали. Джокер знал, что мог доверять Бэтсу, тот был очень хорошим, слишком, но он не мог отвечать за его мышиный состав, что прожигал их спины в черных масках с белыми провалами. Джокеру пришлось встряхнуться, раздраженно пропустив волосы сквозь ломкие пальцы – он был в обычных брюках, теплом пальто, и смешном шерстяном шарфе, и это не давало ему преимущества. Шрамы чесались, провоцируя разрастающийся зуд распространяющийся на все тело.       Он чувствовал чужие взгляды на лице не покрытом его маскировкой. Он переводит тему:       — Меня больше волнует почему ты так воодушевлен? Комиссар не в себе, если ты не заметил. Мы не обязаны выполнять требования, о которых он сам на самом деле не просит. Или ты хочешь, чтобы мы с тобой плясали под чужой аккомпанемент? Это не препятствует твоим принципам случайно?       Бэтмен закрыл ему глаза.       — Ты волнуешься? — Брюс сжал чужой подбородок стальной хваткой, не позволяя отвернуться. Губы были близко, блестели от слюны, серизовые, с трещинами. Бэтмену пришлось призвать все свою волю, чтобы посмотреть в настырные, злые глаза, убирая от них ладонь. — Ты волнуешься. Почему?       — Руки убери.       Бэтмен незаметно ухмыльнулся, и Джокер на секунду растерялся, пропустив чужой шаг. Еще один, и между ними станет очень тесно. Он любит личное пространство, он борец за него в любом виде!       — Бэтмен, — Бэтс наклоняет шею, приближаясь, словно ожидая, что Джей поделится секретом. Нэпьеру не нравилось, что все то, о чем он мечтал сбывается при свидетелях.       — Да? — тянет Бэтмен, заставляя своим мурчащим, грудным нотам пробраться под голосовой модуль, который он специально отключил. Джокер зашипел, пораженно всматриваясь в кошачьи хитрые глаза напротив. Он не был готов смириться с чужой фривольностью, потому что, потому что это... Он ненавидел это! Бэтмен игривый, сексуально расположенный и умелый хищник? Нет! Откуда он все это взял?       Джей быстро отвел взгляд, хмурясь, и Бэтмен медленно положил руку на шарф, отпуская чужой подбородок, пробормотав мягче, тише: — Звучишь угрожающе.       На чужой флирт он только незаинтересованно хмыкнул и, стараясь быть прагматичным, откинул голову, выставляя незащищенную шею на чужую жадность глаз.       — Здесь твои дети, — Брюс касается кончиком носа чужой острой скулы, и Джокер отшатывается, почти стукнувшись затылком о стену, но Бэтмен быстрее. Большая рука придержала голову, жестко зарываясь в взлохмаченные волосы, неосторожно потянув длинные пряди.       — И они могут умереть. Ты хочешь, чтобы мы до этого довели?       Джокер знает, чего он добивается.       Когда Гордона отравили, и как транслирующую марионетку заставили захватить героя города, и злодея этого же города, в стеклянный куб, в одном из складов закрепленного за интерполом, Джокер громко смеялся. Когда еще удастся побыть с маленькими щенками в одном пространстве под присмотром самца летучей мыши и не бить друг другу лица, не сочинять игры разума, и не соревноваться в гениальности.       Общий враг? Звучит соблазнительно. Общий враг, который неприкосновенен? Менее интересно, но он рядом с Бэтменом, это все, что нужно.       Но что это за требования?!       Джокер убьёт того, кто захватил разум Гордона, потому что все это не смешно.       — Дай мне разрешение.       Джокер оглядывается в поисках отступления, но не находит и заметно опадает, пряча шрамы под шарф, закрыв глаза.       Он сейчас немного не в той кондиции для прямого контакта. Разрешение? Это что вообще?       Брюс ласкает кожу за ухом и еле уловимо целует его переносицу, заставляя Джокера вскинуться, злобно толкая большего мужчину в грудь. Они долго смотрят друг другу в глаза, но Джей не находит слов, оставляя ладони на чужой груди. Он, как не прислушивался, не мог уловить даже дыхание мальчишек, только мощный стук сердца Брюса и свое собственное безумие, которое отступило, попрощавшись.       — Когда оно было нужно тебе? — медленно втянув воздух, Джокер позволяет чужим рукам без перчаток взять свою челюсть в захват. Брюс просто держал его, и смотрел в глаза.       Все было неправильно и он не знал, как он сможет потом, когда Уэйн наиграется, снова идти наперекор всем, чтобы не потерять голову от одиночества.       — Ты серьезен? — шепчет он, и Брюс смягчает взгляд. Глаза — дно морское, затягивает. Зачем?       Джокер пытается посмотреть за его спину на кучкующихся подростков, но Брюс усиливает хватку и он сдается на его милость, позволяя держаться за свое лицо. Смотрит нахмурившись, совсем бледный, бумажный в его руках. Бэтмен молчит и легко гладит скулу, считая непослушными, мягко подрагивающими пальцами тончайшие шрамы.       — Серьезен, — подтверждает принц, не дождавшись ответа. Брюс медленно поводит подбородком и Джей кривит рот в оскале: — Ты всегда серьезен со мной!       Брюс не торопит, накидывает плащ сильнее, чтобы спрятать тонкие ноги мужчины, уберечь от тянущегося внимания.       — Дай мне право быть сегодня самим собой.       Брюс говорит бесшумно, Джей буквально считывает все с его губ своими, чувствуя колебания. Кутается в пальто, пытаясь прогнать дрожь, но от Бэтмена шпарит жаром и Джокер медленно успокаивается, думая.       — Я... — болезненно бормочет, настороженно рассматривая шею Брюса. Не может договорить. Смотрит зло в сторону, желая, чтобы кто-нибудь появился и спас его. Но ничего не происходит. И спустя минуты Бэтмен ждет, не давит. Джею очень не по себе. Тяжело. Но он говорит другое, просто надеясь на блеф. — Да, м, оно... оно твое.       Джокер не успевает договорить, его голос срывается и летит, пока он сам задыхается возможностью: глаза слезятся и ему хочется, чтобы все это было по-настоящему. По-другому.       Чтобы он был другим. Просто другим.       Он не знает каким, но ему бы хотелось, чтобы они встретились при других обстоятельствах. Ему не нравится думать об этом, но он думает. Он слишком испорчен, а если бы все было иначе, кто знает, может он смог бы понравиться мужчине прячущимся за этими смешными ушами-локаторами.       Свет исчезает: все прожекторы, что подсвечивали пол враз гаснут, теряя питание, и позади широкой спины, за которую Джей держался, раздались испуганные мальчишечьи вздохи.       Бэтмен был без маски.       Джею пришлось вести дрожащими пальцами по чужому лицу, с трепетом изучая красивые губы, острые скулы, гранёное лицо, мраморную стать, лощеный идеал. Медленно, еле касаясь, двигаясь к прищуренным глазам – уж кому точно не нужно привыкать к темноте с его острым зрением.       — Будь ласков, — шутит он негромко, но это не шутка, как и в большинстве своем.       — Буду.       Джокер затрещал по швам под ним.       Бэтс был серьезен, трогал полюбовно, цеплялся за одежду, не брал больше, чем было дозволено. Зажмурившись, мужчина спрятал лицо на чужой груди, затрепетав, и Бэтмен не остановился. Любезно поправил ткань рубашки под свитером, опуская ее сзади, выправляя из узких брюк.       Джокеру стало ярко стыдно, потому что он весь не для него.       Бедолага с большой дороги. Но Брюс гладил его поверх одежды, целовал темно-русые кудри на концах, и вдыхал запах почти смывшейся болотного цвета краски неравномерно проглядывающейся из-под натурального цвета.       Он был таким красивым в его руках. Брюс не думал, что сможет получить так много, когда продумывал план по захвату одного человека.       Нэпьер был испуган но, несмотря на все страхи свои, всё же рассчитывал его победить, даже приняв чужие правила игры.       Только бы понять на что они играют.       Пульс так част и слаб, что Брюс боится его считать – сразу целует рваную кожу, медленно, очень вкусно лижет тонкие трещины губ, стараясь не сжимать хватку больше, чем уже есть: его острые лопатки под тяжелым пальто дрожали, и Бэтмен уже не был так уверен в своем решении. Но жажда быть ближе, она съедала, и он шел наперекор здравому смыслу. Что с ним делает этот мужчина?       Брюс боялся его резкости, его врожденной язвительности. Тот нередко брался за них, чтобы не пасть: надерзит и всё дело испортит. Плавные скулы, плотно сжатые губы – он зализывал старые трещины, и удивлялся все больше, у Джокера была гладкая кожа, и пах он свежестью, немного порохом. Брюс втянул воздух сильнее, заставляя бледную кожу покрыться мурашками, испариной. Он сиял, не огранённый бриллиант, и он был его, и не было никого, кто мог бы воззвать к нему, чтобы он остановился сейчас. Бэтмен боится его, но не в чёрной шкуре с клыками-кинжалами, а в людском обличье. Он трепетен, пуглив, не обжигает. Касаться его было невероятно.       Брюс болезненно отстранился, но их лица были все еще слишком близко.       — «Что, если он неправильно меня поймет?» — неожиданно проговорил он, целуя зажмуренные веки. — «Что, если я напомню ему о плохом? И насколько много этого плохого. Как искоренить? Нажму сильнее, чем хотел, и сломаю его. И что? Что тогда? Перед кем я буду чувствовать вину, и буду ли несчастен более... Перед ним? Или перед собой? Насколько я плох на самом деле? Могу ли я довериться, зная, что нельзя?».       Джек серьёзно смотрел, застыв, не слыша своих мыслей впервые в жизни.       — Я так часто думаю что-то вроде этого, — объяснил Бэтмен искренне, едва слышно.       Джокер молчал. Опустив плечи. заглянув за чужие и не увидев там ничего кроме черноты, кроме пугающей мглы, джокер позволил себе признаться в ответ. Не охотно, бережно для себя, он сказал еще тише, чем его виджиланте.       — «Придет ли он посмотреть? На то, как ломается жалкая вешалка. Нет, не посмеет», — вдруг взбеленился Джокер, а продышавшись, развратно зачастил еще пуще, развязно подлаивая, сам остерегаясь того, что потерял контроль. Больше не было места лжи, и очень зря — та была попродуктивнее чистого бешенства. — Так странно это. Странно. Ха. Таким непрочным меня видишь только ты. Другие... Я сам себя таким не знаю. Ты смотришь неправильно. Как объяснить?.. — он запнулся, не помня, не понимая, о чем только что говорил, осознавая лишь уверенность в том, что это было лишним.       — Осколок. У меня в глазу осколок кривого зеркала, ты хочешь сказать. Как мило, — негромко проговорил тот. — Хрупким? Я тебя таким не считаю. Когда-то, мельком, быть может, ты казался мне таким, но это было ошибкой... Я не лгал, ты силен и ловок, как это можно отрицать? Но чтобы ты вернулся, воин, если тебя выкинут, для этого ты должен быть бумерангом, не меньше. Пока же ты наковальня с небоскреба. Ты не неуязвим. Кто знает тебя лучше? Я твой, да. Но это не бесплатно. Мы обменялись, если ты не помнишь.       — Это сейчас что такое было? Показалось? Что за наглая... Выкинуть? Прогоняешь меня? — Джокер без раздумий зацепился за подходящую возможность перевести стрелки.       И сам тут же подрастерял запал, осунувшийся, смотрел ему в глаза, мечтая поцеловать, омерзительный сам для себя: блестящая, искусственная люстра; сверкает, но не горит.       — Ты меня не слышишь? Если я не буду прогонять тебя, ты уйдешь... — вдруг застонал Бэтмен, и его лицо исказилось.       Ночь была полна глубокой тишины, и темнота ее казалась бархатной и теплой. Но тайное их притяжение искрилось жизнью и потребностью в бессонном воздухе, в спокойствии невидимых граждан, в запахе земли и смога.       Джей шептал его имя. Одно единственное, надеясь, что вот-вот кто-то могучий, властный и ласковый вдохнет ему в лицо жарким дыханием и заберет.       И Бэтмен потворствовал ему, держал на руках, разрушенный и разрушаемый, но вместе они были башней, непоколебимой, стойкой.       Они накинулись друг на друга. Поцелуй это был лишь отчасти. Для других приоткрытая завеса тайны этимологии любви. Джокер жмурился, и вгрызался, и целовал, и лицо его молодое-молодое искажено довольством, и терзанием. Бэтмен сжимал его, гладил, целовал, целовал эти губы, порыкивая, не в силах поверить.       Полуголые, взбудораженные, удовлетворённые: Брюс боготворил его плечи, и не мог насытиться, уже зная, что это не ради чего-то. Оно, это сокровенное, тонкое, между ними никогда не было для кого-то или ради другого. Он шел за ним, привязанный, и мечтал взять, сберечь. И Джей читал его, пил рычание и гортанную вежливую покорность: только для него одного. Жмурился, подставлял губы, целуя свои собственные соки и яды, слизывая с чужих губ, не сдерживая кошачьих задыхающихся хрипов, теряя баланс.       Джокер закрывал глаза, а под ними образы, в которых он варился пока был за решеткой или когда пытался избавиться от одиночества, выбираясь в город на охоту вместе с Бэтменом: где-то там они были вместе с целью насладиться хорошим вечером и приятным разговором о хаосе, который творится в мире, а также размышлениями о том, не поздно ли его спасать.       Брюс нагнулся ниже, со своего хорошего роста, высокий, натянутый ивовый прут, и поцеловал его в оголённую шею, и дыхание его дрожало, опаляя.       Джокер знает. Видит в его глазах. Он не говорил о чувствах, но не может не думать, что, наверное, это трудно: разговаривать с тем человеком, которого ненавидишь. Охранять того человека, которого ненавидишь. Доверять тому человеку, которого ненавидишь.       Но Бэтмен справляется. Он справляется, и Джей доверяет ему в ответ, целуя дрожащие тонкие веки, не в силах унять дрожь; кусает коротко острие скул, зализывает его тонкие трещины на лбу, зная, что теряет его с течением времени. И, кажется, понимает почему Бэтмен не упускает шанс, где они вдвоем, под предлогом смерти, в темноте, близки друг к другу. Когда, если не сейчас?       Джек сам не решился бы никогда.       Все люди могут ждать недостающий кусок пазла для души. Нуждаться, гадать на крови тянущейся вечности о том самом дне, когда смогут встретить своего человека. Многие ищут на протяжении всей своей жизни. А иногда так и не находят. И когда он беззвучно плачет в поцелуй, принц благодарен, что это его не касается.       Брюс сжимает пальцы, проводит по худым бёдрам, снимает пряжку, отталкивая спущенное пальто. Держится за него, словно боится упасть на колени, но Джею больше не кажется смешным перспектива: он сам гладит грудную клетку нависшего мужчины, сжимает фарфоровую кожу, оставляет холодное дыхание и дорожки слюны – ему мало.       Какой парадокс – тонуть в своем герое, пока он сам горел заживо.       — Иллюзии свои оплакивать порой так же горькo, как покойников, — Бэтмен сбивается, сжимает хватку сильнее, и Джокер знает, что это неправильные слова. Он убил близких Брюса, и это не так просто забыть. Поэтому он усмиряет все свое огненное, неправильно ядовитое, и шепчет извинения добавляя «пожалуйста» впервые после всего.       Брюс, железный мужчина, вершина отточенности и выверенности, оттаивает медленно, еле сверкая своим внутренним огнем. Лишь тление — он переживал удар. Джокер всегда был нависшей гильотинной для него.       Бэтс прижимается щекой, убирает руки с горячей плоти, текущей, ожидающей и даёт им фору, потому что он надломлен. И все равно любит. Не потому, что хочет исправить его, а потому, что он единственный, кто знает о том, что мужчина так же сломлен, как и он сам.       «Дошло, наконец?» — хочется ответить Джею громко. Но молчит.       Он не из тех, кто сможет бить лежачего.       Смотрит в чужие глаза, и мягко согревает дыханием задатки щетины, потираясь легко, жадничая. Бэтмен смотрел проницательно, дышал его кислородом, и Джей знал, что не осталось ни ткани, ни крупицы, он, его мужчина, обласкал своей синевой все его лицо. И ему было не противно. Впервые: осознанно.       Он был и Брюс был тоже, и он ему нравился. Был любим со всей своей ерундой в голове. С острым умом, метким языком и темным-темными глазами. Провалами на худом лице, они, эти два глазных яблока с радужкой, от которой не отвернуться, смотрели и видели. Целовал сухие тонкие губы, гладил расслабленные брови. И волосы его, ночь шелка, падали на лоб, смешиваясь с тьмой. Воронье крыло, с сапфировым отливом, шторм в ночи, синяя манна.       Джокер медленно движется по мрамору груди, задевая указательным пальцем сосок, остаётся ненадолго, задумывается, опускает голову. Его грудь напротив, сердце под ребрами стучит, взывает к нему и Джокер целует солнечное сплетение. Медленно, зная, что делает, пытается произвести впечатление любыми способами, какие только возможны. Дать почувствовать себя.       — Если бы я только знал, что преодолевает твой шторм, — жарко дышит ему в висок Бэтмен, и Джей хрипит в ответ, целуя адамово яблоко, сжимая чужие ребра, убеждаясь, что все взаправду.       Уже никому не узнать. Нет у него прошлого.       Бэтмен мажет в ласке загривок, любовно собирает губами его напряжение на виске и Джей откидывает голову, поддается. Его прижимают сильнее, предлагают свое бедро для опоры и он не против, обхватывает шею, лизнув кончик прямого носа, кинув неверный, очень удивленный смешок, и раз – он уже подкинут сильными руками, что опорой держат его на весу. Коленки удерживают вес, сжимаются, штаны слишком узкие для такого контакта и Джокер смотрит на Бэтмена не доверяя реальности.       Он по-настоящему теряет рассудок в присутствии своей половины: нервничает, сбивчиво стонет – коротко, жалобно, совсем недостойно; боится лишний раз встретиться взглядом и сам инициирует эту встречу. Но то, как Брюс тяжело дышит, совсем на грани, как ласкает его кожу за ухом, гладит плечи, раздевая заботливо, медленно. Греет жаром мерзлые кости, мажет синью швы и раны, и Джей не догадывался, что ещё может так сильно стесняться. Теряет дар речи, из-под ресниц заглядывает в светлое лицо, по волчьи жалко, по львиному скупо: он закрывает глаза, и Брюс расцеловывает его впалые щеки, не давая потерять связь.       — Ты цельный. Мой Джей, — шепчет на грани, и Джокер оставляет жалкий укус в уголке чужих губ, сразу всхлипывая, разрушаясь. — Я поглажу тебя?       — Тронешь меня и умрёшь, — журит несмело, вопреки прижимаясь к чужой силе, искореженно наслаждаясь, как его держат, как прижимают. — Кажется, ты не сильно стараешься, мм?       — Я буду очень стараться.       Его улыбка прячется на шее, и Джокеру приходиться до крови прикусить язык, сильно зажмурившись – он так невыносим. Так хорош, так много ему даёт, не просит взамен, заставляет забывать, и Джокеру больше не кажется это неуместным.       Он тщательно скрывал свои чувства и старался не дать волю эмоциям, ещё в прошлой, кажется, жизни. Несмотря на сильное волнение в присутствии своей зазнобы, которая нравится, которая всегда ему нравилась. А вот догадаться о чувствах летучей мыши было очень сложно, пока он сам не признался в них.       — Я наверное смог бы без тебя, если бы захотел, — признается отважно, и сразу обнимает ширину плеч, успокаивая, — но я не хочу.       — И я.       — Одержим. Схожу с ума. Схожу по нам с ума. Это ослабляет меня? Это ослабляет меня, — бормочет хрипло.       — Что? — опешил, неожиданно сам себе кажущийся глупцом, Брюс, вдруг приближаясь, хоть немного, но все же к каким-то новым тонкостям.       — Забудь, — прошелестел Джей, и стал выглядеть так, словно сейчас отдаст концы от усталости. — Незачем ни к чему меня призывать, я и так знаю, что должен кругом всем и каждому, и тебе в том числе. Может, я и выгляжу неуязвимым оплотом, но я еще немного жив и мне тоже иногда все в горло упирается...       Брюс подстёгивается удовлетворённо, рычит гортанно и прижимается бедрами к паху, сталкивая их удовольствие. Джей хрипит с незримого, с непривычного, и хочет сказать ему, что не знает этой близости, никогда не мог позволить себе, неуверенный ни в ком, и в себе в частности. Но Брюс знает, ласково шепчет, что не будет торопиться.       — Медленно, да? — улыбается мужчина глазами и Джей завороженно тянется к нему навстречу, удивлённо тронутый, облизывает жадно губы. — Мой хороший..       — Одинокая, одинокая маленькая жизнь, Бэтс. В любой другой день, я бы никогда не сказал этого, но... Я мог очень долго обманывать сам себя, думая, что я в порядке.       — Ты в порядке.       — Хорошо. Пусть хоть кто-то будет так думать.       Джокер смеётся, очень тихо, неуверенный и Бэтмен ловит все то, что он подарил ему, целуя, нежа чувствительную плоть, жадный до изнанки, покусывает язык, слизывает кровь, тянется глубже, желая достать до сердцевины, купаясь в нем, и теряясь от силы их общей жажды обладания.       — Почему ты никогда не спрашиваешь, что я делаю? — низко спрашивает Бэтмен, вновь ударяя наполненной плотью о яркое, почти болезненное напряжение Джея, потираясь, придавливая, с яростным вниманием отслеживая уязвимую реакцию Джокера, его ошеломлённый вскрик, задушенный, настоящий. — Я задавал себе этот вопросы тысячи раз, но при этом я знал... тебе не хочется слышать ответ. Но я все-равно скажу – смотрю в твои глаза... Все это время я просто смотрю тебе в глаза.       Джокер боится, и хочет, и ненавидит себя и его, но поддается, замирая: — И как?       — Не насмотреться.       И сердце его сломалось, глупое, и куб хрустально чистый, совсем темный, показался единственным оплотом правды, маяк для путника, оазис у границы с болью.       Джокер прячет лицо на чужом плече, и глаза его болят, режут и все его мысли, и слова не имеют веса и власти, а Бэтмен держит его, и хватка его твердая, несмотря на свое собственное ранимое, он тверд, и серьёзен, и Джей ему верит.       Поцелуй горький, долгий и желанный.       Джей в его руках зажатый своей безропотностью: отвечает мягко, трепетно, промахиваясь от скулежа прорывающегося. Бэтмен не может поверить, что он его, весь, без края и штопанных ниток, просто Джек Нэпьер, Джокер, его Джей.       Гладит впалый живот, целует ребра, переходит к лобку, кружит языком, задыхаясь, чувственно дуя на сокращающиеся мышцы. На Джокере чужой плащ и своя горсть гордости и он подставляется. Брюс целует его щель, растягивает, припадает, как к роднику, мычит и теряет связь с реальностью. Джокер душит крик, обнимая себя за плечи, сжимая плотную ткань с чужого плеча.       — О, Брюс!.. да, — руки пробираются к сокровенному, он сжимает колени, но сам же раскрывается, хватая чужую голову, прижимая ниже, к себе ближе. — Ты слишком хороший любовник.       Брюс насмехается молча, и Джокер больно хватает его бицепс, почти сразу ослабляя хватку, разморенный.       — Замолчи, — просит шепотом; шипит, чтобы не умолять его об обратом. —Я не могу-       — Можешь, ты многое можешь. Я покажу.       Он входит медленно. Толкается не на всю длину — зверь в клетке. Джокер хочет сказать, чтобы он двигался, чтобы взял свое удовольствие, но ему больно и он молчит. Им ненужно много: мольба в губы друг друга, впитывание испарены с тел и мягкая амплитуда.       Брюс ставит его на ноги, поворачивает спиной, опускаясь на колени. Заставляет расставить ноги. Целует, рычит. И Джокер истончается, теряясь. Не в силах сдержаться, толкается на гибкий проворный язык, трется, вымаливая. Конец яркий, мокрый. Он дышит громко и ему больно, и Бэтмен поднимается, успокаивает. Джей сжимает бедра, подставляясь, и Брюс принимает приглашение, поглаживая его член, втираясь в жемчужную соль, желая вылизать его везде.       Он кончает громко, искренне, забывая об обстоятельствах. Вгрызается в чужой загривок, приструняя. Не может прекратить любовно, жадно гладить чужую кожу, чувствуя кровь на губах.       Его сердце болит. Даже спустя все эти годы – оно болит. Бэтмен без маски и он же с ней его проклятие и исцеление, и это никогда не закончится. Будет ли он так же относиться к нему если узнает, что он из себя представляет? Сознание подсказывает, что он уже знает, всегда знал, но с этим трудно примириться.       — Ты же знал... ты всегда знал, что если умрет один из нас, то погибнут оба, — обличает он грустно, желая, чтобы Брюс увидел больше за его голосом, больше за его глазами.       И он видит, мягко толкая мокрой, тугой головкой в его нутро, растягивая, сам пытаясь найти опору в том беспорядке, что представляет из себя Джокер. Поддаваясь на его провокации, несмотря на невыносимость медлительности, растягиваемому удовольствию, удовольствию в принципе. Они продолжают голодные до близости.       — У счастья твое имя, твои глаза, — говорит он необузданно, и подкидывает его выше, обхватывая ляжки, кости, хрящи и суставы, толкаясь глубже, собирая семя свое с его бедер, толкая глубже.       Стена куба позади заставляет искать равновесие, и он был готов возмутиться, зарычал неистово, и глаза его искали синюю бурю напротив, и нашли ее сразу же, но все вылетело, строило Брюсу с жаждой пойти на его берега, зацеловывая истекающую полость, вторгся в щель по животному, захватчиком забираясь в свою обитель, проверяя награбленное: и Джокер со свистом его имени на губах, настоящим, подлинным именем, стекает спиной узкой ниже, не выдерживая. Держит волосы, гладит напряжённую шею, чувствуя движение языка и горла, и под руками нетрезвыми, и внутри, очень глубоко, сладко чувственно.       Он стонет громко, трясется, изгибается и чувствует, что его жадность убивают его. И он рад, по-настоящему счастлив, удовлетворён.       Тянет его выше, встаёт голыми ногами на холодный пол, и сразу же его поднимают, переставляя на нижнюю часть костюма Бэтса, отброшенную многим раньше.       Заботиться, забирается крупными пальцами в его щель голодную, стимулируя, изводя до грани. А он сам целует, грустит и гладит чужую плоть натянутую, жаждущую, с огромным желанием опуститься перед своим божеством, опуститься ниже, чтобы навсегда остаться подле. Несмотря на все их гонки, где он сам часто хлопает дверью, а Брюс всегда оставляет ее открытой.       — Я не понимаю почему на моих пальцах кровь, — признается искренне, скуля, и все это невовремя.       Он не знает главного: это навсегда.       Джей на зло исполняет свою потребность: падает на пол, трется о паховые волосы, дышит им, его самым настоящим и Бэтмен кончает на его грудь, заходится дрожью, и Джокер следует за ним, как и прежде.       Брюс поднимает его мгновенно, толкает головку внутрь, оставляя семя на самом видимом, жёстко сцепляя руки над его головой, заставляя принять все и больше, и Джокер послушен, целует его, закатывает глаза и изворачивается, потому что слишком много, слишком, слишком!       Они жмутся и его руки греют взмокшую поясницу, пока Брюс гладит медленно его спину, прослеживая позвоночник и его желание спрятаться, потворствуя ему, пряча в своих руках, хватая губами воздух у его кожи, целуя волосы, шею; втирая свое семя в его чрево — и он сдается.       Они оба сдаются.       Волны на берег роняют брызги. Дышит – и то с трудом.       Внутри искры в нем, и он заходится безумным смехом, и тут же захлебывается хлынувшей горлом кровью – он очень его любит.       И выбор его: быть под его началом, в начале и конце, в мироздании, здесь и вне, навсегда.       Он проиграл.       В самую длинную ночь самый отвратительный человек говорил самые искренние слова.       Дик мечтал оглохнуть.       И возможно, чтобы у него было больше рук, потому что его названные братья не собирались затыкать себе уши, и закрывать глаза, перелезая через него, но не отстраняясь насовсем.       Только чтобы увидеть, как их отец притесняет Джокера, чтобы взять все в свои руки.       — Твои каламбуры ужасны, — Джейсон сильно толкает старшего в плечо, но не оступается от своего любопытства, и смотрит во все глаза на то, как Бэтмен нависает над убийцей, скрывая его за широкой спиной. — О чем они могут говорить?       — Если ты думаешь, что им лучше приступить к действиям, то я тебя осуждаю, — бормочет Тим, прижавшись лбом к груди Дика стараясь, чтобы обзор был полностью перекрыт. Он ориентировался на дыхание брата, но Дик вообще старался не делать лишних движений, и кажется, заставил сердцебиение замедлиться. — Если ты потеряешь сознание, и оставишь меня, я сниму все на камеру и включу в мэноре на твой день рождения, и буду крутить, пока ты не посмотришь все от начала и до конца. Сволочь.       — Я не- Со мной все нормально, — пробормотал Дик, положив ладонь на макушку малыша Красного, устало погладив вьющиеся волосы, игнорируя тяжелый взгляд Дэмиана. — Я не знаю, что мы можем сделать.       — Ничего. Пожалуйста, — Джейсон скептично посмотрел на них, медленно переведя взгляд на сумрачного Уэйна младшего. — Мы не сделаем лучше, пусть сами разбираются.       — А когда было лучше? — ухмыльнулся Красный старший и Дик шикнул на него, а Тим вздрогнул от чужого резкого движения. Дик зарычал на Тодда снова, увидев, как тот пытается незаметно подсмотреть, но быстро сдался и подвинул уставшего Тима ближе, пока Джейсон уныло предложил пару беспроводных наушников молчавшему Дэмиану, потрясывая телефоном с включёнными гонками. Дэмиан скривился. — Ну и не надо, — буркнул остывший Джейсон, придвигаясь к ухмыляющемуся Тиму, нежно очень сжав чужую ладонь и потянув его на себя, заставляя Дика и Дэмиана закрывать им обзор на… что-то.       — Почему бы не дать каждому по наушнику?! — возмутился Дик, задохнувшись от гнева, но тут они услышали сиплый, очень громкий выдох Джокера и ему пришлось сжаться вокруг себя крепче, сворачиваясь клубком, прижавшись к стеклянному полу. — О боже.       — Кто-то должен остаться без травмы, — хитро улыбнулся Джейсон, и Тим дал ему пять, и парни полностью отключились от мира, начиная жесткую борьбу, осторожно сталкиваясь лбами, играя не на жизнь, а на смерть.       Дэмиан молчал, холодным взглядом прожигая дыру в красных, но сохранял молчание.       — Они старые. Ждать не долго, — неуверенно пошутил Грейсон, помогая Дэмиану расслабиться, неуверенный, что им всем нужно расслабляться.       — Рассказать тебе что-нибудь? — уточнил Дик у Дэмиана, решив, что им очень срочно нужно провести беседу для сближения. Очень громкую беседу.       — Уэйн.... Мой Брюс... Ещё, ох, мгрх, ты-       Очень ГРОМКУЮ беседу.